Arms manufacture in Pre-Petrine Russia within the Russian historiography

Alekseev Timofei Vladimirovich ORCID: 0000-0002-0809-2400 Doctor of History Professor, Department of History and Philosophy, A. F. Mozhaysky's Military-Space Academy is a Military Academy of the Armed Forces of the Russian Federation 197198, Russia, Saint Petersburg, Saint Petersburg, Zhdanovskaya str., 13 timofey1967@mail.ru Other publications by this author

Введение. Исследованиеистории производства ручного огнестрельного оружия, в том числе и на ее первоначальном – допетровском – этапе, имеет давнюю традицию в отечественной историографии. Исследователями дореволюционного, советского и постсоветского периодов проделана большая работа как по изысканию богатого фактологического материала, раскрывающего различные аспекты становления и развития оружейного дела в России, так и по всестороннему анализу и интерпретации данных материалов.

Между тем сама историография проблемы на сегодняшний день изучена явно недостаточно и крайне неравномерно. И в этом отношении допетровский период истории оружейной производства находится в наиболее проигрышном положении. Можно упомянуть разве только ряд историографических сюжетов, относящихся к истории тульских казенных кузнецов, представленных в работах И.Н. Юркина ^{[1, с. 66],[2, с. 3-9]}. Кроме этого различные сведения о начальном этапе развития оружейной отрасли в России разбросаны по многочисленным работам исследователей и не могут дать общее представление о данном процессе.

А между тем оружейное производство, наряду с пороходелием и артиллерийским производством, без преувеличения можно назвать «тремя китами», на которых изначально формировалась военная промышленность страны, постепенно «обрастая» все новыми и новыми отраслями и превращаясь в тот феномен, который мы теперь называем военно-промышленным комплексом. При этом оружейная отрасль, начинавшаяся с примитивного кустарного изготовления ручного огнестрельного оружия на ремесленном уровне, со временем превратилась в одну из самых высокотехнологичных сфер военного производства, сохраняющей в этом отношении свои позиции до сих пор. В этой связи представляется актуальным обратить внимание как на историографический анализ работ, посвященных истории возникновения и становления оружейного производства в России за период до конца XVII века, так и попытаться дать общее представление о данном процессе.

Методология. Методологияисследования включает в себя совокупность методов различного уровня. Использование общенаучных методов анализа и синтеза, а также восхождения от конкретного к абстрактному позволяет на основе имеющихся отрывочных сведений о характере, географии и особенностях изготовления огнестрельного оружия в XVI-XVII вв. сформировать абстрактную модель оружейной отрасли и получить представление о ее облике на данном этапе ее истории.

Историко-генетический метод был использован при анализе социальной природы сообщества тульских казенных кузнецов. Сравнительно-исторический метод применялся для соотношения позиций и взглядов исследователей различных исторических эпох и периодов на рассматриваемую проблему и ее отдельные аспекты. Наконец, в работе был задействован также метод перспективного анализа, призванного показать развитие идей и взглядов исследователей предыдущих поколений для последующего историографического процесса.

Под «оружейным производством» в работе понимается процесс изготовления ручного огнестрельного оружия ремесленным и мануфактурным способом.

Начало оружейного производства в России. Исходная точка процесса производства ручного огнестрельного оружия в России в отечественной историографии датируется крайне неопределенно. Дореволюционные исследователи в большинстве своем относили появление его на вооружении армии к середине XVI в., а организацию производства в этот период оценивали весьма скептически. Так, выпускник Артиллерийского училища поручик Соловцов, оставивший нам описание Тульского оружейного завода, считал, что «ручные пищали вошли в употребление в нашем войске при царе Иоанне Васильевиче Грозном; но в то время у нас весь запас оных приобретался покупкою у иностранцев» ^{[3, с. 111]}. Вторил ему и Ф. Граф: «… ручное огнестрельное оружие вошло в употребление, в наших войсках, при царе Иоанне Васильевиче Грозном; но когда именно стали заниматься у нас его приготовлением с точностью определить нельзя» ^{[4, с. 114]}. А. Субботин мог только утверждать, что «в средние века русской истории охотничьи и домашния ружья количественно преобладали над боевыми» ^{[5, с. 56]}. И только в начале ХХ в. Ю.В. Арсеньев, считавший стимулом к развитию оружейного производства в России учреждение в середине XVI в. стрелецкого войска, писал, что после этого «стало быстрее распространяться в России огнестрельное ручное оружие и потребовалась закупка такового за границей… и изготовление у себя, русскими мастерами. С этих пор начали заводиться в Москве и по некоторым городам так называемые «кузнечные мельницы», на которых «варили железо» и ковали пищали и самопалы» ^{[6, с. 336]}. Предположительно к XVI в. автор относил и зарождение административных органов управления этой деятельностью в лице Оружейного приказа ^{[6, с. 336]}.

В работах исследователей советского периода уклон в сторону внутреннего производства стрелкового оружия обозначился более отчетливо. Например, В.Е. Маркевич, с одной стороны, указывал, что источником его поступления на Русь была Западная Европа, а с другой стороны, утверждал создание в Москве в 1511 г. Оружейной палаты «с мастерской для выделки ручного огнестрельного и холодного оружия» ^{[7, с. 118]}. Н.И. Гнатовский в качестве первого отечественного образца огнестрельного оружия приводил пищаль «недомерок», изготовленную в конце XIV в. и хранившуюся в Военно-историческом артиллерийском музее в Ленинграде ^{[8, с. 42]}. Авторы определителя русского оружия широкое развитие внутреннего кустарного производства ручного огнестрельного оружия в XVI-XVII вв. обосновывали многочисленными упоминаниями в документах того времени больших групп населения городов, вооруженных таким оружием ^{[9, с. 10-12]}. Известный оружиевед Л.К. Маковская писала о появлении самостоятельных центров оружейного производства на Руси в начале XVI в. При этом она полагала, что несмотря на существование мелкого ремесленного производства, в производстве оружия для армии оно играло второстепенную роль: «Начиная с XVI в. арсенал ручного огнестрельного оружия определяли оружейные палаты городов и монастырей, позднее – крупные металлообрабатывающие мануфактуры» ^{[10, с. 16]}.

Современные исследователи склонны отодвигать нижнюю границу возникновения оружейного производства к еще более раннему времени. В.А. Волков относил начало истории русского огнестрельного оружия к последней четверти XV в. По его мнению, «поскольку стволы первоначальных «ручниц» были кованными, изготовление их было доступно любому опытному кузнецу» ^{[11, с. 62]}. С этим же согласуется и утверждение И. Пахомова о первом упоминании применения ручного огнестрельного оружия русской армией в 1480 г. во время известного противостояния с ордынцами на реке Угре ^{[12, с. 6]}. В то же время М.А. Первов считал, что ручное огнестрельное оружие в русской армии появилось в период между 1514 и 1545 гг. ^{[13, с. 49]}. При этом изготавливалось это оружие в кустарных мастерских и кузнецких слободах и отличалось крайне невысоким качеством ^{[13, с. 50]}.

География оружейного производства. В работах исследователей весьма широко представлена география оружейного производства в XVI-XVII вв.

Так, академик И.Х. Гамель и профессор А.В. Бородин местом изготовления пищалей в начале XVII в. называли Нижний Новгород ^{[14, с. 5],[15, с. 16]}. Это подтверждали и современные исследователи Д.В. Лисейцев и С.М. Шамин, говоря о выданном в 1618 г. правительственном заказе на изготовлении в этом городе из казенного железа 500 ручных и 100 затинных пищалей, который впрочем был провален. По мнению авторов, «неудачный опыт организации массового произволства огнестрельного оружия в Нижнем Новгороде… заставил правительство задуматься о закупках вооружения за рубежом» ^{[16, с. 987]}.

Еще одним центром оружейного производства был Великий Новгород ^{[15, с. 16]}. С.К. Богоявленский, говоря о импортных поставках замков для ручного оружия, упоминал, что в 1678 г. новгородским кузнецам было поручено изготовить 3 тыс. замков для мушкетов и карабинов. Чуть позже, в 1680 г., кузнецы из Новгорода и с Двины (по-видимому, из Холмогор ^{[17, с. 288]}) были вызваны в Москву в Оружейную палату для изготовления там этих замков, в то время, как псковские мастера получили аналогичный заказ на месте ^{[18, с. 271]}. А.И. Семенова также утверждал, что в Новгороде в районе под названием Кузницы еще в второй половине XVI в. возникло казенное производство оружия, о чем имеются топонимические свидетельства в виде названий улиц – Пищальницкая, Новая Кузнецкая ^{[19, с. 240]}.

Другими местами изготовления оружия исследователи называли Кунгур ^{[20, с. 267]}, Каширу ^{[21, с. 42]}, Великий Устюг ^{[22, с. 177]}, Устюжну и Тихвин ^{[21, с. 42],[23, с. 114]}, Тверь ^{[15, с. 16]}, Серпухов, Ростов и Павлов ^{[24, с. 74]}. Е.А. Курлаев среди населенных пунктов Сибири, где осуществлялось изготовление или ремонт ручного огнестрельного оружия в XVII в. указывал на Томск и Верхотурье ^{[25, с. 219]}. По мнению этого автора, в состав сформировавшегося еще в XVI в. многопрофильного центра военного производства в Казани входили и мощности по изготовлению стрелкового оружия, о чем свидетельствует и упоминание в документах о наличии соответствующих специалистов на артиллерийском дворе, и об отправке оттуда в Тобольск самопалов в 1642 г. ^{[25, с. 226]}

Современные исследователи уделили особое внимание таким центрам оружейного производства, как крупные русские монастыри. Так, О.Г. Ульянов относил появление оружейных мастерских в Троице-Сергиевом монастыре к периоду Ливонской войны, «когда дворцовое ведомство оружейничего приступило к задаче форсированного наращивания русского вооружения…» ^{[26, с. 259]}. Помимо этого монастыря аналогичные мастерские уже в XVI в. существовали как минимум в Соловецком и Кирилло-Белозерском монастырях ^{[26, с. 262]}. Автор полагал, что успех обороны Троице-Сергиевой лавры в годы Смуты в значительной степени был связан «с мощным арсеналом, накопленным к тому времени в обители, а также возможностью своевременной починки оружия в монастырской Оружейной палате» ^{[27, с. 29]}. Сотрудник Музеев Московского Кремля А.Н. Чубинский, исследуя пищали из этого монастыря, хранящиеся в Оружейной палате Кремля, также доказывал существование оружейного производства в лавре в последней четверти XVI в. Причем используемые в указанных пищалях замки он относил к самым ранним образцам русского кремневого замка ^{[28, с. 613]}.

Однако все-таки важнейшими центрами отечественного производства оружия для вооруженных сил в XVI-XVII вв. являлись Москва и Тула, при этом именно столица стала местом возникновения данной отрасли.

Москва как центр оружейного производства. Одним из первых авторов, исследовавших этот вопрос, был Ю.В. Арсеньев. Исходной точкой организации государственного производства оружия он считал учреждение великим князем Василием III чина оружейничего, которое он относил к 1511 г. В обязанности этого должностного лица первоначально входило заведывание хранилищем великокняжеского оружия под названием «Оружничьей (Оружейной) палаты» ^{[6, с. 335]}. Однако с созданием около 1550 г. стрелецкого войска и ростом потребностей в ручном огнестрельном оружии, по словам автора, «начали заводить в Москве и по некоторым городам так называемые «кузнечные мельницы», на которых «варили железо» и ковали пищали и самопалы». Ю.В. Арсеньев предположил, что именно на оружейничего были возложены «более сложные мероприятия, касавшиеся не только царского обихода, но и вооружения войска» ^{[6, с. 336]}. Производственной площадкой, где осуществлялись эти «мероприятия» в Москве, автор назвал возникшую тоже в середине XVI в. и заселенную оружейниками Бронную слободу. Одновременно происходило и формирование административных органа по руководству оружейным делом, к которым автор относил Бронный приказ и возникший на его базе Оружейный приказ, в состав которого вошла Оружейная палата ^{[6, с. 336]}.

Собственно, данная схема в различных вариациях фигурировала в работах большинства последующих исследователей. К XVI в. относили возникновение оружейного производства в Москве Н.И. Гнатовский и его соавтор ^{[8, с. 46],[29, с. 49]}. Б.А. Колчин несколько осторожно указывал на вторую половину XVI в. как начало изготовления огнестрельного оружия с использованием вододействующих молотов ^{[30, с. 205]}. Л.К. Маковская писала так: «В XVI – первой половине XVII в. основным центром оружейного производства Русского государства являлась Московская оружейная палата. Ей принадлежит огромная роль в развитии отечественной оружейной техники. В Москве работали лучшие мастера из разных районов страны, здесь разрабатывались новые модели оружия, которые в качестве эталона высылались на периферию» ^{[10, с. 16]}.

В постсоветский период исследователи активизировали попытки уточнить детали данного процесса, таких как датировка возникновения специальных учреждений, их институциализация. С.И. Сметанин и М.В. Конотопов первое упоминание об Оружейной палате относили к 1547 г. ^{[17, с. 285]}, а основной формой организации производства в ней называли работу мастеров в домашних мастерских по типу рассеянной мануфактуры ^{[17, с. 286]}. Известный современный специалист в данной области О.Г. Ульянов возникновение Оружейной палаты связывал с введением чина оружейничего еще в 1508 г. ^{[31, с. 352]}, хотя М.Ю. Романов считает этот вопрос до сих пор открытым ^{[32, с. 18]}. Данный исследователь более развернуто, нежели Ю.В. Арсеньев, обосновал превращение Оружейной палаты в основной центров производства вооружения и доспехов в стране в связи с военными реформами царя Ивана IV. «Учреждение в 1550 г. «избранной тысячи служилых людей», испомещенных близ Москвы, и отдельного трехтысячного корпуса «выборных стрельцов»… повлекло за собой значительное увеличение спроса на изделия мастеров оружейного дела. Не меньшим стимулом для развития оружейного производства стал и указ 1555/1556 г., по которому все служилые землевладельцы были обязаны со ста четвертей … выставлять «человека на коне в доспехе в полном», за что государь жаловал помещика «жалованием, кормлении», а его дворовых людей отдельным денежным жалованием» ^{[32, с. 22]}.

К середине XVI в. М.Ю. Романов относил и расцвет Бронной слободы, «так как жизнь большинства ее обитателей, по-видимому, еще во многом оставалась тесно связанной с деятельностью кремлевских оружейных мастерских» ^{[32, с. 22]}. Несколько отличной является позиция М.А. Первова, считавшего, что производство первых пищалей было освоено в кремлевской оружейной мастерской. Сосредоточение здесь изготовления качественного оружия для царского двора и для стрелецких полков он объяснял, во-первых, загруженностью Пушечного двора валовым производством артиллерийских орудий, а во-вторых, неспособностью московских самопальных мастеров обеспечить надлежащее качество изделий. В Оружейной же мастерской работали лучшие мастера, которых собирали со всей страны ^{[13, с. 67]}.

С.П. Орленко, проанализировав деятельность мастерских Оружейной палаты, сделал предположение, что «административные реформы Ивана IV – расширение числа и упорядочение системы специализированных ведомств – приказов привели к разделению функций арсенала и придворной оружейной мастерской между Оружейной палатой и новообразованным Бронным приказом» ^{[33, с. 441]}. О.Г. Ульянов относил это разделение ориентировочно к 1572-1573 гг., когда в источниках содержится первое упоминание о Бронном приказе, сопровождавшееся переводом производственного ядра Оружейной палаты в новое здание в Кремле. При этом автор подчеркивал возрастание значения ведомства оружейничего в условиях Ливонской войны ^{[31, с. 362]}. Состав Бронного приказа, включавший 115 человек, позволял обеспечивать потребности ремонта и подновления оружия не только Государева опричного войска, но и всей опричнины ^{[34, с. 174]}. Примечательно, что оружейники приказа разделялись на 20 специальностей, из которых самопальные мастера относились к числу наиболее привилегированных категорий ^{[34, с. 177]}. И именно среди этих мастеров были преимущественно представлены иностранные специалисты. Подобный приоритет, по мнению автора, был обусловлен «усилением на рубеже XVI-XVII вв. приоритетности огнестрельного оружия» ^{[34, с. 179]}.

О.Г. Ульянов также подчеркивал, что хотя дворцовые оружейные мастерские были специализированы на изготовлении парадного высококачественного оружия, но возложение на Оружейную палату функции снабжения вооружением войска стало фактором неуклонного роста численности московских оружейников, сконцентрированных на изготовлении строевого оружия ^{[34, с. 169]}. Более того, к последней четверти XVI столетия относятся свидетельства об организующей роли возглавляемой оружейничими Оружейной палаты в налаживании производственной деятельности остальных оружейных центров России (Троице-Сергиева лавра, Кирилло-Белозерский монастырь, тульская казенная слобода самопальных мастеров), выполнявших непосредственные заказы палаты ^{[31, с. 362]}.

Период Смутного времени не мог не отразиться на состоянии оружейного дела в Москве, подвергшейся «разорению». Однако по этому поводу оригинальную точку зрения высказал В.Е. Маркевич. Говоря о техническом превосходстве оружейных мастеров в столице в начале XVII в. по сравнению с тульскими, он утверждал, что Смутное время способствовало развитию оружейного мастерства: «… вместе с поляками, шведами, наемными швейцарскими и немецкими войсками пришли в Москву более совершенные образцы западного огнестрельного оружия. Часть мастеров и художников, прибывших в Россию при Борисе Годунове и Лжедмитрии I, осталась в России и после «смутного времени». Иностранные мастера и оружие оказали значительное влияние на московских оружейников» ^{[7, с. 119]}.

Впрочем очевидно, что деятельность дворцовых мастерских палат, в том числе и оружейной, была возобновлена только с воцарением новой династии Романовых. Ю.В. Арсеньев важнейшую роль в налаживании изготовления ружей отводил вызванному в сентябре 1613 г. в Москву из Мурома мастеру самопального и бронного дела Никите Давыдову, остававшегося вплоть до 1664 г. старшим мастером Оружейной палаты ^{[35, с. 2]}. Работы в мастерских начались в конце 1614 г., и здесь в это время насчитывалось не более 20 мастеров разных специальностей. Вскоре число это удвоилось, а в мастерскую стали принимать учеников ^{[35, с. 3]}. Об остроте кадрового вопроса писало большинство исследователей. М.В. Довнар-Запольский упоминал о существовавшей на протяжении XVI-XVII вв. практике правительства вызывать мастеров из провинции, в том числе и оружейников. В качестве примера он приводил царскую грамоту более позднего времени (1655 г.), согласно которой заварщика и замочника из Тихвина было «велено взять московским мастерам в прибавку, для подкрепления» ^{[36, с. 14]}. Широкое развитие в XVII в. получила также практика привлечения иностранных мастеров, среди которых автор отмечал достаточно узкую специализацию: ствольники, станочники, замочники ^{[36, с. 55]}. О.Г. Ульянов подчеркивал, что «именно благодаря русским «мастеровым», работавшим в Бронном приказе до Смуты, Оружейная палата была возрождена при новой царской династии Романовых» ^{[34, с. 182]}. При этом география поиска и вызова в столицу наиболее квалифицированных ремесленников была самой широкой: Новгородская земля, Устюжна Железнопольская, Кашира, Ливны, Кострома, Холмогоры, Вятка, Ярославль ^{[34, с. 184]}. То же самое касалось и иностранных мастеров: Персия, Турция, Греция, Молдавия и проч. ^{[34, с. 185]}.

Судя по работам исследователей, в XVII в. существенному изменению подвергся производственный облик московского центра оружейного производства. Речь прежде всего идет о Бронной слободе, роль которой в выполнении заказов Оружейной палаты, по утверждению М.Ю. Романова, стала падать уже в конце XVI в. ^{[32, с. 25]} «Сведения, почерпнутые из архивных документов, относящихся к истории Бронной слободы XVII столетия, в значительной мере опровергают наше традиционное представление о Бронной слободе как месте поселения дворцовых мастеров-оружейников. Напротив… основную часть населения составляли рядовые посадские тяглецы, занимавшиеся обычными городскими промыслами» ^{[32, с. 82]}.

По сведениям, приведённым еще Ю.В. Арсеньевым, «производственными площадками» для изготовления строевого оружия становятся московские оружейные мастерские Бархатного двора в Кремле, а также в Стрелецком и Пушкарском приказах. При этом на Бархатном дворе было собрано до 200 казенных кузнецов, ствольных заварщиков и станочников, а также оборудованы кузницы и прочие мастерские. С 1648 г. данное учреждение для производства оружия стало называться Ствольным приказом ^{[35, с. 4]}. Одновременно с учреждением мастерских в Москве правительством были собраны сведения по другим городам о числе кузниц, где делалось огнестрельное оружие, о числе домниц, где «варили» железо. На основании этих сведений провинциальным кузнецам выдавались спешные заказы, а местным воеводам предписывалось контролировать эти работы ^{[35, с. 5]}. В Ствольном приказе изготавливались пищали, стрелецкие винтованные с русскими замками и пищали казачьи завесные с казачьими замками, сабли, копья и бердыши, а также производился ремонт огнестрельного и холодного оружия стрелецких полков и полков иноземного строя. По мнению автора, большинство оружия, с которым русское войско начало войну с Польшей в 1654 г. было изготовлено именно в мастерских Ствольного и Оружейного приказов ^{[35, с. 13]}.

Что касается административных органов, ведавших изготовлением оружия, то в XVII в. они также подвергались определенным трансформациям. О.Г. Ульянов отмечал, что наименование «Бронный приказ» продержалось только до Смутного времени, после чего речь в источниках снова шла об Оружейной палате. Согласно приводимых автором сведениям Г.К. Котошихина, в ведении Оружейного приказа в середине XVII в. находились Оружейная палата, носившая явно производственный характер, а также Ствольный приказ на Бархатном дворе как производственная площадка ^{[34, с. 180]}.

При этом авторы отмечали порою весьма неопределенное соотношение между двумя органами – Оружейной палатой и Оружейным приказом. С.П. Орленко по сути дела ставил между ними знак тождества, полагая, что после окончания Смуты Оружейная палата (Оружейный приказ) вновь объединила в себе и придворную мастерскую, и хранилище государевой оружейной казны, и центральный арсенал Московского государства ^{[33, с. 442]}. М.А. Первов считал эти два органа все-таки разными, предполагая, что «видимо, палата вышла из подчинения в силу своего особого статуса и в какой-то момент сама стала играть роль управленческой структуры, так как под ее руководство попал ряд различных предприятий. Оружейные мастерские существовали как в составе Оружейной палаты, так и самостоятельно» ^{[13, с. 67]}.

Едины исследователи относительно того, что кремлевские мастерские самой Оружейной палаты в XVII в. окончательно переходят на изготовление высококачественного «золоченого и серебряного» оружия для нужд царского двора ^{[35, с. 4],[13, с. 67]}. Причем В.Е. Маркевич относил этот переход ко времени правления царя Алексея Михайловича (1645-1676) ^{[7, с. 119]}. О.Г. Ульянов, отмечая подготовку правительства к войне с Польшей, писал о расширении оружейного дела в Оружейном приказе, для чего туда были временно направлены мастера-оружейники из Пушкарского, Стрелецкого, Конюшенного приказов ^{[37, с. 311]}, но опять же деятельность их была сосредоточена преимущественно на изготовлении парадного оружия.

При всем этом авторы единодушно оценивали большое значение Оружейной палаты для развития оружейного дела в стране в целом. В.Е. Маркевич называл ее своего рода школой, где проходили «повышение квалификации» тульские казенные оружейники ^{[7, с. 121]}, что подтверждали и другие авторы ^{[38, с. 25],[29, с. 49]}. Н.И. Гнатовский и П.А. Шорин, к примеру, подчинение тульской оружейной слободы Оружейной палате во второй половине XVII в. связывали именно с расцветом московского центра оружейного производства [29. С. 50]. Об этом же могут свидетельствовать и факты поглощения Оружейной палатой некоторых специализированных приказов, существовавших какое-то время самостоятельно, таких как упомянутый уже Ствольный (в 1666 г.) или Мушкетного дела (в 1664 г.) ^{[39, стлб. 564-565]}. С.П. Орленко утверждал даже наличие у палаты определенных контрольных функций, так как ее мастера «периодически… отправлялись в Ствольный приказ для технологического контроля, исправления и приемки строевого оружия» ^{[33, с. 453]}.

Что касается количественных показателей работы оружейников Москвы по обеспечению потребностей вооруженных сил, то их нельзя признать вполне удовлетворительными. В.А. Волков приводил данные об изготовлении на Бархатном дворе с 1614 по 1652 гг. всего 695 рейтарских карабинов и 2 351 пар пистолетов, что вызывало необходимость крупных закупок оружия за границей ^{[11, с. 67]}. И.Х. Гамель также в свое время утверждал, что в конце XVI и начале XVII вв. основное количество необходимых для России оружейных стволов, наряду с другими «артиллерийскими припасами», привозились в страну голландскими купцами ^{[14, с. 6]}. А М.А. Первов и вовсе писал: «… самые сложные детали – стволы и замки – десятками тысяч закупались за границей. Высококвалифицированные мастера в стране были. Но массовое производство осуществлялось в виде сборки из привозных комплектующих» ^{[13, с. 50]}.

Начальный этап истории тульского центра оружейного производства. Вторым крупнейшим центром оружейного производства, роль которого на протяжении всего допетровского периода имела тенденцию к возрастанию, стала Тула. И.Х. Гамель обозначил эту роль фразой, ставшей канонической в отечественной историографии: «Тула есть колыбель оружейного искусства в России» ^{[14, с. 1]}.

Достаточно рано в отечественной историографии утвердилась точка зрения о том, что решающее влияние на формирование данного центра оказало наличие в регионе развитой железообрабатывающей промышленности. По этому поводу ряд дореволюционных исследователей придерживался крайних позиций. В.Ф. Зуев о начале оружейного дела в Туле писал так: «По моему мнению и по сказкам жителей начало его надобно почти относить к началу города…» ^{[40, с. 91]}, то есть к первой половине XVI века. П. Семенов утверждал следующее: «В половине XVI в. кузнечное мастерство в окрестностях Дедилова до того было распространено, что дедиловские мастера выделывали пищали, самопалы, сабли и пр., и правительство, желая упрочить это искуство, дало мастерам некоторые льготы. Мастера вошли впоследствии в состав Тульского оружейного завода» ^{[41, с. 152]}. Ю.В. Арсеньев также был склонен относить начало активных разработок запасов дедиловской руды к XVI веку, «если не ранее», вследствие чего «тульские железные варщики и образовавшиеся от них впоследствии кузнецы обратили на себя внимание царя Ивана Васильевича IV, который указал им готовить самопалы в казну и переименовал их в казенные кузнецы» ^{[35, с. 5]}. Аналогичной точки зрения придерживался и советский исследователь С.А. Чихачев ^{[38, с. 23]}, в то время как Е.И. Заозерская поставила под сомнение ее справедливость ^{[42, с. 211]}. В советской историографии в целом существовал довольно широкий диапазон мнений по данному вопросу. И в этом отношении Е.И. Заозерская занимала срединную позицию между теми историками, которые полагали железообрабатывающую промышленность Тулы уже в XVI в. широко развитой и имевшей общегосударственное значение ^{[43, с. 57]}, и теми, кто считал подобные оценки явным преувеличением ^{[44, с. 123],[30, с. 200]}. Она указывала, что «Тула во второй половине XVI в. была менее крупным центром железоделательной промышленности, чем Новгород, Устюжна, Серпухов… <…>… Но то обстоятельство, что… московское правительство обратило внимание именно на Тулу и что здесь нашлись резервы для выполнения его замыслов в части военной промышленности, говорят о больших возможностях и о более ранней истории тульской металлургии» ^{[42, с. 215]}.

Еще одной устойчивой позицией в отечественной историографии, причем на всех ее этапах, стало увязывание начального момента тульского центра оружейного производства с учреждением в городе казенной слободы кузнецов-оружейников и его датировкой 1595 годом. Уже в документе под названием «Экстракт о начале в Туле оружейных мастеров и оружейного завода и о приписке ко оным тулских каменщиков и кирпичников», введенном в научный оборот И.Н. Юркиным и рассматриваемом им в качестве одного из первых исторических сочинений по истории ТОЗ, прямо утверждалось: «Оружейное дело начало свое в Туле имеет с 7103 года (1595 г. – Авт.) по указу Государя Царя и Великого Князя Федора Иоанновича, по коему построена на Туле Кузнецкая слобода особо…» ^{[1, с. 74]}. В.Ф. Зуев без указания даты, но также относил ко времени правления Федора Ивановича первое упоминание о Кузнецкой слободе, «в которой указом сего Государя опричь кузнецов никого жить пущать не велено, а с сих запрещено брать в посаде подати, или выбирать из них в земские службы» ^{[40, с. 92]}. В опубликованной П.П. Свиньиным статье в журнале «Сын Отечества» нашла окончательное закрепление дата 1595 год, когда указом царя Федора Иоанновича «велено было самопальных кузнецов на Туле поселить особою слободою». При этом численность мастеров составила 30 человек ^{[45, с. 246]}. И.Х. Гамель указал на генезис данной ремесленной группы: «… в городе Туле уже в шестнадцатом веке были, кроме вольных, и казенные кузнецы, которые делали тогдашние самопалы из приготовляемого крестьянами по деревням ручного железа» ^{[14, с. 4]}. Еще большую значимость начальной дате формирования слободы казенных кузнецов придавал крупнейший дореволюционный историограф ТОЗ С.А. Зыбин, считавший, что «только в 1595 году мы встречаем попытку ввести порядок в эту важную отрасль государственной промышленности… <…> … 1595 год надо считать годом основания казенного оружейного дела в Туле, которое постепенно развиваясь через 100 лет получило заводскую организацию» ^{[46, с. 4]}.

В работах по истории оружейного производства в Туле уже на самых ранних этапах большое внимание стало уделяться исследованию характера взаимоотношений между правительством и тульскими казенными кузнецами, социально-производственной природе данной общности ремесленников и их месту в системе военной промышленности допетровской России. При этом основным объектом изучения становились многочисленные царские грамоты, которые на протяжении всего XVII в. выдавались тульским казённым кузнецам.

Уже в упомянутом выше «Экстракте» были приведены краткие сведения о грамотах 1619 г., 1640 г., 1641 г., 1672 г., 1678 г., 1679 г., 1692 г., 1696 г., 1698 г. ^{[1, с. 74]}. Некоторые из них более подробно были описаны В.Ф. Зуевым ^{[40, с. 93]} и А.О. Корниловичем ^{[47, с. 57]}. На формировании привилегированного статуса тульских оружейников обратил внимание И.Х. Гамель. Помимо приведенных ранее, он упомянул грамоту, выданную в 1600 г. царем Борисом Годуновым в подтверждение грамоты 1595 г., а также утверждал, что с 1613 г. временный характер работы оружейников на казну сменился на постоянный ^{[14, с. 28]}. Важное значение имело опубликование в работе И.П. Сахарова текстов тринадцати царских грамот и еще трех «памятей» казенным кузнецам ^{[48, с. 34-196]}, послужившего хорошей источниковой базой для их анализа.

И.В. Соколовский политику государства в отношении тульских казенных кузнецов характеризовал так: «В XVII веке правительство не только старалось различными льготами поддержать ружейное дело в общине, но и распространить размеры его привлечением в нее новых членов» ^{[49, с. 38]}. Более основательно к изучению вопроса подошел С.А. Зыбин. Подробно проанализировав известные документы, касавшиеся жизнедеятельности тульских казенных кузнецов в XVII в., он следующим образом сформулировал произошедшую с ними за это время эволюцию: «Развитие самого казенного оружейного дела шло в двух направлениях: с одной стороны, усовершенствовалось самое производство под влиянием частных вододействующих заводов, с другой же стороны шло закрепощение и возможное расширение сословия казенных кузнецов. Правительство прежде всего могло закрепить свободное сословие посадских людей лишь особенными льготами, за которые оно полагало известные обязательства. Как льготы, так и обязательства росли постепенно, пока сословие казенных кузнецов не получило все черты почти крепостной зависимости. Но первый период льгот вызвал сильный раздор между посадскими людьми и вновь образованным сословием кузнецов» ^{[46, с. 17]}.

В качестве сильного побудительного мотива к установлению более тесного государственного контроля над деятельностью кузнецов С.А. Зыбин рассматривал последствия Смутного времени. С этим были и согласны и советские исследователи Г. Бакулев и Д. Соломенцев, указывавшие на экономическую выгодность (дешевизна местного железа по сравнению с дорогим импортным) и политическую целесообразность (снижение зависимости от потенциальных военных противников в поставках предметов вооружения) как на решающие факторов развития в тульском регионе металлургического и оружейного промыслов ^{[50, с. 19]}. В результате в 1613 г. работа оружейников на казну приобрела постоянный характер, а в 1622 г. они были практически полностью выведены из-под власти местных воевод и подчинены московским приказам ^{[46, с. 25]}. Многочисленность же царских грамот, порою дублировавших ранее выданные, С.А. Зыбин объяснял тем, что «воеводы продолжали не обращать внимания на эти грамоты, нарушали их, пока новое челобитье не вызывало напоминания воеводам не забывать о льготах кузнецов» ^{[46, с. 26]}. В результате «свобода от повинностей государственных, от обязанностей службы общественной, и наконец, охрана от всякого рода справедливых и не справедливых притеснений действовали чрезвычайно обаятельно на слабую человеческую природу, и, как магнит, притягивали вольных самопальных мастеров в казенные самопальники» ^{[46, с. 28]}.

Однако имели место и явления другого порядка. С одной стороны, предоставление кузнецам льгот сопровождалось тем, что «правительство не стеснялось требовать от них выполнения больших для того времени нарядов и строго следило за выполнением их…» ^{[46, с. 29]}. А это не могло не привести и к стремлению части кузнецов уклониться от казенных заказов, и к инициативам со стороны самого сообщества «о зачислении известных кузнечных искусством посадских людей в казенные кузнецы» ^{[46, с. 33]}, и к тому, что «сами кузнецы, выходя из непосредственного круга своей деятельности – казённого оружейного дела, способствовали совершенно обратному, и вызывали тем ограничения в своих льготах» ^{[51, с. 31]}. А.В. Бородин в связи с этим даже полагал, что «тульские оружейники, поняв всю тяжесть своего положения, готовы были отказаться от всех своих привилегий и снова примкнуть к посаду, но было уже поздно» ^{[15, с. 20]}.

С другой стороны, рост числа казенных кузнецов и увеличение объемов их привилегий неизбежно вел к столкновению их интересов с интересами живших по-соседски посадских людей. Н.Е. Бранденбург по этому поводу замечал: «… правительство, поддерживая льготы казенных оружейников, старалось по возможности охранять их корпорацию от примеси посторонних элементов…» ^{[51, с. 30]}. Ему вторил Г.М. Белоцерковский: «… положение этих ремесленников было значительно льготнее положения посадских людей… <…> … Неподсудность местной юрисдикции сообщала им до известной степени иммунитетный характер» ^{[52, с. 154]}. В результате осознания казенными кузнецами своего статуса или, говоря словами С.А. Зыбина, «когда же кузнецкое сословие достаточно определилось и… вылилось в определенные формы…<…>… началась борьба за частную собственность…» ^{[46, с. 37]}. Наконец, в 1696 г. эта борьба закончилась полной победой казенных кузнецов и удовлетворением правительством их требования о переселением из их слободы всех посадских людей ^{[46, с. 44]}.

Эволюция положения тульских оружейников находила отражение и в изменении их ведомственной подчиненности. Начиная с 1622 г. они выходят из ведения местных воевод и подчиняются непосредственно московским приказам – Стрелецкому, Ствольному, Оружейному (Оружейной палате). После перерыва в 1685-1692 гг., когда оружейники попадают в ведение тульских воевод (согласно сведениям С.А. Зыбина – с 1685 по 1691 гг. в ведении отделения самопальной палаты, а в 1691-1692 гг. – воеводы ^{[53, с. 71]}), управление оружейным делом вновь переходит к Оружейной палате ^{[1, с. 74],[40, с. 93],[14, с. 28-29],[53, с. 71]}.

Производственная деятельность казенных кузнецов нашла довольно скромное отражение в работах дореволюционных исследователей. В.Ф. Зуев начало изготовления ими огнестрельного оружия очень неопределенно относил к периоду «около времен царя Алексея Михайловича», упоминая о правительственных заказах 1641-1642 гг. на изготовление 1000 самопалов и 244 пищалей ^{[40, с. 93]}. В какой-то мере с этим согласовывались слова поручика Соловцова о низком качестве изделий тульских оружейников до появления в Тульском районе чугунолитейных заводов в конце 1630-х гг., «потому, что не знали еще выплавки чугуна, а добывали железо прямо из руды, на ручных горнах, малыми количествами и низкой доброты» ^{[3, с. 112]}.

Между тем М.Д. Хмыров называл Тулу основным местом сосредоточения оружейного производства в XVII в. ^{[20, с. 265]}. Оценивая общую численность «самопальников» в 1652 г. при передаче их в распоряжение Оружейной палате в 121 человека, автор утверждал, что их годовой наряд составлял по две пищали на каждого, «причем всем им повелено: работать по очереди на Ченцовском оружейном заводе…» ^{[20, с. 266]}. А уже к периоду правления царевны Софьи (1682-1689) ежегодный наряд 194 оружейников возрос до 2 тыс. пищалей ^{[20, с. 266],[46, с. 44]}. С 1696 г., по свидетельству И.Х. Гамеля, оружейникам поручалось изготовление вместо пищалей такого же количества фузей со «шкоцкими замками». Кроме этого они имели возможность поставлять в Оружейную палату сверх ежегодного наряда стволы, замки и готовые ружья, чем и пользовались такие мастера, как Исай Масалов, Никита Орехов, Максим Масалов, Никита Демидов (Антуфьев) ^{[14, с. 29-30]}. Представленная Г.М. Белоцерковским динамика численности казенных оружейников на протяжении столетнего периода с 1595 по 1695 гг. свидетельствовала о тенденции ее несомненного роста, хотя и не отличавшегося строго линейным характером. При этом автор отмечал среди кузнецов представителей таких специальностей, как ствольники, замочники, ложечники, «пушечные и колокольные литцы», заварщики, станочники, батожники ^{[52, с. 155]}.

В целом, подводя итог допетровскому периоду истории тульского оружейного производства, С.А. Зыбин характеризовал его так: «… вся эта довольно крупная промышленность имела чисто примитивный, кустарный характер. Вся работа велась вручную домашними средствами, при самой слабой помощи механических приспособлений и при полном отсутствии вспомогательных движителей. Ясно, что изделия были грубы и только в исключительных случаях могли выдерживать сравнение с изделиями заграничными» ^{[46, с. 46]}.

Для авторов советского периода идеологическим «стержнем», вокруг которого велись исследования истории тульских оружейников, стала оценка В.И. Ленина, высказанная им в работе «Развитие капитализма в России»: «Тульские оружейники образовали особую кузнецкую слободу, составляли особое сословие, с особыми правами и привилегиями» ^{[54, с. 423]}. Хотя нужно отметить, что отнюдь не В.И. Ленин первым охарактеризовал казенных кузнецов как представителей отдельного сословия. Авторство это может принадлежать тульскому краеведу Г.П. Заведееву, опубликовавшему еще в 1870 г. сочинение под названием «Борьба тульских казенных кузнецов с посадским людьми города Тулы, в связи с возникновением оружейного сословия, от основания кузнецкой слободы до окончательного образования оружейного сословия в 1705 году», откуда данный термин перекочевал и в работу С.А. Зыбина ^{[46, с. 21]}.

Советских исследователей прежде всего интересовали вопросы социально-экономической истории. Профессор А.П. Рудаков обратил внимание на закрепощение тульских оружейников, началом которого считал проведенную правительством в 1615 г. перепись, а также изъятия их в 1622 г. из подсудности местному воеводе с подчинением непосредственно московскому Стрелецкому приказу ^{[55, с. 18]}. Он также подчеркивал противоречивый характер социально-правового положения оружейников: «… это привилегированное население Тулы есть в то же время и крепостное население» ^{[55, с. 19]}. Говоря об окончательной организации кузнецов к концу XVII в., автор подметил и произошедшую к этому времени «экономическую дифференциацию» между ними, приведшую к выделению группы богатых мастеров ^{[55, с. 20]}.

В.Н. Кашин стал первым исследователем, подошедшим к истории тульских оружейников строго с позиций классового подхода. Весьма интересным представляется обоснование им причин возникновения в Туле оружейной слободы. Будучи противником точки зрения о широком развитии железообрабатывающей промышленности в Тульском районе в XVI в., именно это обстоятельство В.Н. Кашин и ставил во главу угла при обосновании своей позиции по данному вопросу: «Если в Устюжне правительство располагало более старым и более развитым очагом развития выделки и обработки железа и могло использовать его… таким, каким он уже был, то более слабо развитый тульский металлургический район для своего превращения в пункт изготовления пехотного огнестрельного оружия требовал поощрения концентрации в Туле оружейного дела» ^{[44, с. 123]}. Кроме этого, автор связывал появление слободы со стремлением «посадских ремесленников уйти под защиту феодальных привилегий и воспользоваться податным иммунитетом», что было использовано правительством «для создания феодального типа корпорации казенных кузнецов-оружейников» ^{[44, с. 119]}. В.Н. Кашин усматривал две тенденции в правительственной политике по отношению к кузнецам на протяжении XVII в.: «В первой половине века распоряжения правительства были направлены к тому, чтобы облегчить, усилить и освободить от препятствий приток всех желающих, хотя бы и беглых, кузнецов в число казенных оружейников. Во второй половине века правительство стремится, наоборот, помешать оружейникам освободиться от пут оружейной слободы» ^{[44, с. 130]}.

Что касается отмечавшегося еще дореволюционными исследователями противостояние между оружейниками и посадом, то в представлении В.Н. Кашина, оно представляло из себя борьбу между ушедшими в слободу кузнецами и «посадской буржуазией на почве раскладки долей посадского тягла» ^{[44, с. 122]}. Именно с таких позиций автор и рассматривает многочисленные царские грамоты, выдававшиеся казенным кузнецам на протяжении XVII в. Еще один побудительный мотив развития казенной оружейной слободы, по мнению автора, вытекал из того, что задавленная монополиями и привилегиями иностранных предпринимателей тульская крестьянская железоделательная промышленность лишилась возможности естественного развития. Поэтому «превращение мелкого ремесленника в предпринимателя-мануфактуриста могло … произойти только… специфической среде скопления мелких производителей в корпоративных рамках тульской Оружейной слободы» ^{[44, с. 141]}.

В рамках политики по дальнейшему закрепощению казенных оружейников рассматривал автор и изменения в подчиненности слободы различным властным институтам. Например, передача оружейников в 1651 г. в ведение Оружейной палаты, «составлявшей часть двора московских государей…, означала усиление феодально-крепостной организации управления Оружейной слободой…» ^{[56, с. 78]}. Однако обратной стороной подобной политики становилось как снижение качества оружия, так и то, что «приток пополнений в казенную слободу во второй половине столетия прекращается…» ^{[56, с. 80]}.

Наконец, В.Н. Кашин не мог не обратиться и к проблеме имущественной дифференциации в среде казенных кузнецов: «… если в среде тульских казенных оружейников параллельно с усиливавшимся закрепощением их происходил процесс дифференциации ремесленников и, наряду с подготовкой превращения основной массы их в рабочих крепостной мануфактуры или хотя бы попыткой такого превращения, шел и органический процесс превращения социальной верхушки Оружейной слободы во владельцев мануфактур с наемной рабочей силой…» ^{[56, с. 92]}.

Свой вклад в исследование социальной природы сословия казенных кузнецов в Туле в XVII в. сделал и В.Н Ашурков. Полемизируя с историками дореволюционной России, которые относили формирование оружейного сословия к изданию царской грамоты в 1595 г., автор утверждал, что «это сословие сложилось постепенно, в ходе длительной борьбы за свои привилегии, за свою феодально-сословную обособленность» ^{[57, с. 9]}. В.Н. Ашурков решительно выступал и против мнения о закрепощении оружейников: «Оружейники имеют свою собственную организацию со значительно более широкой компетенцией, чем крестьянские и посадские миры, имеют судебный иммунитет, не несут посадского тягла, беспошлинно держат хмельное питье, имеют преимущественное право на покупку угля и железа... Правда, оружейники должны были выполнять определенную работу на казну, что являлось в некотором роде натуральным оброком, но, даже при запрещении продавать ружья в частные руки, кузнецы располагали значительными экономическими возможностями за счет беспошлинной торговли и промыслов» ^{[57, с. 13]}. Небезынтересны и попытки автора увязать внешне- и внутриполитические события с теми процессами, которые происходили в оружейной слободе. Например, включение в состав оружейников в 1630 г. оброчных кузнецов, некоторых посадских и ближних крестьян, знавших кузнечное ремесло, В.Н. Ашурков связывал с подготовкой правительства к войне с Польшей. Событием, стимулировавшим приток в слободу новых членов, стало и принятие Соборного уложения в 1649 г. ^{[58, с. 7]} А вот фактором, способствовавшим имущественной дифференциации оружейников и выделению среди них «пожиточных людей», автор называл предоставленное им право заниматься беспошлинными промыслами и торговать собственными изделиями ^{[58, с. 9]}.

Определенные коррективы в привычную картину формирования сословия казенных оружейников в Туле внесла Е.И. Заозерская. Она полагала, что в 1595 г. была основана Оброчная слобода кузнецов, освобожденных от тягла, податей и служб, но обязанных выплачивать в казну годовой оброк ^{[59, с. 138]}. Первый же правительственный заказ на 100 затинных пищалей (крепостные орудия) автор относила только к январю 1612 г. ^{[59, с. 141]}. По ее мнению, с этого времени правительственные заказы приобрели постоянный характер, что и способствовало распространению в Туле и районе железоделательной промышленности ^{[59, с. 143]}. Что касается образования Оружейной слободы, то Е.И. Заозерская приурочивала это событие к указу от 14 декабря 1629 г., призванному «окончательно выделить часть тульских кузнецов из посадской среды и оторвать их от работы на рядового заказчика и на рынок» ^{[59, с. 141]}. Относительно имущественной дифференциации в среде оружейников Е.И. Заозерская придерживалась того мнения, что это стало объективным результатом развития сословия, подкрепленного правительственными привилегиями и льготами. Следствием данного процесса стало зарождение крупных предпринимателей-капиталистов, «рвущихся» к работе на рынок. И при этом «феодальное государство бессильно было положить этому конец и вынуждено было пойти на разные уступки и прежде всего на экономическую стимуляцию и денежные расчёты с оружейниками…» ^{[59, с. 156]}.

Свой вклад в дальнейшее изучение социальной истории казенных оружейников сделали исследователи и в постсоветский период. Среди результатов их изысканий встречаются весьма неожиданные и оригинальные. К их числу относится версия М.А. Первова о возникновении сообщества тульских оружейников в результате переселения в 1595 г. после пожара в Москве по повелению Борис Годунов из столицы в Тулу 30 оружейников, которые представляли собой не мастеров Пушечного двора или Оружейной мастерской Кремля, а кустарей-одиночек. Их низким профессионализмом и объясняется низкое качество тульских пищалей в первый период их деятельности ^{[13, с. 56]}.

Другие исследователи работают в рамках более традиционных концепций. Крупнейший современный специалист И.Н. Юркин пришел к выводу, что «состояние источника, принципиально важного для начальной истории тульских оружейников, не позволяет уверенно утверждать (а такое утверждение в историографии вопроса стало общим местом), что в 1594/1595 г. в Туле была основана казенная кузнецкая слобода» ^{[2, с. 13]}. Проанализировав имеющиеся в исторической литературе мнения о начальном этапе истории тульских оружейников, автор высказал утверждение, что «объем введенных в научный оборот источников для периода по первую треть XVII в. включительно не позволяет считать возникновение сословия и ранний этап его развития достаточно изученным» ^{[2, с. 15]}. В то же время И.Н. Юркин считал возможным полагать определено, что уже в конце XVI в. наметились некоторые противоречия, характерные для отношений между оружейниками и посадом в последующее время ^{[2, с. 16]}. Оригинальную точку зрения на место тульских оружейников в социальной структуре России XVII века высказала Т. Соломатина. Она отвергла как позицию тех историков, которые считали и считают оружейников «особым сословием» ^{[60, с. 21]}, так и взгляд И.Н. Юркина на них как на своеобразную локальную группу «в составе одного из сословий феодальной России» ^{[60, с. 21]}. Впрочем и построенную автором на основе анализа нормативных актов XVII в. терминологическую конструкцию нельзя считать безукоризненной. Так, Т. Соломатина писала, что «сословная группа тульских оружейников ведет начало с 1595 года», но при этом «наряду с казенными каменщиками и плотниками они составляли категорию казенных ремесленников и входили в широкую сословную группу посадского населения» ^{[60, с. 26]}.

В ряде работ постсоветского периода затронуты и организационно-технические аспекты деятельности тульских оружейников в допетровское время. Рассмотренный Н.К. Фоминым сюжет, связанный с выполнением ими полученного в 1664 г. правительственного заказа на изготовление 150 нарезных пищалей, позволил автору выявить многие стороны как организации производства, так и правового положения оружейников и отношений внутри самого сословия. Автор выяснил, что технические сложности, низкое материальное положение мастеров, недостаток наличных денег в Туле затянуло выполнение заказа настолько, что руководство Оружейной палаты и тульские воеводы стали применять самые жесткие административные меры ^{[61, с. 19]}. Существовавшая среди оружейников специализация не снимала сложных отношений внутри сословия, когда распределение заказов по дворам осуществлялось независимо от наличия там фактических работников. Вместе с тем автор отмечал и довольно близорукую финансовую политику правительства, озабоченного максимальным уменьшением платы мастерам, и правовую незащищенность оружейников от произвола воеводы, имевшего возможность в любой момент разорить неугодного ему мастера ^{[61, с. 20]}.

В свою очередь Л.К. Маковская определенно утверждала, что со второй половины XVII в. центр оружейного производства переместился из Москвы в Тулу. Исследовательница давала такую характеристику этого нового центра: «Начиная с 80-х гг. XVII в. тульские кузнецы регулярно поставляли в государственную казну большие партии оружия, сделанного по образцовым экземплярам. К концу XVII в. Тульская оружейная мануфактура становится передовым предприятием своего времени с высоким уровнем разделения труда, связанным с массовым производством военного оружия» ^{[10, с. 16]}.

Несомненно, что ограниченность источников базой по истории оружейного производства в Туле в первое столетие его существования не позволяет на сегодняшний день ожидать каких-либо прорывов в разрешении тех проблемных вопросов, которые стоят перед исследователями.

Влияние металлургических заводов на развитие оружейного производства в XVII в. Новым явлением в экономической истории России XVII в. стало строительство вододействующих доменных металлургических заводов, основанных преимущественно иностранными предпринимателями в Тульско-Каширском и других районах страны. В историографии достаточно давно сложилось мнение о тесной связи данного явления с развитием оружейного производства в стране.

Ряд исследователей полагали, что возникновение центра заводского строительства в тульском регионе в значительной степени было обусловлено интенсивностью правительственных заказов на оружие местным кузнецам. Так Б.А. Колчин писал: «… тульская железообрабатывающая промышленность быстро развивается и уже в 20-х годах XVII в. является ведущей в изготовлении ручного огнестрельного оружия. Тульские кузнецы, вероятно, поглощали все железо дедиловских металлургов. В начале 30-х годов Тула привлекла внимание иностранного предпринимателя, а в 1638 г. здесь была задута первая русская домна» ^{[30, с. 201]}. Схожей позиции придерживалась и Е.И. Заозерская ^{[42, с. 228]}.

Однако большинство исследователей приоритет отдавало обратной связи, называя именно основание металлургических заводов важным этапом в развитии отечественного оружейного дела. Что касается побудительных мотивов к строительству этих заводов, то ими считались дороговизна привозимого в Россию иностранными купцами оружия, а также нехватка для армии того количества оружия, которое производилось казенными и свободными оружейниками-кузнецами. Об этом писали практически все авторы, начиная с И.Х. Гамеля [14. С. 6] и В. Александрова ^{[62, с. 85]}, включая знаменитого историка С.М. Соловьева ^{[63, стлб. 1343-1344]}.

По утверждению И.Х. Гамеля, уже на Городищенских заводах (заводы, основанные А. Виниусом – Авт.) производились «доски для ружейных стволов» ^{[14, с. 11]}. С.К. Богоявленский упоминал о подряде А.Д. Виниуса, полученном в 1639 г., на изготовление «636 стволов голых мушкетных на немецкий образец да 136 стволов русского образца мушкетных» ^{[18, с. 269]}. Об изготовлении мушкетных, карабинных и пистолетных стволов на заводах Виниуса при помощи привлечением иностранных специалистов писали С.Г. Струмилин ^{[64, с. 105]} и Н.Н. Стоскова ^{[65, с. 25]}. И.Н. Юркин же определено утверждал, что через год после поставки в казну первого железа с этих заводов, а именно в 1637 г. А.Д. Виниус «пытается расширить номенклатуру продукции, фактически превращая металлургический завод в комплекс, объединяющий металлургическое и металлообрабатывающее производства…» и берет подряд на поставку в казну 1000 самопалов «с русскими замками, станки кленовые». Впрочем этот заказ предприниматель выполнить не сумел, поставив к сроку только 300 единиц оружия, в связи с чем у него возникли большие неприятности ^{[66, с. 31]}.

И. Афремов полагал, что «первый в России иностранный завод этот послужил началом тульскому оружейному искусству» ^{[67, с. 181]}. Еще более определенно писал С.А. Зыбин: «Деятельность Городищенских заводов отразилась самым благоприятным образом на местном населении. Многие обыватели могли ознакомиться на них с новыми и значительно более правильными приемами работы тем более, что у Виниуса было много искуссных заграничных мастеров» ^{[46, с. 6]}.

Среди созданных около середины XVII в. железоделательных заводов были и специализированные оружейные предприятия. Судьба и значение их было различными.

Нанятым правительством в Голландии ствольным мастером Ф. Акиной в 1648 г. в Москве на р. Яузе был основан вододействующий оружейный завод, просуществовавший, по утверждению И.Х. Гамеля, только до смерти своего строителя в 1650 г. ^{[14, с. 18]} Такие же сведения приводил и П. Гудим-Левкович, ссылаясь на труд Г. Котошихина «О России в царствование Алексея Михайловича» ^{[21, с. 42]}. В противоположность этим исследователям Л.Г. Бескровный утверждал, что «ствольная мельница» на Яузе продолжала функционировать еще и в 1675 г., при этом ежегодный выпуск здесь составлял 1,5-2 тыс. стволов ^{[68, с. 107]}. А Ф.Н. Загорский именно с Ф. Акиной связывал проникновение в Россию из Западной Европы машинного способа обработки оружейных стволов ^{[69, с. 182]}.

Еще более важное значение для оружейного производства имели основанные предпринимателями Ф. Акемой и П. Марселиусом на р. Скниге в Каширском уезде четыре железоделательные завода. Если Ведменский завод только изготавливал железные доски для мушкетных и карабинных стволов, а на Елтинском заводе «была запасная вертельня для сверления ружейных стволов», то Ченцовский завод представлял из себя специализированное ружейное предприятие ^{[14, с. 19-21]}. И. Афремов сообщал, что на эти заводы владельцами были приглашены до 600 иностранных мастеров, «которым главным условием правительства поставлено было обучать тульских самопальников». Сюда посменно ежемесячно направлялись казенные оружейники «для обучения заварки стволов, шпажному и замочному делу, что и послужило значительному улучшению оружейного производства в Туле, за 60 лет прежде основания казенного оружейного завода» ^{[67, с. 182]}. Ю.В. Арсеньев также считал это обстоятельство причиной того, что «Тульский край мог сделаться рассадником железнозаводского и оружейного производства для всей России» ^{[70, с. 17]}. Ф. Граф называл заводы на р. Яузе и Ченцовский завод «образцовыми мастерскими» и, по-видимому ошибочно, утверждал, что оба они были построены в 1650 г., а в скором времени закрыты «по причине невыгодного их расположения» ^{[4, с. 114]}. Согласно Н.Е. Бранденбургу, Елтинский и Ченцовский заводы, принадлежавшие к тому времени боярину Л.К. Нарышкину, продолжали производство оружия и при Петре I ^{[71, с. 43]}. Об этом свидетельствовал анализируемый автором документ – «Описные и отказные книги», составленный как раз в связи с передачей заводов Л.К. Нарышкину в 1690 г. и показывавший относительно благоприятное положение Ченцовского завода и с точки зрения обеспечения его кадрами, и с точки зрения его технического состояния ^{[72, с. 7]}.

Примечательно, что и исследователи советского периода в большинстве своем отзывались положительно о деятельности Каширских заводов. А.В. Бородин особо отмечал организацию производства на Ченцовском заводе замков, которое «в половине XVII стол. было новостью в Московском государстве… <…>… Впоследствии производство таких замков получило у нас широкое распространение, и замочные мастера не только с Тулы и Москвы, но и с Новгорода, Пскова и Двины стали производить их и сдавать в казну» ^{[15, с. 12]}. Авторы коллективной работы по истории Тульско-Каширских заводов в числе номенклатуры производимой ими продукции называли: стволы мушкетные и для карабинов, замки к ним, стволы пистолетные и замки к ним, жагры к мушкетам и карабинам и прочий мелкий ружейный прибор ^{[73, с. 56]}. Эти же авторы определили, что группа заводов, занятых выпуском готового ручного оружия или полуфабрикатов для него (Ченцовский, Елкинский, Ведменский), находились в конце технологической цепочки кооперированных предприятий, представлявших полный цикл металлургического и металлообрабатывающего производства ^{[73, с. 78-79]}. Е.И. Заозерская важной особенностью производственного процесса на Ченцовском заводе называла наметившееся здесь разделение труда, включавшее наличие порядка 7-8 различных специальностей при изготовлении ручного оружия. По мнению автора, это обстоятельство, наряду с использованием энергии воды, влияя на себестоимость продукции и рост производительности труда, способствовало в значительной мере удовлетворению потребностей казны ^{[42, с. 357]}. Высокую оценку Ченцовскому заводу давал С.Г. Струмилин, характеризуя его как «настоящий оружейный завод с зачатками массового механически оборудованного производства оружия» ^{[64, с. 121]}.

И только одни из авторов юбилейного издания по истории ТОЗ П.С. Ульянцев высказал весьма своеобразную точку зрения на характер взаимодействия тульских оружейников с Ченцовским заводом. Он утверждал, что кузнецы из Тулы направлялись туда для заварки стволов, т.е. по сути дела для оказания технической помощи этому предприятию, а не для обучения ^{[74, с. 13]}. Впрочем, подобную точку зрения никто из последующих исследователей не разделял.

Помимо указанных заводов, известный военный историк Л.Г. Бескровный упоминал о функционировании в самом конце XVII в. еще двух частных предприятий по изготовлению оружия: завода Ф. Миронова на р. Ходынке и ружейной мануфактуре в Богородске ^{[68, с. 107]}. Впрочем, относительно их какие-либо иные подробности в историографии отсутствуют.

В целом, дореволюционные авторы очень позитивно оценивали результаты влияния возникновения металлургических предприятий на развитие оружейной отрасли, хотя и отмечали ее неспособность полностью удовлетворить потребности вооруженных сил в оружии. Поручик Соловцов так охарактеризовал прогресс ружейного производства в XVII веке: «В последствие призвание сведущих иностранцев и учреждение чугунных заводов близ Тулы, мало по малу способствовали успешному ходу оружейного искуства. Хотя в царствование Михаила Федоровича, тульские мастера поставляли уже в казну ежегодно по 1000 ружей и до 300 больших пищалей: однако же покупка иностранного оружия продолжалась даже до царствования Петра Великого» ^{[3, с. 113]}. В. Александров, возможно несколько преувеличенно, утверждал, что благодаря улучшению качества обработки металла на заводах и «выписке иностранных мастеров» казенными оружейниками к началу XVIII в. ежегодно поставлялось в казну до 25 тыс. ружей, хотя и это не избавило страну от заграничных закупок ^{[62, с. 85]}. С.А. Зыбин считал, что металлургические заводы «в главных четах установили машинную фабрикацию огнестрельного и холодного оружия, на сколько позволяли технические познания того времени» ^{[46, с. 17]}, а освоенные там «приемы производства и организации дела перешли как к Тульским казенным кузнецам, так и к будущему оружейному заводу, построенному Петром» ^{[46, с. 8]}.

Оценки исследователей советского периода были более сдержанными, но в общем-то тоже положительными. Г. Бакулев и Д. Соломенцев указывали на наличие металлургических заводов как фактор, способствовавший дальнейшему и значительному развитию в Тульском крае оружейного и целого ряда других металлообрабатывающих производств, получивших несравненно более мощную сырьевую базу, нежели это было ранее, при кричном способе получения железа из руды ^{[50, с. 37]}. А Н.Н. Стоскова считала эти металлургические заводы ни больше ни меньше как базой для возникновения первого государственного оружейного завода, т.е. Тульского оружейного завода ^{[75, с. 109]}.

Помимо упоминавшихся ранее объемах годовых нарядов казенных тульских оружейников, в работах исследователей отсутствуют обобщенные сведения о количественных результатах производственной деятельности оружейных предприятий в XVII в. Ввиду этого о степени обеспеченности потребностей армии можно судить только по имеющимся данным об объемах закупок оружия заграницей.

Л.Г. Бескровный приводил сведения о закупке в 1631 г. для новых солдатских полков в Швеции и Германии 10 тыс. мушкетов с зарядами ^{[68, с. 101]}. По данным И.П. Шаскольского в Швеции на протяжении 1631-1633 гг. закупались мушкеты, шпаги, пистолеты, латы ^{[76, с. 45-46]}. Современная исследовательница Т.В. Черникова также подтвердила огромные объемы импорта: «Закупки же крупных партий западноевропейского оружия до Смоленской войны и после нее стали обычным для России делом» ^{[77, с. 300]}.

Однако и в последующем, судя по всему, эти объемы не уменьшились. Ю.В. Арсеньев писал, что с 1631 по 1640 гг. в Оружейный приказ было приобретено 3 648 мушкетов с жаграми, 1 360 мушкетов с брабантскими замками, 407 стволов мушкетных, 220 лож ореховых, 2 262 карабина, 2 198 пистолей, 1 202 полос сабельных. В последующие семь лет с 1640 по 1647 гг. куплено еще 2 314 мушкетных стволов, 1 344 карабинных стволов, 2 140 рейтерских лат, 12 578 шпаг с ножнами ^{[35, с. 9]}. С.М. Соловьев отмечал, что накануне войны с Польшей в 1653 г. русским правительством направлялись эмиссары в Голландию для приобретения крупных партий огнестрельного оружия и приглашения оружейных мастеров. «Такого рода закупки оружия в Голландии повторялись не раз в продолжении войны. Закуплено было и в Швеции 20 000 мушкетов» ^{[63, стлб. 1655]}. О неоднократных отправках во второй половине XVII в. агентов для заключения договоров о поставках оружия в Голландию и Любек писал и Н.А. Бакланов. При этом главным поставщиком оружия был Иван Гебдон, который закупал его в Голландии и десятками тысяч перевозил через Архангельск ^{[78, с. 65]}. С.К. Богоявленский считал, что большая часть мушкетов для стрелецких полков выписывалась именно из-за границы. Так, только в 1659-1662 гг. через Архангельск было доставлено более 37 тыс. мушкетов. При этом стоимость мушкетов доходила до 1,7 руб., в то время как мушкетные стволы с тульско-каширских заводов П. Марселиуса поставлялись по 60 коп. ^{[18, с. 269]}. Впрочем мнение об относительной дороговизне импортного оружия поставили под сомнение современные исследователи Д.В. Лисейцев и С.М. Шамин. Они вообще связывали массовые закупки оружия за границей с неудачными опытами заказа его внутри страны (в частности, в Нижнем Новгороде) ^{[16, с. 987]}. При этом авторы отмечали экономическую целесообразность подобных операций, так как стоимость шведских ружей при массовых закупках составляла около 1,5 руб., в то время как в России они обходились примерно в 2 руб. ^{[16, с. 989]}.

В целом следует признать, что несмотря на определенные успехи в развитии оружейного производства как силами казенных оружейников, так и частных предпринимателей, решить проблему обеспечения армии собственным стрелковым оружием в XVII в. не удалось.

Заключение. Несмотря на достаточно большой разброс мнений исследователей относительно начального момента истории оружейного дела в нашей стране, можно определенно утверждать, что его следует соотнести с началом эпохи использования пороха. Однако о более организованных формах оружейного производства, предполагающих целенаправленное воздействие на него государственной власти, можно говорить только начиная с XVI в. При этом своего рода «реперными точками» в данном случае следует считать учреждение в России чина оружейничего и создание стрелецкого войска.

Выступавшая первоначально в качестве центра оружейного производства Москва не могла длительное время оставаться таковым. На определенном этапе развития отрасли потребовалось сосредоточение такого центра вблизи источников сырьевых ресурсов надлежащего качества, чему в большей степени соответствовала Тула. Следующий этап развития оружейного производства, предполагавший его массовый характер, требовал и соответствующего развития металлургической базы, что стало одним из побудительных мотивов к строительству доменных вододействующих заводов в ближайших к Москве уездах. Этой же цели служили и возникшие около середины XVII в. специализированные оружейные предприятия мануфактурного типа. Однако возможности созданных таким образом производственных мощностей были неадекватны реальным потребностям государства в ручном огнестрельном оружии для обеспечения им вооруженных сил, что на новом – петровском – этапе развития оружейной отрасли потребовало изменения подходов к ее организации и функционированию.

В ходе исследования были выявлены многочисленные лакуны в истории оружейного производства XVI-XVII вв., которые потенциально могли бы быть предметами дальнейшего изучения. Однако главным препятствием на этом пути является крайняя ограниченность источниковой базы проблемы. Возможными путями его преодоления могли бы стать результаты новых археологических исследований, дальнейшие поиски вещественных источников, а также использование источников из зарубежных архивов и непереводной иностранной литературы.