Trans-Dniester Conflict: Actual Status and Solutions

Ivanov Oleg Director, Center of Social Conflicts Regulation 129063, Russia, Moscow, Prospekt Mira 72, office #1207 sovetmomo@mail.ru Other publications by this author

Распад существовавшей не одно десятилетие Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений запустил процесс формирования на политической карте мира не только новых государств, но и появления на ней территорий, заявивших о своем стремлении самоопределиться и провозгласивших в связи с этим свои собственные суверенитет и государственность. В ряде республик бывшего СССР и, в частности, в Молдове, эти процессы были связаны с параллельной эскалацией этнонациональных конфликтов^[1]. Именно в результате такого конфликта на политической карте мира появилась непризнанная международным сообществом Приднестровская Молдавская Республика (ПМР).

Сам факт существования непризнанных государств как политического феномена – яркий пример низкой эффективности существующих международных и региональных институтов урегулирования конфликтами. В современном мире объективно соседствуют и сосуществуют, с одной стороны, тенденции к региональной и глобальной интеграции, а с другой, - тренды сепаратизма и ирредентизма ^[2].

Внешняя политика России в вопросе урегулирования приднестровского конфликта, а также в своем отношении к проблеме непризнанных государств в целом строилась исходя из принципов прагматизма и напрямую зависела от национальных геополитических интересов ^[10], причем этот тренд стал особенно заметным в течение последних полутора-двух десятков лет. Это обстоятельство является концептуально важным и его необходимо обязательно учитывать, анализируя современное состояние конфликта между непризнанной ПМР и Молдовой, а также возможные пути его разрешения.

ПМР последнюю четверть века является актором международных и межрегиональных процессов, при том что все это время существует в условиях неопределенного международного статуса. Факт отсутствия международного признания сам по себе оказывает ключевое влияние на специфику государственной стратегии, проводимой властями ПМР, и, следовательно, на развитие приднестровского конфликта ^[5]. Изучая текущее состояние дел в зоне приднестровского конфликта, необходимо также учитывать, что сам по себе этот конфликт изначально являлся типичным межнациональным конфликтом, в результате которого этническое меньшинство стремилось реализовать свое право на самоопределение в форме независимого государственного образования^[3].

Приднестровье, как и любое другое государство (в том числе – не имеющее международного признания) де-факто занимает свое место в глобальной системе политико-территориального сообщества, осуществляет политическое, социокультурное и экономическое взаимодействие как с соседними странами (в первую очередь, Молдовой и Украиной), так и с рядом других государств (Россия, Беларусь, Болгария, Румыния, Польша Турция, Словакия и т.д.). Иными словами, геополитическое положение непризнанной республики, потенциал ее активных действий в рамках конфликта с Молдовой, определяется как через характер отношений с региональными государственными акторами, так и через следующие факторы:

- политику стран – непосредственных соседей (Молдовы и Украины). Характерной чертой названных государств является их негативная позиция по отношению к государственности ПМР. В 2016 году, после прихода к власти в Молдове президента-социалиста Игоря Додона, аналитики осторожно прогнозировали положительные тенденции в развитии Приднестровского конфликта, однако полномочия президента Молдовы существенно ограничены, а в парламенте страны большинство принадлежит оппозиционным ему силам, поэтому сколько-нибудь существенных изменений даже в риторике официального Кишинёва не произошло: ПМР должна реинтегрироваться (возможно – с особым статусом) в Республику Молдова, на территории Молдовы не должно быть военнослужащих иностранных государств, Соглашение об ассоциации в ЕС денонсировано не будет. Позиция Украины, особенно после событий февраля 2014 года, также имеет явно выраженную антиприднестровскую направленность;

- регион, в котором расположена ПМР (он расположен на перекрестке геокультурных, цивилизационных и транспортных потоков с богатой военно-политической историей, имеет стратегические выходы к важным в геополитическом отношении Балканам и в зону южных морей – Черного, Мраморного и Средиземного);

- наличие важного естественного геополитического рубежа – реки Днестр;

- приоритетную ролью отношений с Российской Федерацией;

- дислокацию на территории ПМР вооруженных сил РФ, расположенных здесь в рамках миротворческой миссии, что для Российской Федерации является формой присутствия в регионе ^[5].

Говоря о самом конфликте, следует иметь ввиду, что его военная часть закончилась непосредственно после событий 1992 года. Собственно, само вооруженное противостояние было относительно кратким и не сопровождалось таким количество жертв, в том числе среди мирного населения, как это было в Таджикистане, Абхазии или Нагорном Карабахе. Примечательно, что с 1992 года на территории конфликта не было зафиксировано ни одного случая возобновления огня. Более того, еще в 1997 году между властями ПМР и Молдовы был подписан Меморандум об основах нормализации отношений^[4], в котором договаривающиеся стороны зафиксировали, в частности, свое намерение «строить отношения в рамках общего государства», предусматривалось право Приднестровья на участие в формировании внешней политики Молдовы (впрочем, этот документ до сегодняшнего дня остается до сих пор единственным, посвященным политическим аспектам урегулирования). Впрочем, до практической реализации документа дело так и не дошло, в первую очередь в связи с тем, что подписавшие его стороны диаметрально противоположно трактовали его ключевые положения.

В регион не поставляется в существенных объемах вооружение, а Молдова продолжает сохранять относительный военно-политический нейтралитет, хоть и участвует в отдельных программах НАТО ^[7]. Строго говоря, актуальный военный потенциал армий ПМР и Молдовы таков, что они не способны к масштабным и эффективным наступательным вооружениям и, следовательно, не рассматривают вариант возвращения к военному сценарию разрешения конфликта. Эпизодически, впрочем, военные столкновения имеют место (как, например, столкновения таможенников и полицейских в зоне безопасности в середине 2013 года), однако масштаб и периодичность подобных инцидентов позволяет утверждать, что они не только не носят системного характера (хоть и происходят относительно регулярно), но и не являются, по сути, продуктом непосредственно приднестровского конфликта.

Все перечисленные обстоятельства определяют сущностные стороны актуального состояния приднестровского конфликта, а именно следующие: конфликт не разрастается, на сегодняшний день относится к числу «замороженных», характеризуется фактической независимостью Приднестровья от Молдовы, подпитываемой финансовой и экономической поддержкой со стороны России.

Какие-то иллюзии о возможности использования российской военной операции в целях признания (хотя бы и частичного) ПМР, вероятно, возникали у наиболее радикальных представителей «приднестровской идеи» на фоне русско-грузинского конфликта 2008 года (по сценарию Южной Осетии), однако не было зафиксировано никаких попыток реализовать эти иллюзии на практике. Как представляется, сценарий вооруженного противостояния не поддерживается в первую очередь населением – причем примерно в равной степени по обеим сторонам Днестра. Сейчас населением может относительно свободно перемещаться из Молдовы в ПМР и обратно, выбирать себе место жительства и в любой момент менять его в соответствии с личными предпочтениями и социально-экономическим положением определенной территории. Очевидно, что на этом фоне обострение конфликта и перевод его в вооруженную стадию будет крайне негативно воспринят простыми людьми и, таким образом, может привести к серьезным внутриполитическим последствиям, к которым, по сути, не готовы и вряд ли будут готовы в обозримом будущем местные элиты. Причем сколько-нибудь серьезные реваншистские настроения не наблюдаются даже в Кишиневе, несмотря на объективное наличие после 1992 года определенной травмы в национальном общественно-политическом сознании ^[7].

Тот факт, что Россия со своей стороны не воспользовалась «абхазо-юго-осетинским прецедентом» и не признала в 2008-2009 годах независимость Приднестровья, связан с целым рядом геополитических и, не в последнюю очередь, экономических факторов. Против признания сыграло, например, отсутствие физической угрозы для жизни граждан РФ, проживающих в ПМР (а их там примерно 1/3 от 500 тысяч человек, составляющих население непризнанной республики), а также наличие серьезного российского миротворческого контингента, которое сводило эту угрозу даже в потенциале к практическому нулю. При этом факт нахождения российских миротворцев (оперативная группа российских войск численностью, по разным оценкам, от 1000 до 1500 человек) не только оказывает благотворное влияние на поддержание мира и стабильности в регионе ^[26], но и способствует сдерживанию расширения блока НАТО в восточном направлении. Признание же ПМР в качестве суверенного государства еще более ухудшило бы отношения с Западом. В ситуации, когда ПМР не имеет с Россией общей сухопутной границы, такое признание вполне вероятно привело бы к тому, что ввод войск для поддержания безопасности, и даже просто снабжение региона всем необходимым неминуемо были бы осложнены даже с чисто организационной точки зрения, не говоря о внешнеполитических сложностях и, таким образом, вполне могли бы послужить катализатором крупного регионального конфликта. К такому конфликту глобальные акторы (включая Россию) не были готовы в тот момент, не готовы они к нему и сейчас ^[10].

Отметим, что существование Приднестровья значительно менее заметно для глобальных акторов, нежели иные локальные конфликты на территории бывшего СССР. Объясняется это обстоятельство двумя факторами: во-первых, Молдова сама по себе в глобальной политике имеет меньшую ценность нежели, например, кавказский регион, и, во-вторых, в этом геополитическом регионе вызовы глобальной безопасности в понимании крупных международных акторов носят не столько серьезный и структурный характер ^[7].

Кроме того, после начала работы официальной миссии ЕС на украино-молдавской границе, стало понятно, что и периодически звучавшие ранее опасения в плане «мягкой безопасности», также беспочвенны. Миссия была наделена правом посещать любой пункт на молдавско-украинской границе, изучать таможенные документы и требовать, при необходимости, их уточнения. По итогам ее работы было установлено, что в регионе действительно осуществляются реэкспортные операции такими товарами, как продукты питания, сигареты, автомобильное топливо и т.п. В то же время сколько-нибудь значительных фактов контрабанды оружия, масштабной нелегальной трудовой миграции, торговли людьми, наркоторговли и т.п. в ПМР выявлено не было. Точно также не нашли своего объективного подтверждения мифы о якобы производимом на приднестровских заводах тяжелом вооружении. Между тем контрабанда – общая проблем стран бывшего социалистического лагеря, особенно остро стоящая для многих бывших республик СССР, и не является исключительно приднестровским феноменом. А что касается трудовой миграции, то население ПМР уже давно в большинстве своем получило паспорта Российской Федерации, Молдовы, Украины и Румынии, и, следовательно, имеют все необходимые правовые возможности для решения вопроса со своим трудовым статусом на легальных основаниях.

Приоритетные цели, задачи и формы реализации актуальной внешнеполитической линии Приднестровья зафиксированы в Концепции внешней политики ПМР, принятой 20.11.2012 года. В ней в качестве приоритетов указаны евразийская интеграция, органичное воплощение в жизнь итогов референдума 2006 года о поддержке курса на независимость ПМР и последующее ее присоединение к РФ, а также переговорный процесс с Молдовой^[6]. При этом на текущем этапе переговорного процесса ПМР считает принципиально недопустимым обсуждение каких бы то ни было политических вопросов, предлагая в повестку дня вопросы социальной, гуманитарной и экономической направленности, решение которых должно послужить росту уровня жизни населения обеих стран и способствовать восстановлению атмосферы доверия ^{[5, 22, 23]}. Именно доверие (или недоверие), служит одним из ключевых факторов в определении динамики и направления развития взаимоотношений людей и властных институтов, особенно если формирование такого взаимоотношение происходит на фоне нерешенных конфликтов. Акторы, действуя на основе собственных, но объективно ограниченных знаний о необычайно разнообразной и постоянно усложняющейся социальной реальности, вынуждены определять свои возможности для удовлетворения потребностей в том числе через выработку положительной или отрицательной установки на доверие или недоверие к другим акторам.

Интересно, что, как показывают результаты социологических опросов, усилия органов публичной власти по формированию обстановки доверия ощущают на себе более половины приднестровцев (51,1%), а согласных с ними жителей Молдовы практически в два раза меньше (26,5%). Кроме того, среди населения Молдовы преобладает точка зрения, что сам по себе процесс урегулирования пущен на «самотек» (45,6%).При этом уровень доверия национальным органам власти вообще на левом и правом берегу Днестра также существенно отличается. 41,3% опрошенных жителей ПМР ответили, что доверяют своему правительству, в то время как среди принявших участие в опросе жителей Молдовы этот процент составляет всего 16,5%. У столь значительно разброса мнений есть, безусловно, несколько объективных объяснений, однако он весьма иллюстративен и сам по себе ^[8].

Не менее интересным представляется взаимосвязь межличностного и институционального доверия. В частности, опросы, которые провели специалисты НЦАИ «Новый век» в 2009 году в рамках проекта «Импакт», показали четкую тенденцию снижения уровня доверия граждан одного берега к политическим лидерам берегам противоположного. Так, рассчитанный индекс недоверия у жителей ПМР к руководству Молдовы составил 1,04, в то время как аналогичный показатель населения республики Молдова составил 0,59. То есть на момент проведения опроса жители ПМР относились к политическому руководству Молдовы значительно более скептически, чем жители Молдовы к политическому руководству ПМР ^[9].

Внешнеполитическая ориентация государственного аппарата и основных элит на известный культурный и цивилизационный контекст является существенной составляющей стабильности политической системы. И здесь, применительно к рассматриваемому конфликту, следует констатировать очевидную разнонаправленность этой ориентации у конфликтующих сторон. После распада СССР население территории по правому берегу Днестра оказалось, в известном смысле, в ореоле влияния европейской цивилизации, в то время как жители левого берега предпочли в культурном и ценностно-смысловом поле Россию и даже, в некотором отношении, Советский Союз. Идентификационные процессы и ценностные ориентации населения Молдовы изначально формировались под влиянием Румынии – самого близкого в геополитическом плане союзника Молдовы. «Румынский фактор», имевший свои позитивные моменты, к настоящему времени, однако, все чаще упоминается в связи со своей дестабилизирующей ролью в зоне конфликта. В то же время нельзя не отметить и достаточно устойчивую ориентацию населения Молдовы на русскую культуру, на политическое и, особенно, экономическое сотрудничество. Так, в частности, республика занимает третье место по объемам перечисления гастарбайтеров в ВВП страны (уступая только Филиппинам и Таджикистану). Доля таких перечислений составляет до 70%, при этом пятая часть их совершается в российских рублях. Кроме того, по официальным данным, в первом полугодии 2016 года объем молдавского экспорта в ЕС сократился на 2,0%, тогда как в Российскую Федерацию – увеличился на 20,0% ^{[8, 20]}.

Важным фактором, влияющим на развитие приднестровского кризиса, является роль политического лидера в жизни ПМР. В Приднестровье 11.12.2016 года состоялись выборы президента. По официальным данным, явка на них составила 60,1%, при этом 62,3% голосов были отданы за победившего В.Н. Красносельского. Указанные цифры позволяют говорить о наличии такого лидера и о том, что он пользуется существенной электоральной поддержкой. Статус президента ПМР и его авторитет, таким образом, позволяют решить обострившуюся проблему внутриполитических разногласий и консолидировать общество ^[5].

Отметим, что созданные и функционирующие в ПМР правовые механизмы в целом обеспечивают защиту и обеспечение государственных интересов непризнанного государства и, через это, оказывают свое влияние на ход и динамику приднестровского конфликта.

Основные последствия самого конфликта и существования ПМР носят, разумеется, геополитический характер. Россия с самого начала рассматривала Приднестровье как инструмент восстановления своего влияния в Молдове в целом. Вариант реинтеграции Молдовы на принципах федерации или конфедерации позволил бы Москве, с одной стороны, существенно повысить, как эффективному переговорщику и миротворцу, свой международный авторитет, и, с другой стороны, через Приднестровье и Гагаузию добиться существенно большего влияния на внутреннюю и внешнюю политику реинтегрированной Молдовы ^[31]. При этом в официальной риторике России курс на реинтеграцию Молдовы периодически сменяется на стратегию «суверенизации» ПМР, хотя первое направления все-таки является официально приоритетным, что подтверждается, в частности, и тем обстоятельством, что даже при существенном ухудшении региональной обстановки РФ не стремится брать на себя финансовые и политические издержки, связанные с признанием официальным независимости ПМР, в том числе в такие моменты, когда такое признание хотя бы отчасти соотносилось с проводимой внешней политикой РФ (ситуация с Южной Осетией и Абхазией, присоединение Крыма и т.д.) ^[7].

Неразрешенность приднестровского кризиса самым непосредственным образом влияет на российско-молдавские, российско-румынские и, частично, российско-украинские отношения. Очевидно, что вплоть до полного разрешения этого кризиса невозможно будет говорить о нормализации этих отношений: для Молдовы и Румынии сам факт наличия вооруженных сил России (пусть даже в ранге миротворческого контингента) в непосредственной близости своих границ является показателем неоимперского подхода современной российской власти и, в связи с этим, однозначно неприемлем. Кроме того, участие России в приднестровском кризисе, ее роль в его урегулировании, является причиной ухудшения глобального политического климата, в первую очередь взаимоотношений Москвы, ЕС и США: два последних актора в своей официальной риторике неоднократно указывали, что, при наличии реальной заинтересованности и доброй воли Москвы, конфликт удалось бы полностью урегулировать в срок от полугода до года.

Между тем, в долгосрочной перспективе сохранение «де-факто» признанного Приднестровья может только усиливать негативные тенденции как для самой ПМР, так и для России – как государства-патрона. У Приднестровья были достаточно выгодные условия для интеграции в Молдову в 90-х годах прошлого века, а также в начале века нынешнего. Однако сейчас, с учетом роли Европейского союза и постепенного сближения Молдовы с ним, пространство для маневра у Тирасполя и России все более сужается. В том числе нерешенной остается проблема зависимости социально-экономического положения ПМР от рынков Молдовы и Украины, которые все больше встраиваются в единый европейский рынок ^[7].

Так, например, анализ макроэкономических показателей развития ПМР в последние годы свидетельствует о том, что существующая финансово-экономическая система Приднестровья не является устойчивой ^[32]. Для ее современного состояния характерны, в частности, следующие черты:

- отрицательное сальдо торгового баланса, достигшее размеров ВВП;

- темпы роста объемов импортных поступлений, вдвое превышающие темы роста экспорта, при том, что сам объем импорта уже более чем в три раз превышает объем экспорта;

- неуклонное сокращение численности населения (здесь большую роль играет уже упомянутая мультигражданственность основной части населения ПМР, его готовность к высокой эмиграционной стабильности; при этом решения правительств Молдовы и Украины относительно роста заработной платы, различных социальных преференций, а также возможности безвизового въезда в ЕС, весьма чувствительны для ПМР, поскольку стимулируют отток из нее наиболее квалифицированной части населения) ^[11].

К сегодняшнему дню Приднестровье с формально-экономических позиция может быть в любой момент объявлено банкротом. Так, совокупные доходы ПМР составляют порядка 4,8 млрд. руб., при этом совокупные расходы, которые требуются для обеспечения базовых потребностей функционирования государства – почти 20 млрд. руб. Иными словами, Приднестровье обеспечено собственными доходами меньше чем на четверть.От фактического банкротства ПМР спасает только существенная финансовая помощь России, основными статьями которой традиционно являются: поставки газа и обслуживание накопленного в связи с его поставками долга (порядка 5,5 млрд. долларов США), спонсирование социальных выплат (порядка 1 млрд. рублей в год), инвестиции в объекты социальной инфраструктуры через специально созданное для этого АНО «Евразийская интеграция» (порядка 3 млрд. рублей). Очевидно, что действующая в Приднестровье экономическая модель продемонстрировала свою неэффективность, что местной экономике необходима полноценная структурная перестройка, поиск новых механизмов функционирования в изменившихся внешних условиях ^{[19, 21, 24, 25]}.

Необходимо также учитывать, что риски эскалации приднестровского конфликта на сегодняшний день остаются и выглядят достаточно реальными. Этому способствует общее ухудшение социально-экономической ситуации как в ПМР, так и в Молдове, а также вызванная этим ухудшением внутриполитическая борьба, российско-украинский кризис и жесткая позиция Киева по отношению к Приднестровью ^[12]. В этих условиях России и ЕС, как основным глобальным акторам, участвующим в разрешении этого конфликта, необходимо предпринять срочные дополнительные меры по разрядке ситуации в зоне конфликта ^{[27, 28]}. В любом случае следует воздерживаться от политики фактической блокады ПМР со стороны Молдовы и Украины (не без поддержки западных стран), которая с разной степенью интенсивности проводится с 2006 года, и которая нацелена на полное и безоговорочное подчинение Тирасполя Кишиневу.

Более двух десятков лет политические силы Молдовы и ПМР, несмотря на активное участие международных посредников, не могут договориться о путях выхода из кризиса, статусе Приднестровья. И это при том, что за эти годы несколько раз складывалась ситуация, когда политическое решение проблемы представлялось не только возможным, но и относительно скоро достижимым ^[12]. Очевидно, что деятельность по урегулированию приднестровского конфликта должна быть поэтапной, должна учитывать устремления гражданского общества не только Молдовы, но и ПМР, в том числе те, которые выражены в результатах народного волеизъявления, обеспечивать национальную безопасность всех участвующих в разрешении конфликта сторон. Для урегулирования конфликта и его сторонам, и участвующим в переговорах международным посредникам придется применить весь комплекс не только правовых, но и социально-психологических мер.

В сложившейся ситуации повышается роль зарубежных партнеров в создании благоприятной атмосферы для такого рода встреч и переговоров. При этом реальные результаты, которые могут быть достигнуты в рамках такого переговорного процесса, напрямую зависят от гибкости сторон и от их реальной заинтересованности в поиске путей выхода из сложившейся ситуации ^{[15, 16, 17]}.

Говоря об активном привлечении к переговорному процессу международных и межгосударственных акторов, следует отметить, что соблюдение ими международного права – это основа полноценных межгосударственных отношений, поддерживающее всеобщие мир и безопасности, развивающее международное сотрудничество. Однако в отношении непризнанных государств (в том числе – ПМР) объективность и справедливость часто приносятся в жертву политической целесообразности и необходимости достижения международными акторами собственных национальных интересов. Как итог: существующие нормы международного права подменяются пристрастными оценками, применяется политика «двойных стандартов», что, в конечном счете, приводит к нарастанию деструктивных действий глобальных акторов по отношению к ПМР, выражающихся в разного рода блокадах ^[5], которые приводят к ухудшению общей социально-демографической ситуации в регионе, разрастанию и усугублению гуманитарного кризиса ^[30].

Проблема непризнанных государств вообще и проблема ПМР, в частности, является одной из ключевых геополитических проблем современной России, которая объективно нуждается в наращивании своего глобального влияния для реализации эффективной внешней политики. Задача России видится в необходимости убедить международное сообщество в том, что непризнанные государства на постсоветском пространстве имеют право на существование. А также продемонстрировать, что именно Россия является гарантом относительной стабильности в проблемных регионах и если ее вынудят уйти оттуда, это неминуемо приведет к резкому росту региональной напряженности и к почти неминуемому возвращению замороженных конфликтов к активной военной фазе. В настоящее время, впрочем, мировое сообщество очевидно не готово к позитивному восприятию такого рода аргументации: непризнанные государства постсоветского пространства сегодня воспринимаются ею как искусственный феномен, спровоцированной стремлением российских элит к неоимперскому возрождению.

При этом любой силовой вариант возвращения ПМР в состав Молдовы однозначно противоречит российским национальным интересам, поскольку спровоцирует новый виток вооруженного конфликта, который, в свою очередь, может привести к дестабилизации ситуации как в регионе в целом, так и в самой России ^[18].

Участвуя в разрешении приднестровского конфликта, России следует исходить из необходимости обеспечения собственной территориальной целостности, а также из необходимости формирования вокруг границ нашей страны единого, стабильного и дружественного по отношению к нам социально-экономического, военно-политического и транспортного пространства. С этих позиций тенденция на усиление взаимодействия России с государствами и их отдельными регионами, близкими по социокультурным, конфессиональным и геополитическим характеристикам выглядит объективной, а поддержка таких государств и регионов имеет стратегическую важность для российской внешней политики.

Смыслом и целью современной российской политики в регионе должен быть процесс продвижения с помощью институтов «мягкой силы» евразийских ценностей, как основанных на альтернативном понимании жизненных национальных ориентиров и отхода от ценностей индивидуализма, политики двойных стандартов. С военно-политической точки зрения России следует четко обозначить зону своих непосредственных военно-стратегических интересов и жестко пресекать как попытки обосноваться в этой зоне вооруженных сил третьих держав, так и попытки государств, входящих в эту зону, примкнуть к недружественным России альянсам и союзам ^[14].

Вместе с тем, мировому сообществу в условиях глобализации так или иначе придется предпринимать согласованные шаги по обеспечению легитимности на постсоветском пространстве. И определяющую роль в таком обеспечении будет играть позиция «Великого треугольника» - «современных империй»: США, России и Китая. Глобальным акторам необходимо активизировать работу в этом направлении, поскольку пока не будет создан эффективный прецедент решения проблем непризнанных государств на постсоветском пространстве, эти проблемы будут только разрастаться, что явно прослеживается, в частности, на примере вновь образованных ЛНР и ДНР.

По вопросу существования и возможного в перспективе политического и правового признания непризнанных государств, расположенных на территории бывшего СССР (в том числе и ПМР), официальная позиция России исходит как из права народов на самоопределение, так и из принципа территориальной целостности государств. При этом логически обоснованным представляется то обстоятельство, что оба принципа не являются абсолютами, что для разрешения конкретного конфликта необходим индивидуальный подход, учитывающий его специфику и удовлетворяющий в том числе национальным интересам России ^[13]. Президент России В.В. Путин, рассуждая о российской позиции в отношении непризнанных государств, подчеркнул: «Если мировое сообщество хочет решить вопрос так называемых непризнанных государств демократическим путем, то ему придется уважать мнение населения любой территории по устройству своей жизни» ^[29].