“The Secrets of Modern Petersburg” of V. P. Meshchersky and “The Remote House on Vasilyevsky Island” of V. P. Titov and A. S. Pushkin

Связь романа «Тайны современного Петербурга: Записки магистра Степана Боба» (1877) князя В. П. Мещерского с повестью «Уединённый домик на Васильевском» (1829) В. П. Титова и А. С. Пушкина – пример того, как романтический мотив адаптируется к художественным условиям реалистической литературы в рамках русского культурного процесса XIX в. В данном случае речь идёт о двух мотивах: «приглашение в дом нечисти» и «нечисть, одержимая любовной страстью к человеку». Но говоря о романе Мещерского и о повести Титова и Пушкина, приходится затрагивать не только литературную проблематику, но и социально-политическую. «Тайны современного Петербурга» – роман подчёркнуто антинигилистический. И тут мы имеем дело не просто с адаптацией романтического мотива, мы видим процесс его «идеологической трансформации». Когда под влиянием «натуральной школы», а позже – «школы реальной» и вообще развития реалистического искусства, отдельные религиозно-мифологические образы теряют мистическое значение и обретают значение социально-политическое, сугубо реальное. В данной статьи мы показываем, как образ «нечисти» (любой демонологический персонаж, связанный с разрушительным и губительным началом) трансформируется в образ «нигилиста», нечисти социальной (в представлении писателей-антинигилистов).

Тема рецепции пушкинской характерологии, сюжетики и системы мотивов в творчестве публициста и писателя В. П. Мещерского – практически не затронута ни отечественным, ни зарубежным литературоведением. Тем более это касается описания и комментирования прямой преемственности элементов поэтики «Уединённого домика на Васильевском» в романе «Тайны современного Петербурга: Записки магистра Степана Боба». Это, безусловно, определяет актуальность и новизну содержания нашей статьи. Её цель – продемонстрировать прямую связь между повестью Титова и Пушкина и романом Мещерского, а также – объяснить историософский смысл этой связи. Для этого мы должны описать истоки и генезис мотивов «приглашение в дом нечисти» и «нечисть, влюбившаяся в человека» в повести «Уединённый домик на Васильевском». Далее нужно подтвердить возможность непосредственного знакомства В. П. Мещерского с повестью Титова и Пушкина. И в качестве третьей задачи необходимо провести сопоставительный анализ двух произведений на предмет характерологии, сюжетики и системы мотивов.

1. «Уединённый домик на Васильевском», 1929 г.

«Уединённый домик на Васильевском» В. П. Титова (Тит Космократов), опубликованный в альманахе А. А. Дельвига «Северные цветы» (1829) является переложением устного рассказа Александра Сергеевича Пушкина ^[10]. Обстоятельства, при которых этот сюжет был изложен, до сих пор остаются загадкой. Из письма В. П. Титова к А. В. Головину (письмо датировано 29 августа 1879, спустя 50 лет после публикации «Уединённого…») следует, что этот устный рассказ был чем-то вроде страшной сказки на ночь «к тайному трепету всех дам...» ^[11]. Происходило это в Петербурге, в салоне Е. А. Карамзиной. Точный год данной встречи – неизвестен, исследователи называют либо 1827, либо 1828 ^{[1, 492]}. Титов рассказывает, что сказка Пушкина произвела на него сильнейшее впечатление («Апокалипсическое число 666, игроки-черти, метавшие на карту сотнями душ, с рогами, зачесанными под высокие парики» ^{[3, 158]}

). Вернувшись домой, он не спал всю ночь, а потом переложил рассказ на бумагу. Позже зачитал написанное Пушкину, тот осуществил редактуру. Титов вспоминает об этом так: «[Я] воспользовался многими [пушкинскими], поныне очень памятными его поправками».

Отметим, что попытка верифицировать сказанное Титовым в письме – может представлять отдельную (крайне сложную) задачу для историков русской литературы. Но существует ещё два часто упоминаемых подтверждения связи «Уединённого домика на Васильевском» с сюжетом Пушкина.

1) А. П. Керн сообщает в письме о следующем эпизоде: «В одном из таких настроений [любезность, блеск и острота] он [Пушкин], собравши нас в кружок, рассказал сказку про Черта, который ездил на извозчике на Васильевский остров. Эту сказку с его же слов записал некто Титов и поместил, кажется, в Подснежнике» ^{[1, 492]}. Этот эпизод свидетельствует о том, что «сказка про чёрта» была чем-то вроде заготовленной страшилки и рассказывалась Пушкиным от случая к случаю.

2) Среди нереализованных замыслов произведений Александра Сергеевича есть знаменитый план под названием «Влюблённый бес» ^{[9, 400]}. Общий сюжет совпадает с «Уединённым домиком на Васильевском» – приход в дом нечисти и дальнейшее развитие любовной канвы. Совпадает характерология: два приятеля (один из них чёрт/бес/демон – нечисть), семья вдовы: вдова и дочь. Но в случае с «Влюблённым бесом» там две дочери, когда в «Уединённом…» – одна. Существенные расхождения есть и в других деталях: место действия – в одном случае Петербург, в другом – Москва; в одном случае девушка влюбляется в Беса, в другом случае («Уединённый…») – полна к нему подозрения. И самое главное различие заключается в том, что «бес» в «Уединённом…» не проявляет влюблённости (в том сентиментальном значении, какое было у этого слова в 1820-ые годы), чувства «розового», «сладкого», «воздушного», «чарующего»… Его чувство – мрачное гнетущее помешательство, больше напоминающее голод, а не любовь.

Судя по всему, Пушкин планировал текстовое воплощение своей «страшилки», но не находил для неё времени. Этот замысел не был первостепенным и всегда стоял в «очереди» ^{[12, 122]}. Причина, по которой Александр Сергеевич сомневался в сюжете «Влюблённого беса» напрашивается сама собой. Это был замысел для «низовой» развлекательной литературы. И первые критические отзывы на публикацию повести «Уединённый домик на Васильевском» – это подтверждают.

«Рассказ не дурен, но с большими слишком подробностями, по примеру немецких отчетистых повестей» – сообщала «Северная пчела; «Повесть в роде новых немецких повестей, – сообщал «Московский телеграф. – Признаемся, что нам и у немцев надоели все эти Fantasien-Stücke, где путают бедного черта небывальщиною»; «Сочинитель, изучивший, как видно, все подобного рода немецкие бредни последней четверти прошедшего столетия, вздумал и у нас на Руси вывести на сцену сатану и приманивать читателей нескладною бесовщиною» – сообщала «Галатея» ^{[12, 126]}.

Но тем не менее история, отражённая в повести Титова, была для Пушкина по-своему дорога. Пусть не в качестве предмета для публикации, но хотя бы в качестве предмета для размышлений. Ведь смысловые составляющие этой истории весьма глубоки. В её основе лежат два мотива: «приглашение в дом нечисти» и «нечисть, одержимая любовной страстью к человеку».

«Приглашение в дом нечисти (губительной силыгубительного начала)» – мотив древний, восходящий ещё к славянскому фольклору, например – Змей, во всех его вариациях (горыныч, тугарин); мифологически он не только совершает налёты на города с целью похищения княгинь и невест, но и появляется в доме купеческого сына Ивана и обольщает его жену ^[6]: ситуация авантюрно-романтическая.

«Нечисть, одержимая любовной страстью к человеку» – распространённый и известный русской читающей публике мотив. Типичный для готической литературы, популярной в Европе и России в период 1790-1830 гг. Он лежит и в основе повести «Влюблённый дьявол» (1772) Ж. Казота, присутствует в романе М. Льюиса «Монах» (1796), также функционирует в романе Ч. Р. Мэтьюрина «Мельмот скиталец» (1820) и др. В этих же произведениях функционирует и мотив «приглашения в дом нечисти».

Литература готическая не была безразлична Пушкину и оказала определённое влияние на его творчество. Не удивительно, что исследователи подчёркивают сильное воздействие жанра готической повести на «Уединённый домик на Васильевском». В частности, повесть вошла в антологию «Белое привидение: Русская готика» (2007), составленную профессором СПбГУ А. А. Карповым. В монографии «Готический роман в России» (2002) в главе «Уолпол и Пушкин» (Г. Уолпол – основатель готического направления в литературе, автор готической повести «Замок Отранто» (1764)) В. Э. Вацуро указывает на тот факт, что Пушкин знал произведения английских писателей периода предромантизма ^{[2, 43]}. Меньше чем через год после публикации в «Северных цветах» «Уединённого домика…» Пушкин создаёт повесть «Гробовщик» (1830), где эффектно (во многом в пародийной форме) использует распространённые мотивы готики в необходимой для этого жанра концентрации: явление мертвеца, возмездие, ночное столкновение со сверхъестественным, страшный сон и др. Значительно позже, в 1833 году Пушкин пишет «Пиковую даму», где концентрация типичных готических мотивов (включая мотивы безумия и пагубного стремление к богатству) – так же высока. Не говоря уже о распространённой в поэзии Александра Сергеевича демонической и мистической символике.

Общеизвестно неравнодушие Пушкина к роману Чарльза Мэтьюрина «Мельмот Скиталец». В строках «Евгения Онегина», отражающих душевное состояние главного героя, Александру Сергеевичу удалось поэтически показать смену литературных периодов в Англии, когда условно «готический предромантизм» сменился «романтическим идеализмом»:

«Британской музы небылицы / Тревожат сон отроковицы, / И стал теперь ее кумир / Или задумчивый Вампир, / Или Мельмот, бродяга мрачный, / Иль Вечный жид, или Корсар, / Или таинственный Сбогар. / Лорд Байрон прихотью удачной / Облек в унылый романтизм / И безнадежный эгоизм» ^{[9, т. 4, 50-51]}. «Вечный жид» – один из персонажей популярного готического романа «Монах» М. Льюиса, а «задумчивый Вампир» – готико-романтический образ, созданный Лордом Байроном. Обстоятельства, при которых в 1819 г. в английском журнале «New Monthly Magazine» появилась готическая повесть «Вампир» авторства Байрона – невероятно схож с историей появления повести «Уединённый домик на Васильевском», тоже демонстрирующей сильную «готическую составляющую»: характерная сюжетика, система мотивов, характерология ^{[5, 22]}. «Вампир» также родился из страшной устной истории. Байрон рассказал её в июне 1816 г. на вилле Диодати у Женевского озера в компании нескольких друзей – поэта Перси Шелли, его супруги Мэри Шелли и Джона Полидори, секретаря и врача Байрона. Именно Полидори и переложил устный рассказ Байрона о вампире на бумагу, а за тем опубликовал. Но в отличие от ситуации Пушкина и Титова, Полидори не стал получать разрешение у автора замысла, что вызвало недовольство у лорда, и он попытался создать свою рукописную версию «Вампира», но этот текст так и остался незавершённым ^{[2, 497]}. К слову, в те летние вечера на Женевском озере Мэри Шелли рассказала сюжет готической истории, ставшей в последствии культовой, это был сюжет «Франкенштейна». Таким образом, истоки мотивов «приглашение в дом нечисти» и «нечисть, одержимая любовной страстью к человеку» в пушкинском сюжете «Уединённого домика…» – прослеживаются.

2. «Тайны современного Петербурга: Записки магистра Степана Боба», 1877 г.

В семье, где рос Владимир Петрович Мещерский, сюжет «Уединённого домика на Васильевском» был известен. Это связано, прежде всего с тем, что история о влюблённом чёрте и дочке вдовы была рассказана Пушкиным в присутствии Е.А. Карамзиной – будущей бабушки Владимира Петровича и Е. Н. Карамзиной – будущей матери Владимира Петровича. Возможно, там же присутствовал и будущий отец Владимира Петровича – П. И. Мещерский, хороший знакомый А. С. Пушкина. Е.А. Карамзина и П. И. Мещерский стали супругами в апреле 1828 г.

О составе слушателей «страшной истории» Пушкина свидетельствует всё то же письмо В. П. Титова 1879 г.

«<…> поздно вечером, у Карамзиных, к тайному трепету всех дам и в том числе обожаемой тогда самим Пушкиным и всеми нами Екат<ерины> Никол<аевны>, позже бывшей женою кн. Петра Ив<ановича> Мещерского» ^[3].

Тут же стоит отметить, что В.П. Мещерский – внук Н.М. Карамзина, человека, который, помимо всех его заслуг перед русской культурой, является и автором, судя по всему, первой русской повести, полностью соответствующей по своей сюжетике, характерологии и системе мотивов – готической прозе. Речь о повести «Остров Борнгольм» (1794) ^{[2, 78]}.

Таким образом, интерес к мистическим темам в семье Карамзиных и Мещерских – был, а что касается творчества А.С. Пушкина, то оно всегда имело большое значение для этой семьи. Не удивительно, что отдельные пушкинские образы персонажей, сюжеты и мотивы нашли отражение в творчестве В.П. Мещерского (вне зависимости от того, что художественный уровень работ Мещерского современниками и последующей советской критикой характеризовался как низкий; публицист и мыслитель социально-политического направления «перебарывал» в Мещерском художника).

В.П. Мещерский играл довольно существенную роль во внутренней политике России 1880-1914 гг. Наставник двух императоров – Александра III и Николая II, влиятельнейшая фигура при дворе с репутацией «серого кардинала». Издатель газеты «Гражданин», отражавшей, как считалось, взгляд и мнение самого царя и его ближайшего круга. Кроме этого, газета содержала «инсайд» о закулисных делах двора ^[4].

Убеждённый антинигилист. В своей статье «Нигилизм» (1879) высказывается о «программе» нигилизма следующим образом: «Программа эта донельзя проста, и в этом, то есть в том, что она программа нигилизма, вся ее обаятельная и таинственная сила. Она под стать всякому возрасту, всякому сословию, всякой степени умственного неразвития и в особенности всякому положению, ибо она требует одного: уничтожения всего, что есть и что было – без заботы о том, что будет» ^{[7, 56]}

В 1877 году Мещерский издаёт антинигилистический роман «Тайны современного Петербурга: Записки магистра Степана Боба», где в первой его части, озаглавленной «Нигилисты», в главе 5 практически полностью повторяет характерологию, сюжетику и систему мотивов повести «Уединённый домик на Васильевском» В.П. Титова и А.С. Пушкина. Но теперь в центре повествования не мрачная фигура демона Варфоломея, а типичный петербургский нигилист со всеми свойственными ему аспектами мировоззрения: цинизм и легкомыслие, атеизм, грубый утилитарный подход к искусству, позитивистское отрицание ценности философии, социальный дарвинизм, отрицание института брака и т.п.

«Тайны современного Петербурга» унаследовали от «Уединённого домика на Васильевском» готический сюжет. Подробно феномен «готического сюжета» в антинигилистическом романе мы рассматриваем в статье «Русский антинигилистический роман 1860-1870 и “готический сюжет”» (2019) ^[5].

Формула готического сюжета проста для идентификации. Она состоит из четырёх «узлов», обеспечивающих движение к раскрытию страшной тайны (основной мотив готической литературы), имеющей мистико-символическое значение. Эта формула является обязательным условием для всех произведениях готического жанра (довольно строгого; нарушение канона автоматически отправляет произведение в разряд либо мистического детектива, либо хоррора). Метафорически «формула» выглядит так: «Ключ – Замок – Дверь – Сокрытое». «Ключ» – персонаж, основная функция которого – раскрыть тайну. «Замок» – персонаж-злодей (герой-имморалист) – хранитель тайны, препятствие на пути «Ключа». «Дверь» – непосредственно образ страшной тайны, «туманное» (интригующее и пугающее) представление о ней. А «Сокрытое» за «Дверью» – жертва (как правило, нечто содеянное героем-имморалистом).

«Готический сюжет» как и другие элементы поэтики готической литературы использовались писателями-антинигилистами в качестве приёмов апелляции к страхам читателя. Это было сопряжено с необходимостью создания интриги в полемическом (социально-политическом) тексте, при этом интриги, прежде всего, не авантюрно-детективного типа (хоть этот слой там, безусловно, присутствует), а мистико-символического, что выводит описываемые в романе происшествия в область религиозно-философского осмысления и позволяет выстраивать не только аналитические линии, но и профетические, связывая их с самым главном из существовавших в то время вопросов – вопрос о судьбе страны.

На наш взгляд, именно для выражения «историософской» идеи В. П. Мещерский прибегнул в романе «Тайны современного Петербурга» к поэтическому цитированию «Уединённого домика на Васильевском». Для понимания этой идеи необходимо провести сопоставительный анализ двух произведений на предмет характерологии, сюжетики и системы мотивов:

Главный герой «Тайн современного Петербурга» Магистр юридического права по фамилии Боб ставит перед собой цель тщательно изучить современное общество и найти порочные причины человеческих злоключений. Одна из линий «расследования» приводит Боба в полуподвал жилого петербургского дома, в бедную уединённую квартиру.

Мотив изолированного и уединённого места, где происходит основное действие, реализуется и в «Уединённом домике на Васильевском». Это, своего рода, моделирование «микромира», со своей локальной историей и со своей экспозицией условно «тёмных» и «светлых» сил.

В этой уединённой квартире Боб видит довольно странное семейство Емельяновых: сестра и брат (17-летняя Паша и Володя), у сестры младенец, её ребёнок. К ним периодически захаживает четвёртый, но не постоянный, жилец – студент Кедров, отец младенца, но не муж матери, а скорее – товарищ. Володя и Кедров исповедуют прогрессивные взгляды «новых людей», а простодушная малообразованная Паша с ними в их взглядах солидарна. Образовалась коммуна молодых нигилистов. Боб начинает интересоваться, как же у них получилась такая странная «семья» (совершенно не соответствующая институту честного брака)? Простодушная лёгкая Паша берётся рассказать. С этого момента и начинается «страшная история», повторяющая сюжетику, характерологию и систему мотивов «Уединённого домика на Васильевском».

В бедной полуподвальной квартире жила пожилая вдова с двумя детьми (сестра и брат). В «Уединённом…» мы видим практически аналогичную расстановку первоначальных персонажей: в доме жила пожилая вдова с дочерью Верой; их часто навещал служащий в Петербурге молодой родственник Павел, которого Вера называла «братом», и относились они друг к другу как брат и сестра.

В «Тайнах…» в жизни семейства происходит следующее: Володя узнаёт, что за его молоденькой сестрой Пашей начал ухаживать аристократ Гранцев (человек не высокой морали). Разночинец Володя ненавидит аристократов. Эта ненависть провоцирует молодого человека совершить поступок, который в последствии разрушит его «старую» семью и создаст «новую». Володя приводит в квартиру своего приятеля нигилиста Кедрова (студента-разночинца) и знакомит с Пашей. Другими словами, просто сводит их, лишь бы девушка не досталась аристократу.

У Пушкина и Титова Павел дружит с человеком по имени Варфоломей. Личность скрытная, гордая, не признающая никаких ценностей, и поэтому интересная. Он имеет серьёзные суммы денег, которые тратит на всякого рода кутёж и разврат, вовлекая в него Павла. Однажды Варфоломей узнаёт, что у его приятеля есть некая «сестра» на Васильевском острове и напрашивается к ним в гости. Павел, зная характер своего «друга», не хочет его брать, но чувствуя себя должником за все оплаченные Варфоломеем «развлечения», приводит его в дом к своим родным.

Безусловно, мотивация Володи Емельянова и Павла – разные. В одном случае – «классовая ненависть», в другом – «чувство неоплаченного долга за кутёж». Но мотив один и тот же – «приглашение в дом нечисти».

В результате «дружбы» Паша Емельянова беременеет от нигилиста Кедрова. Но заключать брак он не собирается. Говорит, что жить им не на что, и нужно дождаться, когда он прославится и разбогатеет. Договариваются жить «по-простому», сожительствовать вне брака; оставить её он не может, у него к ней осталась страсть. Вместе с этим, Кедров «крутит» с графиней Лизой Ребровой, аристократкой, разделяющей взгляды нигилистов. Он воспринимает её как «парусок» в жизнь, при этом о Паше он отзывается как о «балласте», говорит об этом открыто и просто, без «старых» ограничивающих предрассудков. Становится ясно, что Кедров – человек тоже морали не высокой, но классово и мировоззренчески – свой.

В сюжете «Уединённого домика на Васильевском» тоже появляется персонаж «графиня» – Графиня И. Но ситуация иная. Варфоломей очаровывает Веру и её мать и, можно сказать, занимает дом, отваживая от него Павла. Варфоломей знакомит своего друга с графиней И. (тоже демон; у неё с Варфоломеем одинаковые «взгляды» на людей и на жизнь). Павел влюбляется в графиню и забывает дорогу к домику на Васильевском.

У Мещерского жертвой ситуации оказывается пожилая мать Володи и Паши. Она сильно заболевает, «новые» отрицают все её представления о честной жизни: дочь родила и живёт с отцом ребёнка вне брака. Мать – человек «того времени», как выразилась Паша (с наивным простодушием). Кульминацией страданий матери стало то, что на смертном одре она просила священника для последнего причастия и отпущения грехов. При этом она даже не укоряла и не осуждала своих «сошедших с сердца» детей. Но Володя, нигилист-сын, не позволил послать за священником. Мать умирает без последнего причастия. «Они вероятно все трое вместе убили эту мать, и она [Паша] не подозревает даже этого» (цитата с пунктуацией оригинала) ^{[8, 114]} – думает Боб, осмысляя услышанное.

Те же мотивы и сюжетная ситуация реализуются в «Уединённом домике на Васильевском». Мать, благосклонная к Варфоломею, но лишняя в доме (как и Павел), начинает болеть (вероятно, под скрытым воздействием демона). Она оказывается на смертном одре. Вера хочет послать за священником, но Варфоломей чинит препятствия. Мать умирает без последнего причастия.

Таким образом, мы видим, что в «Тайнах современного Петербурга» и в «Уединённом домике на Васильевском» был реализован мотив «приглашения в дом нечисти» и мотив «нечисть, одержимая любовной страстью к человеку». В обоих случаях мотивы были встроены в классическую форму сюжета готической прозы. Сравним:

У Пушкина и Титова: Павел – Ключ (персонаж-проводник); Варфоломей – Замок (герой-имморалист, преступник); Дверь (тайна) – демоническая сущность собирателя душ, полюбившего добрую девушку Веру; Сокрытое (жертва) – вдова-мать (а в последствии и Вера).

У Мещерского: Ключ – Боб; Замок (имморалисты) – Володя, Кедров и Паша; Дверь (Тайна) – убийство, совершённое в процессе насаждения порядков «новой жизни»; Сокрытое (жертва) – мать.

Примечательно, что «разрушительное начало» у В. П. Титова и А. С. Пушкина воплощено в мрачных тонах злодея гордого, вдумчивого, в чём-то трагичного. Иной облик придаёт «разрушительному началу» В. П. Мещерский: легкомыслие, наивная неопытность и циничная простота. Таким образом, становится видна «историософская» идея Мещерского. Под образом старой матери, убитой детьми с «новым» мышлением, мыслитель «правого толка» подразумевает ни что иное, как российское государство, если шире – «русский мир». Эта идея гармонизирует с двумя ключевыми смысловыми линиями жанра русского антинигилистического романа – профетической и эсхатологической.