Image of the Other in the realm of gender mentality

Churkina Nataliya Anatol'evna PhD in Philosophy Docent, the department of Sociology, Political Science and Psychology, Siberian State University of Telecommunications and Informatics 630102, Russia, Novosibirskaya oblast', g. Novosibirsk, ul. B.bogatkova, 51, of. 462 nb1468@ngs.ru Other publications by this author

Необходимость изучения глубинных оснований человеческой духовности и мышления – ментальности – была постулирована целым рядом западных и отечественных исследователей.

С точки зрения социокультурного знания ментальность исследовали Э. Дюркгейм, М. Хайдеггер, К. Г. Юнг, Э. Фромм, М. Фуко, А. Я. Гуревич и др. В работах данных авторов акцент делается на анализ априорных оснований человеческого сознания, архетипических образов, детерминирующих поведение человека.

При этом исследователи, актуализирующие понятие ментальности, отмечают, что оно «является одним из самых сложных в современных гуманитарных науках» ^{[17, с. 12]}.

Сложность в определении данного феномена связана с тем, что «ментальность представляет собой промежуточное образование между коллективным сознанием и коллективным бессознательным, на границах сливаясь с ними» ^{[13, с. 41, 42]}. Это означает, что в структуру ментальности включены как осознаваемые человеком элементы – ценности, так и воплощенные в символической форме архетипы коллективного бессознательного и стереотипы человеческого мышления.

Одной из наиболее распространенных характеристик ментальности выступает понимание этого феномена как формы практически-духовного освоения мира, в основе которой лежит целостность представлений об окружающей действительности и человеке. Ментальность выступает основанием идентичности человека, определяет его миропонимание, а значит выступает в виде некой «матрицы», некого «умственного инструментария» (А. Я. Гуревич), формирующего определенный образ мышления, обусловленный той или иной культурой.

Такое понимание ментальности можно обнаружить уже на самых ранних этапах исследования этого феномена, в трудах представителей Школы Анналов (М. Блока, Л. Февра и др.). Эти исследователи отмечали поведенческое и мыслительное единство «у Цезаря и последнего солдата в его легионах, у святого Людовика и крестьянина, трудившегося в его владениях, у Колумба и матроса на его каравеллах» ^{[5, с. 194]}.

Не оспаривая единообразие процесса человеческого мышления, который связан с единством характеристик человеческой психики, следует отметить существование разнообразных стилей мыслительной деятельности человека.

Такие стилевые особенности проявляются в разных способах понимания, а так как понимание «происходит лишь при условии причастности, “включённости ” субъекта в смыслы» ^{[8, с. 91]}, то окружающий мир не может быть понят человеком непосредственно, а понимается лишь совместно с другими людьми. Такой подход означает признание существования неких общезначимых ментальных смыслов, которые выступают основой для социокультурного взаимодействия всех субъектов, соответствующих определенным критериям и обозначающих себя как «мы».

Таким образом, каждый человек с рождения обретает не только физический, но и социокультурный мир, который существовал еще до него, который «предконституирован и предорганизован, его особая структура – результат исторического процесса, она специфична для каждой культуры и общества» ^[16]. Человек воспринимает этот мир как нормальный, правильный, не требующий каких-то дополнительных объяснений, и разделяет его с людьми, которые видят мир так же, как он.

В результате формируются конгениальные (от лат. con – вместе, genius – дух, близкий по духу) общности людей, то есть такие, где существует определенное сходство по духу, образу мыслей, пониманию, в которых устанавливается особый тип отношений. В конгениальных группах формируется чувство общности, понимание общих интересов, гомогенная самотипизация, то есть единая ментальность. Человек никогда не воспринимает окружающий мир абсолютно индифферентно, так как ментальность выступает в качестве некой призмы, преломляющей получаемую человеком информацию «под особым углом».

Таким образом, ментальность определяет особый способ мышления, понимания и чувствования человека, формирует его самобытную идентичность как представителя определенной общности.

Одним из важнейших идентификационных оснований человека выступает его пол.

Пол является одним из главных способов субъективации личности.

В современной науке утвердилась точка зрения, что маскулинные и феминные структуры формируются в рамках культуры и определяют особенности мужского и женского видения и понимания мира, а также гендерные стратегии поведения в обществе.

В то же время исследователи признают, что гендер – «не только творение социокультурной среды, он укоренен и в самом человеке тоже» ^[14]. Следовательно, биологические факторы также воздействуют на мышление человека, детерминируют его половые характеристики, а не поглощаются целиком социальной и культурной составляющей. По словам В. В. Макарова и И. В. Василенко, «благодаря полу человек приходит к осознанию целостности своего тела и более того – своего существа, к конституированию собственной ментальности» ^{[11, с. 11]}.

Гендерная ментальность может быть представлена в виде интегрального духовного пространства, в рамках которого происходит смысловая преемственность и формируется социокультурное единство субъектов ментальности. Такая ценностно-смысловая целостность определяет интенцию мировосприятия человека как представителя определенной гендерной общности. В гендерном ментальном пространстве формируется единство представлений о маскулинном и феминном, циркулирующих в определенной культуре.

С древности большое значение для человеческого мышления имел принцип дуальности: человек представлял окружающую действительность с точки зрения бинарных оппозиций.

Универсализм бинарных оппозиций в мышлении человека отмечался многими исследователями (К. Лоренц, Ю. М. Лотман, К. Леви-Строс и др.). По утверждению К. Лоренца, «деление мира явлений на пары противоположностей – это врождённый принцип упорядочения, априорный принудительный шаблон мышления, присущий человеку с древнейших времен» ^[10].

Подобные воззрения исходили из всеобщего принципа симметрии, на котором строится окружающий мир (парные органы человеческого тела, чередование времени суток, различие сторон, существование двух полов и пр.). На основе принципа бинаризма выстраивалась структура гендерной ментальности (маскулинное, феминное). Основа такого видения мира была заложена уже в древности и стала общезначимой в рамках патриархальной культуры.

В основе патриархальных отношений лежат представления о кардинальных различиях гендерных ролей и иерархичности маскулинности и феминности. При этом происходит не просто разделение, но поляризация элементов социальной системы, то есть противопоставление маскулинного и феминного друг другу.

Бинарное структурирование гендерной ментальности обусловило оценку маскулинного и феминного как оппозиций, в первую очередь связанных с реализацией властных функций.

Подобная логика поляризирует маскулинное и феминное, определяя кратические и рационально-логические характеристики маскулинности, что позволяет представителям мужского пола осознавать себя в качестве нормы и субъекта власти, а женское начало обозначает в качестве Другого.

Отношения с Другим могут выстраиваться по-разному: во многом эти отношения зависят от оценки Другого.

Другого могут рассматривать как «чужого», ценности и смыслы которого ни при каких обстоятельствах не могут быть приняты сообществом, взаимодействие с которым затруднено вследствие непонимания и неприятия. В случае подобной оценки Другого отношения между «своим» и «чужим» выстраиваются в виде конфронтации.

В патриархальном сознании крайней степенью отрицания женского, которая ведет к демаркации полов, выступает мизогиния – сумма идей и практический действий, в основе которых лежит отказ от понимания женщины как рационального существа, сомнение в возможности функционирования женщин вне приватной сферы, а также средство оправдания дискриминационных практик по отношению к женщинам.

Даже самые выдающиеся мыслители человечества оказались не в состоянии преодолеть предубеждение против женского пола (Платон, Аристотель, А. Шопенгауэр, З. Фрейд, О. Вейнингер и др.). Так, Платон отрицал ценность женщины и утверждал, что души трусливых и бесчестных мужчин после их смерти переходят в женщин ^{[12, с. 185]}. Позднее О. Вейнингер утверждал, что женщина лжива, аморальна, следовательно, не может считаться личностью в полном смысле слова ^[3].

Мизогиния во многом основывается на страхе перед женщинами. Так, можно вспомнить обвинения, выдвинутые против ведьм, которые якобы с помощью колдовства могли причинить вред половым функциям мужчины, представленные в известном средневековом труде Я. Шпренгера и Г. Инститориса «Молот ведьм» ^[15].

Еще одним эмоциональным проявлением мизогинии выступает отвращение – чувство отвержения и отрицания чего-то неприемлемого. Во многих культурах женщина определялась как источник нечистого. В традиционном обществе «во время беременности женщина должна быть изолирована или как существо нечистое и опасное, или же потому, что она временно оказывается в противоестественном состоянии (и социально, и физиологически). Само собой разумеется, что к женщине в этот период относятся как к больному, чужаку и т.п.» ^[4].

Ю. Кристева связывает отвращение к женщине с конкурентной борьбой полов, когда «попытке установить мужскую фаллическую власть сильно угрожает не менее решительная власть другого, угнетенного... пола. Этот другой пол, женский, становится синонимом радикального зла» ^[9].

Такое отношение позволяет мужчинам сформировать идеологию своего доминирования и институциализировать насильственные практики в отношении женщин.

Конфронтационную установку по отношению к женскому полу определяют следующие особенности патриархальной демаркации полов:

1) ориентация на бинарность, которая проявляется в демаркации индивидов («мы» и «они») и ценностная маркированность этих оппозиций;

2) непроницаемость границ между полами, которая определяет то обстоятельство, что мужчины и женщины живут по различным жизненным сценариям и занимают различные социальные ниши;

3) преимущественно позитивное отношение к «мы» и негативное и предубежденное отношение к представителям другого пола;

4) существование двойных моральных стандартов (например, внебрачные сексуальные отношения женщин находятся под абсолютным запретом, в то время как для мужчин такая практика определенным образом допустима и даже одобряется);

5) агрессия по отношению к женщине с целью навязать свою позицию;

6) нерефлексируемый страх перед женской сущностью.

На основе такого отношения выстраиваются иерархия и ценностная маркировка полов. При этом «мужское» определяется как эталон и задает основания для социальной иерархии, в рамках которой мужчина занимает верхний стратификационный уровень, а женщина маргинализируется. Ориентированность на доминирование маскулинного начала формирует асимметричную оценку маскулинных и феминных качеств человека. Такая иерархичность получает свое подкрепление в морали, религии, мифологии и других сферах духовной жизни человека.

В современном обществе ситуация начинает меняться: в рамках постмодернизма важнейшим принципом становится принцип децентрации (Ж. Деррида), который предполагает отказ от доминирования единоначалия и подрывает основы господствующего в общественном сознании антропоцентризма. Подобная тенденция порождает возможность формирования множества равнозначных центров в обществе и создает понимание необходимости их диалогического ментального взаимодействия. В свете таких социокультурных трансформаций гендерная ментальность также постепенно изменяется: утрачивает свою бинарную структуру, становится полицентричной.

Полицентричность гендерной ментальности приводит к ослаблению прежних традиционных оснований гендерной идентичности, что порождает появление множества субкультурных гендерных картин мира. При этом бывшие ранее маргинальными способы гендерного мышления начинают продвигаться из периферии общественного сознания в его центр. Женщина в современном обществе также утрачивает свой вторичный статус, а в качестве нормы в отношениях с представителями мужского пола утверждаются принцип биархата.

В этих условиях носители маскулинной ментальности по-прежнему демаркируют себя от представительниц женского пола, но уже не определяют женщину как «чужого». Представители мужского пола осознают необходимость установления гендерного равенства и преодоления гендерной асимметрии, во многом еще существующей в условиях современности.

Принцип децентрации позволяет индивиду познавать себя не посредством демаркации с Другим и противопоставления себя Другому, а через интеграцию с Другим и нахождение неких единых оснований для взаимодействия.

Таким образом, в современном обществе принцип бинаризма, который ранее определял и структурировал мышление человека, сменяется принципом плюрализма, что усложняет выбор ценностных оснований идентичности человека, но в то же время способствует ослаблению действия гендерных стереотипов и утверждению разнообразия гендерных стратегий.

При этом формируется новый взгляд на содержание маскулинности и феминности и отношения полов, в рамках которого происходит отказ от жестких стереотипных женских и мужских характеристик. В соответствии с такой оценкой гендерных отношений прежняя патриархальная иерархичность общества постепенно сменяется эгалитарными отношениями полов, что требует выработки новых ценностных оснований, на которых будут разворачиваться взаимодействия представителей мужского и женского пола.

В процессе существование индивида в современном обществе, где противопоставление «свой-чужой» в гендерном плане уже не столь значимо, вырабатываются более гибкие стандарты поведения, в которых осуществляется синтез инструментальных и экспрессивных функций человека. В таких условиях все более значимым становится андрогинный тип, в котором наблюдается «баланс, гармоничное сочетание в личности и поведении маскулинных и фемининных черт» ^{[1, с. 337]}.

Андрогиния не имеет ничего общего с сексуальной ориентацией человека, так как представители полов уже на генетическом и гормональном уровне несут в себе элементы другого пола. Андрогинная личность более приспособлена к современным реалиям и способна более успешно реализовать себя, демонстрируя лучшие образцы как типично маскулинного, так и типично феминного поведения и мышления. Такая разносторонность делает носителя андрогинной ментальности способным реализовать лучшие стороны маскулинного и феминного начала человека.

В то же время, андрогиния может стать причиной нивелирования различий полов, что особенно ярко наблюдается в современных западных обществах. По мнению многих исследователей, это свидетельствует «о переходе западной культуры в новое, кризисное по существу цивилизационное состояние…Западный мир постепенно погружается в социокультурный, гендерный хаос, при котором стираются всяческие демаркации в поло-ролевых различиях, принимаются активно идущие процессы маскулинизации женского поведения и, соответственно, феминизации мужского, не отторгаются модели поведения, основанные на нетрадиционной сексуальности и т. д.» ^[2].

Тем не менее, образ женщины как Другого постепенно теряет свои негативные черты в условиях современности, а в отношениях полов начинают проявляться черты терпимости, диалогичности, что свидетельствует о становлении нового гендерного порядка. Постепенное ослабление влияния отживших гендерных стереотипов и сглаживание проявлений мизогинии внушают надежду на то, что гендерные отношения будут строиться на основе равенства, взаимного уважения и толерантности.