Networks of modern intellectuals in pursuit of overcoming crisis trends: theoretical-applied aspect

Наверное, большинство исследователей-обществоведов прекрасно помнят, что в начале третьего тысячелетия глобальный социум столкнулся с затяжным кризисом, который существенным образом обострился в 2013-2014 гг. и преодолеть его множественные проявления в тех или иных сферах общественной жизни не удалось вплоть до настоящего времени. Сегодня традиционные формы взаимодействия между государственными, надгосударственными и общественными образованиями, складывающиеся веками нормы дипломатических отношений, подвергаются переосмыслению: рвутся существовавшие десятилетиями международные договоры, а военные и политические блоки стоят перед угрозой своего переформатирования и разрушения. Следует задуматься, поскольку между Россией и Европой, Россией и США, США и Китаем, США и Европой, Россией и Украиной, внутри самой Европы и практически внутри каждого (макро)региона мира либо существуют, либо назревают конфликты. Столь многочисленные противоречивые взаимодействия позволяют отдельным учёным в России и за рубежом говорить о начале «Холодной войны 2.0» ^{[8; 31; 34]}.

Авторы данной статьи считают, что сегодня не может быть сомнений относительно очевидной необходимости фундаментального осмысления истоков, механизмов порождения столь глубокого кризиса с целью поиска конструктивных вариантов выхода из сложившейся ситуации. В то же время, принимая во внимание, что в основании институтов как структур, обеспечивающих социальный порядок, прежде всего, лежат идеи как конструкты, возникающие в сознании индивидов, которые затем реципируются другими людьми, возникает ряд вопросов. Например, «Какие именно идеи?» «Кто именно из интеллектуалов их сгенерировал?» «Каким образом интеллектуалы влияют на современный хаос в политико-правовых отношениях?». На наш взгляд, вне зависимости от всего возможного плюрализма ответов на эти вопросы, неизменным при продуцировании эффективных социальных идей остается реализация интеллектуалами своих функций, что в той или иной мере совпадающий с экспектациями различных социальных групп. В первую очередь, это диагностика, позволяющая получить всестороннюю характеристику целого ряда, равно как имеющихся препятствий, так и возникающих проблем в развитии общества на определенном историческом отрезке, а далее – предложение траектории будущего, да еще и с учетом воплощения предлагаемых ими идей на практике.

Следует отметить, что проблематика взаимодействий интеллектуалов и власти, а также влияния интеллектуалов на решения, вырабатываемые властными акторами, далеко не нова ни для отечественной, ни для зарубежной философской мысли. В последние десятилетия указанным направлением занимались ведущие мыслители, в том числе, Ч. Р. Миллс ^[8], М. Фуко ^[25], Н.С. Розов ^{[16;17;18;19;20]}, В.И. Кудашов ^[11;12;13], В. Л. Черноперов ^{[28; 29; 30]}, Л. А. Фадеева ^[22], А.В. Бутина ^[2;3;4] и др. Отдельно отмечаем огромный вклад для понимания взаимодействий между властью, обществом и интеллектуалами, внёсенный Р. Коллинзом благодаря его теории интеллектуальных сетей ^[10].

Ожидаемо, что на сегодняшний день отсутствует единство на предмет понимания особенностей взаимодействия власти с сетями интеллектуалов, а также определения роли последних для эффективного функционирования политико-правовых институтов. Анализ научной литературы позволил нам увидеть представленные взгляды на значение интеллектуалов в обществе, которые мы оцениваем как «кардинально противоположные»: одни исследователи характеризуют взаимодействия между интеллектуалами и властью как «вечное противостояние», другие – как «башню из слоновой кости» ^[21], третьи называют интеллектуалов «бессильными людьми» (Ч. Миллс) ^[8]. Между тем, учитывая глубину современного кризиса, множественность продуцируемых идей, лежащих в основании столь неоднородных политико-правовых институтов, и втянутых в конфликт интеллектуалов, констатируем, что приведенные моменты определяют актуальность настоящего исследования. Нам представляется крайне важным понять, каким именно образом интеллектуальные сети влияют на сегодняшний политико-правовой кризис и способны ли ведущие мыслители современности предложить конструктивные решения для выхода из кризисной ситуации.

Целью исследования является изучение функционирования современных интеллектуальных сетей (на примере Европы и США), а также установление их влияния на преодоление либо усугубление отчетливо проявляющегося в наши дни политико-правового кризиса.

Интеллектуальные сети как объект научных исследований. Логика проведения данного исследования указывает на необходимость обращения к пониманию интеллектуальных сетей в целом. Как уже отмечалось во вводной части исследования, в научный обиход указанное понятие было введено Р. Коллинзом. По его мнению, появление интеллектуалов всегда обусловлено конкретными историческими и социокультурными обстоятельствами. Более того, интеллектуалы всегда объединяются в сети на основании личных взаимосвязей, причем как со своими единомышленниками, так и с оппонентами. Последний тезис не должен удивлять читателя, поскольку «контакты с оппонентами производят такой же, если не более сильный, эффект эмоционального побуждения к творчеству, как и контакты с единомышленниками» ^[10].

В современной научной литературе под интеллектуальными сетями принято понимать «системы связей личных знакомств между мыслителями» ^[18]. Таким образом, исследуемый нами объект предстает как своеобразное творческое пространство, в моделировании которого принимают участие «межпоколенческие связи и цепочки», вертикальные связи между интеллектуалами (учитель-ученик), «горизонтальные альянсы» (группы единомышленников) и структурное соперничество (критик-критикуемый) ^[9;10;18]. Зафиксируем, что каждая отдельная связь, образуемая интеллектуалами, представляет собой «социальное отношение, указывающее на интеллектуальные ритуалы между этими мыслителями, снабжающие их творчество культурным капиталом (КК) и эмоциональной энергией (ЭЭ)» ^[18]. В свою очередь, отдельные взаимосвязи формируют структуру сети, составленную главным образом из «узлов», или «интеллектуальных центров или кружков, имеющих наибольшую плотность сетевых связей и соответственно наибольшую плотность ритуального взаимодействия между интеллектуалами и интенсивности их творчества» ^[18]. В традиционном выражении такие узлы представляют собой отдельные научные школы, направления, группы, проще говоря – «объединениями единомышленников».

Как показывает практика, в процессе выработки собственных творческих решений представители одного «узла» сети опираются на научные достижения как результаты интеллектуальных усилий своих предшественников, вне зависимости от того, принимают ли они или отвергают те или иные сформулированные принципы. В любом случае, они отталкиваются от них, формируя собственные предположения, гипотезы, выводы: «Интеллектуалы воодушевляются потоком идей, перспективами их развития, борьбой с противниками — и так всегда, даже если они обращаются к прошлому с целью реконструкции какого-нибудь древнего или вечного идеала» ^[10]. Таким образом, различные интеллектуальные образования создают идеи, направленные на социальные преобразования, солидаризуясь с позицией субъектов, которые могут и не находиться рядом, но де-факто они когда-то оказали (и порой продолжают оказывать) влияние на образование тех или иных сетей. Важным здесь оказывается и такой момент, в соответствии с которым множественные взаимодействия между целыми сетями мыслителей и последующее транслирование результатов их деятельности для реализации социальных преобразований обязательно запустят множество так называемых «функциональных цепей», согласно чему одни идеи всегда будут вынуждены «уживаться» с другими интеллектуальными конструктами ^[32]. Таким образом, одна интеллектуальная сеть территориально может сформироваться даже в нескольких странах. Это происходит благодаря тем субъектам, которые когда-то оказались вовлеченными в продолжение диалога с научными достижениями предыдущих эпох или же своими современниками.

Говоря об интеллектуалах-оппонентах, опять же с опорой на мнение Р. Коллинза, укажем, что эти люди «словно магниты, выискивают друг друга и притягиваются противоположными полюсами» ^[10]. Помимо этого, И.И. Колесник считает, что идея структурного соперничества интеллектуалов-современников между собой полностью коррелирует с тезисом, выдвинутым еще М. Вебером по поводу борьбы, присущей абсолютно всем социальным объединениям, следовательно, интеллектуальные сети не будут являться исключением из правил ^[9;35]. По сути, перекликивание идей М. Вебера и Р. Коллинза наилучшим образом «иллюстрирует вертикальную линию их собственных интеллектуальных связей и зависимостей» ^[9].

По большому счету, постоянная борьба между различными «узлами» интеллектуальных сетей оформляет и постоянно предлагает новые конфигурации ядра интеллектуального мира, которое представляет собой «структуру противоборствующих групп, сплетающихся в конфликтное сверхсообщество» ^[10]. Выходит, что сам конфликт, к какой бы группе мы его ни отнесли (идейный, культурный, личностный, моральный), всегда выступает в роли своеобразного «источника вдохновения для новых свершений», обусловливая интеллектуальную динамику самым непосредственным образом. Диалог или взаимодействие большего количества субъектов сети практически всегда предполагает дальнейшее развитие научных достижений прошлого, однако может привести либо к их переосмыслению, либо критике или даже к полному отторжению конкретных идей. В любом случае, высказанные ранее взгляды и концепции становятся источником для интеллектуального творчества.

Взаимоотношение интеллектуалов и власти. Принимая во внимание такие характеристики, как противоречивость и конфликтность, которые исходят от самих интеллектуальных сетей, смеем перенести эти же свойства и на идеи, которые формулируются в рамках отдельных «узлов». Также имеем в виду и тот факт, что идеи являются основой для формирования политико-правовых институтов, поэтому целесообразно представляется обратиться к изучению особенностей взаимодействий интеллектуалов и власти, что откроет нам возможности в плане установления роли целых сетей мыслителей для осуществления изменений современных политико-правовых институциональных практик.

Анализ научных работ показал, что одно из наиболее полных исследований взаимодействий на уровне «интеллектуалы – власть» было проведено В.Л. Черноперовым, С.М. Усмановым и И.А. Будановой ^[29]. Так, В качестве одной из задач работы эти учёные ставили проведение компаративистского анализа между ролью и степенью влияния интеллигента на политико-правовую сферу, для чего им потребовалось обратиться к отечественному и зарубежному опыту. Так, в результате проведенного ими исследования эти авторы выделяют следующие формы взаимодействий «интеллектуал – власть» в России:

1. «Хождение во власть» – непосредственное включение сетей интеллектуалов в структуры управления государством, в свою очередь предполагающее их добровольное участие в «командной игре», причем именно на стороне текущих политических элит. Однако при выборе данной стратегии интеллектуалы могут быть вовсе не включены в деятельность по преобразованиям политико-правовых институтов напрямую, но при этом им дозволяется открыто и недвусмысленно выражать свою ангажированность, «без стеснения отстаивая интересы власти (зачастую получая от нее всяческие стимулы и поощрения)» ^[29].

2. «Вечное противостояние» как постоянная борьба интеллигенции против политической власти, её интересов через выражение несогласия с текущей институциональной структурой ^[29].

3. «Башня из слоновой кости», которая в самом общем виде может быть определена через самодостаточность творческих личностей с последовательной и постепенной дистанцированностью сетей интеллектуалов. Любопытно, что они одновременно удаляются и от диалога с властью, и от решений многочисленных проблем тех или иных социальных групп. При выборе такой стратегии взаимоотношений интеллектуалов логичней всего будет отнести к элитарным группам, которые объединяются в «узлы», создавая при этом весьма ограниченные, если не сказать «закрытые» (от власти и населения) группы ^[29].

Этой же группой исследователей ^[29] предлагаются достаточно радикальные формулировки, отражающие характер взаимодействий между интеллектуалами и властью, правда, уже в европейских странах:

1. «Бессильные люди», что отражает такой характер рассматриваемых нами, при котором интеллектуалы, обладающие осознанием сложившейся политико-правовой ситуации, имеют представления о невозможности «перейти вполне реально существующие границы, очерченные интересами западной политической элиты и структурами существующей власти» ^[29]. Примечательно, что на практике подобное состояние «бессилия» почти всегда оказывается «комфортным», в результате чего «всё больше интеллектуалов работает внутри властной бюрократии и на тех немногих, кто принимает решения» ^[14];

2. «Независимые эксперты»: при данной модели взаимоотношений с властью интеллектуалы создают собственное творческое пространство, в рамках которого они сами решают, как именно осуществлять точечное воздействие и на общество, и на политико-правовые институциональные преобразования, и на саму власть ^[29];

3. «Аутсайдеры – нонконформисты» ^[29].

Становится ясно, что отечественные и зарубежные сети интеллектуалов могут занимать три основных позиции, которые и определяют их отношение к власти, что позволяет оценить их участие в политико-правовой деятельности. Во-первых, таковым может быть принятие существующих правил игры (которые, прежде всего, воплощены в институциональных практиках политико-правовой сферы), но при этом сети интеллектуалов занимают либо активную, либо пассивную, или «провластную» позицию («хождение во власть», «бессильные люди»). Во-вторых, сегодня широко распространяется выбор оппозиционной стратегии по отношению к власти, а его риторика будет проявляться в множестве предложений реформировать существующие политико-правовые институты, причем кардинальным образом («вечное противостояние», «аутсайдеры-нонкомформисты»).

В то же время, характер дистанцирования российских и европейских интеллектуалов от власти и функционирующих политико-правовых институтов существенно отличается. Если в России сетевые «узлы» стремятся к отдалению и от общества, и от власти, т.е. «замыкаются в себе», то в европейских странах интеллектуалы стремятся стать независимыми экспертами, однако без вовлечения в деятельность властных / оппозиционных структур, но оказывают влияние на деятельность и тех и других на основании авторитетного независимого мнения. В то же время, принимая во внимание глубокие и интенсивные взаимодействия между различными культурными моделями в современном мире, можно предположить, что по большому счету практически любые различия между стратегиями российских и европейских интеллектуалов сегодня подвергаются нивелированию.

Влияние интеллектуальных сообществ США на поиски выхода из современного политико-правового кризиса. Поиски выхода из современного кризиса обращают внимание авторов статьи на проблему понимания причин и истоков возникновения соответствующих ситуаций. Одним из вариантов постижения причин, объясняющих генезис современных кризисных тенденций, может послужить взаимосвязь интеллектуалов, которая представлена в трудах Фукуямы и Хантингтона. С одной стороны, указанная цепь является вертикальной (Фукуяма являлся учеником Хантингтона), но в это же время она является примером оппонентских взаимоотношений, поскольку «Конец истории» Фукуямы всегда противопоставляется «Столкновению цивилизаций» Хантингтона. Любопытно, что последняя из двух указанных теорий становится ответом на появление концепции «Конца истории», следовательно, идейный конфликт стал источником для интеллектуального творчества.

Обосновывая свою теорию, Ф. Фукуяма обращается к идеализму Гегеля, что является примером вертикальной интеллектуальной взаимосвязи через несколько поколений мыслителей. Фукуяма констатирует отсутствие альтернативы либеральной демократии, а также государствам и институтам, основанным на других вариантах, нежели либерально-демократические принципы: «Хотя и после 1806 г. еще предстояло сделать немало (уничтожить рабство и работорговлю, предоставить избирательные права женщинам, рабочим, национальным меньшинствам и т. п.), основные принципы либерально-демократического государства уже не подлежали улучшению» ^[26]. По сути, идеи либеральной демократии начали своё победное шествие по миру еще с XVIII-XIX столетий, приведя к формированию новых государств (США), во многом определив траектории обновления политико-правовых институтов в уже существующих странах. Этот тезис подтверждается тем фактом, что большинство современных стран, относимых Валлерстайном к «ядру», являются именно конфигурациями либерально-демократических идей. Как известно, победное шествие этих интеллектуальных конструктов завершилось падением Берлинской стены, объединением Германии и последовавшим крахом Варшавского договора, распадом СССР, образованием на постсоветском пространстве независимых государств, т.е. прекращением «Холодной войны».

Фукуяма убежден, что вся новейшая история уже, по сути, является предрешенной, а победа либеральной демократии во всем мире неизбежна, поэтому уже в ближайшем будущем глобальный социум вступит в своё «постчеловеческое будущее», в условиях которого масштабные конфликты будут просто невозможны. По сути, провозглашая победу идеи либеральной демократии для стран Запада, идущих от США как главного флагмана, этот мыслитель оказывает прямую поддержку действующим властным структурам. Более того, Фукуяма принимал активное участие в политической деятельности страны, придерживался консервативных взглядов и даже являлся советником Рейгана ^[5]. Как уже стало понятно, впоследствии он изменил свои политические взгляды. В одном из своих последних интервью Фукуяма подвергает критике действия Трампа, являющегося, по его словам, «этнонационалистом, который считает, что у небелых граждан нет национальной идентичности» ^[23]. Иначе говоря, взаимодействия Фукуямы и власти никоим образом нельзя свести к позиции «бессильного человека». В период его деятельности в качестве советника Рейгана, позиция философа может быть охарактеризована как «хождение во власть», ведь он принимал активное участие в общественной жизни страны, в той самой «командной игре», когда развиваемые им идеи выступали обоснованием принимаемых решений на государственном уровне. Однако в последние годы позиция может быть охарактеризована в логике модели «Аутсайдеров-нонконформистов». Как активное участие в жизни страны, так и поддержка решений, которые и привели к становлению политико-правового кризиса современности, так и отдалённая, дистанциированная критика Фукуямой властных структур и принимаемых решений, к сожалению, никоим образом не способствует поиску конструктивных выходов из кризисной ситуации.

Противоположной фукуямовской является позииция Хантингтона. В отличие от своего ученика, он полагает, что усиление глобализационных интеграционных процессов неизменно сопровождается усилением трайбализационных тенденций, а сами процессы распространения ценностей либеральной демократии, как и их последующая диффузия, являются не чем иным, как банальным навязыванием, поскольку сталкиваются с сопротивлением со стороны как отдельных государств, так и целых (макро)регионов. По мнению этого учёного, распространённые западные убеждения в универсальности либерально-демократических ценностей крайне наивны, поскольку любая «универсализация» мира, превращение его в «гомогенное единое» (Ф. Фукуяма) и будет вызывать ещё большее противодействие.

Также Хантингтон полагает, что Запад весьма неохотно признаёт тот факт, что идеи либеральной демократии не универсальны и их ошибочно возводят в абсолют. Он связывает это с событиями, имевшими место после Второй мировой войны, когда Запад построил существующую сегодня систему международного права, закрепив её в форме ООН, став главными бенефициаром этой системы. После падения СССР «западный блок», прежде всего, США «переживал период не только морально-политического, но и геоэкономического триумфа» ^[8], происходило масштабное перераспределение человеческих и экономических ресурсов в пользу западных стран, «мир насладился беспрецедентным экономическим подъемом» ^[8]. Широкая доступность новых ресурсов позволила победителям не осуществлять структурных экономических и производственных реформ, «в которых ведущие западные державы давно нуждались» ^[8]. В конечном итоге, это и привело к усугублению экономических проблем, правда, уже в самих Соединенных Штатах Америки, которые, по сути, можно интерпретировать как «отложенные последствия отказа от осуществления необходимых социальных преобразований».

Итак, если на начальных этапах глобализации успех был преимущественно за странами Запада, то затем и все в большей степени главными бенефициарами становились государства молодого капитализма: Восточной, Юго-Восточной и Южной Азии (прежде всего, Китай и Индия). Удивительно, но даже привычно застойная Латинская Америка обогнала США по темпам развития, иначе говоря, «началось массированное перераспределение мирового валового продукта от Европы к новой Азии, от стран старого капитализма – к государствам капитализма нового» ^[8]. В результате успеха новых капиталистических стран начала ослабевать готовность стран полупериферии и периферии следовать примеру и указаниям так называемого «старого Запада». Примечательно, но успеха все чаще достигали авторитарные и полуавторитарные государства, для которых бывшие триумфаторы придумали новый идеологический бренд – «авторитарный капитализм». Под этим общим брендом были объединены Китай, ЮАР, Россия, Казахстан, а также ряд латиноамериканских государств и страны Юго-Восточной Азии, такие страны, «кто не желает неукоснительно следовать в западном политическом фарватере» ^[8].

Ряд исследователей считает, что в целом влияние Запада уменьшается, «азиатские цивилизации наращивают свою экономическую, военную и политическую мощь; ислам переживает демографический взрыв, что приводит к дестабилизации исламских стран и их отношений с соседями; незападные цивилизации в целом заново утверждают ценности своих культур» ^[15]. Однако с этой позицией авторы настоящей статьи не могут согласиться полностью, поскольку именно прежние альянсы, образованные преимущественно государствами Запада, задают новые повестки дня и во многом определяют мировой порядок и оказывают сильное воздействие на всю систему международных отношений.

Заслуживает внимания позиция А. Цыганкова, отмечающего, что именно сейчас формируется новый так называемый «поствашингтонский мир», в котором столкновение цивилизаций представляется весьма маловероятным. Он указывает, что возможности преодоления подобных коллизий коррелируют с готовностью мировых лидеров принять вызовы формирующегося мира с многочисленными центрами силы, от того, насколько они будут готовы вступить в отношения сотрудничества в условиях складывающейся многоцивилизационной мировой политики ^[27]. Иначе говоря, «прогностические стратегии С. Хантингтона носят <…> прикладной политологический характер, который проявляется в адресной обращенности к руководителям стран Европы и американскому правительству» ^[15]. По нашему мнению, что выход из кризиса заложен в принципах политической ответственности, готовности к компромиссам и стремлении к взаимоуважению во внешней политике. Применительно к этому М. А. Полетаева указывает, что «здесь мы наблюдаем элементы утопичного мышления в дискурсивной практике С. Хантингтона, поскольку его базовая идея не отвечает реалиям современности» ^[15], и западные политики в принятии решений склоны исходить из принципа «правильно понятого собственного интереса». Крайне важно добавить, что в хантингтоновском видении возможных путей выхода из кризиса неизменно присутствует учет интересов западных государств (о чем, собственно говоря, мы уже писали выше). По сути, его концепция направлена на информирование политических и интеллектуальных элит, предлагая возможный сценарий развития глобального мира, цель которого была бы направлена мобилизацию усилий с целью сохранения лидирующей позиции США и стран Запада.

Говоря об отношениях Хантингтона с властью, важно отметить, что в течение многих лет он занимал должность, связанную с планированием стратегии безопасности при Совете национальной безопасности США, а с 2001 года его концепция «Столкновения цивилизаций» была положена в основу внешнеполитической доктрины США ^[15]. Следовательно, связи этого интеллектуала с властью могут быть описаны в логике модели «Хождение во власть», поскольку он принимал самое непосредственное участие в выработке решений, принимаемых на государственном уровне. Даже после смерти его идеи продолжают влиять на реализацию внешнеполитического курса США и углубление современного политико-правового кризиса, подтверждая тезис о жизнеспособности результатов мыслительной деятельности в рамках сетей интеллектуалов.

Следовательно, на основании анализа влияния интеллектуальной связи Фукуяма-Хантингтон, можно сделать ряд промежуточных выводов:

· Сегодня формирование оппозиционных концепций осуществляется на основании идей таких видных мыслителей, как, к примеру, Г. Гегель и А. Кожев. Следовательно, в процессе конструирования современных интеллектуальных сетей активная роль принадлежит вертикальным связям, а научные достижения прошлого достаточно часто используются видными учёными современности для обоснования кардинально оппозиционных идей, правда, как правило, это конфигурации идей, адаптированные под реалии актуальных вызовов;

· Современные американские интеллектуалы достаточно активно участвуют в жизни страны, особенно в политико-правовой сфере. Политика, проводимая Соединенными Штатами Америки, во многом основывается на их результатах интеллектуального творчества авторитетных мыслителей, определяющих внутренние и внешние приоритеты государства, а также принимаемые на государственном уровне решения, синергетический эффект от которых во многом способствовал современному политико-правовому кризису;

· В своей концепции «Конца истории» Ф. Фукуяма, по сути, не предпринимает попыток поиска выхода из кризиса, поскольку, по его мнению, после победы либерально-демократических ценностей любые конфликты будут попросту исчерпаны. Любопытно, но даже аргументированная критика его теории в свете последних событий не заставила учёного изменить свои взгляды. Даже признавая наличие множественных кризисных моментов мирового развития в целом, философ отмечает, что за последние 50 лет численность мировых стран с демократическим устройством установлена в 2/ 3 мира, а его вывод звучит следующим образом: «Давайте надеяться, что мы стоим на верном пути» ^[24];

· В свою очередь, С. Хантингтон исходит главным образом из интересов США и Запада, предупреждая, что вера в безграничное и беспрепятственное продвижение ценностей либеральной демократии представляется чрезвычайно утопичной. Однако он предлагает конструктивный, так сказать, «компромиссный», выход из кризиса через повышение готовности мировых лидеров к неизбежному ослаблению западной цивилизации при одновременном усилении роли и значения других центров силы, открывающих возможности для роста целым (макро)регионам. В то же время следует задуматься, а готовы ли властные элиты западных стран отказаться от власти, определенных амбиций и, может быть, даже от благополучия своих государств, что, по нашему мнению, является триггером повышения социальной напряженности. Таким образом, хантингтновоские взгляды могут быть оценены и как реалистические, и как утопические.

Влияние интеллектуальных сообществ Европы на поиски выхода из современного политико-правового кризиса. Не менее противоречивой и сложной, но при этом качественно иной выглядит ситуация в современной Европе. Как и в дискурсах, создаваемых интеллектуалами США, в европейском интеллектуальном пространстве широко представлены оппозиционные варианты (меж)сетевого взаимодействия. Одним из наиболее ярких примеров оппонентских взаимоотношений современной Европы являются идеи, разработанные Юргеном Хабермасом (идеолог новых левых) и Аленом де Бенуа (идеолог новых правых).

Сначала остановимся на творчестве Хабермаса. Выдающийся философ и последний из столпов Франкфуртской школы в своем почтенном возрасте не только выпускает фундаментальные труды, но и принимает активное участие в политической, социальной и культурной сферах жизни своей страны. Главной особенностью научного творчества немецкого учёного является «неослабевающая увлеченность проблемами Европы» ^[29], он не просто увлеченный и искренний сторонник единой Европы, но и теоретик, «который пытается дать концептуальное обоснование этому процессу, с тем чтобы сделать его наиболее результативным и необратимым»^[29]. В своих работах он подвергает критике современных европейских политиков, акцентируя внимание на результатах их деятельности, вследствие чего пришла эпоха «постдемократии», а сами властные акторы уже давно перестали думать о чем-либо, кроме переизбрания ^[33]. Миссию современных философов он определяет через спасение единства Европы, суть которой словно «главное детище» отражает ЕС ^[33]. Однако в своём стремлении к единству, что отличает его от большинства политиков, Хабермас делает акцент «не на политико-административные механизмы, а на усиление солидарности народов Европы, на усвоение общих демократических ценностей, на преодолевающее национальный эгоизм и местный партикуляризм стратегическое сотрудничество» ^[29].

Таким образом, взгляды Хабермаса во многом совпадают с позицией Хантингтона, что главным образом проявляется в осознании кризисности текущего исторического периода и невозможности дальнейшего движения по магистрали привычной логики «культа силы». Хабермасовский вариант выхода из сложившейся кризисной ситуации также нацелен на поиски компромиссов, но в рамках единого европейского проекта, тем самым предполагая диалог между его участниками: «Будущее Европы должно слышаться в буйной какофонии многоголосой публичности» ^[6]. По его словам, Европа должна стать достаточно влиятельной настолько, чтобы сравняться с стремящимися к мировой гегемонии США: «На всемирных экономических форумах и в учреждениях Всемирной торговой организации, Всемирного банка и Международного валютного фонда Европа должна оказывать влияние на формирование контуров грядущей мировой внутренней политики» ^[6]. Говоря другими словами, Ю. Хабермас является традиционным примером независимого эксперта, подвергающим критике как правящие, так и оппозиционные политические силы. Заслуживает внимания тот факт, что данный представитель широкой интеллектуальной сети франкфуртцев, образовавшейся еще в первую треть XX столетия, оказал огромнейшее влияние на формирование Европейского Союза как единого межгосударственного политико-правового института, который сегодня переживает весьма сложный период. Анализируя проблемы, с которым столкнулись сегодня Европа и мир, Хабермас полагает, что выход из кризиса заключается в усилении роли ЕС, повышении его самостоятельности и независимости от мнения США, что позволило бы ему трансформироваться в самостоятельный центр силы, позволяющий предотвратить формирование единичной гегемонии в глобальном мире.

Совершенно иную позицию выражает А. де Бенуа, отправной точкой размышлений которого является пессимизм относительно деградации интеллектуальной жизни современной Франции. Развивая свои взгляды, он выступает против мультикультурализма иподвергает резкой критике как идеи Ф. Фукуямы, «который провозгласил, что у либеральной демократии больше не существует альтернатив и что история закончилась с наступлением эры прохладного потребителя» ^[1], так и идеи Хабермаса: «Юрген Хабермас в своей теории "коммуникационного поведения" наивно утверждает, что демократия приведет к "взаимопониманию" социальных деятелей, которые, основываясь на законах разумности и вызимовыгоды (где он нашел таких "социальных деятелей"?), освободят друг друга в планомерном и поступательном развитии» ^[1]. Итак, мы видим, что обе теории представляются ему оторванными от действительности. Критика первой происходит за несостоятельность объяснения сложного конфликтного исторического периода, сопровождающегося сложностями перехода к единой модели либеральной демократии, т.е. к все тому же фукуямовскому «гомогенному единому». Несогласие со второй позицией аргументировано за счет осознания того, что наличие ценностного разума по определению противоречит принципам калькирующего мышления политиков, склонных исходить из принципа «правильно понятого собственного интереса» ^{[9, с. 65]}. Бенуа строит интеллектуальную сеть на горизонтальных оппозиционных взаимосвязях, критике и непринятии разработанных ранее концепций и конструктов мыслительной деятельности.

Как и многие новые правые, французский мыслитель подвергает критике существующую модель либеральной демократии, акцентируя внимание на необходимости кардинальных изменений в общественной жизни и политико-правовом институциональном устройстве. Идеальная модель регулирования тех или иных социальных взаимодействий будет возможной за счет отказа от политических инструментов, но при обязательном руководстве нормами права и морали ^[7]. Однако демократия немыслима для него без политического участия и перманентного расширения властной сферы, соответственно, все существующие модели также должны быть изменены.

Анализ данного примера европейского дискурса интеллектуалов позволяет нам сделать ряд выводов:

· Несмотря на обоснование диаметрально противоположных идей, Хабермас и Бенуа занимают традиционные для европейских интеллектуалов позиции независимых экспертов. Такая идентификация открывает им широкий перечень возможностей проявления критики, причем как по отношению к существующим на данный момент властным, так и применительно к оппозиционным структурам, сформировавших текущий политико-правовой институциональный порядок;

· Содержательно «новые» концепции только усугубляют противостояние не только между собой, но и со «старыми» позициями, что, если принимать во внимание роль европейского интеллектуального пространства в развитии традиционных философских направлений, только лишний раз подтверждает наличие на этом континенте наибольшего количества сетей выдающихся мыслителей;

· Европейские интеллектуалы чаще призывают к изменениям сложившейся ситуации, однако, как правило, предлагаемые варианты выхода из кризиса, предлагаемые сторонниками социальных преобразований выглядят либо утопичными (Хабермас), либо популистскими (Бенуа), выходит, что в продуцируемых концепциях конкретика также далеко не всегда занимает видное место.

Заключение. Подводя итоги проведенного исследования можно сделать вывод, что существование и функционирование современных сетей интеллектуалов в США и Европе происходит в соответствии с основными положениями Р. Коллинза. Так, сети основываются на горизонтальных и вертикальных взаимосвязях между входящими в них субъектами, а роль драйверов их творческого развития поддерживается не только (внутри)структурными взаимодействиями и противодействиями, но и постоянной борьбой. Стимулов к реализации интеллектуального творчества и создания новых продуктов может стать любой конфликт: например, концепция Хантингтона во многом стала ответом на концепцию Фукуямы, а Бенуа разрабатывает свою теорию, но при этом критике подвергаются фукуямовские и хабермасовские идеи.

В свою очередь, предлагаемые исследователями модели, отражающие взаимодействия интеллектуалов с властью, показывают, что традиционно мыслители придерживаются трех основных линий поведения: «Бессильные люди», «Независимые эксперты» и «Аутсайдеры-нонконформисты». Однако указанное разделение выглядит справедливым лишь в отношении европейцев, тогда как американские мыслители уже давно и активно участвуют в политической жизни страны. В работе было показано, что они не только теоретически обосновывают различные концепции, фундирующие в будущем принятие государственных решений, но и занимают определенные должности в управленческом аппарате и принимают непосредственное участие в выработке и корректировке тех или иных решений. Выбор такой стратегии поведения, традиционно свойственной русским интеллектуалам («Хождение во власть»), подразумевает, что они также несут ответственность за современный политико-правовой кризис.

Наконец, следует сказать об имеющемся дефиците конструктивных подходов к пониманию выхода из затяжного политико-правового кризиса, в состоянии которого оказался глобальный социум. Похоже, что сегодня во всем мире преобладает структурное соперничество, а многие выдающиеся мыслители и философы современности чаще критикуют достижения друг друга. Однако мы позитивно оцениваем последующее обоснование ими собственных идей и концепций, которые (во многом благодаря современным ИКТ) практически сразу же находят отклик у определённой части национальных и мирового сообщества, приводят к изменениям в аспекте функционирования текущих политико-правовых институтов. Однако следствием такого плюрализма идей и основанных на них множества политико-правовых институтов является полная фрагментарность картины мира. Логично, что это влечет к отсутствию целостности при ее восприятии, что также приводит к невозможности полноценного понимания предлагаемых вариантов по преодолению современного кризисного периода. Разумеется, что проанализированные взаимосвязи между интеллектуальными сетями ни в коей мере не претендуют на исчерпанность исследования, но мы считаем, что рассмотренные примеры позволят лучше понять наиболее общие особенности взаимодействия между интеллектуалами в европейском и североамериканском культурных пространствах.