DOI: 10.7256/2454-0668.2021.3.35821
Received:
23-05-2021
Published:
30-05-2021
Abstract:
This article explores the peculiarities of the phenomenon of poverty in the post-Soviet Russia as one of the key social indicators of the achieved level of well-being and sustainable development of the country. The subject of this research is the socioeconomic relations that condition the persistence of large-scale absolute and relative poverty, and excessive social inequality in the country. The goal consists in outlining boundaries of the existing methodology of definition of poverty; as well as in substantiating that the use of modern methods leads to lowering the subsistence line and minimum wage. The author forms the databases necessary for displaying the absolute and relative poverty threshold in Russia and other foreign countries for the period 2000 – 2019. The article also employs Data Mining. The information framework is comprised of the official statistics of Rosstat and Eurostat, usa.gov International Monetary Fund, World Bank, legal reference system ConsultantPlus; annual reports of the Credit Suisse Institute, World Inequality Lab; infographics of the information analytical portal Knoema. In the course of an analytical retrospective assessment of dynamics of the key indicators of poverty threshold in the Russian Federation, the author establishes a significant discrepancy between the official and actual threshold, which distorts the relevant picture of poverty, impedes the development of the effective strategy for overcoming poverty, which imparts chronic character to this phenomenon. Relying on the relevant foreign experience of poverty reduction strategy, as well as scientific and practical works of the Russian experts in this field, the author justifies the measures for eradication of poverty in the Russian Federation. Recommendations are given for amending the state policy on promoting reduction of poverty in modern Russia, taking into account the need to overcome excessive social inequality.
Keywords:
international poverty line, national poverty line, consumer basket, median income, living wage, absolute poverty, relative poverty, the trap of poverty, redistributive policy, minimum guaranteed income
1. Введение
Одной из отличительных черт сегодняшней социально-экономической ситуации в России является заметное обострение чувствительности общества к проблемам, порождаемым резким ростом неравенства и масштабами распространения бедности. По данным Росстата, в 2019 г. в РФ насчитывалось порядка 20 млн. бедных, чей месячный доход не достигает величины прожиточного минимума (ПМ). При этом, если исходить из оценок самого населения, то почти 40% россиян, согласно опросу ВЦИОМ, могут считаться «объективно бедными», поскольку им не хватает денежных средств на самое необходимое [1].
Безусловно, вызывает тревогу и то, что в РФ бедность распространяется на работающих членов общества, молодежь, которые должны обеспечивать воспроизводство населения. Можно утверждать, что в постсоветской России сформировался фактор самовоспроизводства бедности, обусловленный низким уровнем доходов (прежде всего, оплаты труда) у преобладающей части населения и официального ПМ, что является мощным ограничителем трудовой мотивации и экономической активности, увеличения покупательной способности населения, а значит, и реального роста ВВП.
Очевидно, что такая ситуация выглядит контрастно на фоне идеологического отрицания бедности в дореформенной России, которое базировалось на реализации следующей социальной политики: а) всеобщая занятость; б) установление минимальной оплаты труда на уровне 150% от ПМ, обеспечивающего минимальный уровень потребления семье с одним ребёнком в начале трудовой карьеры работников. Предполагалось, что вторые и последующие дети, а также иждивенцы старших возрастов появляются в основном на тех этапах жизненного цикла семьи, когда заработная плата работников в 2 раза и более превышает минимальную оплату труда [1, с. 690]. Новые российские стандарты оказались гораздо скромнее советских. Критики, резкой и справедливой, на этот счёт достаточно.
На этом фоне снижение бедности населения и преодоление социального неравенства, а также влекомых ими противоречий должны являться «… одной из главных миссий современного российского государства, как социального государства в полном смысле этого слова» [3, с. 12]. В таком контексте особое теоретическое и практическое значение приобретают вопросы, связанные с достоверностью способов измерения бедности в сегодняшней России.
Бедность – одна из обсуждаемых и острых научных проблем, которой в разные временные отрезки были посвящены многочисленные труды исследователей разных стран. Тем не менее до настоящего времени в научной литературе отсутствует однозначное, общепринятое определение данной дефиниции, так как последняя относительна по своей природе и постоянно трансформируется под влиянием экономических, социальных, политических и институциональных факторов. На сегодняшний день в качестве наиболее распространённых в экономической теории подходов к трактовке и измерению бедности, методологической основой которых является построение так называемой линии (черты) бедности, можно назвать вэлферистский, депривационный и субъективный подходы.
На практике при оценке бедности ключевая роль отводится вэлферистскому подходу, опирающемуся на монетарный и немонетарный инструментарий абсолютной линии бедности (ПМ, международная линия бедности по ППС, индекс возможностей). Его отправной точкой послужила известная публикация английского социолога и предпринимателя B. S. Rowntree«Бедность – исследование городской жизни» («Poverty – a Study of Town Life») [4], в которой была предпринята попытка построения нормативной абсолютной линии бедности на основе определения стоимостной оценки минимальной потребительской корзины. Опираясь на методологию B. S. Rowntree в 1963-65 гг., американский экономист и статистик М. Оршанский разработала формулу расчёта порога бедности: статус бедности должен присваиваться домохозяйствам, доход которых ниже стоимости продуктовой корзины, умноженной на 3 [5]. Надо сказать, что оршанский порог бедности и сегодня используется правительством США в рамках официальной системы измерения исследуемого феномена.
На построение абсолютной линии бедности ориентирована также и немонетарная теория «благосостояния как возможностей», разработанная нобелевским лауреатом по экономике A. Sen [6,7]. В соответствии с обозначенной теорией благосостояние человека связано не с полезностью и не набором потребительских благ, которыми он располагает, а с набором его «функциональных возможностей». Следует заметить, что обозначенную позицию разделяют, например, такие популярные в современном научном сообществе исследователи феномена бедности, как A. V. Banerjee и E. Duflo, удостоенные по итогам 2019 г. (совместно с M. Kremer) нобелевской премии по экономике «за экспериментальный подход к борьбе с глобальной бедностью». Учёные подчёркивают: «Бедность – это не просто отсутствие денег; это неспособность реализовать свой человеческий потенциал [8, с. 33].
Упомянутый ранее депривационный подход опирается на относительную немонетарную линию бедности, когда исследуемый феномен оценивается с точки зрения недостаточности ресурсов для обеспечения стандартов потребления (базовых потребностей), сложившихся в обществе. Ведущую роль в разработке такого подхода сыграл британский экономистP. Townsend, который экспертным путём сформулировал список испытываемых индивидом «лишений», свидетельствующих о невозможности для него поддерживать считающийся минимально приемлемый на данном этапе развития образ жизни [8, с. 29].
Важное значение для понимания источников социальной напряжённости и для разработки эффективных государственных программ по сокращению бедности имеет субъективная линия бедности, наиболее конкретные модели которой предложены B. vanPraag [10] и M. C. LoBue [11]. Такой подход к оценке бедности альтернативен ПМ и базовым потребностям; здесь индивиды сами относят себя к нуждающимся, малообеспеченным (на основе собственного представления о минимальных доходах или материальных возможностях).
Надо сказать, что несмотря на внешнее различие дефиниций «бедность» в рамках упомянутых выше теоретических подходов к её исследованию, у них есть общее: по сути, каждая из них базируется на использовании двух понятий: «ресурсы» и «образ жизни». Учитывая сказанное, к бедным можно отнести индивидов, домохозяйства, группы лиц, ресурсы которых являются столь ограниченными, что не позволяют вести им минимально приемлемый образ жизни в государстве, в котором они живут.
Предметом исследования российских учёных и исследователей феномен бедности обозначается с начала 1990-х годов.В работах В. Н. Бобкова [12,13], М. И. Воейкова [14], Л. Н. Овчаровой [15,16,17] достаточно подробно описаны особенности национальной линии бедности и её современного профиля; обосновывается необходимость разработки национальной Программы повышения доходов, снижения бедности и социального неравенства и т. п.
Предлагаемые в данном исследовании размышления посвящены главным образом аналитической ретрооценке уровня бедности в постсоветской России с учётом эволюции обозначенной дефиниции и её перехода к более высокому стандарту под влиянием ведущих тенденций развития и достигнутых уровня и качества жизни населения.
Рабочая научная гипотеза исследования базируется на признании идеи о том, что реальный уровень бедности в стране зависит не только от социально-экономического развития, но и от методологии определения и измерения бедности. Имеющее место в сегодняшней России значительное расхождение в снижении уровня абсолютной монетарной бедности, определяемой до 01.2021 г. на основе величины ПМ (по потребительской корзине), и относительной бедности, оцениваемой по доле от Me и по «лишениям», указывает на изначально заниженную национальную линию бедности. Это не только искажает реальную картину в сфере уровня и качества жизни россиян, но и препятствует разработке эффективной стратегии преодоления бедности, что придаёт феномену малообеспеченности населения хронический характер, создаёт «ловушку бедности».
В данном исследовании были использованы следующие основные методы – формирование баз данных, необходимых для отображения абсолютной и относительной линий бедности в России и других странах мира за 2000-2019 гг; интеллектуальный анализ (Data Mining). Информационной базой при этом послужили официальные данные Росстата, Евростата, usa.gov, МВФ, Всемирного Банка, справочно-правовой системы «КонсультантПлюс»; ежегодные отчёты Credit Suisse Institute, World Inequality Lab; инфографика информационно-аналитического портала Knoema.
2. Результаты исследования
В рамках проведённого исследования был установлен своеобразный парадокс современной российской системы благосостояния населения: наличие масштабной и многомерной бедности населения при том, что, по международным меркам, РФ нельзя отнести к бедным странам. Этот вывод подтверждают результаты сравнения стран мира по ВВП на душу населения (рис. 1).
Рисунок 1 - ВВП на душу населения в 2020 г., долл. США
Источник: Всемирный Банк
В рейтинге из 145 государств Россия находится на 65-ом месте, уступая всего две строчки Китаю. Более сильные позиции РФ занимает в мировом рейтинге по национальному богатству на душу населения в постоянных ценах (41-е место 141). [Справочно: последние оценки по этому индикатору Всемирным Банком приведены за 2014 г.] Примечательно, что в структуре национального богатства РФ наибольший удельный вес занимает не природный, а человеческий капитал (рис. 2). Известно, что при квалифицированном менеджменте прибыль от инвестиций в человеческий капитал (расходы на общее и специальное профессиональное образование, охрану здоровья, обеспечение географической мобильности, поиск информации, проведение научных исследований в области организации, условий и оплаты труда) почти в 3 раза превышает прибыль от инвестиций в технику [18].
Рисунок 2 – Национальное богатство на душу населения по компонентам, долл. США, 2014 г.
Источник: Всемирный Банк
Помимо способности приносить денежную отдачу, он имеет собственную внутреннюю ценность для индивида, что формирует у него, к примеру, мотивы инвестирования в образование и т. п.
Первое место в таком рейтинге (рис. 2) занимает Норвегия, США – 8-е, а Китай – 55-ое место.
С сожалением приходится констатировать, что благосостояние России не транслируется в благосостояние её населения; оно сопровождается растущей концентрацией доходов и богатства в рамках верхнего дециля населения и сохранением масштабной бедности среди россиян [19, с. 17]. Насколько высоко неравенство в России в сравнении с другими странами мира, показывают данные, приведенные на рисунке 3.
Рисунок 3 – Неравенство в некоторых странах мира в 2019 г.
Источник: составлено по Global Wealth Database 2019 (by Suisse Credit Bank), World Bank, Knoema.com
Так, коэффициент Джини по доходам в РФ в 2019 г., по данным Всемирного Банка, составил около 0,38 и был ниже, чем в США (0,41), но существенно выше, чем в Норвегии (0,286), во Франции (0,285), Германии (около 0,32). Согласно Всемирной базе данных о богатстве и доходах WID-world, если доля самого богатого 1% населения СССР не превышала в национальном доходе 3-4%, то за 1989-2016 гг. она неуклонно росла и достигла 56%; при этом доля нижних 50% населения сократилась на 15% [20]. Иными словами, мировая практика показывает, что высокое неравенство в стране препятствует равномерному распределению национального богатства среди её граждан и ведёт к росту бедности населения.
Как отмечалось выше, объективное измерение бедности – это принципиальная, но весьма сложная проблема. Начиная с 1990 г. Всемирный Банк оценивает уровень бедности в разных странах на основе собственной методики (разработана в соответствии со стандартами жизни в беднейших государствах). В 2015 г. Всемирный Банк в качестве общемировой черты бедности определил 1,9 долл. США в день (по ППС), который соответствует абсолютной бедности или нищете. Кроме того, им были установлены более высокие уровни бедности для государств с доходами ниже среднего, со средним и высоким уровнями дохода (соответственно 3,2 долл. США, 5,5 и 21,7 долл. США в день по ППС). Заметим, что эти показатели основаны на денежных критериях и не учитывают доступ к образованию, услугам здравоохранения, водо- и электроснабжению; что препятствует трансформации трудового потенциала в человеческий, сдерживает человеческое развитие. Иными словами, относительно обозначенных линий бедности в настоящее время измеряется крайняя бедность. На рисунке 4 представлена динамика уровня бедности по странам мира, включая Россию, за 2000-2018 гг. на основе общемировой черты бедности в 5,5 долл. США в день (в постоянных ценах 2011 г.). Выбор такого порога бедности обусловлен тем, что Россия – страна с доходами выше среднего. Из данных, приведенных на рисунке 4, следует, что в состоянии крайней бедности в 2018 г. пребывали 3,7% россиян.
Рисунок 4 – Доля населения, проживающего за чертой бедности 5,5 долл. США в 2000-2018 гг. (в постоянных ценах 2011 г. по ППС)
Источник: составлено по данным Всемирного Банка
С 1992 г. по 2020 г. включительно национальная линия бедности (абсолютная черта бедности) в РФ рассчитывалась на основе стоимости потребительской корзины, определяемой федеральным законом, то есть федерального ПМ. Причём, начиная с 2014 г. для формирования корзины применялся нормативно-статистический подход, при котором натуральное наполнение имеет только её продовольственная составляющая (таблица 1),
Таблица 1 – Сравнительная таблица норм потребления
Наименование продукта
|
Минимальное потребление для взрослых в 2020 г.
|
Нормы Министерства здравоохранения РФ
|
Норма потребления в СССР
|
Хлебобулочные изделия и крупы
|
126 кг
|
96 кг
|
110 кг
|
Картофель
|
100 кг
|
90 кг
|
105 кг
|
Овощи
|
114 кг
|
140 кг
|
146 кг
|
Фрукты
|
60 кг
|
100 кг
|
80 кг
|
Сахар
|
23 кг
|
24 кг
|
38 кг
|
Мясо
|
58 кг
|
73 кг
|
84 кг
|
Рыба
|
18 кг
|
22 кг
|
20 кг
|
Молочные продукты
|
290 кг
|
325 кг
|
380 кг
|
Яйца
|
210 шт.
|
260 шт.
|
280 шт
|
Масло и жиры
|
11 кг
|
12 кг
|
13 кг
|
Чай и специи
|
5 кг
|
4 кг
|
5 кг
|
Источник: данные Росстата
а две другие (услуги и непродовольственные товары) в процентах от неё.
Такой способ формирования потребительской корзины применяется, например, в США, однако по своему наполнению он заметно отличается от российского: в США на продукты питания отводится 30% корзины, в РФ – 50% (две другие составляющие высчитываются в процентах (по 25% каждая) от неё независимо от уровня инфляции в стране [21, с. 171]. В условиях отсутствия стабильно низкого уровня инфляции при таком подходе происходит занижение официальной величины ПМ.
Таким образом, главный порок нормативно-статистического подхода к формированию ПМ состоит, на наш взгляд, в том, что он порождает заниженный уровень минимального размера оплаты труда (МРОТ) и социальных трансфертов, хотя изначально предназначен для борьбы с бедностью. Динамика МРОТ, ПМ и национального уровня бедности в РФ за 2000 - начало 2021 г. представлена на рисунке 5. По мнению специалистов, устранить такой недостаток формирования ПМ было возможно за счёт перехода к нормативному принципу его определения по всем составляющим потребительской корзины; он позволяет учитывать расходы в реальной динамике соотношения цен. Вместо этого произошёл отказ от измерения ПМ на основе потребительской корзины; по решению правительства РФ, начиная с 2021 г. ПМ будет рассчитываться в процентах от медианного дохода и установлен на уровне 44,2% от Ме. [Справочно: в странах ЕС он составляет 60% от Ме; в государствах средней развитости – 50%, а наименее развитых – 40%]. Величина ПМ при этом изменилась незначительно – с 11,3 тыс. р. до 11,6 тыс. р.
Важно заметить, что во всех странах ЕС, во всех странах ОЭСР, на долю которых приходится около 60% мирового объёма ВВП, используются оба подхода к определению национальной линии бедности. В России теперь официально будет рассчитываться только относительная линия бедности. По мнению заведующего Лабораторией проблем уровня и качества жизни Института социально-экономических проблем народонаселения профессора В. Бобкова, таким решением «…отброшена основа выявления качества жизни… Разрушается механизм прозрачного определения ПМ» [22, с.3]. Иными словами, общество лишается возможности контроля за корректностью расчёта ПМ.
Рисунок 5 – Динамика МРОТ (руб.), ПМ (руб.) и уровня бедности в России (%), 2000-2021 гг.
Источник: составлено по данным Росстата и СПС «КонсультантПлюс»
Официальный ПМ в РФ не предусматривает возможности решения жилищной проблемы (по данным Росстата, она актуальна для 53,5% населения из низкодоходных групп и 23,2-42% - из более обеспеченных); гражданам на уровне такого ПМ недоступны многие лекарства для профилактики заболеваний, не говоря уже о платных медицинских услугах; Интернет, компьютер, мобильная связь, которые в условиях пандемии COVID-19 приобрели статус «базовых благ» и т. д. Всё это указывает на расхождение между реальным и официальным ПМ, которое препятствует преодолению масштабной бедности в стране, отличающейся значительным человеческим и природным капиталом. С учётом сказанного ещё в 2018 г. был рассчитан социально приемлемый порог бедности для РФ – не 11 тыс. руб., а 32 тыс. руб. Общее представление об уровне бедности (абсолютной и относительной) в современной России дают данные, приведённые на рисунке 6.
Рисунок 6 – Уровни бедности в России и Западной Европе
Источник: составлено по данным Росстата, Евростата
Здесь явно прослеживается не просто существенное расхождение между абсолютной и относительной линиями бедности, а заниженная официальная планка бедности в РФ.
Что касается профиля российской бедности, то можно констатировать, что самой многочисленной группой среди бедных продолжают оставаться лица в трудоспособном возрасте; растёт доля молодёжи в возрасте от 16 до 30 лет, женщин пенсионного возраста и мужчин в трудоспособном возрасте. В совокупности это указывает на недостаточную корреляцию экономического роста и уровня бедности, на необходимость трансформации социально-экономической политики государства.
На рисунке 7 представлена структура малоимущего населения с точки зрения его экономической активности.
Рисунок 7 – Структура малоимущего населения с точки зрения экономической активности, 2018 г.
Источник: Росстат
Таким образом, вышеизложенное позволяет констатировать, что принятый в РФ официальный подход к методологии определения и измерения бедности занижает её реальный уровень, придаёт этому феномену хронический характер.
3. Заключение
Изменение сложившегося в настоящее время в России положения с масштабной бедностью населения и растущим социальным неравенством зависит от многих факторов (объективных и субъективных), однако определяется в конечном счёте проводимой правительством и бизнесом экономической политикой, а также созданной системой институтов. В этой связи представляется уместным напомнить позицию лауреата Нобелевской премии по экономике P. Krugman: «… институты, нормы и политические условия гораздо больше влияют на распределение доходов, а объективные рыночные факторы – гораздо меньше, чем в том нас пытаются уверить в базовом курсе экономикс» [23].
В таком контексте, опираясь на современный зарубежный опыт по содействию снижению бедности, а также на научные и практические разработки российских ученых и специалистов в этой области, считаем принципиальным и возможным реализацию следующих основных радикальных мер:
(1) необходимо разработать и принять в короткие сроки федеральный закон «О сокращении бедности и социального неравенства в Российской Федерации». При рассмотрении других законодательных актов экономического и социального направлений осуществлять их экспертизу с позиции улучшения положения малообеспеченных и не допускать решений, при которых ущемляются интересы последних. Учитывая наличие национальных проектов, которые направлены на выполнение определённых задач в области здравоохранения, образования, демографии, экологии, жилья и городской среды и др. следует тесно увязывать их между собой и синхронизировать с уровнем оплаты труда и официальной величиной ПМ. При подготовке упомянутого выше Закона предполагается более полное представление о масштабе и профиле бедности применительно к российской действительности. Кроме того, необходимо пересмотреть критерии бедности: путём группировок населения по уровню доходов, выделения априорно ограниченных в возможностях самообеспечения, расчёта с помощью индекса лишений, на основе оценок общественного мнения в результате проведённых социологических опросов. Методика комбинирования различных линий бедности позволит рассчитать реальный уровень последней в отличие от нынешней заниженной национальной линии бедности, что имеет принципиальное значение для выявления и социальной поддержки малоимущих семей и населения, находящегося в зоне риска бедности;
(2) учитывая сложившуюся в постсоветской России модель бедности [Справочно: она отражает превалирование на рынке труда низкооплачиваемых работ и процессов, определяется низкими заработными платами, низкодоходными рабочими местами, неполной, часто граничащей с безработицей занятостью, которые провоцируют людей к безработице и экономической неактивности], следует привести цену труда отечественных наёмных работников в соответствие со стандартами её стоимости в цивилизованном мире. Для этого необходимо переломить ситуацию и отказаться от сложившихся у правительства и бизнеса позиций о том, что любое повышение заработной платы – это основная причина инфляции и потеря конкурентоспособности в связи с увеличением издержек производства продукции. Кроме того, здесь нужен «большой толчок к индустриализации», чтобы вырваться из «западни низкого уровня технологий» и низкой производительности труда [24];
(3) радикальный пересмотр распределительных отношений на основе увеличения налоговой нагрузки на сверхдоходы (до 30% дохода) и увеличения доходов малоимущих (например, введение в практику социальной защиты минимального гарантированного дохода) в целях решения проблемы нарастающей относительной бедности и усиливающегося разрыва «богатые-бедные». Такие распределительные механизмы и отношения можно отнести к социально справедливым и соответствующим нормам социального государства.
(4) переход от благотворительности к фокусированным социальным инвестициям компаний (на национальном и региональном уровнях), направленным на решение самых актуальных для страны проблем в сфере занятости, образования, жилья, охраны здоровья и среды обитания.
Сегодня для любой страны (развитой и периферийной) снижение бедности, связанной с сокращением совокупного спроса и риском деградации общества, становится одной из главных задач государственной политики по обеспечению устойчивого развития.
При этом эффективность государственной политики по содействию снижению бедности зависит не только от факторов социально-экономического развития страны, но и от официально принятой методологии определения и измерения исследуемого феномена. Безусловно, что оценка уровня бедности никогда не бывает полностью объективной, поскольку предопределяется, как правило, целью измерения бедности (научной, статистической, политической). Вместе с тем очевидно, что официально рекомендуемая методология оценки бедности должна быть согласована с ведущими тенденциями, стандартами и приоритетами социально-экономического развития, достигнутыми уровнем и качеством жизни.
Надо признать, что абсолютный подход к оценке масштабов бедности населения (базируется на определении величины ПМ на основе стоимости потребительской корзины), который применялся официальной статистикой со времён СССР до конца 2020 г., заметно занижал численность бедных в стране. В то же время решение правительства РФ об отказе от потребительской корзины (начиная с 2021 г.), по нашему мнению, разрушая механизм прозрачности определения ПМ, может привести к ещё большему занижению численности малообеспеченных при расчётах официальной статистикой. Для повышения объективности при оценке бедности в интересах формирования эффективной политики по снижению последней необходим переход на методику комбинирования различных линий бедности.
References
1. Raskina Yu. (2020). U bednosti est' cherty geneticheskikh zabole-vanii. M. TASS/ Scanpix/ LTTA. Meduza. 6 yanvarya.
2. Ekonomicheskaya bezopasnost' Rossii: obshchii kurs: uchebnik / Pod red. V. K. Senchagova. 3-e izd., pererab. i dop. (2019). M.: BINOM. La-boratoriya znanii. 815 s.
3. Il'in V. A. (2017). «Kapitalizm dlya svoikh» - istochnik sotsial'-nogo neravenstva v sovremennoi Rossii // Ekonomicheskie i sotsial'nye peremeny: fakty, tendentsii, prognoz. T. 10. №6. S.9-23.
4. Rowntree B. S. (1901)/ Poverty – a study of Town Life. London, Macmillan. 437 r.
5. Orshanskii M. (1965). Podschet bednykh: eshche odin vzglyad na pro-fil' bednosti. Vol. 28. No 1. P. 3-29.
6. Sen A. (1985). Commodities and Capabilities. Amsterdam: Elsevier Science Publishers. 234 p.
7. Sen A. (1987). The Standard of Living. Cambridge: Cambridge Uni-versity Press. 125 p.
8. Banerjee A. V., Duflo E. (2012). Poor Economics: A Radical Rethink-ing of the Way to Fight a Global Poverty. N. Y.: PublicAffairs. 320 p.
9. Townsend P. (1979). Poverty in the United Kingdom. A survey of household resources and standard of living. N. Y.: University of California Press. 1216 p.
10. Goedhart T., Halbersstardt K. A,. Kapteyn A., van Praag B. (1977). The Poverty Line: Conception and Measurement / Journal of Human Re-sources. Vol. 12. P.503-520.
11. LoBue M. C. , Polmisano F. (2021) The Individual Poverty. Incidence of Growth. Oxford. Bulletin of Economics and Statistics. No 82 (3). P. 1295-1321.
12. Bobkov V. N. (2019). Povyshenie adresnosti sotsial'noi pod-derzhki maloimushchikh semei s det'mi: vologodskii pilotnyi proekt // Narodonaselenie. T.22 №1. S.106-122. DOI: 10/24411/1561-7785-2019-00008.
13. Bobkov V. N. (2020). Aktual'nost' razrabotki natsional'noi Programmy povysheniya dokhodov, snizheniya bednosti i neravenstva / V. N. Bobkov, E. V. Odintsova, N. V. Bobkov // Uroven' zhizni naseleniya regionov Rossii.. T. 16. №2. S. 9-24. DOI: https://doi.org/10.19181/lsprr/2020.16.2.1
14. Voeikov M. I. Anisimova G. V. (2018). Politicheskaya ekonomiya neravenstva. M.: LENARD. 272 s.
15. Ovcharova L. N. (2009). Teoreticheskie i prakticheskie podkhody k otsenke urovnya, profilya i faktorov bednosti: rossiiskii i mezhduna-rodnyi opyt. M.: M-Studio. 268 s.
16. Ovcharova L. N. (2012). Teoretiko-metodologicheskie voprosy opredeleniya i izmereniya bednosti //SPERO.№ 16. S. 15-38.
17. Ovcharova L. N. (2017). Razvitie adresnoi sotsial'noi podderzhki nuzhdayushchikhsya v Rossii: bar'ery i vozmozhnosti // Voprosy ekonomi-ki. № 3. S. 5-21.
18. Bekker G. S. (2003). Chelovecheskoe povedenie: ekonomicheskii pod-khod. Izbrannye trudy po ekonomicheskoi teorii. / Per. s angl. M.: Vysshaya shkola ekonomiki. 670 s.
19. Kormishkin E. D. (2020) Fenomen sotsial'no-ekonomicheskogo ne-ravenstva: vzglyad v kontekste neoindustrial'noi paradigmy sovre-mennogo razvitiya / E. D. Kormishkin, L. A. Kormishkina, D. A. Kolos-kov, L. P. Koroleva, E. R. Ermakova; pod obshch. red. prof. E. D. Kor-mishkina. Saransk: RITs MGPU. 202 s.
20. Novokmet K., Piketty T., Zucman G. (2017). From Soviets to Oli-garchs: Inequality and Property in Russia. 1905-2016 // National Bureau of economic research. Cambridge: MA, August. 80 r.
21. Bobkov V. N., Odintsova E. V. (2020). Nizkii uroven' i kachestvo zhizni ekonomicheski aktivnogo naseleniya: kriterii identifikatsii i otsenka rasprostranennosti // Ekonomicheskie i sotsial'nye peremeny: fakty, tendentsii, prognoz. T. 13. №3. S.168-181.
22. Bobkov V. N. (2021). Prozhitochnyi minimum – temnyi les // Ar-gumenty nedeli. №11 (755), 24 marta. S. 3.
23. Krugman P. (2007). The Conscience of a Liberal. WW. Nor-ton&Co.352 p.
24. Lucas R. E (1988). On the Mechanics of Economic Development // Journal of Monetary Economics. Vol. 22(3). June. P. 3-42.
|