Some problems with the theory of strong government

В последние годы во многих, если не в большинстве стран мира, как в научном, так и массовом сознании постепенно укореняется твердое понимание необходимости созидания сильного и мощного государства.Видный экономист, академик Российской академии наук В.Л.Макаров пишет: «Опыт стран, переживающих с начала 1990-х годов трансформационный переход, наглядно показал, что необходимый для запуска механизмов устойчивого экономического развития «прирост свобод» отнюдь не находится в линейной зависимости от сокращения функций государства. Напротив, только сильное государство, с чётко работающими институтами способно обеспечить должные гарантии гражданских прав и свобод, создать условия для успеха реформ» ^[1]. По мнению известного американского философа, социолога и футуролога Ф.Фукуямы, построение такого государства, заключающееся в создании новых правительственных учреждений и укреплении существующих, – одна из наиболее важных проблем мирового сообщества ^[2].

Мысль эта, разумеется, не нова. В пользу сильного государства высказывались многие величайшие мыслители, политические деятели прошлого. Ж.-Ж.Руссо, в частности, отмечал: «Лишь сильное государство обеспечивает свободу своим гражданам». Невозможно не согласиться и с утверждением Наполеона Бонапарта. «Слабость верховной власти, – считал он, – самое страшное из народных бедствий» ^[3]. Однако именно в последнее время подобная точка зрения приобрела особую актуальность. Несмотря на ещё довольно яростное противодействие со стороны радикально настроенных либералов с их удручающе примитивными инвективами против государства вообще, все большее число отечественных и зарубежных ученых, политиков приходят к осознанию существования насущной потребности в могущественном и дееспособном государстве. Об этом неоднократно говорили В.В.Путин и даже Д.А.Медведев, отличающийся, как известно, более либеральными взглядами. Другой российский политический деятель С.В.Степашин считает, что тезис о необходимости «возвращения» сильного государства сегодня признан очевидным ^[4]. Проблема формирования такого государства особенно актуализировалась (и, разумеется, не только для нашей страны, а для всего мирового сообщества) несколько лет назад в связи с разразившимся широкомасштабным финансово-экономическим кризисом, охватившим практически весь земной шар.

Пусть неспешная, но неотвратимая моральная реабилитация сильного государства происходит ныне даже несмотря на то, что предыдущее столетие можно, пожалуй, считать рекордным по количеству бесчеловечных, антигуманных тоталитарных режимов. Как известно, в первую очередь именно с такими режимами, иногда оправданно, а иногда и нет, ассоциируется сильное государство. По замечанию В.А.Затонского, «резкая и справедливая критика тоталитаризма и бюрократизма, бесправия человека в условиях административной системы нередко воспринималась, да и сейчас часто воспринимается как обвинительный приговор концепции сильного государства» ^[5].

Мы абсолютно убеждены в том, что наблюдаемая сегодня моральная реабилитация могущественного, дееспособного и эффективного государства, конечно же, не может и не должна рассматриваться в качестве случайности, а напротив, представляет собой закономерность, отражающую объективно обусловленное, исторически детерминированное развитие мировой обществоведческой мысли. Принимая во внимание её направление, мы полагаем, что настало время для формирования концепции сильного государства. Тем более что, по мнению многих исследователей, в значительной степени разделяемом и автором настоящей статьи, целостной концепции сильного государства в истории политической, правовой и философской мысли не существует ^{[5, с. 91]}.

Тем не менее, по причине чрезвычайной сложности и многогранности объекта наших исследований, вследствие того, что государство, как социокультурный и политико-правовой феномен, обладает сущностями нескольких порядков, а формы их проявлений вовне поражают немыслимым многообразием, мы ясно осознаем: разработка названной концепции в её целостном и хотя бы в первом приближении завершенном виде может явиться плодом только совместных и весьма напряженных усилий многих специалистов высокого уровня, представляющих различные отрасли науки: философию, социологию, юриспруденцию, экономику, историю, политологию, культурологию, психологию и др. Поэтому в данной работе мы претендуем лишь на то, чтобы попытаться сделать первые, надеемся, не слишком неуклюжие шаги по пути создания концепции сильного государства, высказать в этой связи некоторые собственные соображения, ответить на возникающие здесь вопросы.

Первый вопрос, на котором целесообразно сосредоточить внимание, может быть сформулирован следующим образом: что есть сильное государство? Каковы его наиболее существенные, отличительные черты? Каковы основные критерии, позволяющие рассматривать его в качестве такового?

Прежде всего, сильным, как нам представляется, может быть признано лишь государство, обладающее значительным властным потенциалом. (Показательно, что в русском языке одним из синонимов, причем очень близким по смыслу, слова «сила» как раз и является «власть»). Это практически означает, что сильное государство должно располагать достаточными материально-финансовыми, административными, организационными, людскими, информационными, коммуникативными, технико-технологическими и прочими ресурсами, которые позволяли бы ему вырабатывать выверенный, научно-обоснованный политический курс и твердо, неуклонно и последовательно проводить его в жизнь, эффективно управлять, энергично воздействовать на общественные процессы, осуществлять на высоком профессиональном уровне нормотворчество и обеспечивать законность и правопорядок, отправлять контрольные функции и т. д., словом, в полном объеме реализовывать все без исключения принимаемые им властные решения.

Раскрывая содержание понятия «значительный властный потенциал», которым, с нашей точки зрения, и должно обладать могущественное, дееспособное государство, мы не случайно в первую очередь отметили необходимость в соответствующей материально-финансовой ресурсной базе. Очевидно, что во все времена, но особенно сегодня, в условиях мирового господства рыночных отношений и соответствующей им идеологии, сильное государство помимо политической власти просто обязано иметь в своих руках и власть экономическую, иными словами, быть богатым. В противном случае политическая власть непременно будет утрачена. «Если государство не может взять верх над частными предприятиями, - справедливо отмечает видный английский логик, философ, математик и общественный деятель Б.Рассел, - оно становится их марионеткой, а те превращаются в реальное государство» ^[6]. А для того, чтобы быть богатым, недостаточно своевременно и в полном объёме собирать налоги (условие, конечно же, необходимое, крайне важное, но всё же недостаточное). Для этого нужно ещё и быть собственником, притом собственником весьма крупным. Таким образом, сильное государство – это, помимо прочего, владелец внушительной доли средств производства.

Значительный властный ресурс предполагает также, что государство и только оно по отношению к своим гражданам и на своей территории может применять силу. Другими словами, лишь сильному государству принадлежит фактическая монополия на силу, реально обеспеченное и притом исключительное право на использование соответствующих структур: армии, полиции, разведки, контрразведки, различного рода спецслужб и проч.

Здесь, однако, необходимо одно существенное уточнение. В формально-юридическом смысле, то есть сугубо теоретически монополией на силу обладает любое, в том числе и недостаточно могущественное и даже очевидно слабое государство. На практике же, как подчёркивает И.Валлерстайн, эта монополия довольно размыта, и чем слабее государство, тем размытей монополия ^[7]. Действительно, ведь во многих странах сила применяется и зачастую, к сожалению, весьма эффективно не только самим государством, но и многими другими разнообразными акторами, в том числе организациями и группами, имеющими полукриминальную или откровенно криминальную направленность. В некоторых сферах они порою успешно конкурируют с государством, заставляя его сдавать свои позиции, а иногда и ставя под угрозу само его существование.

Но когда речь идёт о сильном государстве ситуация оказывается совершенно иной. Она характеризуется тем, что никто кроме него в лице создаваемых им названных выше и иных органов и структур не только не вправе, но и не может в реальности, не в состоянии на деле применять силу. Сильное государство просто не позволяет это делать (за исключением, разумеется, тех случаев, если это допускает в соответствии со своими интересами само государство и под его жёстким контролем).

Следующей отличительной чертой сильного государства в нашем понимании является достаточно обширная сфера влияния государственно-властных структур. «Государство, – совершенно справедливо подчеркивает В.А.Затонский, – отказывающееся от исполнения имманентно присущих ему функций, уходящее (путем прекращения регулирования) из тех сфер общества, откуда уходить оно не имеет права, становится слабым, недееспособным» ^{[5, c. 108]}. Давно провозглашенный и, как ни парадоксально, до сих пор отстаиваемый наиболее рьяными сторонниками либерализма постулат: «Чем меньше государства, тем лучше» (требование, так называемого, «государства-минимум», «минимального» или «маленького государства»), в современных условиях оказывается совершенно неприемлемым. Строго говоря, он неприемлем не только в современных условиях, а в принципе, на всем протяжении истории человечества (разумеется, со времен возникновения государственно-организованных социумов). В этой связи хотелось бы привести рассуждения члена-корреспондента Российской академии наук Г.В.Мальцева, касающиеся роли государства в экономике, с которыми мы полностью солидарны и которые, на наш взгляд, вполне справедливы и в отношении его роли во многих других областях общественной жизнедеятельности. «Требование «государства должно быть как можно меньше» в качестве общего лозунга, – пишет он, – это типичное пустословие. Очевидно, что присутствие государства в различных секторах экономики не равномерно, а его регулирующее воздействие на эти сектора не может быть одинаковым: где-то его нет и не должно быть, где-то его много, но должно быть меньше, где-то его мало, но должно быть больше, словом, общей формулы тут не существует. Поэтому механическое урезывание экономических функций государства, равно как и произвольное их увеличение, неизбежно приводит реформаторов к крупным просчетам. Таких функций у государства должно быть не много и не мало, но столько, сколько нужно. Некоторые из них могут быть выполнены только государством» ^[8]. Здесь естественным образом возникают вопросы: какие экономические, да и не только экономические функции могут осуществляться исключительно государством и что означает, столько, сколько нужно? Мы в данном случае вовсе не стремимся дать исчерпывающий, детальный ответ на эти, несомненно, важные и чрезвычайно сложные вопросы, а полагаем уместным ограничиться обозначением одной наиболее общей, но принципиальной позиции: функции органов сильного государства, т.е. такого государства, которое в современных условиях, именно сегодня, на нынешнем этапе исторического развития и необходимо человечеству, должны быть обширны и разнообразны, компетенция органов такого государства должна распространяться на весьма и весьма широкий круг вопросов, затрагивать в той или иной, зачастую значительной степени многие области общественной жизнедеятельности. Речь идет об обеспечении безопасности как всего государственно-организованного социума и его институтов, так и отдельных индивидов, макроэкономическом и финансовом регулировании, инициировании инновационных процессов в масштабах экономики страны, принятии протекционистских мер в отношении отечественного бизнеса и в более общем плане выработке и осуществлении некой защитной стратегии, противостоящей агрессивной экспансии наиболее развитых держав и мощных транснациональных корпораций, социальной защите населения, охране окружающей среды, образовании, здравоохранении и многом, многом др.

Заметим, что мы в данном случае не совсем согласны с позицией Ф.Фукуямы, который, условно говоря, «разводит» понятия «сфера государственного влияния» и «сила государственной власти». Первое понятие, как считает исследователь, подразумевает, что «на правительство возлагаются различные функции и цели» ^{[2, с. 21]}. Второе – означает «способность государства планировать и проводить политические курсы и обеспечивать следование законам, честно и открыто» ^{[2, с. 21]}. По мнению Ф.Фукуямы, одна из ошибок в понимании государственности состоит в том, что термин «сила» зачастую используется в равной мере и в отношении того, что обычно обозначается как сфера влияния, и в отношении силы или мощи, как таковой ^{[2, с. 21]}. Конечно же, данные понятия не тождественны. В этом, собственно, нет никаких сомнений. Однако, вместе с тем, нам представляется, что сила государственной власти естественным образом обеспечивается, в том числе, и достаточно широкой сферой влияния государственных институтов, а государство не может рассматриваться в качестве сильного и мощного, если оно не вправе распространять свое регулирующее и контролирующее воздействие на существенную часть общественных отношений.

Содержание понятия «сильное государство» этим, разумеется, не исчерпывается. Третий его признак, на наш взгляд, заключается в следующем. Современное государство должно не только иметь в своем распоряжении внушительный властный потенциал, характеризующийся наличием совокупности собственных сил, средств и возможностей, используемых для достижения намеченных целей, не только располагать весьма широкой сферой влияния, но и быть способным организовывать, привлекать, если угодно, мобилизовывать всё население, составляющие его социальные классы, слои и группы, а при необходимости и отдельных граждан для активного, осознанного и добровольного участия в решении возникающих общественно значимых проблем. Оно не вправе допустить, пользуясь выражением выдающегося отечественного философа и политолога А.С.Панарина, «иссякание дефицитнейшей из всех космических энергий – человеческого энтузиазма» ^[9]. «Сильное государство, – отмечает В.А.Затонский, – это инициатор, вдохновитель и гарант созидательной деятельности» ^{[5, с. 89]}. Оно должно быть в состоянии умело, грамотно, искусно нацеливать, направлять, ориентировать, деятельность разнообразных и, как правило, разрозненных институтов гражданского общества таким образом, чтобы отстаиваемые ими специфические, узкопрофессиональные, частные интересы ни в коей мере не противоречили интересам общеобщественным, не входили в конфронтацию с ними, а напротив, дополняли и обогащали их, делая их более ёмкими, содержательными и насыщенными. Иными словами, оно должно пользоваться поддержкой и доверием большинства, желательно подавляющего большинства народа, твердо уверенного в правильности принимаемых господствующей элитой решений, справедливости и разумности проводимой ею политики, и воспринимающего существующие государственные органы и учреждения, как абсолютно легитимные (вне зависимости от того, так ли обстоит дело в действительности или нет). А для этого необходима власть над умами, притом власть над умами, разумеется, не только достигнувших и успешных (они и так поддерживают правящую элиту), но и проигравших, обездоленных и потерпевших, переживающих нищету, бесправие, унижение и безысходность.

Таким образом, сильное государство характеризуется тем, что помимо власти политической и экономической оно располагает и значительной долей власти духовной. «Духовную власть, – справедливо отмечает А.С.Панарин, – осуществляет интеллигенция: в прежние эпохи – церковная, сейчас преимущественно светская» ^{[9, c. 52]}. При этом он особо подчеркивает то, с нашей точки зрения, чрезвычайно существенное обстоятельство, что первостепенное значение здесь имеет нравственное измерение, т.е. что интеллигенцию в данном случае следует рассматривать не только и не столько как обладательницу специальных знаний и профессиональных навыков, а прежде всего и главным образом как хранительницу рафинированной духовности и возвышенных устремлений. «Под интеллигенцией нельзя понимать носителей одних только высокоспециализированных функций, относящихся к эмпирическим заботам общества. Духовная власть – власть над умами – осуществляется не ими, а теми, целью которых является не функция, а воодушевление: кто озабочен проблемами высшего смысла и высших целей» ^{[9, c. 52]}. Именно такие личности, на наш взгляд, представляют собой истинную интеллигенцию.

Конечно, в обществе больном, развращенном и безнравственном, насквозь пропитанном грубым утилитаризмом, чувствительным исключительно к конкретно-практическим нуждам и обретениям, властителями дум, законодателями мод и нравов, общепринятых правил поведения становятся субъекты, не имеющие к интеллигенции (тем более, таким образом понимаемой) ни малейшего отношения. Но как только общество выздоравливает, избавляется от недуга голого практицизма и исключительно гедонистической ориентированности, интеллигенция вновь обретает господствующее положение в духовной сфере. Небезынтересным и вполне обоснованным представляется в этой связи мнение российского философа Г.К.Ашина, полагающего, что «в иерархии элит первенство должно принадлежать не политической элите, но творцам новых культурных норм (не Цезарю и Наполеону, а Будде, Христу, Сократу, Канту)» ^[10]. Иными словами, наиболее ценной и значимой является творческая часть общества, можно сказать, высший слой интеллигенции.

Итак, чтобы быть по-настоящему сильным государство в лице своей правящей элиты вынуждено привлекать на свою сторону светскую и церковную интеллигенцию. Здесь вспоминаются вполне разумные рассуждения видного итальянского экономиста и социолога XIX – XX столетий В.Парето: «Чтобы удержаться у власти, правящий класс использует индивидов из управляемого класса; их можно разделить на две категории согласно двум основным способам, посредством которых такая власть обеспечивает самосохранение. К первой категории принадлежат те, кто используют силу (наёмные убийцы, солдаты, агенты полиции и т.д.), ко второй относятся те, кто используют искусство убеждения и хитрость (политическая клиентела)» ^[11]. Само собой разумеется, что на роль политической клиентелы наилучшим образом подходят представители интеллигенции.

Иногда господствующему классу, в общем и целом, удается привлечь интеллигенцию на свою сторону. Хотя зачастую он, действуя грубо, неуклюже и неумело, терпит неудачу за неудачей и все его попытки на этом поприще оказываются тщетными. Отчего так происходит? Чем объясняется такое перманентное роковое «невезение»? По-видимому, не только тем, что во властвующей элите любого государственно-организованного социума, как правило, весьма ничтожно представительство наиболее интеллектуально развитых и нравственно безупречных его членов. Дело, по большому счету, в другом. Основная причина этого «невезения», этого своеобразного проклятья обладателей политической и экономической властью, безуспешно пытающихся «приручить» своих аналогов в сфере духовной, коренится в глубинных закономерностях и парадоксах исторического процесса, блестяще осмысленных и описанных А.С.Панариным. Со времени известного обособления, выделением на определенном этапе развития человечества духовной власти в качестве самостоятельной, возникают, по его мнению, «понятия высших целей, высшего долга, высшей справедливости – всего того, что выходит за рамки возможностей и забот политической власти. (Добавим: и экономической – А.К.). Так в истории закладывается продукт общественного брожения: между целями, касающимися нормального функционирования общества, (то есть теми, коими озабочена власть политическая и экономическая – А.К.) и высшими целями появляется роковой зазор» ^{[9, с. 51-52]}. Именно поэтому правящей элите нередко так трудно договориться с интеллигенцией, найти у неё столь необходимые для упрочения своих позиций понимание и поддержку.

Есть и другая причина «несговорчивости» представителей власти духовной. Это то, что А.С.Панарин называет одним из величайших парадоксов социального бытия, заключающимся в следующем: «духовной власти – непреодолимой власти над душами людей, достигают не те, кто исправно служит носителям политической власти в качестве экспертов или пропагандистов, а, напротив, те, кто тираноборствует, если не в политическом, то в моральном смысле, возвещая моральное превосходство и конечное торжество униженных и оскорбленных» ^{[9, с. 52]}. Само собой разумеется, что от такого рода людей трудно ожидать шагов навстречу правящему классу, тем более, терпимости, лояльности и благожелательности по отношению к нему.

И всё же мы абсолютно убеждены, что, несмотря на очевидную объективную невозможность полного слияния власти политически и экономически господствующей элиты с властью духовной, их частичное, а при определенных благоприятных условиях даже существенное объединение осуществимо, а главное совершенно необходимо для создания сильного и дееспособного государства. Ведь именно духовная власть берет на себе в обществе основную нагрузку по осуществлению нормообразующей, объединяющей, целеориентирующей и мобилизующей функций. А без их успешной реализации сильное государство – не более чем идеал, в полной мере недостижимый на практике.

Однако, власть над умами и душами людей, столь необходимая современному государству, предполагает не только активную поддержку последнего со стороны интеллигенции. Это условие, как явствует из предыдущего повествования, чрезвычайно существенное, но всё же недостаточное. Такого рода власть возможна лишь при наличии целостной системы концептуально оформленных взглядов и идей, выражающих интересы, мировоззренческие установки, ценности и идеалы правящих кругов, защищающих проводимую ими политику и существующий общественно-политический и экономический строй. Иными словами, сильное государство немыслимо без государственной идеологии.

Более того, совершенно неважно провозглашена ли она официально и закреплена ли законодательно или нет. Главное, чтобы она существовала не де-юре, а де-факто и воспринималась, одобрялась и поддерживалась большинством народа. Для этого государственная идеология должна быть научно-обоснована, обоснована хотя бы в какой-то, желательно в значительной степени. Данная оговорка вовсе не случайна. Следует заметить, что научно-обоснованной государственная идеология, как, впрочем, и идеология вообще может быть лишь в определенной мере или, если угодно, до известных пределов. В этой связи мы полностью согласны с рассуждениями современного российского философа В.В.Ильина. «С гносеологической точки зрения идеология, – пишет он, – выступает типом удостоверения и признания содержания (истины) по недостаточным объективным (сообщающим универсальность) и достаточным субъективным (идущим от особого характера субъекта) основаниям. В этом – внутренняя общность, родственность идеологии вере, также оказывающейся способом признания содержания (истины) с позиции лишь частной убеждённости в его (содержания) справедливости. Отсутствие достаточных объективных (опирающихся на доказательство, обоснование, экспертизу, проверку) и наличие достаточных субъективных (персональные ожидания, прозрения, антиципации) оснований для признания чего-либо истинным делают идеологию разновидностью тенденциозного сознания» ^[12]. Аналогичным образом высказывается и другой отечественный философ А.В.Логинов, констатируя при этом общность воззрений практически всех исследователей, занимающихся проблемами идеологии: «И сторонники идеологии, и её противники всё же придерживаются одного взгляда на специфику идеологии: идеология – искажённое (классовым интересом, социальной позицией) представление реальности…» ^[13].

Вместе с тем очевидно, что в эпоху научно-технического прогресса, повсеместного распространения знаний и образования, секуляризации сознания идеология не может не зиждиться в том числе, а может быть и главным образом на объективном, то есть научно-обоснованном восприятии действительности. В противном случае она будет восприниматься как слепая, фанатичная вера, не имеющая под собой достаточно веских или вообще никаких оснований.

Помимо этого государственная идеология должна быть не только чётко и ясно сформулирована и тем самым понятна населению, но и обеспечена целым комплексом разнообразных и эффективных мер по её пропаганде, внедрению в сознание масс (и в том, и в другом, кстати, огромная роль принадлежит опять же интеллигенции). Только при соблюдении вышеперечисленных условий можно рассчитывать на энергичную поддержку этой идеологии со стороны большинства.

Нельзя не обозначить ещё один признак сильного, могущественного государства, ставший особенно актуальным на современном этапе исторического развития для России (как, впрочем, и для многих других стран). Сильное государство, естественным образом претендующее на самостоятельность и независимость, на энергичное и результативное отстаивание своих интересов, на сохранение суверенитета (или хотя бы значительной его части), даже в условиях интенсивно протекающих процессов глобализации, ведущих сегодня к вестернизации и формированию модели однополярного мира, должно непременно обладать ещё одной отличительной чертой, иметь в своем арсенале ещё одно качество. Господствующая элита такого государства, должна быть национально-ориентированна и национально-ответственна.

Здесь следует подчеркнуть, что речь в данном случае идёт не только о высокопоставленных государственных деятелях. Помимо них в названную элиту, несомненно, входят крупные бизнесмены, владельцы и руководители средств массовой информации, главы религиозных конфессий, видные общественно-политические лидеры, иногда даже влиятельные интеллектуалы – словом, все те, кому принадлежат бразды правления в наиболее важных областях общественной жизнедеятельности – политике, экономике, культуре,

кто обладают реальной властью, в состоянии существенным образом влиять на ход событий, оказывать решающее воздействие на судьбы как отдельных личностей, так и целых народов. Таким образом, под господствующей элитой мы понимаем некую, относительно малочисленную совокупность индивидов, принимающих (или участвующих в принятии) в государственно-организованном социуме наиболее важные, как правило, стратегические решения ^[14].

По мнению И.Н.Протасенко, в современном мире произошло изменение роли элит. «Прежде элита, – пишет он, – была квинтэссенцией народного опыта, выразительницей воли нации и стремления к лучшему будущему. Сегодня быть элитой и реализовать себя как элита означает поставить себя в независимое от национальных интересов положение» ^[15]. Сейчас во многих странах, в известной степени, включая, к сожалению, и наше отечество, представители правящей элиты (точнее, значительная их часть) являются не более чем жалкими эпигонами мироустроительных концепций, этических ценностей и установок, составляющих идеологический базис современной западной цивилизации, очевидно находящейся по многим важнейшим показателям в глубочайшем кризисе. Они, в сущности, вовсе не стремятся перенять то лучшее, что было создано Западом в духовной сфере за истекшие несколько столетий, а лишь алчут механически привнести в национальную культуру инородное цивилизационное содержание, насильственно внедрить чужие, а порою и откровенно чуждые ценности, значения и смыслы. Они меньше всего озабочены потребностями руководимого ими социума, нуждами и чаяниями народа, зато чрезвычайно восприимчивы к собственным материально-финансовым обретениям и потерям, одержимы стремлением достижения успеха, не взирая ни на какие нравственные запреты и ограничения. Им неведомы иные разновидности человеческих мотиваций, кроме своекорыстных. Чувства долга, ответственности перед нацией, призванности служению отчизне и даже любви к Родине, им не свойственны, нередко совершенно чужды. Они – воинствующие космополиты, исповедующие принцип: «Ubi bene, ibi patria» (где хорошо, там и Родина), люди мира, превратившие бойкую и беззастенчивую торговлю национальными интересами в умело организованный, прекрасно отлаженный и прибыльный бизнес. Они заняты разбазариванием или же попросту банальным «проеданием» сырьевых запасов, миллионы лет накапливаемых природой, и богатств культуры, создаваемых гигантскими творческими усилиями предшествующих поколений на протяжении столетий, а то и тысячелетий. О необходимости сохранения и приумножения этих богатств они даже не помышляют. Разумеется, с такой элитой о сильном государстве остается только мечтать. Для того чтобы построить действительно мощное, жизнеспособное государство, его властвующая элита должна быть подвергнута процедуре тщательного аффинирования, целью которой будет её превращение в корпорацию лиц, воодушевленных идеей безусловной приоритетности национальных интересов над какими бы то ни было другими, обеспечения процветания и благоденствия собственной страны.

Всё сказанное в полной мере относится, к сожалению, к России ельциновской эпохи. Однако нельзя не заметить, что сегодня ситуация постепенно меняется к лучшему. Создаётся впечатление, при этом впечатление вполне обоснованное, подкрепленное конкретными фактами практической политики, что высшее руководство страны действительно озабочено защитой национальных интересов нашего отечества.

Последний, выделяемый нами в настоящей статье признак сильного государства может быть сформулирован следующим образом: властвующая элита такого государства непременно должна быть в значительной степени открытой. Правящие круги любого государственно-организованного социума, естественным образом, стремятся к самовоспроизводству, то есть к передачи своей власти и соответственно столь ценной и потому столь желанной возможности пользоваться разнообразными преимуществами, которые она предоставляет, либо по наследству, либо тем, кому они считают целесообразным. Здесь мы абсолютно согласны с Г.Моска, утверждающим, что «все правящие классы стремятся стать наследственными если не по закону, то фактически» ^[16]. Поэтому, однажды выделившись и возвысившись, господствующая элита предпринимает огромные усилия для осуществления тотального контроля за процессом обновления своих рядов; безусловно, старается не слишком их расширять и не пускать в них лиц, рассматриваемых в качестве «чужаков».

Следует подчеркнуть, что при устойчивом состоянии, стабильном функционировании общественной системы ей это в подавляющем большинстве случаев удаётся. Можно с уверенностью сказать, что в таких условиях пополнение правящего класса происходит в основном за счёт него самого. А это практически означает, что пришедшая к власти элита с течением времени становится всё более и более закрытой. Между тем, совершенно очевидно, что политическая элита должна непрерывно обновляться, ей необходим приток «свежей крови», приток новых людей, идей и взглядов, ибо в этом – залог её жизнеспособности и эффективности. «Если в господствующую элиту не кооптируются личности с «элитарными качествами» неэлитарного происхождения, то ухудшается состав элиты и происходит количественный рост контрэлиты» ^{[3, с. 356]}. Этот тезис, выдвинутый «В.Парето, продолжает оставаться актуальным и в наши дни, с той лишь оговоркой, что во многих современных государствах (в том числе и в России) об элитарном или неэлитарном происхождении представителей власти можно говорить, разумеется, с известной долей условности. Как бы там ни было, правящий класс ни в коем случае не должен препятствовать перманентному и энергичному кооптированию в свои ряды наиболее интеллектуальных, талантливых и нравственных членов общества. В противном случае неизбежны социальные катаклизмы, которые в конечном счёте вполне могут оказаться губительными как для самой элиты, так и, что куда более трагично, для управляемого ею государства. В истории человечества найдётся великое множество примеров именно такого развития событий.

Конечно, нельзя не признать, что государство может быть сильным и могущественным и в случае, когда его правящая элита является закрытой. Но дело в том, что таковым оно будет оставаться весьма непродолжительный период времени. Закрытость элиты неизбежно ведёт к ослаблению государства.

Иными словами, сильное, жизнестойкое государство с необходимостью предполагает наличие разветвлённой, многоуровневой, хорошо сбалансированной, действенной системы мер, обеспечивающую перманентное и интенсивное привлечение во властные структуры наиболее достойных представителей внеэлитных слоёв.

Второй вопрос, неизбежно возникающий перед нами в связи с размышлениями на заданную тему не менее, а может быть даже более сложен, чем предыдущий: каковы факторы, обусловливающие в современных условиях потребность в сильном государстве? Какие причины побуждают нас энергично настаивать на построения мощного и дееспособного государства? Почему на нынешнем этапе исторического развития человечество нуждается именно в таком государстве?

Первое. В последнее столетие происходит небывалое, доселе невиданное, превосходящее самые смелые прогнозы и ожидания усложнение и ускорение буквально всех общественных процессов. На это обращают внимание многие отечественные и зарубежные учёные – представители различных отраслей науки. «Главная примета нового времени, его содержательная сторона, - утверждает российский экономист М.Г.Делягин, - состоит, как представляется, в том, что современный человек создал слишком сложный для себя как отдельно взятой личности, для своих индивидуальных интеллектуальных возможностей мир» ^[17]. Американский социолог, глава научной школы по социальной экологии Р.Э.Парк (1864 – 1944 гг.) подчеркивает: «Современное общество, очевидно, сложнее, чем общество в любой предыдущий период истории». Характеризуя мобильность нынешнего общества, он, в частности, пишет: «Любопытно, что в то самое время, когда продолжительность человеческой жизни ощутимо увеличилась, темп, в котором протекает жизнь, настолько ускорился, что человека больше, чем когда-либо прежде, впечатляет то факт, что время не ждет и, по словам Макса Лернера, «за ним не угнаться». Время течет быстро, когда много чего происходит; а в сегодняшнем мире много всего происходит». «Вероятно, со времен Сократа и софистов Древней Греции, – продолжает автор, – в мире еще никогда не происходило так много событий в столь короткие промежутки времени». ^[18].

Процессы эти становятся с каждым днем все более неуправляемыми и бесконтрольными, что, по всей видимости, представляет собой их специфическое свойство, отличительную особенность на данном этапе исторического развития. Они сопровождаются стремительным возникновением огромного множества совершенно новых, глобальных проблем, делающих мир чрезвычайно опасным, ставящих под сомнение возможность дальнейшего нормального существования целых стран и народов, а порою таящих в себе угрозу самому существованию цивилизации, выживанию человечества, в массе своей абсолютно лишённого эсхатологической интуиции. Речь идёт о всё увеличивающейся во всемирном масштабе (а зачастую и в рамках отдельных государственно-организованных социумов) пропасти между богатством и бедностью, о продолжающемся распространении оружия массового поражения и о международном терроризме, о продовольственном и недавно разразившемся мировом финансовом кризисе (почти мгновенно переросшем в кризис финансово-экономический), о хроническом дефиците энергоресурсов, загрязнении окружающей среды, дальнейшем расползании «зон экологического бедствия» и о вызванных безудержным, практически нерегулируемым развитием научно-технического прогресса разрушительных природных катаклизмах, постоянно возрастающем количестве техногенных катастроф и аварий, появлении ранее неизвестных смертельно опасных болезней, принимающих характер мировых эпидемий, перенаселении ^[19], преступности, наркомании, гиперурбанизации, об этнических и религиозных конфликтах и многом, многом другом. Само собой разумеется, что «обуздать» такого рода процессы, преодолеть кризисы, разрешить возникающие проблемы способно только сильное государство, обладающее необходимыми властными ресурсами, наделенное соответствующими полномочиями.

Конечно, успех в этом деле самым прямым и непосредственным образом зависит и от способности государств договариваться между собой, объединять свои усилия, направлять их в единое русло, ибо названные и другие процессы и проблемы носят общепланетарный характер, их субъектом выступает человечество в целом. Однако, совершенно ясно, что этого явно недостаточно. Сегодня веление времени таково, что буквально каждое отдельно взятое государственное образование должно быть достаточно сильным, дееспособным, чтобы взять на себя ответственность перед мировым сообществом за эффективное регулирование и решение глобальных по своему характеру процессов и проблем на подконтрольной ему территории. В противном случае все усилия международного сообщества окажутся тщетными и, следовательно, априори бессмысленными. Примеров, подтверждающих истинность данного тезиса, можно привести множество. Возьмем хотя бы экологические проблемы. Невозможно себе представить, чтобы загрязнение окружающей среды, варварское, хищническое отношение к природе в одной стране никоим образом не затрагивало бы соседние государства, а нередко – целый континент или весь земной шар. То же относится и к техногенным катастрофам (в частности, авариям на атомных электростанциях), эпидемиям различных болезней, например, СПИДа и многим, многим другим явлениям, сопровождающим человеческую жизнедеятельность.

Второе. Состояние современного мира характеризуется всё возрастающей взаимосвязанностью, взаимозависимостью и взаимообусловленностью происходящих событий и процессов. Это обстоятельство с неизбежностью предполагает, что восприятие, оценка, осмысление, а главное – регулирование этих многообразных событий и процессов, ранее неизвестных феноменов человеческого бытия, управление ими должно осуществляться комплексно, системно. Вместе с тем, такое управление должно осуществляться во всеобщих интересах, а не в интересах отдельных индивидов, узких слоев или групп. В противном случае разрушительные социальные катаклизмы неизбежны, чего, естественно, хотелось бы избежать.

Очевидно, что ни одна из существующих ныне социальных организаций (вследствие недостаточности имеющихся в её распоряжении собственных средств и ресурсов, а также нацеленности на особенные, специфические, частные интересы, что обусловливает, как минимум, «близорукость», если не полную «слепоту» при обращении взора на процессы общеобщественного уровня и масштаба), за исключением государства, не в состоянии обеспечить такое управление социумом, которое хотя бы в какой-то степени отвечало названным качественным характеристикам, т.е. было бы системно и ориентировано на достижение всеобщего блага. Собственно говоря, в полной мере это не в состоянии сделать и само государство. Однако оно, в силу своего всеобъемлющего характера, природы, сущности и предназначения к этому в наибольшей степени приспособлено. «Каким бы развитым ни было гражданское общество, – справедливо отмечает Г.В.Мальцев, – оно никогда не утратит нужду в особой политической организации, способной решать крупные экономические и социальные проблемы универсального характера, охватывать единой системой регулирования и управления все элементы общества, придавать им согласованный вид» ^[8].

Само собой разумеется, что успешно отправлять таким образом понимаемую управленческую функцию способно только мощное и дееспособное государство, располагающее необходимыми силами и средствами, имеющее весьма широкую сферу влияния. Только соответствуя этим критериям, оно будет в состоянии распространить своё эффективное и вместе с тем отвечающее требованиям социальной справедливости регулирующее воздействие на общество в целом, возвыситься над эгоистическими притязаниями его отдельных институтов и структур и управлять во имя достижения всеобщего благоденствия и процветания.

Третье. Человечество в подавляющем большинстве своем, похоже, наконец-то пришло к пониманию необходимости существования социального государства, проведения им социально ориентированной политики, способствующей практической реализации в обществе принципов справедливости и солидарности. Об этом красноречиво свидетельствует не только то обстоятельство, что подобной точки зрения придерживается значительное число видных политических деятелей и ученых (хотя, конечно, данная позиция и по сей день продолжает энергично и резко оспариваться многими представителями, в частности, консервативного направления общественно-политической мысли, приверженцами, условно говоря, старого либерализма, как, впрочем, и неолиберализма). Пожалуй, гораздо существенней то, что идея социального государства нашла в той или иной форме своё законодательное закрепление на конституционном уровне в целом ряде стран: России, Франции, Италии, ФРГ, Испании, Португалии, Швеции, Японии, и др. П.К.Гончаров вообще считает, что: «В настоящее время все развитые страны мира в большей или меньшей степени де-факто являются социальными государствами» ^[20].

Нет ни малейших сомнений в том, что обеспечить высокий уровень социальной защищенности всех членов общества способно только сильное государство, обладающее мощным властным потенциалом, широкими возможностями для осуществления активной деятельности по регулированию и поддержке населения прежде всего в экономической и социальной сферах и, конечно же, значительными собственными материально-финансовыми средствами. Иными словами, только сильное государство может быть в реальности по настоящему социальным.«Как только государство сдает свои позиции, – пишет М.Хамахер, – деньги сразу стремятся к деньгам, аккумулируясь где-то наверху, средний класс катится вниз, доселе общее жизненное пространство распадается, а демократия движется к плутократии». Разумеется, сказанное относится и к таким признакам современного государства, как демократическое (на что и обращает внимание М.Хамахер) и правовое, то есть только могущественное и дееспособное государство может в действительности быть демократическим и правовым, но именно в случае с его характеристикой в качестве социального, это, как нам представляется, особенно очевидно.

Четвертое. Слабое государство само по себе порождает многочисленные общественно значимые проблемы. Мы абсолютно согласны с мнением Ф.Фукуямы о том, что «слабые, некомпетентные или несуществующие правительства являются источником серьезных проблем, особенно в развивающемся мире», что «слабость государства – и национальный, и международный источник проблем первого порядка» ^{[2, с. 6-8]}. Это вполне объяснимо. Как здесь не вспомнить хорошо известный и, несомненно, истинный постулат: природа не терпит пустоты. Он, с нашей точки зрения, в полной мере применим к реалиям общественной жизни. Слабость государственных институтов, проявляющаяся в их неспособности регулировать и контролировать социальные процессы, в демонстрируемой ими удручающей беспомощности при необходимости решения самых разнообразных возникающих перед социумом задач, неизбежно ведет к тому, что эту роль стремятся взять на себя другие силы и структуры. Они решительно, настойчиво и энергично устремляются в образующиеся в результате бессилия публичной власти ниши, пытаются заполнить пустоты, свободные от этатистского влияния, от государственного управления. И им это зачастую удается. Прискорбно в данном случае то, что эти силы и структуры действуют в подавляющем большинстве случаев не во всеобщих, а в частных интересах, преследуют сугубо личные, исключительно своекорыстные, узкоэгоистические цели. Более того, некоторые из них выступают в качестве акторов, откровенно враждебных обществу, например, преступные кланы и группировки. «Пора понять, – справедливо отмечает А.С.Панарин, – что наряду с различием демократической и авторитарной власти, занимающими современные умы, существует не менее важное различие власти и безвластия, то есть хаоса, в обстановке которого берут реванш самые темные, самые архаичные силы, отбрасывающие общество к закону джунглей, к варварству «криминальных революций» и другим теневым практикам» ^{[9, с. 284]}.

Руководствуясь этим, наиболее общим суждением, можно привести немало примеров того, какие именно проблемы создаёт в реальности слабое, беспомощное, условно говоря, страдающее синдромом хронического безвластия государство. Вкратце обратим внимание лишь на некоторые из них.

Слабое государство, государство, не располагающее достаточными материальными и финансовыми ресурсами и средствами, неспособное эффективным образом регулировать экономику страны, не в состоянии, разумеется, преодолеть неизбежно при этом возникающее вопиющее социальное неравенство, справиться с унижающей человеческое достоинство бедностью, а зачастую и с грозящей вымиранием значительной части населения нищетой. Эта, сама по себе тяжелейшая, но на первый взгляд, казалось бы, сугубо внутренняя проблема в нынешних условиях с поразительной быстротой выходит за национальные рамки, приобретает гораздо более широкое, порою даже планетарное измерение, превращаясь тем самым в проблему международного масштаба. Ведь слабое государство, пораженное недугом нищеты, создает подчас почти непреодолимые трудности для других, прежде всего соседних стран, превращаясь в постоянный источник массовой и практически не поддающейся контролю иммиграции, становясь бесперебойным поставщиком несметного числа люмпенизированных и криминализированных элементов. И США, и Великобритания, и Германия, и Франция и все другие развитые страны (да и не только они) в той или иной степени сталкивались в прошлом и продолжают сталкиваться по сей день с этим негативным явлением. То же в полной мере, а может быть и в большей степени относится и к современной России.

Кроме того, слабое государство, точнее, его правящая элита весьма подвержена чрезвычайно опасному и столь же злонамеренному искушению исправить сложившееся в экономической сфере бедственное положение, прибегнув не к цивилизованным формам и методам её оздоровления, а к испытанному варварскому средству, то есть развязыванию агрессивной, захватнической войны. Совершенно очевидно, что в современном мире любой международный вооруженный конфликт таит в себе угрозу превращения в третью мировую войну, которая в свою очередь вполне может привести к гибели всего человечества.

Для слабого государства естественным образом характерна слабость господствующей элиты, что практически означает крайнюю нестабильность, неустойчивость, шаткость её положения. Власть в таком государстве может с поразительной легкостью и быстротой перейти в руки сил откровенно реакционных и антигуманных. Об этом красноречиво свидетельствует вся история человечества.

Не трудно привести ещё множество аргументов в пользу того, что слабое, недееспособное государство в действительности создает огромное количество трудноразрешимых и при этом серьезнейших проблем глобального порядка. Но и этих, на наш взгляд, вполне достаточно, чтобы убедиться в справедливости данного тезиса.

Пятое. Подавляющее большинство населения земного шара живет в условиях более или менее развитой, в той или иной степени сформировавшейся рыночной экономики. Отсюда проистекают, как минимум, три следствия.

Во-первых, накопленный на сегодняшний день у различных стран и народов соответствующий поистине гигантский опыт, по нашему глубокому убеждению, вполне достаточен для того, чтобы прийти к твердому и однозначному выводу: полностью саморегулирующийся рынок на современном этапе исторического развития абсолютно невозможен (строго говоря, такой рынок нигде и никогда в прошлом не существовал), а вера в непогрешимую рациональность, чёткость, стабильность и бесперебойность функционирования рыночных механизмов не имеет под собой никаких оснований.

На принципиальной невозможности эффективного функционирования полностью саморегулирующегося рынканастаивают многие видные отечественные учёные. «Предоставленный самому себе, лишенный поддержки нерыночных социальных факторов, прежде всего политической опоры на государство, – подчеркивает Г.В.Мальцев, – он (современный рынок – А.К.) стагнирует, кренится и падает, «выращивает» в себе кризисы, инфляции и прочие беды» ^{[8, с. 511]}. По мнению М.Н.Марченко, «рыночные механизмы как «регуляторы» преимущественно экономического развития не могут успешно действовать сами по себе, а должны органически «сочетаться» с дееспособной государственной властью, с сильными национальными государственно-правовыми институтами» ^[21]. Аналогичным образом высказываются и некоторые известные российские политики. «На самом деле, - пишет С.В.Степашин, - для успешного функционирования свободным рынкам необходимы сильное правительство и прочие общественные институты,...» ^{[4, с. 59]}.

Подобная позиция характерна и для многих серьёзных исследований на Западе. Среди них выделяется работа Дж.Ю.Стиглица «Ревущие девяностые. Семена развала». По его словам, цель этой монографии – объяснить свою уверенность в том, что «рынки далеко не всегда бесперебойно организуются сами по себе, и поэтому они не могут одни решить все проблемы и всегда будут нуждаться в государстве, как в важнейшем партнёре»^{[22, c. 23]}.

Таким образом, именно сегодня рынок, по своей структуре представляющий чрезвычайно сложное, многоуровневое и при этом поразительно динамическое, интенсивно эволюционирующее явление, особенно нуждается в эффективном регулятивном воздействии не только со стороны отдельных институтов и структур гражданского общества, но главным образом и в первую очередь со стороны государства. Само собой разумеется, что выполнить эту невероятно трудную и масштабную задачу в состоянии только сильное, дееспособное государство.

Во-вторых, рыночная система, предоставленная сама себе, не обеспечивает и не может обеспечить в принципе соблюдение такого важнейшего принципа, как принцип социальной справедливости. Нет необходимости подробным образом аргументировать данный тезис в силу очевидности того факта, что воздаяние каждому по заслугам (а именно в этом, как нам представляется, и состоит суть социальной справедливости) отнюдь не характерно для социума, в котором господствуют рыночные отношения. Раскрывая содержание понятия справедливости, отечественные философы О.Дробницкий и Ф.Селиванов обоснованно отмечают, что оно «требует соответствия между практической ролью различных индивидов (социальных групп) в жизни общества и их социальным положением, между их правами и обязанностями, между деянием и воздаянием, трудом и вознаграждением, преступлением и наказанием, заслугами людей и их общественным признанием, а также эквивалентности взаимного обмена деятельностью и её продуктами».

Как нам кажется, ни у кого не возникает ни малейших сомнений в том, что в обществе, основанном на рыночной экономике, названное требование по всех перечисленных отношениях и областях зачастую не только не соблюдается, но нередко намеренно, грубо и цинично игнорируется. И это обусловлено не злой волей отдельных лиц или классов, а самой сущностью капиталистического социально-экономического строя. «Капитализм, - пишет российский философ А.Казин, - это рыночные отношения, распространённые на все уровни личной и общественной жизни человека. При либеральном капитализме в России продаётся и покупается всё – тела, души, учёные и воинские звания, министерские должности, государственные секреты, дипломы любых вузов, медицинские диагнозы, мигалки на машину…» ^[23]. Нельзя не видеть, что такое положение вещей, безусловно, в разной, большей или меньшей степени, но всё же характерно для всех без исключения капиталистических стран. При капитализме, тем более без мощного регулирующего воздействия со стороны государства, социальная справедливость в полной мере недостижима в принципе.

Между тем, по удачному выражению итальянского историка и государственного деятеля XVIII – XIX вв. Пьетро Коллетта, «справедливость необходима народу более, нежели цивилизация». Отсюда следует, что государство призвано не только, пользуясь выражением Дж.Ю.Стиглица, корректировать провалы и ограниченность рынка ^[22], но и предпринимать весьма энергичные усилия, направленные на то, чтобы последовательно и неуклонно воплощать принцип социальной справедливости в жизнь, принцип, с которым самым прямым и непосредственным образом связана моральная легитимность любой публичной власти. А для этого оно просто обязано быть сильным и эффективным.

В-третьих, рыночные отношения, как тяжёлый недуг поразившие весь общественный организм, соответствующие им ценностные ориентиры и идеологические принципы вопреки широко распространенному мнению в значительной степени враждебны общественному прогрессу. Дело в том, что многочисленные и разнообразные субъекты, действующие в рыночной системе, вынуждены подчиняться ее правилам и законам, сообразовывать своё поведение со сложившимися в её рамках аксиологическими установками. А это, помимо прочего, с неизбежностью предполагает, по сути, языческий культ силы, культ успеха, причем непосредственно осязаемого, то есть материального, ориентацию на утилитаризм, на отказ от тех видов практик или в лучшем случае на существенное ограничение тех форм деятельности, которые в принципе не могут принести ощутимой финансовой выгоды в ближайшем обозримом будущем. Когда безраздельно господствует мораль исторически безответственного, инфантильного, гедонистически ориентированного потребительского человека, чуждого аскетической духовности, когда торжествует принцип «всё имеет свою цену» или, другими словами, «всё продаётся и всё покупается», обессмысливаются, в значительной степени утрачивают право на существование все иные человеческие мотивации, кроме экономической, всё то, что в принципе не поддается или почти не поддается измерению в денежном эквиваленте. В результате рыночная система сама по себе не особенно приветствует, относится настороженно, в лучшем случае индифферентно к искусству и литературе, академическому образованию, фундаментальной науке и т.п. А сдержанное или негативное отношение к названым и другим формам духовного производства, в сущности, равносильно препятствованию общественному прогрессу, который в принципе неверно рассматривать как непрерывную цепь исключительно технико-технологических и экономических достижений, ибо он, помимо этого, с необходимостью предполагает постоянную заботу об интеллектуальном и духовном росте как отдельной личности, так и всего человечества.

Более того, капитализм без всякого энтузиазма, совершенно безразлично относится и к любым начинаниям даже собственно экономического порядка, к любым инвестициям, рассчитанным на долгосрочную перспективу и сулящим выгоды лишь в отдаленном будущем, возможно не нынешнему, а последующим поколениям. Буржуа (тем более доморощенный, отличающийся, как правило, особой алчностью) нацелен на получение прибыли в ближайшее, желательно самое ближайшее время. Вряд ли кто-либо в состоянии заинтересовать капиталиста предложением вложения денежных средств в предприятие, которое принесет отдачу лет так через сорок-пятьдесят (порой и гораздо меньшие сроки получения прибыли его не интересуют). Разве что, это будет уж очень нетипичный представитель своего класса.

Учитывая изложенное, мы полагаем, что именно на современное государство, являющееся всеобъемлющей социальной организацией, ложится основное бремя ответственности и за дальнейшее продвижение человечества по пути общественного прогресса (или, по крайней мере, за создание необходимых условий для этого продвижения), и за реализацию крупномасштабных экономических проектов, нацеленных на обеспечение благосостояния будущих поколений. Ведь среди других многообразных участников рыночных отношений и в отличие от различных институтов и структур гражданского общества именно государство, в силу его сущностной специфики, высокого предназначения, проявляющихся, в частности, в ориентированности на решение общеобщественных дел, может с полным на то основанием претендовать на отстаивание перспективных, стратегических целей и интересов. Нет ни малейших сомнений в том, что с решением названных поистине гигантских и чрезвычайно сложных задач способно справиться лишь сильное государство, полностью удовлетворяющее всем перечисленным в первой части статьи (а может быть и другим существующим, но не выявленным нами) соответствующим критериям. Только такое государство в состоянии обеспечить всемерную поддержку, устойчивое развитие фундаментальной науки, академического образования, искусства и литературы, других форм деятельности, видящихся в крайне надменном и столь же невежественно-убогом восприятии собственников средств производства, магнатов капитала не более чем аристократической блажью, нелепой причудой, не обещающей никаких непосредственных выгод.

Шестое. Необходимость усиления позиций современного государства обусловлена, по нашему мнению, феноменом глобализации,в значительной степени определяющей дух современной эпохи. Предлагаемых мировым научным сообществом подходов к пониманию этого явления, формулируемых отечественными и зарубежными учеными-обществоведами дефиниций данного, заметим, сравнительно нового понятия великое множество. Мы в настоящей работе не ставим перед собой цель дать им определенную оценку и даже не стремимся акцентировать на них особо пристального внимания, а ограничимся лишь констатацией одного, как нам представляется, очевидного факта. Все или, по крайней мере, подавляющее большинство этих подходов и определений характеризуют глобализацию как процесс многогранный, затрагивающий важнейшие области человеческой жизнедеятельности и в этом смысле всеобъемлющий, вместе с тем далеко неоднозначный и крайне противоречивый. Подобная характеристика, на наш взгляд, совершенно справедлива и обоснована. А это практически означает, что воздействие глобализации на предмет нашего исследования, то есть на современное государство также неоднозначно и противоречиво.

С одной стороны, нельзя отрицать того, что глобализация, открывая доступ к новым рынкам, знаниям и технологиям, даёт современным государствам по сравнению с недавним прошлым (хотя, конечно же, далеко не всем в равной степени) неоспоримые преимущества в регулировании общественных процессов, многократно увеличивает их возможности осуществлять эффективное управление, твердо следовать избранному политическому курсу, иными словами, усиливает их властный потенциал, создает необходимые предпосылки и условия для расширения сферы их влияния, вовлечения населения в активную деятельность по решению возникающих проблем.

С другой стороны, ни у кого не вызывает сомнений то обстоятельство, что глобализация воздействует на государство, условно говоря, негативно, влечет за собой его ослабление, лишает части суверенитета. В результате на национальном уровне образуется некий властный вакуум, в который тут же устремляются многочисленные и постоянно усиливающиеся наднациональные центры влияния. Речь идет о разнообразных межгосударственных альянсах (во многих из которых ведущую роль играют США, фактически реализующие сегодня концепцию однополярного мира), транснациональных корпорациях, международных клерикальных объединениях, криминальных структурах и террористических организациях и т.д. Здесь возникают, как минимум, две серьезные и трудноразрешимые проблемы.

Во-первых, названные и другие центры влияния, являющиеся ревностными адептами идеи глобализации власти и, разумеется, активными участниками соответствующего процесса, далеко не всегда заботятся о всеобщем благе, а зачастую преследуют собственные эгоистические, порою преступные интересы. Абсолютно прав А.С.Панарин, когда утверждает: «Главное противоречие современной глобализации власти состоит в проявляющихся тенденциях использовать ее в «неглобальных» – корыстных национальных или корпоративных целях. Складывающаяся сегодня инфраструктура глобальной власти сочетается с традиционными мотивами использования власти в угоду тех, кто получил в свои руки главные её рычаги». «Здесь власть, – продолжает автор, – складывается явочным порядком, по принципу соотношения сил (в частности, по итогам «холодной войны») и не может считаться ни демократической, ни легитимной». «Совсем неслучайно, – пишет он далее, – в последнее время наметилась опасная тенденция подмены международных организаций универсального характера – ООН, Совета Безопасности, ОБСЕ – инстанциями блокового типа, выражающими волю и интересы отдельных стран и группировок, претендующих на особые права. Всё это отражает тенденцию присвоения новых возможностей, вытекающих из глобализации власти, не в интересах мирового сообщества, а в интересах сильных и преуспевших» ^{[9, с. 283]}.

Во-вторых, наднациональные центры влияния берут на себя властные функции и полномочия, а государства соответственно утрачивают власть там, где это совершенно не нужно, не целесообразно и даже вредно с точки зрения достижения и отстаивания как ближайших, так и перспективных целей и интересов всего человечества, обеспечения прав и свобод отдельной личности. Очевидно, что во многих случаях, при решении значительного числа жизненно важных вопросов национальная власть остается незаменимой и её дефицит, тем более капитуляция перед натиском власти глобальной несёт в себе реальную угрозу наступления деструктивных и регрессивных по своей сути и характеру последствий. Существует великое множество процессов и проблем, которые гораздо эффективнее регулируются и решаются на национальном, региональном, местном, а отнюдь не на мировом уровне.

Принимая во внимание изложенное, мы здесь полностью согласны с рассуждениями Ф.Фукуямы: «Те, кто выступает за «сумерки государственности» – являются ли они поборниками свободного рынка или преданы идее многосторонних договоров, – должны объяснить, что именно заменит силу суверенных национальных государств в современном мире (см.: Evans, Peter B. The Eclipse of the State? Reflections on Stateness in an Era of Globalization. World Politics. 1997, № 50. С. 62 – 87.). На самом деле эту пропасть заполнило разношерстное собрание международных организаций, преступных синдикатов, террористических групп и так далее, которые могут обладать в определенной степени властью и легитимностью, но редко и тем и другим сразу. За неимением ясного ответа нам остается только вернуться к суверенному национальному государству и снова попытаться понять, как сделать его сильным и успешным» ^{[2, c. 199]}. Аналогичным образом высказывается и В.Ю.Сурков: «…когда нам говорят, что суверенитет – вещь устаревшая, как и национальное государство, мы должны все-таки задуматься, а не разводят ли нас» ^[24].

Вот, собственно, лишь некоторые наброски, в самых общих чертах намечающие контуры целостной научной концепции сильного государства, необходимость создания которой, как нам кажется, давно стоит на повестке дня.