To the question of pragmatics of revolution

Ovrutskiy Aleksander Vladimirovich head of the Department of Speech Communications at Southern Federal University 344023, Russia, Rostov-on-Don, str. Truda, 18, ap. 23 alexow1@ya.ru Other publications by this author

В обществоведческом дискурсе понятие "революция" в наибольшей степени наполнено эмоциональными коннотациями, уступая первенство по критерию эмоциональной сгущенности, пожалуй, лишь понятию "война". Отметим, что еще одной особенностью семантики этого понятия (революция) является амбивалентность таких коннотаций. Революция это и свержение старого режима с опорой на трансцендентную легитимность с провозглашением эмансипации общества и субъекта ^{[1, с. 178)]}, и общественное бедствие, которого целесообразно избежать любыми путями ^[2].

Прагматический аспект того или иного феномена не так уж часто становится предметом исследования, хотя анализ оценочных характеристик исследуемого объекта (явных или латентных) в теориях, моделях или концепциях позволяет выявить их глубинное содержание, зафиксировать связи между различными феноменами.

Актуальность исследования обусловлена "революционным ренессансом", представленном в резком повышении революционной активности в последние десятилетия, а также ростом, как реакция на последнее, интереса обществоведов к новым революционным феноменам, разнообразием научных подходов к анализу причин и атрибутов революции, описательных и объяснительных схем феномена в социальных науках, что востребует дополнительные и междисциплинарные обобщения теоретического материала.

Цель – рассмотреть и обобщить содержание научных представлений о революции с точки зрения прагматических атрибуций авторов (оценка, атрибуты и последствия революции). В качестве методов исследования использован сравнительный и дискурсивный методы.

Полагаем, что в общем виде можно выделить три основных подхода к оценке прагматической значимости революции для общественного прогресса. Первый – позитивный подход – здесь революция предстает как универсальный, естественный и позитивный способ общественной трансформации, быстрой и кардинальной смены социо-экономической системы и выступает частным случаем эволюции.

В рамках второго подхода – негативного – революция трактуется как архаичный способ общественных изменений, приводящий к несопоставимому с целями революции социальному ущербу и не гарантирующему быстрых и эффективных результатов. "Конец истории" не предполагает никаких кардинальных и взрывных изменений. Здесь революция противопоставляется эволюции (См. Рис. 1.).

Рис. 1. Вид городских граффити. Популярная картинка, позиционирующая В. Путина как сторонника естественного развития, эволюциониста, в противоположность сторонникам революций.

Третий подход мы условно называем "постреволюционным". В нем формулируется идея о новой революции – постреволюции. Последняя приобретает специфическое наполнение, отличное от революций Просвещения и Модерна. Отношение к этой новой революции амбивалентно. Ее оценка обусловлена двумя факторами: во-первых, это территория, страна, где она происходит, и во-вторых, это степень насилия со стороны революционеров. Если страна не входит в список "западных демократий", стран, которым приписывают возможность других, нереволюционных способов развития и разрешения противоречий, и, протестующие отказываются от насилия, по крайней мере декларируют это, то такая революция рассматривается как благо и находится в векторе прогресса. Рассмотрим эти подходы более детально.

Первый подход. С конца XVIII века укоренилось преставление о революции как "восстании угнетенных и подавляемых.., безусловно освободительному акту, сметающему прочь бремя суеверий, обскурантизма и традиции… расчищающему дорогу к сияющим вершинам Современности" ^{[3, с. 28]}. Такой подход характерен для марксистских и детерминистских концепций общественного развития и был еще совсем недавно доминирующим в отечественной общественной мысли.

Первоначально и вплоть до XIX века "революция" не воспринималась в перспективе линейного, невозвратного процесса. Этимология слова – это образ вращения, французское "révolution" – вращение земли вокруг своей оси, луны вокруг земли, законченный цикл, предполагающий возвращение, повторение, постоянное возрождение ^{[4, с. 212]}. Великая Французская революция привнесла в семантическое поле революции идею прогресса. Иными словами, явление стали рассматривать диалектически, как поступательное развитие общества по спирали, где каждый новый виток хоть и является повторением предыдущего, но стоит на качественно новом уровне.

Полагаем, что этот подход методологически основан на эволюционной парадигме развития систем. Постепенное накопление различных видоизменений при сохранении системы в прежнем виде приводит к росту социальной энтропии, что в точке бифуркации приводит к революции. Как пишет А.И. Иваненко, хаос проявляется в моментах перехода, в предельных случаях интенсификации динамики (своеобразного взрыва) социального бытия, которые называют революцией ^{[5, с. 55]}. Таким образом, революция интенсифицирует процессы общественного бытия и, в конечном итоге, приводит к созданию нового порядка.

Как правило в рамках этого подхода подчеркивается насильственный характер свержения правящего режима с последующей перестройкой всей политической и правовой системы и глубокими реформами во всех сферах государства и общества ^{[6, с. 44-45]}. Иными словами, революция предстает естественным способом кардинального изменения общественного развития, но влекущего за собой значительный, порой критический рост социальной энтропии.

Второй подход. Примером этого подхода можно назвать философскую концепцию О. Розенштока-Хюсси, в которой революция относится к одному из четырех общественных бедствий ^[2]. Для философа революция предстает как насилие над существующим миропорядком и над людьми, сформированными прошлым и в прошлом. Старые люди "ликвидируются", "исключаются", так как считаются "прошлыми людьми". Кроме того, революционное бедствие проявляется в обесценивании языка и традиций прошлого. Исходя из такого понимания революции О. Розеншток-Хюсси предлагает способствовать избеганию последней. В частности, по его мнению, энергия, противостоящая революции, – это уважение, поэтому дискурс "уважения", диалог, направленный на культивирование этой ценности в массовом сознании позволит снизить вероятность рассматриваемого бедствия [там же].

Интересно, что аналогичное представление о революции можно найти и в арабской политической культуре. Отечественные исследователи Л.М. Исаев и А.Р. Шишкина пишут, что "арабская весна" самими арабами обозначалась как фитна ^{[7, с. 21.]}. Согласно устойчивому представлению в арабском языке крупномасштабная фитна обычно перерастает в фауду — анархию, хаос. Авторы также отмечают, что это слово несколько раз встречается в Коране и всегда используется в негативном контексте: "наибольший грех, нежели убийство", отклонение от "правильного пути" [там же]. Можно предположить, что в исламе предпринята попытка делегитимизировать революцию (соблазн демона), придав ей статус греха, что, однако, не остановило арабские революции последнего времени.

В несколько измененном варианте этого подхода революция интерпретируется как устаревший и не гуманный способ общественного развития, и, по большому счету, не эффективный. Американский политолог Р. Саква отмечает, что после окончания "холодной войны" на Западе возникла идея, что революция "утратила свою релевантность", а 90-е года ХХ века стали "завершением целой эпохи порожденной Просвещением революционности" ^{[3, с. 24]}. Представления о том, что путем восстания определенный класс сможет добиться реализации неких всеобщих целей в развитии человечества безвозвратно устарели, а это привело к необходимости пересмотра существующих взглядов на политику и способов осуществления общественных перемен [там же].

Автор также подчеркивает, что в социальных науках пока не возникло универсальной идеологии общественных трансформаций без революций, однако, на его взгляд, стало очевидным, что правильным выбором является трансформации без революции, или нереволюционный путь преобразований ^{[3, с. 30]}. Логично, что революционные события конца века политолог склонен интерпретировать как "антиреволюции" [там же].

По-мнению В. Магуна, любая революция являет собой проект радикального отрицания, в связи с чем всегда остается в той или иной мере незавершенной, неудачной и вообще никогда не соответствует своему замыслу ^{[1, с. 182]}. Иными словами, незавершенность и неопределенность, которые присутствуют в каждой революции, не позволяют рассматривать ее как эффективный способ общественного развития.

Исторический обзор революционных процессов, проведенный исследователями Л.Е. Грининым и А.В. Коротаевым, приводит их к выводу о частом парадоксальном развитии революций, например, появляются неожиданные и не соответствующие целям революции персоны; революционные репрессии обращаются в первую очередь против тех, ради кого, собственно, революция и затевалась; знаковые революционеры переходят в лагерь контрреволюционеров и наоборот ^{[8, c. 139]}. Другими словами, революция развивается по своему внутреннему механизму, который неподконтролен ее организаторам и лидерам. Еще одним очевидным недостатком любой революции является вопрос о ее легитимации. Несмотря на то, что революция это массовый процесс, однако все равно эта масса практически всегда является меньшинством или представляет меньшинство общества [там же, с. 145].

К этому подходу отнесем и положение о завершении революционного цикла – своеобразной временной паузе в революционной ритмике. Однако, безреволюционная онтология требует новых политических практик, новых конфликтологических технологий и т.д. и т.п. В противном случае, если человечеству не удастся приспособиться к ситуации постоянного политического реформирования, нас может ожидать новая революционная эра ^{[3, с. 34]}.

В рамках третьего подхода исследователи рассматривают новые революции как принципиально новый феномен, требующий новых теорий, описательных и объяснительных моделей, а зачастую и новых обозначений. Как отмечает О. Глазунов, революции, прошедшие в Восточной Европе и на постсоветском пространстве в период с 1989 по 2004 год, поставили много непростых вопросов перед специалистами по стратегии и тактике политической борьбы и совершенно не укладывались в общепринятые теории ^{[9, с. 55]}.

Терминологическая инфляция часто приводит к семантическому расширению устоявшегося понятия. Так, В ХХ веке понятие "революция" стало трактоваться предельно широко, обозначая в том числе и переворот в общественном сознании, и коренное изменение социальных отношений, и смену политической системы, и пришествие новой парадигмы науки, и внедрение новых технологий ^{[6, с. 45]}. Уже не вызывает серьезных сомнений использование таких понятий как "информационная революция", "сексуальная революция", "визуальная революция".

Для обозначения уникальности феномена новых революций стало использоваться метонимическое обозначение — "цветные революции". Как указывает Б.А. Исаев, термин появляется в начале XXI века ^{[6, с. 44]}. Цветной, почти карнавальный характер протестного действа четко формирует представление о его гуманности, обоснованности, моральном приоритете, открытости и непроизвольности в проявлении, "народности" и легитимности, креативности самих революционеров. Отметим, что креативность в ситуации постмодерна начинает выступать как эффективных механизм легитимизации деятельности и любой иной активности.

Одним из главных отличий современных революций стал отказ от насильственных способов свержения существующего строя. Революции, основанные на насилии, уходили в прошлое. На их место приходили революции нового поколения, основанные на новейших технологиях ^{[9, с. 55]}. В частности, использование технологии информационно-психологического управления международными конфликтами, включая их искусственную инициацию ^{[10, с. 138]}. Содержательно предреволюционная ситуация должна характеризоваться и развиваться в направлении расщепления и фрагментации традиционного общества, его погружения в политический хаос, что часто называют технологией "управляемого хаоса" [там же, с. 142].

Некоторые исследователи называют новые революции Е-революциями, подчеркивая ведущую роль в их организации и проведении сетевых информационных технологий. По мнению О. Глазунова, информационные технологии, методы манипуляции сознанием и массовой пропаганды стали играть главенствующую роль в современных революционных практиках, и эта тенденция в ближайшее время будет только усиливаться ^{[9, с. 55]}.

Действительно, интернет-технологии позволяют быстро и с минимальными затратами организовать и эффективно управлять массовыми коммуникациями, активировать группобразование, находить лидеров, войти в медийный рейтинг и т.д. и т.п., что, в конечном итоге, позволяет эффективно управлять протестной активностью. Вместе с тем, считаем, что нет оснований преувеличивать значение и роль интернет-технологий в современном революционном процессе и одним развитием и распространением Интернета объяснить революционную активность последних десятилетий вряд ли не удастся. В полидетерминационной революционной ситуации другие факторы не только имеют место быть, но и могут обладать большим весом, нежели социальные сети или использование в качестве референтных лидеров известных блогеров.

К таким важным факторам исследователи относят активность институтов гражданского общества (сильные и многочисленные НКО), технологии спонсирования элит, средства softpower и др. ^{[11, c. 31]}.

Д. Лэйн пишет, что цветные революции представляют собой новый тип политического движения, который нуждается в том, чтобы встроить его в какую-либо парадигму политических изменений ^{[11, с. 35]}. Исследователь характеризует их как "революционные государственные перевороты", основываясь на следующих критериях: 1. им свойственны высокая степень участия элиты (или контр-элиты); 2. высокая степень участия масс (типа “аудитории”); 3. они ведут к обновлению элиты, но не ведут к переустройству политического класса или более широким социальным и экономическим переменам в отношениях собственности [там же, с. 37].

К другим типичным чертам современных революций А.В. Манойло относит отсутствие обязательного компонента любой классической революции — революционной идеологии; "революционная" толпа не выдвигает никакой альтернативной политической программы, а народный гнев носит сугубо персонифицированный характер; как правило, новые революционные лидеры не имеют известного прошлого и заслуг перед страной ^{[10, с. 133]}.

Анализируя революции "арабской весны" и "революцию достоинства" на Украине, политологи Л.М. Исаев и А.Р. Шишкина выделяют восемь характеристик новых революций. Это: 1. оппозиция представляет собой весьма разнородную группу, спектр политических взглядов включает крайне правых и крайне левых; 2. у оппозиционеров отсутствуют сколько-нибудь внятные требования и программа будущего развития (идеологическая инфляция); 3. отсутствие экономических оснований для радикального протеста, нет обнищания населения, вместе с тем, протестующие убеждены в кризисном состоянии экономики своих стран, связывая его прежде всего с коррумпированностью правящей элиты; 4. эмоциональный (нерациональный) характер протеста и способов коммуникации (переговоров); 5. активное использование Интернет-коммуникаций; 6. отсутствие узнаваемых лидеров (сетевой характер протестов); 7. протест приобретает перманентный характер, превращая политический процесс в хаос, а для многих участников становясь образом жизни; 8. протестная толпа претендует на экспертный статус, требуя постоянного одобрения тех или иных властных решений со своей стороны. ^{[7, с. 22-32.]}

Б.А. Исаев предлагает собственную классификацию атрибутов "цветных революций". Это: 1. направленность не на смену политической системы, а на нелегитимный захват власти; 2. невооруженный характер революций, вместе с тем, протестующие провоцируют полицию на насильственные действия, осуществляют акты невооруженного насилия (например, захват государственных учреждений, разбивка лагеря "революционеров" на центральной площади столицы) и неповиновение властям; 3. быстротечность революции; 4. экспрессивный характер протеста; 5. отсутствие у протестующих идеологии и программы; 6. внешнее давление и управление; 7. поддержку революции оказывают оппозиционные СМИ страны и практически вся пресса западных стран, определяющая мировое общественное мнение; 8. выдвигаются привлекательные и довольно общие лозунги; 9. моральная дезорганизация правящего режима; 10. цель — смена правящего режима ^{[6, с. 47-48]}.

Кроме того, представители данного подхода фиксируют и специфические причины новых революций. Так, тот же Д. Лэйн, анализируя "оранжевую революцию" на Украине, пишет, что одной из главных причин психологической расположенности к гражданскому противоборству была растущая социальная депривация, которая измерялась с помощью сравнения восприятия людьми своих жизненных шансов с их восприятием поколением родителей ^{[11, с. 48]}. Эмпирическое исследование показало разнообразие мотивов протестного участия в революции. Это и политические убеждения, и стремление к продвижению демократии, а также желание участвовать в спектакле, “шоу”,возбуждение, и даже сугубо экономические (платы за участие в протестах) [там же, с. 49].

А.В. Манойло указывает, что новые революции являются продуктом политического маркетинга, т.е. не являются объективным этапом кардинальной трансформации общества, а произвольно созданы извне ^{[10, с. 131-132]}. Так, описывая общее в сценариях цветных революций, автор пишет, что они не являются спонтанным проявлением протеста, а их организаторы активно используют технологии организации и активизации молодежного протестного движения, включая "революционный брендинг". Он также приходит к выводу, что без внешней финансовой поддержки ни одна из современных революций не имела бы шанса состояться [там же].

Таким образом, революция рассматривается как специфический этап эволюции социальной материи (позитивный подход), либо как социальное бедствие, рудимент прошлого или варварский способ общественных изменений (негативный подход). Возник также постреволюционный подход, который претендует на описание и объяснение новых революционных феноменов, не укладывающихся в классические схемы.

К обобщенным атрибутам революции можно отнести: насильственный характер изменений (ненасильственный в случае "цветных революций"), революция есть проявление общественного прогресса, широкое и активное участие институтов гражданского общества, процессуальность (этапность) революции, фрагментация и поляризация общества и общественного сознания в предреволюционный и ранний постреволюционный периоды, харизматичный лидер в классических революциях (отсутствие такого лидера в "цветных"), наличие революционной идеологии в классических революциях (отсутствие в "цветных"), гражданское участие и мобилизация.