Artistic dominant of the image of character of occupational novel

Gaganova Anna Anatolievna Observer, Literary Newspaper 119991, Russia, g. Moscow, ul. Malaya Pirogovskaya, 1, kv. 302 briolett@yandex.ru

Художественный образ человека труда прошел лейтмотивом через отечественную прозу XX века. Литературный жанр, получивший у литературных критиков название "производственного романа", прямо и косвенно влиял на литературный процесс XX века. Тема «труда» является общим жанрообразующим признаком производственного романа ^{[2,с. 27]} независимо от тех форм, которые он принимал. Образ труда в языковой картине мира, как мы можем убедиться из ряда лингвокультурологических исследований, носит концептуальный характер. Для таких художников слова, как Л. Леонов, И. Эренбург, А. Малышкин, Г. Николаева, А. Бек, В. Кочетов, В. Дудинцев, Д. Гранин, концепт труда означал общекультурную ценность, отраженную в общемировой литературе. Французский общественный деятель и писатель Пьер Амп, которого литературоведы считают основоположником индустриального романа,^{[2,с. 40]}, (им создан цикл «Страда Человеческая»: романы «Лен», «Рельсы», «Шампанское», «Песнь Песней», «Шерсть» и др.), придавал образу труда экзистенциальное значение, считая, что «...труд сплачивает людей больше, чем любая религия… Прошли времена, когда толпы шествовали за великими мистиками, говорившими слова утешения и гнева. Близок час, когда святость Труда станет одной из величайших моральных сил цивилизации». ^{[1,с. 1]}

Целью нашего исследования является создание типологии художественного образа героя производственного романа. Объектом исследования является жанр производственного романа. Предметом исследования является образ героя труда исследуемого жанра. В качестве материала исследования мы рассмотрим персонажей романов, в которых образ труда обладал лингвокультурными смыслами (архетипичность языковой картины). В нашей выборке материала исследования мы будем избегать большого корпуса произведений, обладающих социально-публицистическими задачами, в которых образ «труда» проявляет смысл идеологемы, как, например, в известном сборнике «Беломорско-Балтийский канал» (1934) под ред. М. Горького и Л. Авербаха. Для персонажей исследуемой нами группы произведений, понятие «труда» обладает высокой личностной значимостью, приобретает характер самореализации, образа жизни. В сознании героя понятие «труда» коррелирует со смыслами, отраженными в словаре В. Даля: «Бог труды любит. Труд человека кормит, а лень портит. Терпенье и труд все перетрут». ^{[10,с. 587]}.

Значительная сложность для исследователя, взявшегося за анализ производственного романа, однако, состоит в том, чтобы, с одной стороны, учесть культурно-исторические изменения, происходящие с содержательным «ядром» жанра в его эволюции, длящейся более шести десятилетий, а, с другой стороны, не скатиться в социологические методы оценки, избежать междисциплинарных исследовательских выводов.

Методы, используемые в ходе настоящего исследования: структурный, культурно-исторический, сравнительный, мифопоэтический. Рассмотрим, какую роль в аксиологическом плане играет понятие «труда» для персонажей жанра в его эволюции, разворачивающейся с 1920-х по 1970-е годы. Попробуем обнаружить закономерности и общие черты литературных характеров. Образ «труда» репрезентирует себя через литературные портреты героев. В том случае, если нам удастся найти у персонажей общие ценностные доминанты, отражающие образ «труда», то, объединив этих персонажей в группы, мы получим инструмент к анализу жанра в целом. Заметим, что западная русистика представляет героев советской литературы, как развитие фольклорной, «сказочной» и «мифологической» системы персонажей, в рамках идеологии социалистического реализма. Такую позицию мы обнаруживаем, например, у Х.Гюнтер в сборнике «Соцреалистический канон».^{[9,с. 775]}. На наш взгляд такая позиция является не только упрощенной, но и политически ангажированной. Если на этапе формирования жанра, пришедшегося на первую треть XX века, действительно, можно обнаружить определенные мифологизированные образы героев, (например, Глеб Чумалов, напоминающий, по мнению Осипа Брик мифического Прометея больше, чем живого человека), то в период 60х годов, мы подобные литературные формы уже не обнаружим. Если на этапе формирования жанра некоторые писатели моделируют образ "человека будущего", мифологически идеализируя его, то в период 60х годов, писатели опираются на материал реальных социальных характеров, отнюдь не идеальных. Даже в "Сказании о директоре Прончатове" В.Липатова, вопреки названию произведения, руководитель лесоплавильной конторы Олег Прончатов является отнюдь не фольклорным персонажем, а хорошо узнаваемым социальным типажом.

Научная новизна нашего исследования состоит в том, что мы обращаем наше исследовательское внимание на производственный роман как самостоятельное направление отечественной прозы, фокусируясь на литературном образе героя, и опираемся в нашем анализе на инструментарий литературоведения. До настоящего времени литературный образ героя – человека труда, характерный для всей истории жанра – от Глеба Чумалова (Ф. Гладков) и доменщика Короткова (Н. Ляшко) до министра-металлурга Александра Онисимова (А. Бек), – детально не был осмыслен. Таким образом, новизна нашего исследования состоит и в неизученности образа героя производственного романа ранее, и в фокусировке внимания на литературном образе героя в качестве объекта исследования. Производственный роман, являясь в советские годы объектом многих диссертационных исследований, парадоксальным образом был слабо изучен с позиций академической науки. Многие исследования проводились на стыке литературной критики и социологии. Отметим, что производственный роман не выделялся в самостоятельную литературную стратегию и составителями литературных словарей и энциклопедий: в Краткой литературной энциклопедии в 9 томах (1969-1978) и в Литературной энциклопедии в 9 томах (1935) определение производственного романа отсутствует.

Хронология производственного романа охватывает пять десятилетий, с середины 1920-х по 1970-е годы. За это время тема труда и образ героя претерпевают значительные изменения. Разбив хронологию жанра на эволюционные отрезки, характеризующиеся резкой сменой художественной доминанты, попробуем выделить общие черты для героев каждого из эволюционных периодов.

Этап формирования жанра (1920-1941) характеризуется преобладанием в жанре производственного романа масштабного образа героического труда, - строительство заводов-гигантов, освоение целинных земель, покорение лесов и тайги. К наиболее репрезентативным производственным романам, одновременно, отражающим архетипичные смыслы «труда», можно отнести: «Доменную печь» Н. Ляшко, «Цемент» Ф. Гладкова, «День второй» И. Эренбурга, «Люди из захолустья» А. Малышкина, «Мужество» В. Кетлинской, «Мишу Курбатова» М. Макарова, «Танкер Дербент» Ю. Крымова, «Подводных земледельцев» А. Беляева, «Кара-Бугаз» К. Паустовского и «Человек меняет кожу» Б. Ясенского.

Стараясь отыскать общие личностные черты персонажей, мы отметили, что всех ведущих героев этого периода объединяет «образ мечты». Они пытаются заглянуть в будущее, приблизить его. В их воображении возникает образ города, завода, электростанции, которые преобразовали бы географическое пространство. «Образ мечты» имеет социальную значимость, масштаб и размах. Например, строитель Иван Увадьев (Л.Леонов, «Соть») делится с монахом - старообрядцем Геласием своей мечтой и представлением о красоте: «Вот мы встанем на этом месте, на берегу, где старики сидят… видишь? Будем строить большой завод, каких праведники твои и в видениях не имели. На том заводе станем мы делать целлюлозу из простой ели, которая вот она, пропасть, без дела стоит. Из нее станут люди бумагу делать – для науки, пороха – чтоб отбиваться от врагов, и многое другое на потребу живым, а, между прочим, и шелк. (…) И отсюда поведется красота!» ^{[5,с. 88]}

Новые заводы и фабрики – градообразующие предприятия в прежде малонаселенных пунктах. Появление заводов-гигантов переделывает огромные территории, прямым образом влияет на качество жизни коренного населения, а также на характер мышления людей, что красноречиво показано в романе «Соть» Л. Леонова (1929). Герои ранних производственных романов готовы работать напряженно, с полной отдачей сил, едва ли не круглосуточно: «Время, вперед!» В. Катаева, «День второй» И.Эренбурга. Мы видим колоссальные преобразования, происходящие с местностью в ходе подобных строек, например, электрофикацию деревень в «Соти» Л. Леонова и «Стальных ребрах» М. Макарова. В лесу, в степи, на месте крестьянского захолустья вырастают промышленные цеха, дающие новое качество жизни. Об этом повествуют романы «Люди из захолустья» А. Малышкина, «День второй» И. Эренбурга. Писатели отображают освоение диких территорий, куда не ступала нога человека, лесов и болот, и стремление преобразовать их в «город-сад»: В. Кетлинская, ‑ «Мужество», Б. Ясенский, ‑ «Человек меняет кожу», В. Ильенков ‑ «Солнечный город». Герой стремится заставить природу работать во благо человека: К. Паустовский ‑ «Кара-Бугаз», А. Беляев‑ «Подводные земледельцы», М. Шагинян ‑ «Гидроцентраль». Персонаж старается властно покорить природу себе – «Соть» Л. Леонова, «Человек меняет кожу» Б. Ясенского. Перед нами ‑ герой, преобразовывающий мир.

Воображение персонажа рождает активное желание переделывать реальность, влияя не только в географическом и экономическом плане на степи, пустоши, тайгу, но и в плане социальном, воспитывая новое поколение людей-альтруистов, или, как минимум, предпосылки для их появления. Мечта «натыкается» на чудовищное сопротивление реальности, трудности, болезни, опасности. Ведущих персонажей раннего производственного романа объединяет нечеловеческая воля, сильный характер, решимость «идти до конца», во что бы то ни стало. Это характерно даже для произведений, которым авторы стремились, по их собственным словам, придать «игровую» форму:«Время, вперед!» В. Катаева, «Гидроцентраль» М. Шагинян.

Мы можем найти немало примеров, когда ради грандиозного «образа мечты» люди решаются на колоссальные нагрузки, и здесь концептуальный образ «труда» проявляется через лексико-семантическое значение «усилия». Лидер строительства бумажного комбината Иван Увадьев («Соть» Л. Леонова) теряет ближайшего соратника, умирающего от лейкемии Сергея Потемкина, теряет искалеченного в драке «ученика» из монахов-старообрядцев, Геласия, теряет семью, позволив своей жене Наталье уйти к чиновнику Давиду Жеглову, и даже отказывается от общения с матерью Варварой. В финале произведения Иван Увадьев остается в одиночестве, но, наблюдая за огнями Сотьстроя с вершины обледенелого холма, испытывает чувство удовлетворения результатом проделанного колоссального труда.

«Посбив с доски ледяную корку, Увадьев присел на краешек и сидел долго, с руками на коленях, пока не засияли огни Сотьстроя. Колючим, бесстрастным взглядом уставясь в мартовскую мглу, может быть, видел он города, которым предстояло возникнуть на безумных этих пространствах, и в них цветочный ветер играет локонами девочки с знакомым лицом; может быть, все, что видел он, представлялось ему лишь наивной картинкой из букваря Кати, напечатанного на его бумаге век спустя». ^{[5,с. 299]}

Второй этап развития жанра производственного романа хронологически совпадает с серединой XX века (1940- сер.50х), когда страна несла тяготы Великой Отечественной войны, а затем восстанавливала разрушенное войной народное хозяйство. Мы видим, что в этот период художественная доминанта героя производственного романа сохраняется, однако, тема труда претерпевает изменения, которые в ряде случаев можно охарактеризовать как проявление лексико-семантического оттенка «чувство долга». Другими словами, мотивация поступков героя из внутренней, психологической сферы переходит во внешнюю, социальную, этически регламентированную. Индивидуальные ценности смешиваются с ценностями социальными. Таковы персонажи романа В. Ажаева «Далеко от Москвы», повести «Доменщики» А. Бека, и многочисленных военных очерков о «человеке труда» А. Бека, А. Первенцева, М. Шагинян. Таким образом, наблюдается «эксплуатация» на уровне идеологемы уже найденной в 1920-1930-е годы художественной формы образа ударного труда. Перед нами – персонажи, прикладывающие огромные усилия для сохранения преобразований, осуществленных в ходе предвоенного строительства. Наиболее жанрово типичный образ, это герой-защитник, настроенный на героическую борьбу, с ярко выраженным патриотическим мышлением. Таков, например, директор сталелитейного завода Петр Дубенко (роман «Сталь и шлак» В. Попова). В первых строках романа читаем директиву, обусловленную распоряжением Наркома: «Директор завода Дубенко вызвал к себе начальника мартеновского цеха и молча вручил ему толстую тетрадь. Это была инструкция по выплавке и прокатке стали новой марки.

— Будем варить сталь сложнейшего состава, товарищ Крайнев, — сказал Дубенко.— Бронетанковую… Телеграмму наркома о выполнении этого специального задания в недельный срок Дубенко намеренно не показал». ^{[7,с. 5]}

До середины 1950-х годов образ труда будет проявлять себя через коннотации: «тяжелый», «изнурительный», «сверхурочный», то есть, идет логическое продолжение вектора, заданного еще в 1920-1930-е годы XX века. Однако, теперь, мы все чаще видим не внутреннюю, а внешнюю мотивацию деятельности героев: война требует, страна требует, нарком приказал, правительство указало и т.п.

Мы видим, впрочем, что труд остается главным смыслом жизни для ведущих героев этого периода развития жанра. Например, генерал Александр Листопад свои силы фокусирует на заводе поселка Кружилиха, о чем мы узнаем из дневников его жены Клавдии. «...Если, например, я кончу институт, и меня пошлют работать в другой город ‑ он бы перевелся туда, где я? Никогда! Потому что тут дело, к которому он привязан. А я ‑ между прочим. Я ‑ после всего. Если я умру, он без меня прекрасно обойдется». ^{[6,с. 87]}

Нельзя Александра Листопада назвать черствым, он заботится о жене, с тревогой отвозит ее в роддом, стараясь соблюсти максимум комфорта и безопасности перевозки, но его интересы, как и у ведущего героя «Соти» Л. Леонова, Ивана Увадьева, лежат за пределами маленького мира семьи, ‑ генерал Листопад мыслит масштабами страны.

На третьем этапе развития жанра производственного романа, который продолжается с конца 1950-х до середины 1960-х годов XX века, мы видим наполнение темы «труда» качественно новыми смыслами. На этом этапе развития жанра - наибольшее разнообразие литературных портретов героев. Однако, главной спецификой для жанра в целом в данный период, является уход из литературного процесса "мифического" персонажа первой половины XX века, и связанного с ним образа труда, как дела, требующего героического напряжения сил, волевых усилий, самоотверженности. Исчезает и «образ мечты» о человеке будущего. Творческие замыслы писателей, замысливших продолжение мотива «героического труда», характерного для 1920-1930-х годов, теперь звучат фальшиво, и даже могут закончиться прерыванием работы писателя над своим детищем. Пример: А. Фадеев, замысел к роману «Черная металлургия», 1952-1956гг нашел свою реализацию лишь в первых черновых главах. Именно на этом этапе исчезает масштабный «образ желанной цели» ‑ города будущего и общества будущего, характерный для довоенного производственного романа. Лишь в тех произведениях, которые ретроспективно обращены к историчеакому материалу Великой Отечественной войны (А. Бек «Новое назначение» (1964), Г. Коновалов «Истоки» (1959), мы видим персонажей, для которых понятие «труд» по-прежнему отражает словарные значения «волевого усилия», «тяжелой работы», «самоотверженной работы». В «Новом назначении» А. Бека главный герой, министр-производственник Александр Онисимов, не мыслит себя вне привычной самоотверженной деятельности на благо Родины. В годы войны с Гитлером професссионализм Онисимова был реализован в полной мере, но в "мирное время" его организаторские способности оказались излишеством для министерской бюрократии, мечтающей лишь о сытом, спокойном, времяпровождении на службе. Высокая министерская должность Онисимова сочетается с его полной самоотдачей во имя победы над фашистами. В романе А.Бек тема труда реализуется через образ защитника нового мира, созданного руками предшествующих поколений, т.е. наблюдается продолжение мотива послевоенного этапа жанра производственного романа.

Одновременно, именно на рубеже 1950-1960-х годов мы видим резкое изменение содержания «образа труда». Для понятия труд, как мы узнаем из толковых словарей, характерны возвышенные моральные коннотации, связь с такими лексемами, как «напряжение», «воля», «усилие». Кроме того, для понятия «труда» семантически малозначима категория «времени», понятие труда тяготеет к абстрактно-этической категории «подвига». Одновременно, образ итоговой цели для понятия труда оказывается важнее поэтапной результативности. В середине 1950-х гг., мы видим, как в «образе труда» художественно репрезетнативных произведений появляются новые смыслы: деятельность, для которой заработок важнее этических мотивов, завершенность и конкретика результата, измеряемость временных и финансовых затрат, профессиональная квалификация, регламентация объемов деятельности, ее сложности. Справедливо говорить о ближайшем синониме лексемы «труд» ‑ «работе». Мы видим, как в 1960-е годы тема труда в производственном романе наполняется лексико-семантическим значением «работа», а сам образ «человека труда» приобретает смысл: «квалифицированный профессионал».

В первой половине XX века профессиональная квалификация героя труда особого значения не имела. Персонаж нередко «учился и переучивался на ходу», встав к станку из красноармейцев («Доменная печь» Н. Ляшко, «Цемент» Ф. Гладкова) или из крестьян («Люди из захолустья» А. Малышкина, «День второй» И. Эренбурга). Абсолютной ценностной доминантой в создании образа человека труда являлись масштабы и объемы проделанной героем созидательной работы, как, например в романе-хронике «Время, вперед!» В. Катаева. Данная художественная особенность образа героя коррелировала с движением Алексея Стаханова и других ударников, что полуило и художественное воплощение, например, в произведении «Танкер «Дербент» Ю. Крымова. Однако, во второй половине XX века, появляется новый мотив-контрапункт, «качество против количества». Теперь на первый план выступает представление писателей о «человеке труда», как о профессионале. Если определить художественную доминанту героя периода 1960-1970-х годов через образ «труда», то мы увидим, прежде всего, рационализатора, изобретателя, то есть, человека, который стремится качественно изменить и улучшить уже существующую реальность. На авансцену жанра впервые выступают люди умственного труда, например, инженеры. (Дмитрий Лопаткин у В. Дудинцева, Андрей Лобанов у Д. Гранина, Тина Карамыш и Дмитрий Бахирев у Г. Николаевой). Даже лидер стройки Павел Балуев, руководящей работой не столько интеллектуальной, сколько физически тяжелой, стремится оптимизировать затраты ресурсов. Труд должен быть не ударным, а грамотным, без авралов и штумовщины. Хороший руководитель экономит силы и время своих подчиненных. Таким мы видим Павла Балуева, героя повести В. Кожевникова «Знакомьтесь, Балуев!» (1960), который принимает решение о прокладке трубопровода напрямик, через болото. Этот персонаж избегает сверхурочной и круглосуточной работы, характерной для героя первой половины XX века, и, в отличие от прямолинейных персонажей этапа формирвоания жанра, он обладает хитроумной стратегией дочтижения целей, как в строительстве, так и во взаимоотношениях с людьми.

«Павел Гаврилович считал: хозяйственник обязан быть психологом. Прибывая на новый объект, Балуев непременно навещал местное начальство, но держался независимо, никогда заранее ни о чем не просил, а даже с этакой бескорыстной щедростью сам предлагал свои услуги. (…) Он посылал своих слесарей и монтажников в районную больницу, и за два дня оборудовал там водопровод. Зато ко времени, когда на участке у Павла Гавриловича дело шло полным ходом, власть имущие, в свою очередь, с воодушевлением начинали оказывать ему полное содействие». ^{[4,с. 68]}

На исторически завершающем этапе эволюции жанра, пришедшегося на 1970-е годы и начало 80х, мы наблюдаем авторские эксперименты со всеми, уже существующими художественными формами, однако, векторное развитие образа «труда» в семантическом значении «работа» продолжает доминировать. Для героев данного этапа развития жанра немаловажен заработок, и они охотно обсуждают между собой финансовые и иные выгоды, которые им сулит та или иная профессия. Наиболее репрезентативны для подтверждения данного тезиса повесть о молодых рыбаках «Три минуты молчания» Г.Владимова (1969), «Сказание о директоре Прончатове» В.Липатова (1969) и «Скудный материк» А. Рекемчука (1968). Необходимо отметить, что происходит резкое «омоложение» образа героя. На авансцену жанра приходит молодой герой, ищущий свое профессиональное место в жизни. Юный персонаж воспринимает "труд" именно через семантическое значение "работы", а еще точнее, как форму социализации и поиск своего профессионального самоопределения. Этот мотив мы видим во множестве повестей и в ряде романов. Например, в «Ищу свою высоту» (1975) и в «Праве выбора» (1977) М. Колесникова действует молодой человек, еще без професиональной квалификации. Среди персонажей есть даже рабочии - сезонники и разнорабочии, как, например, в повести «Сам себе хозяин» С. Есина (1985). Не до конца определись с профессиональным призванием и молодые моряки в повести Г. Владимова «Три минуты молчания» (1969), некоторые из них готовы пойти работать шоферами, поскольку водителям платят больше. И все-таки, главным психологическим мотивом для ярких литературных образов героев этого периода является поиск своего призвания, дела, профессии, окрашенной в экзистенциальные смыслы. При этом, значимыми оказываются природные способности, и упорство в овладении любимой профессией. На завершающем этапе развития жанра канонический сюжетный конфликт (герой ‑ обстоятельства) романного масштаба уже не встречается. Мы видим развитие конфликта «внутри одного рабочего коллектива». Борьба на уровне макромира сменяется борьбой внутри микромира одной отрасли (романы Г. Николаевой, Д. Гранина, М. Колесникова, И. Штемлера). Можно провести аналогию с «профессиональным романом» А.Хейли.

На завершающем этапе истоории жанра, различные ценностные отношения к профессии способны стать основой для сюжетного конфликта. В романе А. Сахнина «Машинисты» (1970) мы видим, насколько по-разному относятся к работе машиниста герои Виктор Дубравин и Владимир Чеботарев. Но эта разница начинает ощущаться лишь во «взрослой жизни», когда окажется, что у бывших друзей сформировались различные нравственные ценности. С детства для Владимира Чеботарева паровоз ассоциируется с мечтой, с призванием. «У Володи была очень странная мечта. Паровоз все еще представлялся ему фантастическим, сказочным, но вместе с тем он твердо верил, что в сентябре поступит в ФЗУ на отделение помощников машиниста. А пройдет немного времени, и он поднимется на паровоз с правом управления. Езда на паровозе в сознании Володи никак не укладывалась в понятие «работа». Работают на ремонте пути, в цехах депо, на станции… А мчаться куда-то в ночь, сквозь пургу, врезаться в ущелья, пересекать реки, проноситься мимо ярко освещенных станций — да какая же это работа? Это счастье!» ^{[8,с. 68]}

Однако, допустивший фатальную аварию поезда Владимир Чеботарев был разжалован в помощники машиниста, и оказался в подчинении у того самого «неудачника», который вместо изучения логарифмов в школе железнодорожников зачитывался книжками про историю железных дорог ‑ Виктора Дубравина.

Роман «Машинисты» А. Сахнина имеет для нашего исследования большое значение, поскольку демонстрирует профессиональный и нравственный рост персонажей в их биографическом становлении. Для производственного романа 1960-1970-х гг. характерен вектор биографического повествования (речь идет о вымышленных героях). Писатели знакомят читателя с большим фрагментом жизни своего героя, словно желая объяснить истоки тех или иных его поступков и решений. В качестве примера приведем образы Тины Карамыш и Дмитрия Бахирева (Г. Николаева, «Битва в пути»), Дмитрия Лопаткина («Не хлебом единым» В. Дудинцев), Павла Балуева (В. Кожевников, «Знакомьтесь, Балуев!»), Виктора Дубравина и Владимира Чеботарева («Машинисты» А. Сахнина). Одно из наиболее художественно-репрезентативных произведений для производственного романа, «Новое назначение» А. Бека является ретроспективной биографией персонажа, и, одновременно, апеллирует к биографии реально работавшего при И. В. Сталине министра тяжелой промышленности – И. Тевосяна.

Таким образом, заявив о себе в середине 1920-х годов как направление, основанное на сюжетном конфликте жанрово романной специфики (человек-обстоятельства, человек-среда и человек-масштабный враг), тема труда в финале своей эволюции завершается корпусом произведений повествовательного характера, в которых показан поиск героем своего профессионального призвания и становление юношеского характера. Это герой-искатель. При этом происходит эволюция образа труда как концепта от лексико-семантических смыслов «труда» к понятию «работа».

Научный вектор темы труда привлекателен своим парадоксальным психологизмом. В романе «Иду на грозу» (1965) Д. Гранина мы видим огромный диапазон личностных ценностей и мотиваций ученых, которые занимаются одним и тем же общим делом. Немногим ученым, как свидетельствует проза Д. Гранина, интересны научные открытия, подчас их интересует собственный должностной и финансовый рост. Вот какие литературные портреты двух очень разных по ценностным установкам героев, молодого изобретателя Крылова и пожилого ученого Голицына, дает Д. Гранин.

«Он, Крылов, единственный во всем мире знал, что надо делать! Он первый! (…) Он подошел к зеркалу. Странно, вроде тот же самый Крылов. Те же невыразительные, маленькие глаза. А, между тем, этот человек обладает важнейшей властью хранителя истины. (…) Наконец, наступил день, когда он отнес папку Голицыну. Старик был занят с какой-то делегацией, и принял его на ходу, преподав урок выдержки, свойственной старой школе. Проверим, подумаем, посмотрим. Слабых мест было много, но, находя их, он почему-то досадовал не на Крылова, а на себя. Находить чужие ошибки — вот на что ты еще способен. Посмотри на Крылова, он и десятой доли твоего не знает, зато у него рождаются идеи... Никто еще не знает, что ты - бесплодная смоковница». ^{[3, с. 236]}

Одновременно, «научный» вектор темы труда выглядит значительным отступлением от содержательного ядра производственного романа, художественным объектом изображения которого является человек промышленной отрасли. Мотив професионального призвания становится доминантой для нашего жанра в 70-е годы, а в 80-е годы мы уже наблюдаем уже полное разрушение жанрового канона. Произведения о профессионалах насыщаются признаками медиакультуры, наиболее ярко из которых проявляют себя технологии удержания читательского внимания. Мы видим произведения, созданные по шаблону беллетристики, напр. "Эта сильная слабая женщина" Е.Воеводина и "Сладкая женщина" И.Велембовской, по алгоритму детектива, напр. "Опасная обочина" Е.Лучковского, и произведения, представляющие собой журналисткие расследования, напр. "Поезд" и "Таксопарк" И.Штемлера.

Выводы.

Образ человека труда является жанрообразующим признаком производственного романа. Понятие «труд» обладает концептуальными смыслами и является для героев нашего жанра ведущей личностной ценностью. Обособив выборку исследуемых нами произведений от большого корпуса производственных романов, в которых понятие «труда» является идеологемой, мы последовательно рассмотрели эволюцию образа героя в художественно-репрезентативных произведениях, и пришли к следующим выводам.

На этапе формирования жанра производственного романа 1920-1930-х гг. в достаточно масштабном корпусе произведений доминирует образ героя-преобразователя мира, с ярко выраженной социальной миссией, стремлением к созданию человека нового типа. На этапе 1940-1950-х гг., мы видим героя-защитника нового мира, чья деятельность мотивирована патриотическим чувством долга, внешними этическими нормами. На этапе развития жанра в 1960-е годы мы видим героя-новатора, героя-рационализатора, а также персонажа, для которого понятие «трудовой деятельности» эквивалентно самореализации. На завершающем этапе истории жанра, пришедшим хронологически на 1970-е годы XX века, мы видим героя-искателя, персонажа, определяющегося с профессиональным призванием в жизни. В дальнейшем, в 80е годы, литературная стратегия о человеке труда переходит в область медиакультуры и беллетристики. Кроме того, выявлена корреляция, начиная с середины 1960-х годов до конца 1970-х годов между понятием «труда» с лексико-семантическими оттенками понятия «работа», что отразилось в психологическом портрете героя.