Translate this page:
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Library
Your profile

Back to contents

Philology: scientific researches
Reference:

The concept of death in euphemistic view of the world on the material of English, German, Russian and Buryat languages

Tsydendambaeva Oyuna

PhD in Philology

Senior Educator, the department of Foreign Languages in Professional Communication, East Siberia State University of Technology and Management

670033, Russia, g. Ulan-Ude, ul. Klyuchevskaya, 40V, aud. 236

ozdojuna@inbox.ru
Other publications by this author
 

 
Dorzheeva Ol'ga

Senior Educator, the department of Foreign Languages in Professional Communication, East Siberia State University of Technology and Management

670033, Russia, respublika Buryatiya, g. Ulan-Ude, ul. Klyuchevskaya, 40 V, aud. 236

lola04@yandex.ru

DOI:

10.7256/2454-0749.2020.2.32364

Received:

10-03-2020


Published:

13-04-2020


Abstract: The category of “death” is based on the concept antipodal to the category of “life”. Death marks the end of life; its semantic dominant is the notion of the “absence of being” of a human. Meanwhile, “death” is a socially formed category, and the stance on this phenomenon is developed under the influence of a range of factors – literature, art, religious doctrines, cultural rituals, and burial traditions. There exists an opinion on the intuitive and explicable commonness of views of the cultures of different nations and religious representations with regards to “remembrance of the dead and veneration of their souls”. The concept of “death” as one of the basic meanings of human being, can be ranked among universal, holding a special place within the linguistic view of the world. Perhaps this explains the interest of the researchers to this concept. The subject of this article is the euphemisms of the English, German, Russian and Buryat languages that form semantic space of the concept of “death”. The scientific novelty lies in introduction into the scientific discourse of the previously unstudied euphemisms of Buryat language representing the concept of “death”; as well as determination of the universal in English, German and Russian languages nationally marked components reflecting the linguistic view of the world by various ethnoses and cultures.


Keywords:

concept, euphemism, picture of the world, metaphor, metonymy, personification, universals, substitute, national-marked vocabulary, mentality


В современной антропологической лингвистике интенсивно разрабатывается проблема «человек и его язык», неразрывно связанная с понятием «смерть». Так, Э.В. Грабарова, сопоставляя дефиниции понятия «смерть» в русском и французском языках, отмечает их существенное различие: «…для русского менталитета нехарактерно восприятие смерти как окончательного, полного прекращения жизни», с другой стороны, «данные во французских словарях позволяют скорее говорить о неверии в продолжение жизни после смерти» [Грабарова, 2001, с.71].

Р.А. Урусова справедливо указывает на наличие значительного количества эвфемистических зашифровок понятия «смерть», связанных с персонификацией смерти: в качестве эвфемизмов выступают средства вторичной номинации (метафора, метонимия и другие способы косвенной (непрямой) номинации) и терминологические средства, не отягощенные различного рода бытовыми ассоциациями и заменяющие слова, которые в определенных ситуациях являются неуместными [Урусова, 2001, с.325-328].

В бурятском языке для лексемы γхэхэ – «умереть» нами выявлено более 30 эвфемистических субститутов. Например, γнгэрхэ – «проходить мимо, миновать», мухариха – «катиться, скатываться», яhаа гээхэ«терять свои кости», шархяа хатааха – «лапти сушить», наhа бараха«исчерпать возраст», наhанhаа нγгшэхэ«завершить жизнь», наhаяа дууhаха – «закончить жизнь», наhаяа эсэслэхэ – «закончить годы», нирваанай жγhэ бариха – «отправиться в сторону нирваны», тагаалал болохо«кончина», уhан татаха–«вода тянет», γгы болохо«не стать», диваажанда хγрэхэ – «дойти до рая», оршолондо оршохо – «войти в бренный мир», хэмтэ газартаа хγрэхэ«дойти до места погребения», бурханда хариха – «вернуться к богу», бооридо хони харахаяа ошохо – «уйти в горы пасти овец» и др.

Анализ предметной области «смерть» позволил выявить аналогичные выражения в форме словосочетаний, например, в русском, немецком и английском языках: в русском языке уходить из жизни; в немецком языке – лексема sterben «умереть» эвфемизируется следующими фразеосочетаниями: heimgehen«уйти домой», seine Stunde wargekommen«его час пришел», aus dem Leben scheiden«уйти из жизни», hinfahren – «поехать», seine letzte Reise antreten«отправиться в последнее путешествие», von uns gehen – «уйти от нас», ins Jenseits kommen – «уйти на тот свет», aus der Welt gehen – «уйти из мира», dahingehen – «покинуть этот мир», abfahren – «уезжать», einen Abgang machen – «отправляться»; в английском языке: to go west – «отправиться на запад», to go«уйти», to depart«уходить», to pass away«проходить».

Нетрудно заметить, чтои в бурятском, и в русском, и в немецком, английском языках эвфемистическое обозначение концепта «Смерть» представляется выражениями, обозначающими движение в пространстве, отрицающее неподвижность как неотъемлемую характеристику прекращения существования, и представленными глаголами движения: бур. ошохо – «идти», хариха – «вернуться», хγрэхэ – «дойти», аялха – «отправиться в путь», гэдэрхэ – «возвращаться», мухариха – «катиться, скатываться»; нем. gehen – «ходить», heimgehen«уйти домой», kommen – «приходить», reisen – «путешествовать»; англ. to go«уйти», to depart – «уходить», to pass away«проходить», то есть смысловой акцент этого ряда эвфемизмов делается на «движение куда-либо», «уход».

Концепт «смерть» в некоторых своих проявлениях универсален. Например, в бурятском и немецком языках рассматривается одинаково как уход к Богу: бур. бурхан болохо«стать богом», бурханай болохо«стать божьим», бурханай орондо ошохо – «отправиться в божью страну»; рус. предстать перед богом, отдавать богу душу, бог прибрал; нем. zum Gott gehen–«уйти к богу», abberufen werden – «быть отозванным в другой мир»; англ. to be reformatted by God.

В традиционных буддийских регионах России (Бурятия, Калмыкия, Тува) «кладбище» в общепринятом понимании у буддистов отсутствует. Есть лишь место, где хоронят тела умерших людей. Нет традиции посещать могилы близких в определенные дни. Зачастую родственники даже не знают, где покоится тело умершего. Да и сами могилы сравнивают с землей, иногда на них кладут камень. Могут установить соёмбо – вертикальную деревянную палочку с тремя символами буддизма: снизу – лунный полумесяц, посередине – солнце, сверху – огонь.

В бурятской этнографической литературе отсутствуют данные, подробно описывающие места захоронений умерших: « … особых похоронных мест не было, хоронили там, где человек умирал» [Хангалов, 1958, с.225]. Между тем бытует мнение о том, что у бурят принято было хоронить на горе, южном ее склоне, чтобы место было сухое, теплое, обогреваемое солнцем, не обдуваемое ветрами. То, что место захоронения в ментальности бурят связывалось обычно с горой, подтверждается дискурсом эпических произведений: хадын гэр – «горный дом», хададаа хариха – «вернуться в горы», хадын хани – «горный друг».

Выбор южных, солнечных склонов возвышенностей в погребальной обрядности монголоязычных народов непосредственно связан с древним культом солнца. В прошлом с миром предков связывалась идея возрождения «воспроизводства» земных людей, а истоки представления о мире предков восходят к архаичным верованиям «о жизненном начале», о солнце [Галданова, 1987, с.65].

Выражение нуулын нγхэр «товарищ поваленного дерева» указывает на другой, также древний способ погребения – захоронение в стволе дерева.

Для бурят встречи с предками и поминовения умерших не обязательно посещать кладбища. Как таковых их в бурятской традиции не было (хотя, видимо, были заповедные места, связанные с погребением старейшин рода, вождей, больших родовых шаманов). Места погребений становились культовыми, здесь проводились и проводятся моления в честь предков, именно горы связаны с идеей возрождения, воспроизводства земных людей.

Реминисценцией ритуала встречи живых с умершими предками служат моления – хада уула тахиха («почитание горы или гор»), проводимые у подножия или на склонах гор: гора становится олицетворением духа-хозяина горы, т.е. духа умершего предка (предков), который был погребен на этой горе. Духов-хозяев гор называют хадын γбгэд – «горные старцы» или таабай төөбиинэр – «дедушки-бабушки» (особенно в горных районах Бурятии). Часто гора носит настоящее имя умершего предка, к которому добавляются слова хан, таабай, нойон и т.д.

В целом горные местности можно охарактеризовать как области, в большей степени осмысленные человеком. Об этом свидетельствует активное использование монглоязычными этносами антропоморфного кода, с помощью которого описывается Вселенная в классификации частей горы и горных массивов. Гора уподобляется человеку, так же, как у тюркских народов [Традиционное мировоззрение, 1990, с.9], у бурят названия частей тела человека и горы обозначаются одними и теми же лексемами: голова и вершина горы – толгой; спина, позвоночный хребет и горный хребет – нюрган; задняя часть тела человека и северная сторона горы – ара тала; передняя часть, грудь и южная сторона горы – γбэр тала; подножие горы – хадын хормой, этим же словом означается подол, пола одежды [Мэнэс, 1986, с.62]. Ассоциация человека с горой, зафиксированная лексическими единицами, отражает архаичные мировоззренческие представления о том, что человек после смерти «становится горой» – хада болохо «воплощаться в гору», «уходит в гору», сливается с ней.

В погребальной обрядности бурят в противоположность монголам сохранились следы бытования древнего обычая захоронения умерших на дереве (в стволе дерева, на ветвях), в связи с этим в культуре бурят упоминаются некоторые хвойные деревья.

Одним из важных свидетельств мы считаем воззрения, связанные со свадебным сундуком невесты. В традиции закаменских бурят они изготавливались из кедра – хуша и входили в приданое невесты. Этот предмет материальной культуры бурят наделяется особым, сакральным статусом ввиду его ритуальной полифункциональности. «В них невеста увозила свои вещи, приданое, в них хранила свои пожитки, а когда умирала, ее хоронили в одном из сундуков, второй предназначался для ее мужа» [Галданова, 1987, с.135]. И поныне закаменские старики-буряты настаивают на том, чтобы гроб обязательно изготавливался из кедра, как и сундуки, при этом без использования железных гвоздей, поскольку железо, по поверью бурят, может помешать дальнейшему перерождению человека.

О бытовании в прошлом ритуала захоронения в стволе дерева свидетельствуют религиозные представления, связанные с другим хвойным деревом – сосной (нарhан). Значимость сосны отмечена в обрядовой сфере бурят, в частности, в погребальной традиции. Известно архаичное бурятское выражение нарhанай хубсаhан, дословно переводимое как «сосновая одежда».

Благоприятным местом для погребения считалась также большая и раздольная ложбина, где свободно могли бы разместиться все пять видов домашнего скота, ибо место похорон в представлениях монголов мыслилось как новое кочевье для умершего. Существование подобных воззрений обусловлено тем, что монголы представляли смерть как смену места жительства. На это указывает бытование единых обозначений для смерти и перемены места жительства: нγγхэ – «переменить место жительства», т.е. «скончаться, умереть» нютагжуулха, т. е. «поселиться на новом месте».

Наряду с представлением о реальном расположении обитания умерших существует абстрактное понятие о потустороннем мире: это мир, предопределенный изначально (заяанай газар) – букв. «земля судьбы», мир, расположенный в определенном пространстве, очерченном присущими ему параметрами – хэмтэ газар – букв. «размер, величина земли». Человек совершает «переселение» к кому-либо, в мир предков. Где возможна встреча с ранее умершими близкими, присоединение к сонму прародителей, о чем свидетельствует выражение: бур. баабайдаа хариха, баабайшалха, баабайдаа арилха – «отправиться к праотцам», подобные выражения существуют как в русском языке отправиться к праотцам, пошел до дедов, так и в немецком языке den Weg allen Fleisches gehen – «отправиться к праотцам». Это (первая или вторая) родина людей, живых существ, куда они возвращаются по истечении срока жизни на земле, а в бурятском языке проводы умершего в последний путь из родного кочевья на этой земле в другое кочевье (посмертную родину) обозначаются: арилаа – «покинуть, уйти», мордохо – «сесть на коня».

В понятие «смерть» заложена лексема «душа», как отделение души от тела, расставание с душой и разумом. Согласно традиционным шаманистическим представлениям бурят, каждый человек обладает душой – hγнэhэhн, сγнэс – материальным, но невидимым и воздушным свойством, обитающим в теле, при этом душа также тождественна таким понятиям, как «жизнь» и «дыхание «, означаемым словом амин.

Существует ряд устойчивых словосочетаний, отражающих смысловую нагрузку души как жизненной силы: амяа хааха – «закрыть свое дыхание», ами наhаяа орхихо – «дыхание, жизнь оставить», ами табиха – «дыхание положить», амяа татаха, амяа гараха, амяа гээхэ, ами таhарха – «дыхание обрываться», испустить дух, дыхание; кончить жизнь; потерять душу, дыхание, то есть умереть.

В буддизме человеческое тело – это лишь некая временная оболочка для более сложной субстанции, которую условно можно назвать душой. Смерть человека влечет за собой лишь последующий переход его души на другой уровень дальнейшего существования, а сама жизнь в человеческом теле является одним из возможных перерождений его души. Поэтому все ритуальные буддийские обряды направлены на то, чтобы душа умершего человека получила в последующем благополучное перерождение. После смерти любого человека самое важное для его родных и близких – помочь его душе обрести лучшее перерождение. Поэтому физическое тело как таковое имеет уже мало значения. Над ним, конечно, совершаются определенные ритуальные действия, его в итоге хоронят или сжигают, но оно – лишь бывшее хранилище души. А душа, по буддизму, обязательно найдет иное «место существования». Лучшее или худшее по сравнению с человеческим перевоплощение зависит, прежде всего, от того, какие поступки совершал этот человек в жизни, от того, какую память о себе оставил умерший.

По христианским представлениям, у живого человека душа «привязана» к телу, после смерти освобождается от него. В русском языке понятие «смерть» закреплено в следующих словосочетаниях: испустить дух, отдать богу душу; в английском языке «смерть» репрезентируется в устойчивых конструкциях: to draw ones last breath – «испустить дух», slip breath – «испустить дух», breath last – «последний вздох», yield up breath – букв. «отказаться от дыхания» и в немецком языке die Seele aushauchen – «испустить дух», seinen letzten Seufzer tun«сделать последний вздох».

Душа может быть тождественна сердцу: бур. зγрхэен, рус. сердце, нем. der Herz, англ. heart. Например, в бур. зγрхэеэ зогсохо – «сердце остановилось», нем. den letzten Herzschlag machen – «сделать последнее сердцебиение».

Исходя из вышесказанного, метафорический ряд «ухода души» в значении смерти представляется возможным трактовать как «разделение» тела с душой или разрыв связи духа с телесной оболочкой, как это отражено в бурятском, русском, английском и немецком языках.

Еще со времен античности душа воспринималась как «огонь», «воздух» либо как «смешение четырех элементов». Довольно часто слово душа заменяется духом: подобные материализованные представления сохранились в языке. Согласно христианским представлениям, душа воспринимается как нечто материальное, имеющее воздушную природу. Слово душа этимологически связано с понятиями «воздух», «пар» [Шанский и др., 1975, с.135]. В соответствии с этим субстанция души, ее материальное воплощение представляется как некое сложное эфирное «тело», наделенное свойством отделяться от материального тела человека, что нашло свое отражение в следующих образных выражениях: душа воспарила, душа отлетела.

Анализ выражений «смерть» в разносистемных языках обнаружил общность сравнения «смерть» с понятием «сон»: бур. мγнхэ нойроор нойрсохо «уснуть вечным сном», бγхэ нойроор унтаха – «спать крепким сном», унтан унтаха – «крепко заснуть», аниха– «дремать, засыпать», рус. почить вечным сном, уснуть, почить, нем. entschlafen«засыпать»,die Augen zumachen – «закрыть глаза», die Augen für immer schliessen«закрыть глаза навечно», англ. the big sleep – «большой сон», a little sleep«малый сон», that good night – «спокойной ночи».

В понятии феномена «смерть» в сравнении со словом «покой» отражены в устойчивых словосочетаниях как: в бур. жаргалай орондо тγрэхэ –«отправиться в страну счастья», гасаланhаа нγгшэхэ – «освободиться от печалей», гасаланhаа ангиржарха – «освободиться от печалей», арюунда орохо – «уйти на покой»; рус. отдохнуть, на покой, уходить в лучший мир, нем. die ewige Ruhe finden – «найти, обрести вечный покой», позволяет нам вывести общие универсалии в видении данного концепта. Уход человека связан с умиротворением, с покоем, нахождением лучшей жизни, с освобождением от тягот и невзгод.

Могилы покойников, в представлении бурят, образуют в потустороннем мире «улусы»: каждая могила либо гроб гэр «дом» становится домом, в котором живет душа, при этом гроб эвфемизируется в бурятском языке следующим субститутом зургаан хабтагай – «шесть досок». В русском языке существительные домовина и домовище выступают как обозначения «гроб», «могила», однако их внутренняя форма связана со словом дом, что согласуется с содержанием метафорической модели. В немецком языке в данном тематическом поле выступает эвфемизм den hӧlzernen Kittel anlegen – букв. «облачиться в деревянную спецодежду».

Представления локализации мира предков в верхнем мире отражены в эвфемизмах: в мировидении бурят смерть репрезентируется как путь вверх, в мир предков. Такие примеры, как өөдэ болохо «стать верхом», дээшэ бариха – «высоко держать» в понимании концепта «смерть», следует считать как «движение души по вертикальной линии» в небо. Душа движется только вверх по вертикали, а тело предают земле. Мотивировка в понимании концепта «смерть» «движения души в небо» может быть противопоставлена мотиву «путь человека с поверхности земли в ее недра».

Поскольку земля ассоциируется в сознании носителей бурятского и русского языков с образом матери, а человек, являясь ее ребенком, после своей смерти непременно должен возвратиться в ее лоно, что находит подтверждение устойчивыми словосочетаниями: хара шоройдо оруулха «завести в черную землю», шоройдо дарагдаха «быть покрытым землей», элhэ шорой долеохо «лизать песок и пыль», шорой γмхэхэ – «быть поверженным в прах». Выражения, связанные с землей, нашли свое отражение также и в немецком языке: zu Staub werden – «стать прахом, пылью», wieder zu Erde werden «снова стать землей», ins Gras beissen «кусать в траве»; в английском языке to kiss the dust букв. «целовать пыль», to turn up daisies «выкапывать маргаритки», рус. лечь в сырую землю.

Семантика некоторых эвфемизмов подчеркивает конец, завершение жизненной энергии, завершение чего-либо. Например, бур. наhа бараха «исчерпать возраст», наhаяа дууhаха «исчерпать возраст», наhаяа эсэслэхэ «заканчивать возраст», наhа дγγрэхэ «заканчивать возраст»; англ. endoftheline «конец линии», the journeys end «конец путешествия», to meet ones end «встретить конец», to end ones days «конец дня», to end ones earthly career букв. «конец жизненной карьеры», to come to an untimely end «прийти к безвременному концу»; нем. sein Leben beschliessen «закончить свою жизнь»; den Schirm zumachen – букв. «задернуть занавес», enden букв. «заканчивать, кончать», sein Leben vollenden«закончить свою жизнь», ableben «отжить свое, найти свою кончину».

Смерть как воссоединение с природой находит свое отражение в следующих эвфемизмах: нем. das Zeitliche segnen букв. «благословлять временное», отдать долг природе.

Сочетание эвфемии с иронией или юмором, в случае использования иронично-юмористических эвфемизмов, связано с экспрессивно-образным и эмоционально-оценочным содержанием языковых единиц. В основе семантического основания употребления эвфемистических субститутов с шутливым или ироничным оттенком лежит принцип семантической двуплановости, создаваемый узуальными и окказиональными, прямыми и переносными значениями.

Сравнение событий повседневной, обыденной жизни с кончиной привносит необходимый эффект смягчения, акцентируя внимание на обыденности происходящего. В результате достигается эффект отсутствия страха перед неизбежным, пугающим своей неизвестностью событием. В бурятском языке подобные выражения нашли свое отражение в следующих эвфемизмах: шархяа хатааха –«лапти сушить», мухариха «катиться, скатываться», яhаа гээхэ«терять свои кости»; нем. die Radieschen von unten sehen/betrachten букв. «наблюдать за редисками снизу», Harfe und Fluegel fassen букв. «получить арфу и крылья», die Fuesse strecken букв. «протянуть ноги», sich steuerfrei machenбукв. «стать свободным от налогов»; англ. to buy the farm – «купить ферму», to play Canasta with Lennon – «играть с Ленноном в канасту»; рус. склеить ласты, откинуть копыта.

В бурятской традиции есть эвфемизмы о смерти, содержащие обозначения особенностей хозяйственной деятельности человека. Ср.: моринhоо хуу халиха – «падать с коня», бооридо хони харахаяа ошохо – «пойти в гору пасти овец», Санагада хони харахаяа ошохо – «пойти в Санагу пасти овец», мордохо – «садиться на лошадь», «отправиться в дорогу».

Концепт «смерть» в традициях разных культур рассматривается не только как «конец, завершение бытия», «уход из жизни», «уход в другой, лучший мир», «уход к праотцам», но и как «сон».

Анализ языкового материала, содержащего концепт «смерть» в разносистемных культурах и ментальности этносов, выявил при всем их различии некоторые универсальные черты понимания смерти:

– «смерть» как движение: бур. хэмтэ газартаа хγрэхэ«дойти до места погребения», бурханда хариха «вернуться к богу», англ. to go west «отправиться на запад», to go«уйти», to depart«уходить», to pass away«проходить», нем. aus der Welt gehen «уйти из мира», abfahren «уезжать», einen Abgang machen «отправляться»;

– «смерть» как сон: бур. мγнхэ нойроор нойрсохо «уснуть вечным сном», бγхэ нойроор унтаха «спать крепким сном», унтан унтаха «крепко заснуть», аниха«дремать, засыпать», рус. почить вечным сном, уснуть, почить, нем. entschlafen«засыпать»,die Augen zumachen«закрыть глаза», die Augen für immer schliessen«закрыть глаза навечно»;

– «смерть» как завершение жизненного пути: бур. наhа бараха «исчерпать возраст», наhаяа дууhаха – «исчерпать возраст», наhаяа эсэслэхэ – «заканчивать возраст», наhа дγγрэхэ – «заканчивать возраст»; нем. sein Leben beschliessen «закончить свою жизнь»; sein Leben vollenden «закончить свою жизнь», англ. end of the line«конец линии», the journeys end «конец путешествия», to meet ones end «встретить конец», to end ones days «конец дня», to end ones earthly career – букв. «конец жизненной карьеры», to come to an untimely end – «прийти к безвременному концу»;

– «смерть» – расставание с душой: ами таhарха букв.«дыхание, обрываться», амяа гараха «испустить дух», рус. испустить дух, отдать богу душу, англ. to draw ones last breath «испустить дух» и в нем. die Seele aushauchen –«испустить дух», seinen letzten Seufzer tun«сделать последний вздох»;

– «смерть» – это уход к богу: бурханай орондо ошохо «отправиться в божью страну»; рус. отдавать богу душу, бог прибрал; нем. zum Gott gehen– «уйти к богу».

Вместе с тем в данном семантическом поле выявлены и специфические выражения, отражающие национальный колорит бурятской культуры: мордохо «садиться на лошадь», моринhоо хуу халиха«падать с коня», бооридо хони харахаяа ошохо – «пойти пасти овец у подножия горы», хададаа хариха – «вернуться в горы». Гора, дерево это главные элементы картины мира монгольских народов, в ведении которых находится вся «механика мира». С этими природными объектами наиболее тесно переплетена жизнь человека.

References
1. Babueva, V.D. Material'naya i dukhovnaya kul'tura buryat [Tekst] / V.D. Babueva. – Ulan-Ude, [b.i.], 2004.– 228 s.
2. Basaeva, K.D. Sem'ya i brak u buryat [Tekst] / K.D. Basaeva. – Ulan-Ude: Buryatskoe kn. izd-vo, 1991. – 192 s.
3. Vyatkina, K.V. Ocherki kul'tury i byta buryat [Tekst] / K.V. Vyatkina. – L.: Nauka, 1965. – 220 s.
4. Grabarova, E.V. Lingvokul'turologicheskie kharakteristiki kontsepta «smert'» / E.V. Grabarova // Yazykovaya lichnost': problemy kommunikativnoi deyatel'nosti. Volgograd: Peremena, 2001. ‒ S.71
5. Dondokova, L.Yu. Status zhenshchiny v traditsionnom obshchestve buryat (vtoraya polovina XIX – nachalo XX v.) [Tekst] /L.Yu. Dondokova. – Ulan-Ude: Izd-vo Buryat. gos. sel'khozakademii im. V.R.Filippova, 2008.– 208 s.
6. Dorzhieva, Zh.D. Etnolingvisticheskoe issledovanie buryatskoi okhotnich'ei leksiki [Tekst] / Zh.D. Dorzhieva // Buryatskii yazyk: voprosy yazykoznaniya i metodiki prepodavaniya: materialy region. nauch.-prakt. konf., posvyashch. 90-letiyu prof. D.D. Amogolonova. – Ulan-Ude: Izd-vo BGU, 2004. – S. 146-148.
7. Kornilov, O.A. Yazykovye kartiny mira kak proizvodnye natsional'nykh mentalitetov [Tekst] / O.A. Kornilov. – M.: CheRo, 2003. – 349s.
8. Krasnykh, V.V. «Svoi» sredi «chuzhikh»: mif ili real'nost'? [Tekst] / V.V. Krasnykh. – M.: Gnozis, 2003. – S. 17-67.
9. Minevich, V.B. Alkogol' u buryat i mongolov [Tekst] / V.B. Minevich, G.M. Baranchik, Erdenebayar. – Ulan-Ude: Buryat. kn. izd-vo, 1994. – S.8-16.
10. Moskvin, V.P. Evfemizmy: sistemnye svyazi, funktsii i sposoby obrazovaniya [Tekst] / V.P. Moskvin // Voprosy yazykoznaniya.– M., 2001.– №3.– S. 58-70.
11. Moskvin, V.P. Evfemizmy v leksicheskoi sisteme sovremennogo russkogo yazyka / V.P. Moskvin. – 2-e izd.– M. : URSS : Lenand, 2007. – 260 s.
12. Pataeva, V. D. Obryadovaya leksika tunkinskikh buryat [Tekst] / V.D. Pataeva. – Ulan-Ude: Izd-vo BGU, 2003.– S. 23-50.
13. Sanzhina, D. D. Evfemizmy v kartine mira buryat [Tekst] /D.D. Sanzhina // Rossiya – Aziya: Stanovlenie i razvitie natsional'nogo samosoznaniya: materialy mezhdunar. nauchn. konf. (Ulan-Ude, 21-24 iyunya 2005 g.). – Ulan-Ude, 2005.– S.208-209.
14. Urusova R. A. Semanticheskoe napolnenie kontsepta Smert' v russkom yazykovom soznanii / R. A. Urusova // Govoryashchii i slushayushchii yazykovaya lichnost', tekst, problemy obucheniya: materialy mezhdunarodnoi nauchnoi konferentsii. ‒ Sankt Peterburg : Soyuz, 2001. ‒ S.325-328
15. Khangalov, M.N. Sobranie sochinenii [Tekst] / M.N. Khangalov. – Ulan-Ude: Buryat. kn. izd-vo, 1960.– T.3.– S. 172-177.
16. Shagdarov, L.D. Buryaad-orod toli. Buryatsko-russkii slovar' [Tekst] / L.D. Shagdarov, K.M. Cheremisov. – Ulan-Ude: Respublikanskaya tipografiya, 2006. – T.1. – 636s.; 2008. – T. 2. – 708 s.