Translate this page:
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Library
Your profile

Back to contents

Litera
Reference:

The concept of world in Bair Dugarov’s poetry compilation “The Saga of Samsara”

Sangadieva Erzhen Gendenovna

PhD in Philology

Docent, the department of Literature and Linguistics, East-Siberian State Institute of Art

670031, Russia, respublika Buryatiya, g. Ulan-Ude, ul. Tereshkovoi, 1

erzhen.sang@yandex.ru
Other publications by this author
 

 

DOI:

10.25136/2409-8698.2020.6.32901

Received:

14-05-2020


Published:

19-06-2020


Abstract: The problem of the concept of world in a literary work has always been fundamental within the framework of literary studies. This article examines the definition of the concept of world in the anthology of Bair Dugarov “The Saga of Samsara. The author reviews the key concepts, such as space and time, their analysis within the structure of compilation, which attracted poet’s attention to the concepts of ethnic world of Mongolian-language peoples, taking into account the specificity of traditional ethnic culture, confessional views, peculiarities of mentality and philosophical aspects of the problem of the world and human being. Research methodology is based on the semiotic approach, structural-semantic, axiological and narrative methods. The scientific novelty consists in analysis of the concept of world in the works of Bair Dugarov as a unique phenomenon of Buryat poetry with vivid ethno-national and religious-sacral traits. The main conclusion lies in the fact that the supertemporal essence of a human being – as an intrinsic part of an ethnic group, carries of moral, and ethical values, capable of assessing himself and the entire world – is being reached through the examined concepts.


Keywords:

Poetic world, world of art, worldview, conception of the world, Buryat poetry, concepts, space, time, Eternal Blue Sky, Sansara


Обращение к проблеме концепции мира невозможно без обращения к национальной истории и культуре, поскольку литература как вид искусства, прежде всего, развивается как явление национальное. Теоретиками отечественного литературоведения данная проблема понималась как одна из ключевых в осмыслении национальной картины мира и ее воплощении в литературном творчестве. Академик С. Д. Лихачев отмечал, что «богатство языка определяется не только богатством "словарного запаса" и грамматическими возможностями, но и богатством концептуального мира, концептуальной сферы, носителями которой является язык человека и его нации» [9, с. 286]. Г. Д. Гачев в работе «Национальные образы мира. Космо-психо-логос» рассматривает литературное произведение как отражение особенностей национального образа мира [5]. Действительно, нельзя не согласиться с тем, что природно-географические, психологические, этнографические и другие факторы формируют особенности национального образного мышления, национальную систему ценностей, своеобразие мировоззрения народа, которые проявляются в любом виде искусства, в том числе и в литературе.

По справедливому мнению Г. Н. Поспелова, «каждая национальная литература развивается на основе исторического развития того народа, который эту литературу создает» [11, с. 166]. В этом контексте согласимся с мнением бурятского исследователя М. В. Амгалановой, что «все культуры соответствуют своему историко-генетическому типу, ориентируются на духовные потребности своего народа, а изменения в них происходят в соответствии с общественно-экономическими и мировоззренческими условиями. Каким бы ни было положение этноса в социальной истории, он изначально обладает способами выражения и отражения своей культуры» [1, с. 2].

М. М. Бахтин в своих трудах обращал внимание на одну из уникальных особенностей слова в художественном творчестве как способность создавать художественные образы [3]. Данный процесс, по мнению Ю. М. Лотмана, наиболее выражен в поэтическом тексте, потому что художественные образы – это основные единицы творческого мышления, которые функционируют на разных уровнях художественного текста [10]. В свою очередь, поэтический мир – это модель, отражающая реальный мир, воссозданный автором для выражения собственного «Я», поисков ответов на вопросы жизни и бытия. Этот мир своеобразен и неповторим, насколько оригинален сам автор и его творчество, поэтому и возникают такие понятия как «поэтическая картина мира», «художественная картина мира». В авторской концепции национального мира и человека отражается и менталитет народа «как исторически сформировавшиеся и одновременно развивающиеся формы восприятия мира, общества и человека, в литературном произведении объективируется в виде концептов» [2, с. 3].

Уникальность художественной картины мира связана с авторской концепцией мира, в которой сложно переплетаются позиции и установки личности поэта: мировоззренческие, социальные, философские, психологические и другие. В связи с этим для полного понимания творчества автора возникает необходимость в рассмотрении концептов, которые формируют и структурируют картину мира, которую мы проанализируем на примере творчества бурятского поэта Баира Дугарова.

Творчество Б. Дугарова явление довольно сложное в бурятской литературе. Его творчество начинается в 1970-е гг., и сегодня он продолжает оставаться одним из ведущих поэтов Бурятии. Поэзия Дугарова, в полной мере отражающая свое время, лишена «социалистического пафоса», соответственно в ней нет идеологического подтекста. Поэт пишет на русском языке, при этом, как утверждает С. С. Имихелова, уникальнейшим образом сохраняя и создавая в творчестве свою бурятскую, монгольскую картину мира [8].

В сборник «Сага сансары» вошли стихи разных лет, которые объединяясь под одним названием, тематически разбиты на пять глав, образуя единую художественную мозаику: «Песни бурмона», «Городские миражи», «Молчание Будды», «Под сенью вечности зеленой», «Осенняя хвоя». Выявление и анализ основных концептов позволит показать особенности поэтической картины мира поэта.

Одним из основополагающих в «Песнях бурмона» является стихотворение «Монолог бурмона». Бурмоном Б. Дугаров называет бурят-монгола. Интересна форма – смешение верлибра с прозой и рифмованным стихом – сложная форма дает возможность поэту воссоздать исторические процессы в Великой степи, с одной стороны, объективно, но при этом лирическая форма позволяет дать эмоциональную субъективную оценку и почувствовать герою свою сопричастность многовековой общемонгольской истории, тоонто – Родине. Здесь проявляются концепты «пространство» и «время» как в философском понимании, так и в физическом измерении: конкретное пространство Великой степи, населенной гуннами, потом номадами-монголами и бурятами. Время осязаемо застыло в керексурах, карте:

О Чингисхан, очнись и на карту взгляни:

твоя колыбель, твое тоонто священное,

степь, твои реки, вспоившие волю и силу, -

эта земля похожа

на растянутую шкуру разделанного тарбагана

и прибитую зубами Дракона и когтями Медведя

к стене по названью История [7, с. 19-20].

Хронотоп в стихотворении задается гуннским городищем, расположенном в 14 километрах от Улан-Удэ, наполняется историей через имена Аттилы и Чингисхана, мифологическим временем через персонажей – Медведь и Дракон и приближается ко времени бурмона – лирического героя:

Но предков дух возвысить до вселенной

сумела Степь в свой звездный час.

и песнь ее сказаньем сокровенным

сквозь времена во мне отозвалась.

Эпохи кочевой гортанный голос

утих под вечный голос ковыля.

И на обломках сабель вырос лотос,

И уходил степняк в себя [7, с. 20].

Поэт осмысляет кочевое прошлое своего народа, для него «образ номада-кочевника – это понятие органичное, родовое, глубинное. Символическая многозначность слова зависит от интеллектуального уровня поэта, его кровных интересов, связанных с историей Степи от скифов и гуннов до сегодняшнего дня» [6, с. 16]

Великая степь, над которой простирается Вечное Синее небо – это два художественных концепта, которые проходят через весь сборник, олицетворяя собой Вечность, Постоянство, Родину. Эти образы могут возникнуть в самых неожиданных местах, в сутолоке людского потока московских улиц и проспектов мы слышим: О Вечное Синее небо. Сама Великая степь может обступить со всех сторон улицы и кварталы современного города.

Поэтическое произведение отличается предельной концентрацией высказывания. Поэт должен уметь многое сказать через образы, которые должны до читателя донести суть миропонимания и оценку события, о котором написано произведение. Баиру Дугарову свойственно сопряжение времени, давно минувшее, будь то мифологическое или историческое, которое всегда переживается в конкретном, современном времени. Оно чревато будущим, что делает поэта провидцем:

Я, быть может последний бурят-монгол,

В ком струна не утихла азийских столетий [7, с. 20].

Для поэта важно, как сегодня живут потомки великих номадов, он болезненно воспринимает, что они забыли нравственные и духовные установки своих предков, что в погоне за благами цивилизации теряются нематериальные ценности. Поэтому возникает актуальное, для современности высказывание, почти плакатное:

Не нам ли предки мудро завещали,

Чтоб мы как мать природу почитали.

И нашей отчей вечности начало

Не храм ли лучезарного Байкала.

И разве не хранят стихи сказаний

Величие и нежность мирозданья.

И не заменит пушкинское слово

Завета предков – языка родного [7, с. 53].

Если первая глава помещает героя в пространство, наполненное историко-философскими, фольклорно-мифологическими аллюзиями, то во второй мы погружаемся в реалии современного мира – пространство цивилизации, города, но оно при всей комфортности, близости к бытовому сознанию, через семью, друзей, работу вызывает ощущение временности, отсюда и название «Городские миражи».

Продолжается сага времен.

И в веках заблудившийся скальд

на оглохший садится асфальт

и поет про степной небосклон…

Есть мгновенья – явь словно сон.

Скальд свою созидает страну.

Продолжается сага времен,

И мираж обретает струну [7, с. 96].

Городское пространство событийно, время уплотняется. Мы погружаемся не только в будни, наполненные встречами с коллегами, друзьями, родными, но и становимся сопричастными чувствам самого поэта, его думам о себе. В этом мире многое воспринимается иронично: музу можно встретить в «забегаловке», а шаман «на пенсии» гуляет по улице. Но есть сны, в которых можно лететь над трамвайными линиями, есть небо утреннее, дневное, на закате, ночное в звездах, птицы, а можно вовсе превратиться в медведя-шатуна. И снова мир наполняется, с одной стороны, генетически близким духом, с другой – неизведанным и манящим.

Глава заканчивается стихотворениями «Море сансары колышется, пенится» и «Тихая поэзия моя». «Сансара» – это вечный круговорот перерождений, образ которой возникает с самого начала, как бы вовлекая нашего героя в этот нескончаемый круг вечного человеческого бытия, но в этом мире, сквозь время поэта ведет его «тихая поэзия».

«Молчание Будды» – концептуальная глава сборника. Еще в «Монологе бурмона» возникает образ лотоса – символа буддизма, пришедшего в Великую степь, как знак мира, созерцания и погружения в себя.

Правят миром миражи,

Миражами правит космос.

А в прудах в ночной тиши

Расцветает лотос [7, с. 219].

Лотос возникает и в стихотворении о сне, в нем поэту приснился Велемир Хлебников, которого избрали председателем земного шара, и он принял присягу, руку положив на лотос. В этой главе концепты «пространство» и «время» сопряжены с вечностью, с сансарой. В буддизме, в жизни Будды, в Учении, в философии его последователей поэт ищет ответы на вечные вопросы, осознавая как это просто и сложно одновременно:

Бодхисаттвы

Нисходят с небес

И растворяются в будущем…

Божья коровка

И та меня истине учит, сливаясь с травою [7, с. 222].

Здесь отражено концептуальное положение буддийского учения: все в природе гармонично, каждая травинка, букашка – все равноценно самому Будде.

Третья глава «Молчание Будды» отсылает к практике медитации, распространенной в различных восточных религиях. Цели у нее разные, но в основе своей медитация призвана гармонизировать человека, сбалансировать физическое и духовное состояние. Практика молчания – это созерцание мира внутри себя. Так, время и пространство извне перемещается во внутренний мир человека, при этом при правильной жизни, при постижении учения Будды этот мир вырастает до космоса. Это в идеале, а в жизни простого человека, который живет в суете и загружен вопросами быта, а не бытия, практически нет места открытию космоса. Однако имеются исключения, что, вероятней всего, свойственно философам и поэтам:

Лианами желаний

опутан

человек

с рождения

до смертного одра.

И только

Будда

слышит

свое

молчание [7, с. 262].

Почему же тогда в этой жизни поется

И смешался с печалью вселенскою свет?

Этот вечный вопрос человеком зовется.

И в молчании Будды таится ответ [7, с. 263].

Бывают светлые минуты,

Когда в себе я замыкаюсь, как аскет.

И слышу я молчанье Будды

И вижу свет…

И нет страданий на планете,

и счастья тоже нет.

И самое печальное на свете, что я поэт [7, с. 265].

Много стихов посвятил поэт великому йогачари Миларайбе, чье творчество Б. Дугаров изучал, когда писал кандидатскую диссертацию. Образ йогачари – это воплощение верного буддийскому учению последователя, который понял истину и обрел святость Будды. В стихотворении «Притча о коровьем роге» воспроизведена следующая история. Однажды Миларайба с учеником Райчунгом шли по горной тропинке, на пути в пыли лежал коровий рог, который учитель подобрал и сунул себе за пазуху, чем сильно удивил ученика. Вдруг началась буря, и ученик увидел, что его учитель сидит, укрывшись в роге:

И говорит Миларайба ученику Райчунгу:

«Сын мой, сансара подобна этой буре земной.

А нирвана подобна рогу несравненному чуду,

В котором сейчас укрываемся мы с тобой» [7, с. 230].

В притче мы видим, как могут трансформироваться через аллегорические приемы образы времени и пространства. Мы не будем рассуждать о метафизических понятиях в буддизме, но как художественно и понятно растолкованы сложные явления буддизма в стихах Б. Дугарова. Мудрость и постижение Учения, духовная практика способны свернуть хронотоп окружающего мира до размеров коровьего рога, который вместит в себя двух человек.

Есть в этой главе «Поэма о Гаутаме» – поэма о рождении Будды, которая воспроизводит события посвященная местности, где жил Гаутама, истории, как стал он Буддой. Но в содержательном наполнении концептов лирики Б. Дугарова интерес вызывает стихотворение «Дождь в ночном Кумбуме». Оно оригинально, как с технической стороны, где мы вновь видим смешение различных стихотворных форм, так и в содержательном плане. Рефреном через все стихотворение проходит восклицание:

Кто мы, пришедшие из тьмы во тьму?

Кто мы, пришедшие из света к свету?

Кто мы?

Кто мы?

А мы – это семеро, Евразия в миниатюре: Саша из Питера, тибетолог, Юлия и Анастасия – юные «монголоведочки» из РГГУ, Баатр – калмык, ученый из Москвы, Лена и Гиляна из Калмыкии и наш поэт. И ответом на этот вопрос становится разворачивающееся почти драматическое действие, в котором сходятся века и эпохи, сконцентрировавшие в себе суть перерождений, каждого из этих людей в колесе Сансары, какими-то неведомыми путями приведшие их в это конкретное время в Кумбум:

Саша, а может, ты вспомнишь как когда-то под пышной кроной

баньяна

Слушал ты в одном из своих перерождений Будду, уставшего

от скитаний

[7, с. 252].

Анастасия, не ты ли кружилась когда-то в кругу баядерок,

Ароматом духов и звуками песни отвлекая Сиддхарту

[7, с. 253].

Юлия, не ты ли когда-то глядела вслед каравану, шедшему

к Гангу,

[7, с. 254].

Баатр, не ты ли когда-то, почти полтысячелетия назад…

Нараспев твердил сутру золотого блеска,

На монгольском наречии именуемую Алтан Гэрэл [7, с. 255].

Лена, помнишь, как в агинских степях привечали тебя твои

братья буряты

[7, с. 255].

О, Гиляна…

Вспомни, не ты ли величальной песней когда-то встречала

Воинов Гуши-хана, спускавшихся в степи с перевалов Тибета

[7, с. 256].

Растворяясь в пространстве, я слышал столетий дыхание

в храмах…

Мир замыкался в себе, как Миларайба в отшельнической пещере.

Миг распускался, как столепестковый лотос, вечностью

освященный

[7, с. 257].

Ведь сказано,

Все мы, смертные, в неизбывном и вечном родстве

В череде бесконечной жизней минувших.

Все-таки мир этот тесен.

Воистину, не зря вращаются молитвенные барабаны

[7, с. 258].

Поэту удалось рассказать не только о событии, о посещении священного места, но и гениально изложить свою версию перерождений его спутников, согласно буддийскому канону круга перерождений – кругу сансары. И здесь многое становится понятным. Понятно, почему эти люди интересуются буддизмом, что привело их в Кумбум – и судьба, и сансара одновременно. И самое главное, почему так тесен мир? Возможно, и потому, что в прошлых жизнях мы все когда-то и где-то встречались. И это тоже часть авторской концепции Б. Дугарова. В этом контексте «этнопоэтическое восприятие литературных явлений в этом (конфессиональном) контексте может стать фактором глобализации и одновременно фактором идентифицирующим – с помощью буддийского сакрального выявляется национальное своеобразие сознания и мышления» [4, с. 9].

Картина мира, складывающаяся в сборнике, была бы неполной без малой родины. «Аха – как гордо и молитвенно емко звучит имя родной земли на языке моих предков», здесь все близкое и родное, а возвращение на родину – это возвращение к себе. В четвертой главе «Под сенью вечности зеленой» поэт собрал стихи о Родине, о природе родного края. В картине малой родины мы видим устойчивое мироустройство космического порядка:

Вершиною благословенной

округла и седа,

как образ мандалы вселенной

в лазурь вознесена [7, с. 324].

Величественны и горные потоки, и высокое небо, и гордый народ, живущий испокон веков в горах Оки – родины поэта. Вечностью дышит тайга и царица лесов – лиственница, связующая небо и землю. На вечный вопрос у поэта есть вечный ответ:

Есть вечный ответ

В танце вечных стихий –

Неба, воды и камня…

И это все вместе называется Байкалом [7, с. 341].

В последней главе «Осенняя хвоя» поэт собрал краткостишия на разные темы. Смысловая нагрузка их связана с традицией восточных краткостиший, разного характера от философского до ироничного. Это, на наш взгляд, дает возможность поэту сконцентрировать смысл высказывания до самой сути. Многие из краткостиший перекликаются с тематикой глав сборника. В подтверждении приведем стихотворение, в котором очень емко, подобно восточному мудрецу Б. Дугаров сказал о себе:

Я родился тысячелетним,

с саблей в руке,

с лотосом – в сердце [7, с. 378].

Поэтическое творчество, таким образом, обладает особой концентрацией значений, символов, которые выступают как доминантные маркеры авторской концепции мира. Рассмотренный нами поэтический сборник Б. Дугарова позволяет прийти к выводу о том, что авторская концепция мира, представленная в сборнике «Сага сансары», отражает мировоззрение самого автора, которое основывается на конфессиональных представлениях монгольского этноса – буддизме, историко-культурных понятиях и нравственно-этических истоках народно-поэтических образов. Поэзия его многогранна, в ней сконцентрирована самая суть ментальности бурятского народа. Б. Дугаров смело экспериментирует с художественной формой, для углубления сути явлений и актуальных проблем современности.

References
1. Amgalanova M. V. Buryatskaya sotsialisticheskaya kul'tura v kontekste ideino-politicheskikh ustanovok kontsa 1920-nachala 1930-kh godov [Elektronnyi resurs] / M. V. Amgalanova // Kul'tura i iskusstvo. – 2018. – № 3. – S. 1-7. – Rezhim dostupa : https://author.nbpublish.com/pki/article_25510.html (Data obrashcheniya: 13.04.2020).
2. Bashkeeva V. V. Izuchenie kontseptov v literature Buryatii tranzitivnogo perioda / V. V. Bashkeeva // Kontsepty v literature Buryatii tranzitivnogo perioda. – Ulan-Ude : Izd-vo Bur. gos. Un-ta, 2011. – S. 3–9.
3. Bakhtin M. M. Estetika slovesnogo tvorchestva / M. M. Bakhtin. – M .: Iskusstvo, 1979. – 424 s.
4. Garmaeva S. I. Etnopoeticheskoe v literature i literaturovedenii / S. I. Garmaeva // ETNO: literaturovedenie, literaturnoe obrazovanie, kul'tura. – Ulan-Ude : Izd-vo GUP ID «Buryaad Ynen», 2009. – 204 s.
5. Gachev G. D. Natsional'nye obrazy mira. Kosmo-psikho-logos / G. D. Gachev. – M.: Izd. gruppa «Progress-kul'tura», 1995. – 480 s.
6. Dampilova L. S. Simvolika kochevogo prostranstva v poezii Baira Dugarova / L. S. Dampilova. – Ulan-Ude : Izd-vo BNTs SO RAN, 2005. – 160 s.
7. Dugarov B. S. Saga sansary / B. S. Dugarov. – Ulan-Ude : Nova Print, 2017. – 400 s.
8. Imikhelova S. S. Poet v kontekste epokhi: o pervom opyte literaturnoi biografii Baira Dugarova / S. S. Imekhelova // Vestnik Buryatskogo gos. un-ta. Ser. : Literatura. Literaturovedenie. Ustnoe narodnoe tvorchestvo. – 2017. – № 3. – S. 45-50.
9. Likhachev D. S. Kontseptosfera russkogo yazyka / D. S. Likhachev // Russkaya slovesnost'. Ot teorii slovesnosti k strukture teksta. Antologiya. – M. : Academia, 1997. – S. 280–289.
10. Lotman Yu. M. O poetakh i poezii: Analiz poeticheskogo teksta / Yu. M. Lotman, M. L. Gasparov. – SPb. : Iskusstvo-SPb,1996. – 846 s.
11. Pospelov G. N. Voprosy metodologii i poetiki / G. N. Pospelov. – M. : Izd-vo MGU, 1983. – 336 s.