DOI: 10.25136/2409-8698.2018.3.27320
Received:
04-09-2018
Published:
17-09-2018
Abstract:
The subject of the research is the genre analysis of literary texts containing small talk. This study provides only a part of the analysis devoted to the communicative goal. The author considers such aspects of the main topic as identifying three existing approaches to the description of speech genres. The model of the speech genre of T. V. Shmeleva is considered in more detail. In the analyzed texts, the types of speech genre (informative, evaluative, imperative and etiquette) are highlighted, which influence the formation of the communicative goal of secular conversation. In the course of writing the article, Golubina uses genre analysis including descriptive-analytical, contextual, comparative and interpretive methods. General scientific methods and techniques, such as analysis, synthesis, typology, etc., were also actively involved. The novelty of the research is caused by the fact that the author analyzes the communicative goal of secular conversation. The main conclusions of the study are the use of the estimated and informative genre in the course of small talk which is an indicator of the ambiguity of the goal of “the desire to entertain the interlocutor”. So the author reveals the complex nature of the speech genre of social conversation that has not been sufficiently studied in modern linguistics.
Keywords:
speech genres, small talk, communicative goal, model of speech genres, genre analysis, literary texts, types of speech genre, genre-forming feature, primary speech genres, secondary speech genres
Анaлиз коммуникативной цель pечевого жанра является одним из главных аспектов полного описания жанра. Значительный вклад в описание речевого жанра привнесли исследования Т. В. Шмелевой.
Cуществует тpи подхода к теме описания речевых жанров (далее РЖ) в сегодняшней отечественной русистике.
Первый из них обозначается как лексический подход, так как он подразумевает обращение к названиям жанров, толкованию их семантики. Довольно тесно он связан с теорией речевых актов, которая в большой мере основана на анализе употребления глаголов в речи, но на основе подобной лексики нельзя составить полноценное представление о РЖ, потому что одним наименованием возможно обозначение нескольких жанров – и, наоборот, один жанр может иметь ряд наименований.
Второй подход называется стилистическим, он согласовывается с традициями литературоведения и предполагает анализ текстов в аспекте их жанровой природы, включая отбор специфической лексики, композицию и т. п.
Последний, третий подход основывается на том, что речевой жанр – это особая модель высказывания (как раз третий подход в наибольшей степени соответствует идеям М. М. Бахтина), из этого следует, что нужно его исследование в следующих направлениях: исчисление моделей и изучение их воплощения в различных речевых ситуациях. Основываясь на идеях М. М. Бахтина и принимая во внимание результаты, полученные в большей степени из теорий о речевых актах и жанрах художественной речи, этот подход можно соотнести со стратегией активной грамматики в представлении Л. В. Щербы: “двигаясь” от автора, его замыслов и предварительных условий общения к методам языкового воплощения РЖ, в которых вся нужная для удачной коммуникации жанровая информация закодирована для адресата. Поскольку этот подход оказывается обращенным к РЖ как к феномену речи, он обозначается речеведческим [1, 12, c. 58 - 59].
Как считает Т. В. Шмелева, для характеристики модели РЖ важны, как минимум, семь конститутивных признаков.
Главнейшему из них (и более всех значимому типологически) – коммуникативной цели, она противопоставляет четыре типа РЖ:
- информативный – цель которого различные операции с информацией: ее запрос, подтверждение или опровержение;
- императивный – «отвечающий» за осуществление определенного события или поступка, предусмотренного этикетом данного социума: извинения, благодарности, соболезнования и т. д. – вплоть до отречения от престола;
- этикетный (реже именуемый, как ритуальный, относящийся к воспроизведению некоего особого события);
- оценочный – направленный на изменение самочувствия участников общения (посредством соотношения их поступков, качеств и т.д. с принятой в данном обществе шкалой ценностей).
Главным же жанрообразующим признаком, как было указано ранее, является коммуникативная цель и она противопоставляет друг другу четыре типа РЖ, каждый из которых объединяет в себе большое количество жанров, которые, в свою очередь, различаются внутри названных типов.
Их перечисление стоит начать с образа автора, той информации о нем как об участнике общения, которая «заложена» в типовой проект РЖ и предоставляет ему успешное осуществление. Нужно сказать, что для образа автора РЖ отношениям с адресатом отведено первое место.
В связи хотя бы с этим третий жанрообразующий признак – образ адресата [12, c. 61].
Следующими следует выделить два расположенных симметрично признака, которые связаны с местом каждого РЖ в речевом общении (которое представляет собой не беспорядочный поток слов и/или фраз, а проходит по определенному сценарию). Используя тот же образ, их допустимо обозначить, как образ прошлого и будущего, утверждая таким образом, что для РЖ существенны предшествующий и последующий эпизоды общения.
Образ прошлого различает РЖ инициальные, которые появляются в начале общения, и такие, которые могут появиться только после определенных РЖ.
Образ будущего подразумевает последующее развитие речевых событий, которое отображается в появлении других РЖ [12, c. 62–63].
Шестой признак имеет отношение к внеречевой действительности – это тип диктумного (событийного) содержания. РЖ вовсе не безразличны к характеру диктума в связи с тем, что выявляется целая серия признаков не собственно событийной природы, однако важных в процессе отбора диктумной информации при формировании какого-либо РЖ – таких, как:
• характер актантов диктумного события;
• отношения актантов и участников речи;
• временная перспектива диктума;
• оценка диктумного события.
Последним (но далеко не маловажным) стоит назвать параметр языкового воплощения РЖ. Для модели речевого жанра его языковое воплощение стоит рассматривать в качестве некого спектра возможностей, лексических и грамматических ресурсов. В данном спектре можно определить противоположные друг другу аспекты: минимальность и максимальность словесного выражения, индивидуальность и клишированность. В первом отношении различаются стереотипные воплощения РЖ, к примеру, стандарты городского общения между людьми или документы из области деловой сферы. Во втором аспекте РЖ имеет целую шкалу эксплицитности – от имплицитного проявления (кивком выражено согласие) до словесного выражения всех моментов.
Для характеристики воплощения РЖ важно участие в оформлении метакомпонента с обозначением жанра. Если говорить об иерархии жанрообразующих признаков РЖ, то стоит отметить, что лингвистически наиболее важен параметр языкового воплощения, все остальные нужны настолько, насколько они имеют на него влияние. Создать подробное описание языкового воплощения РЖ – это, фактически, представить его лингвистический портрет. В данном смысле модель РЖ возможно расценивать, как способ, средство создания подобного портрета.
По отношению к такой модели может быть предложенным понятие регулярной реализации РЖ, которые будут различаться в первую очередь по сферам взаимодействия. В соответствии с идеями М. М. Бахтина, на основе первичных РЖ повседневной сферы общения сформировываются системы вторичных жанров, у которых характером сферы определяется состав и специфика языкового оформления [12, c. 64].
Итак, модель РЖ включает в себя семь параметров, и среди них на первом месте стоит коммуникативная цель, различающая четыре типа РЖ, далее стоит выделить две пары симметричных признаков, соотносимых с автором и адресатом; предшествующий и последующий эпизоды общения, которые дифференцируют РЖ с коммуникативной целью одного типа; и, в заключение – параметр диктумного содержания, который вносит ограничения в отбор окружающей информации и добавляет дифференциации более детальный характер. Все эти признаки относятся к действительности и общению, в то время как параметр языкового воплощения выводит РЖ напрямую в пространство языка с его наиболее сложной дифференциацией языковых средств по требованиям речи [12, c. 65].
Коммуникативно-семиотическая модель естественной письменной речи во многом схожа с моделью Т.В. Шмелевой, но отличает её узкая направленность на описание лишь жанров естественной письменной речи. Однако, в данной модели также выделяется пункт анализа, связанный с определением цели жанра: «цель – коммуникативно-целевой фациент (зачем?)».
Исходным пунктом жанроведческого анализа является определение коммуникативной цели исследуемого жанра.
В нашем случае исследуется такой жанр, как светская беседа.
Светская беседа (далее СБ) – фатический речевой жанр, коммуникативная цель которого заключается в гедонистическом общении, в приятном совместном времяпрепровождении. Кроме того, СБ – этикетный речевой жанр, который учитывает социально регламентированные предписания по отношению к репертуару тем, «табу-тем» и «табу-действий», демонстрирует отношение к собеседнику как к носителю высокого социального статуса. Характерологическими параметрами СБ выступают содержательная и / или формально-содержательная изощренность, поощрение словотворчества и языковой игры, эстетизация качеств речи, использование в качестве композиционных блоков воспроизводимых, осознанно выбираемых, эстетически оформленных жанров [4, с. 104].
По В. В. Дементьеву, коммуникативную цель СБ можно определить, как желание развлечь собеседника, при этом коммуникативный идеал СБ – уважение к собеседнику и самоуважение. Сюда относятся социально регламентированные предписания по отношению к репертуару жанров светской беседы, тем, «табу-тем» и «табу-действий», достаточного багажа представлений о целостном высказывании, способах вовремя вступить в разговор, правильно начать и правильно кончить [5].
Стоит сказать, что по критерию коммуникативной цели противопоставленные РЖ никак нельзя рассматривать раздельно: так, в некоторых случаях императивный, этикетный и информативный типы могут оказывать влияние на оценочный (взаимодействие, выполнение/не выполнение норм поведения, а также полученные сведения, естественно, имеют способность менять состояния участников в ходе СБ). Также возможно вычленение нескольких коммуникативных целей, основную и скрытую, второстепенную. Не отрицаем и наличие смешения разных видов коммуникативных целей.
Наглядным примером такого взаимовлияния выступает беседа, состоявшаяся непосредственно после знакомства Евдоксии Кукшиной и Евгения Базарова в произведении И. С. Тургенева «Отцы и дети»:
Молодые люди вошли. <…> Она встала с дивана и, небрежно натягивая себе на плечи бархатную шубку на пожелтелом горностаевом меху, лениво промолвила: «Здравствуйте, Victor», – и пожала Ситникову руку.
– Базаров, Кирсанов, – проговорил он отрывисто, в подражание Базарову.
– Милости просим, – отвечала Кукшина и, уставив на Базарова свои круглые глаза, между которыми сиротливо краснел крошечный вздернутый носик, прибавила: – Я вас знаю, – и пожала ему руку тоже. <…>
– Да, да, я знаю вас, Базаров, – повторила она. (За ней водилась привычка, свойственная многим провинциальным и московским дамам, – с первого дня знакомства звать мужчин по фамилии.) – Хотите сигару? <…>
– Вот это мило! Что, вы не курите? Виктор, вы знаете, я на вас сердита.
– За что?
– Вы, говорят, опять стали хвалить Жорж Санда. Отсталая женщина и больше ничего! [11, c. 36–37].
Большое количество получаемой информации (имена, увлечения, мнения) по сути, является бессодержательной частью ритуала, поэтому коммуникативная цель «информативная» по Т. В. Шмелёвой в данном случае не реализуется в полной мере. Участники разговора не получают должного удовольствия от общества друг друга, но обсуждение не становится от этого менее оживленным. В разговоре присутствуют аспекты оценочности, но нельзя строго свести коммуникативную цель лишь к оценочности, так как, как правило, это является выражением не собственного мнения, а всеобщего, что вписывается в шаблонные рамки ведения СБ.
Таким образом, в данном фрагменте мы можем выявить смешение коммуникативной цели оценочной и информативной, которые в свою очередь скрывают под собой цель СБ как приятное времяпрепровождение, лишенное каких-либо конфликтных ситуаций.
В следующем фрагменте текста М.Ю. Лермонтова «Княжна Лиговская» мы отметили наличие оценочной цели. Печорин вполне успешно «держит лицо» во время встречи с Лизаветой Негуровой и создает особый образ личности «выше, и сдержаннее, чем другие»:
Печорин, закутанный в шинель и надвинув на глаза шляпу, старался продраться к дверям, он поравнялся с Лизаветою Николаевной Негуровой; на выразительную улыбку отвечал сухим поклоном, и хотел продолжать свой пут, но был задержан следующим вопросом: "Отчего вы так серьезны, Msr. George? - вы недовольны спектаклем?"
– Напротив, я во всё горло вызывал Голланда!..
– Не правда ли, что Новицкая очень мила!..
– Ваша правда.
– Вы от нее в восторге.
– Я очень редко бываю в восторге.
– Вы этим никого не ободряете! - сказала она с досадою и стараясь иронически улыбнуться..
– Я не знаю никого, кто бы нуждался в моем ободрении. – отвечал Печорин небрежно... – притом восторг есть что-то такое детское...
– Ваши мысли и слова удивительно подвержены перемене... давно ли...
– Право... [9, с. 27].
Причем созданию данного образа помогают реплики Печорина, несущие в себе оценочный характер и противоречащие светскому этикету. Так как в ходе СБ допустимы вопросы, которые предполагают оценку чего-либо, кого-либо, но лишь в рамках общепринятого мнения, исключая выражения субъективной оценки. Таким образом Печорин нарушает ход СБ, искажая её основную цель и внедряя не ложную оценочную цель, скрывающую под собой лишь «стремление развлечь собеседника и поддержать разговор на уровне», а настоящую.
Более четко проследить наличие основной цели СБ можно найти во фрагменте беседы, описанной Ф. М. Достоевским в романе «Идиот»:
– Припадки? - удивился немного князь, - припадки теперь у меня довольно редко бывают. Впрочем, не знаю; говорят, здешний климат мне будет вреден.
– Он хорошо говорит, - заметила генеральша, обращаясь к дочерям и продолжая кивать головой вслед за каждым словом князя, - я даже не ожидала. Стало быть, всё пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте, князь, и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я хочу всё знать; вы чрезвычайно меня интересуете.
Князь поблагодарил и, кушая с большим аппетитом, стал снова передавать всё то, о чем ему уже неоднократно приходилось говорить в это утро. Генеральша становилась всё довольнее и довольнее» [6, c. 57].
В результате обмена информацией генеральша становится раскованнее, заинтересованнее в собеседнике, ход разговора начинает доставлять ей удовольствие. Особо здесь стоит выделить упоминания о родословной:
Сочлись родней; оказалось, что князь знал свою родословную довольно хорошо; но как ни подводили, а между ним и генеральшей не оказалось почти никакого родства [6, c. 57].
Причем со стороны князя – это исключительно «этикетная» часть разговора, «к слову и ни о чем», направленная на удовлетворение интереса своей собеседницы, тогда как «эта сухая материя особенно понравилась генеральше, которой почти никогда не удавалось говорить о своей родословной, при всем желании, так что она встала из-за стола в возбужденном состоянии» – т.е., несомненно, выполняется параметр «желание развлечь собеседника». Не стоит забывать, что, по правилам СБ, излишняя оживленность, увлеченность темой разговора – во вред самому процессу «изящной беседы» – недопустимы. Например, именно по причине подобной «горячности» нарушителем норм становится посетитель имеющего немалую известность в литературе салона Анны Павловны Шерер Пьер Безухов:
Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии и аббат, видимо, заинтересованный простодушной горячностью молодою человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это-то не понравилось Анне Павловне. <…>
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат [10, c. 20–21].
Несмотря на общепринятый хороший тон, некая эмоциональность допускается в СБ (когда очевидным, главным элементом временного полилога одного из участников становится его мастерство, как оратора – насыщенное воплощение информативной составляющей требует добавления наносных оттенков в настроение речи, направленной на завоевания интереса собеседников):
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. <…> Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!.. – Она вдруг остановилась с улыбкой насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, - сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю? [10, c. 9–10].
Хотя, конечно же, по завершении своей речи, Анна Павловна немедленно демонстрирует «сигнальную эмоцию» – улыбка, самоирония, сглаживающая и обесцвечивающая излишнюю для атмосферы салона выразительность. В этом фрагменте стирается граница между искренними чувствами и умелой игрой, «флиртом» с собеседниками. Этот ход, весьма рискованный и нестандартный, немедленно вызывает соответствующую реакцию у окружающих. Эту реакцию можно назвать своеобразным конфликтом императивного и оценочного жанров. Князь также позволяет себе проявить личностное отношение: с одной стороны, можно учесть его комплимент по поводу красноречия хозяйки салона (классическое воплощение этикетного типа), с другой стороны, нельзя проигнорировать двоякость такой похвалы, заканчивающейся просьбой угостить его чаем (можно сказать, неким приказом). Находясь на несколько более высокой ступени общества, князь позволяет себе мягкую насмешку.
Совмещение императивной и этикетной целеустановки может происходить и вполне гармонично:
– И то, – решила генеральша. – Пойдемте, князь; вы очень хотите кушать?
– Да, теперь захотел очень и очень вам благодарен.
– Это очень хорошо, что вы вежливы, и я замечаю, что вы вовсе не такой... чудак, каким вас изволили отрекомендовать. Пойдемте. Садитесь вот здесь, напротив меня, - хлопотала она, усаживая князя, когда пришли в столовую, - я хочу на вас смотреть [6, c. 56].
Хозяйка заботится об удобстве посетителя, несмотря на то, что приглашение является указанием, побуждением к немедленному выполнению конкретного действия: «садитесь вот здесь».
Следующие далее события, в свою очередь, можно отнести к «полному воплощению» коммуникативной цели.
– Пойдемте все в нашу сборную, - сказала она, - и кофе туда принесут. У нас такая общая комната есть, - обратилась она к князю, уводя его. <…>
– Ну вот и пришли; садитесь, князь, сюда, к камину, и рассказывайте. <…> Расскажите, как вам понравилась Швейцария, первое впечатление. Вот вы увидите, вот он сейчас начнет, и прекрасно начнет [6, c. 57–58].
В данном фрагменте мы видим проявление ритуализации СБ, которое воплощается в следующем: ожидаемое приглашение в «сборную», наличие завуалированного комплимента «вот увидите, он сейчас начнет, и прекрасно начнет» – генеральша показывает, что не сомневается в «таланте» гостя, как рассказчика. Призыв, можно сказать, даже принуждение говорить, проявляется как воплощение императивного жанра. Последующее в ответ смущение князя являет собой естественную реакцию на просьбу, облаченную изначально не в классические рамки – абстрактное требование рассказывать (Что именно? О чем, ком?), правда, позднее все-таки конкретизированное до вопроса о Швейцарии. Энтузиазм генеральши, которая «нетерпеливо подхватывает» его слова имеет отношение к оценочному жанру.
Таким образом, основываясь на проанализированных фрагментах, мы можем сделать вывод о том, что в жанре СБ возможно существование комплексной коммуникативной цели. В жанре СБ также могут встречаться оценочный и информативный аспект, реже императивный (так как для светской беседы характерна ненавязчивая тональность беседы и отсутствие открытых проявлений агрессии, приказов). Но так или иначе все они подчиняются цели развлечь собеседника, провести время непринужденно, без конфликтов, оставаясь в вербальном контакте.
References
1. Bakhtin, M. M. Problema rechevykh zhanrov / M.M. Bakhtin. – Sobr. soch. v semi tomakh. T. 5. – M., 1996.
2. Vezhbitska, A. Rechevye zhanry / A. Vezhbitskaya // Zhanry rechi: sb. statei. – Saratov, 1997. – Vyp. 1. – S. 99 –111.
3. Vinokur, T. G. Informativnaya i faticheskaya rech' kak obnaruzhenie raznykh kommunikativnykh namerenii govoryashchego i slushayushchego / T.G. Vinokur // Russkii yazyk v ego funktsionirovanii. Kommunikativno-pragmaticheskii aspekt. – M., 1993. – S.5–28.
4. Gorlova, G. N. Svetskaya beseda kak rechevoi zhanr russkoi kul'tury pervoi poloviny XIX veka: avtoref. dis. … kand. filologicheskikh nauk: spets. 10.02.01: zashchishchena 21.05.11: utv. 12.05.11. – Astrakhan', 2011. – 24 s.
5. Dement'ev, V. V. Svetskaya beseda: zhanrovye dominanty i sovremennost' / V.V. Dement'ev // Zhanry rechi: sb. statei. – Saratov, 1999. – S. 157–178.
6. Dostoevskii, F. M. Sobranie sochinenii v 15 tomakh. Tom 6. Idiot / F.M. Dostoevskii. – L.: Nauka. Leningradskoe otdelenie, 1989.
7. Klark, G. G., Karlson, T.B. Slushayushchie i rechevoi akt / G.G. Klark, T.B. Karlson // per. s angl., v kn.: «Novoe v zarubezhnoi lingvistike», v. 17, M., 1986.
8. Leini, M. Logika svetskoi besedy [Elektronnyi resurs]. – Rezhim dostupa: http://vkokorin.jimdo.com/2012/11/23/svetskaya-beseda/ (data obrashcheniya: 23.12.2014).
9. Lermontov M.Yu. Knyaginya Ligovskaya. Geroi nashego vremeni / M.Yu. Lermontov. – SPb.: Vita-Nova, 2014.
10. Tolstoi, L. N. Sobranie sochinenii v 22 tomakh. Tom 4-7. Voina i mir / L. N. Tolstoi. – M.: Khudozhestvennaya literatura, 1978—1985.
11. Turgenev, I. S. Ottsy i deti. Povesti i rasskazy. Tom sed'moi / I. S. Turgenev // Polnoe sobranie sochinenii i pisem v tridtsati tomakh Nauka. – M., 1981. –559 s.
12. Shmeleva, T. V. Rechevoi zhanr: opyt obshchefilologicheskogo osmysleniya / T. V. Shmeleva. – Kollegium, 1995. – № 1–2. – S.57–65.
|