New media as an instrument of public policy and sociopolitical transformation of public space (on the example of Arab Spring)

Kosorukov Artem Andreevich PhD in Politics Senior Educator, the faculty of Public Administration, the department of Political Analysis, M. V. Lomonosov Moscow State University 119992, Russia, g. Moscow, Lomonosovskii prospekt, 27k4, aud. A814 kosorukovmsu@mail.ru Other publications by this author

Развитие информационно-коммуникационных технологий в начале XXI века не только способствовало появлению новых акторов публичной политики, действующих на стыке онлайн- и офлайн-пространств, но и повысило роль и значение новых медиа как совокупности информационно-коммуникационных платформ и инструмента публичной политики. При этом на современном этапе развития публичной политики происходит фактическая интеграция онлайн-пространства и публичного социально-политического пространства на основе применения технологий Web. 2.0 (блогов и видео-блоггинга, вики-проектов, социальных сетей) и Web. 3.0 (новых информационных платформ, редактируемых профессионалами-диджерати и наполняемых качественными услугами и информацией, позволяющих активизировать взаимодействие онлайн-пространства с социально-политическими процессами в физическом мире).

Арабские государства также не избежали вызовов эволюционного (в ряде стран – революционного) перехода к новому этапу публичной политики, связанному с усилением новых медиа и их редакторов, представленных гражданскими активистами, действующих преимущественно на базе технологий Web 2.0. В результате новые медиа сыграли важную роль в трансформации публичного пространства арабских стран, повлекшей за собой события Арабской весны, под которой можно понимать серию демонстраций, путчей и демократических восстаний (в случае Ливии, Сирии и Йемена – вооруженных повстанческих движений), которые происходили среди арабских стран: от Туниса и Египта до Йемена, Бахрейна, Ливии и Сирии с 2010 г. по настоящее время. Одну из ключевых ролей в распространении и протекании данного процесса сыграли новые медиа, представленные цифровыми коммуникационными технологиями на базе спутникового телевидения, компьютеров и мобильных телефонов, развивающихся с использованием сети Интернет и позволяющих все большему числу людей участвовать в социальной и политической жизни, снижая эффективность традиционных медиа (газет, журналов, радио и телевидения) как инструментов общественной мобилизации и шире – публичной политики.

Децентрализованный характер новых медиа отразился на характере руководства или координации арабскими восстаниями. Вместо одного революционного центра, которым исторически могла выступать группа политиков или военных, подпольная революционная партия и т.д., в цифровом пространстве создавались многочисленные центры, работу которых координировали диджерати или неформальная элита цифрового онлайн-пространства, находящаяся на острие цифровой революции в той или иной стране ^[1]. В результате лидеры стран, в которых происходила Арабская весна, стремясь подавить массовые демонстрации или начавшиеся восстания, наносили удар по участникам данных акций, практически не затрагивая диджерати, которых было достаточно сложно выявить и подавить вследствие их многочисленности, рассредоточенности и нахождения на территории различных государств. Таким образом, устраняя последствия, данные лидеры не могли побороть их направляющую силу или вовремя перехватить управление умами и настроениями людей.

Восстания в арабских странах не были результатом деятельности определенных политических лидеров, опирающихся на политические движения или партии, они запускались и направлялись в основном диджерати, часто не интегрированными в действующую партийно-политическую систему, и быстро распространялись среди молодежи. При этом если бы восстаниями руководили определенные лидеры или их количество было небольшим, то они были бы идентифицированы с самого начала, и политическим лидерам Туниса, Египта, Йемена и других стран было бы легче их подавить. Данные восстания стали возможны во многом благодаря распространению цифровых технологий среди населения, при этом их управление или координация со стороны многочисленных лидеров или активистов была бы невозможна без постоянного воспроизводства недовольства на уровне рядовых членов информационных сетей. Роль политических идеологий и политических партий в этом процессе оказалась значительно ниже, чем можно было бы ожидать. Даже исламисты, будучи организованной и идеологически оформленной политической силой в Египте и Тунисе, на первом этапе протестных выступлений не могли ими управлять, так как не до конца понимали или не могли оперативно адаптироваться к требованиям «революционных» масс, действовавших во многом в результате запуска конкретных информационных поводов.

Руководство или координация восстаниями происходило на уровне информационных сетей, которые направляли людей на конкретные действия в ответ на то или иное событие, освещение которого в негативном ключе играло мобилизационную роль и выводило людей на улицы и площади. Эти восстания, начинавшиеся как массовые демонстрации, стали примером перехода ненасильственных форм политического протеста в стадию вооруженного восстания, захвата органов государственной власти и, в ряде случаев, гражданской войны. При этом объективными причинами начала восстания могли выступать социально-экономический кризис в стране, высокий уровень безработицы и коррупция, социальная несправедливость, а субъективными – жесткость или жестокость действий политической власти, представителей силовых органов, резонансные нарушения прав человека и т.д. При этом в условиях отсутствия единой направляющей силы цели восстания могли меняться в процессе его протекания - от улучшения экономических и социальных условий жизни, соблюдения прав человека, демократизации политической системы и проведения новых выборов до смены режима.

Общим для Арабской весны стало использование арабского языка, позволяющего использовать одни и те же лозунги и тактику в различных странах, опираясь на наиболее успешный опыт. Так, многие египетские революционеры брали за основу опыт тунисских «коллег», обменивались в пространстве новых медиа своим опытом. Например, выкладывая фотографии в Facebook, на которых был схематично изображен респиратор, состоящий из нескольких слоев платка с завернутыми в него нарезанным луком, тунисские революционеры тем самым поддерживали египетских революционеров, которые противостояли силам египетской полиции на площади Тахрир, направленных туда президентом Хосни Мубараком. Таким образом Facebook стал площадкой сотрудничества между революционерами двух стран, к опыту которых в дальнейшем обращались арабские революционеры из других стран. Более того, молодые египетские и тунисские активисты даже проводили совместные мозговые штурмы, в ходе которых совершенствовалась тактика применения технологий восстания, давались практические советы, касающиеся защиты от резиновых пуль и способов возведения баррикад.

Следует отметить, что революция в Тунисе была во многом основана на использовании Twitter, позволяющего в режиме реального времени освещать те или иные события гораздо более оперативно, чем телевидение, радио или газеты, будь то акт самосожжения тунисского торговца фруктами Мохаммеда Буазизи, с которого начались массовые беспорядки, или бегство из страны президента Туниса Зин эль-Абидина Бен Али. Сообщения в Twitter об успехах революции в Тунисе быстро подхватывались египетскими диджерати, усиливая протест в Египте. Таким образом, новые медиа выполняли одну из главных функций – поддерживали массовые протестные настроения и выводили людей на улицы и крупнейшие городские площади.

Молодежь стала основной движущей силой Арабской весны, будучи наиболее восприимчивой к технологиям новых медиа. Более того, новые медиа по сути открыли возможность для участия в восстаниях арабских женщин, которое не рассматривалось как нарушение традиционных социальных норм в арабских странах. Многие из них стали диджерати, выступавшими на переднем крае революционных процессов, работавшими в качестве гражданских журналистов и ставшими ключевыми источниками новостей для протестующих на улицах, в то время как традиционные СМИ оставались под контролем действующих властей.

Общей чертой, позволяющей говорить о единстве тактики протестующих в ходе событий Арабской весны, стал призыв при помощи новых медиа выходить на центральные площади как трибуны протеста. Площадь Тахрир в Египте, Авеню Хабиба Бургибы в Тунисе, Жемчужная площадь в Бахрейне и др. Людям рекомендовали сосредотачиваться в мечетях и после пятничной молитвы направляться на столичную площадь, а в других городах - на самую близкую к мечети площадь. Центральное значение этих пространств для общения большого количества людей и поддержания протестных настроений в арабском мире в значительной степени заключалось в прорыве информационной блокады и нивелировании традиционных средствах массовой информации, которые стремились давать другую информационную картинку и не допускать разрастания протеста.

Первоначально события арабской весны для международного сообщества стали неожиданностью, так как народные восстания в Тунисе, Египте, Йемене, Бахрейне, Ливии и Сирии, не укладывались в рамки представлений о неготовности и невосприимчивости данных государств к демократическим преобразованиям. Более того, неожиданностью стал факт того, что революционеры начали достаточно эффективно использовать новые информационно-коммуникационные технологии, несмотря на то, что в их странах они развивались недостаточно активно. Также удивительным стала широта и глубина участия молодых арабских женщин в публичном пространстве как онлайн, так и непосредственно на улице во время арабской весны, несмотря на то, что в данных государствах женщины традиционно играли меньшую роль в публичной сфере, чем мужчины.

Следует отметить, что «третья волна демократизации» в целом не коснулась Ближнего Востока, хотя события 1974 г. в Португалии, а также события 1980-х гг. в Латинской Америке и Восточной Европе потенциально могли дать начало демократическим преобразованиям в арабских странах ^[2]. Однако новая четвертая волна демократизации 2000-х гг. во много оказалась связана с арабской весной, которая привела к свержению таких влиятельных политических лидеров в регионе как президента Туниса Зин эль-Абидин Бен Али, президента Египта Хосни Мубарака и «братского вождя» Ливии Муаммара Каддафи в 2011 г., а также президента Йемена Абд-Раббу Мансур Хади в 2015 г. Ряд стран сумели избежать негативных последствий арабской весны (Саудовская Аравия, Судан, Мавритания, Западная Сахара), в ряде стран произошли массовые протесты (Алжир, Ливан, Ирак), протесты и изменения в правительстве (Марокко, Иордания, Кувейт, Оман), Сирия столкнулась не только с разрушением социального мира, гражданскими столкновениями, но и с вооруженным конфликтом, который во многом подпитывался внешними акторами (Рисунок 1 ^[3]).

Рисунок 1. География Арабской весны.

Арабские страны к 2000-м гг. характеризовались значительным отставанием от остальной части человечества в области развития личных, политических, экономических, социальных прав и свобод человека, включая свободу слова, собраний и демонстраций, право на информацию, участие в общественной и политической жизни, способствующих налаживанию публичного дискурса по значимым общественным проблемам и развитию публичной политики.

В 2009 году, предшествующему первому восстанию Арабской весны в Тунисе, международная неправительственная организация «Репортеры без границ» опубликовала ежегодный Индекс свободы прессы. Среди 175 государств арабские страны, согласно оценке свободы прессы, заняли места в нижней части рейтинга: Египет – 143 место, Тунис – 154 место, Ливия – 156 место, Йемен – 167 место ^[4]. В докладе указывалось на то, что несмотря на столь низкие показатели в рейтинге, в арабских странах наблюдалось активное развитие сети Интернет, спутникового радио и телевидения, арабоязычной и зарубежной прессы.

Важным фактором, способствовавшим распространению Арабской весны, стала слабость традиционных политических партий, которые были объявлены вне закона или маргинализированы, а сами политические выборы либо не проводились, либо были подвержены манипуляциям в рамках электорального авторитаризма ^[5]. После десятилетий проведения выборов с одним кандидатом или одной партией в ряде арабских стран были проведены более плюралистические президентские и парламентские выборы: в Тунисе в 2004 году, в Египте в 2005 году и в Йемене в 2006 году. Выборы выступали стратегиями выживания данных режимов через создание контролируемого демократического процесса и расширения публичного пространства в условиях кризиса государственного управления и вызовов нового этапа публичной политики. Так, согласно исследованию Всемирного Банка (Таблица 1 ^[6]), арабские страны накануне Арабской весны имели относительно низкие показатели работы государственных институтов и в целом качества государственного управления, включающих в себя право голоса, подотчетность государственной власти гражданам, политическую стабильность и отсутствие насилия, эффективность работы правительства, качество государственного регулирования, верховенство права и борьбу с коррупцией (по совокупной оценке данных показателей со стороны населения, экспертов и различных фабрик мысли) ^[7].

Таблица 1. Показатели государственного управления.

На фоне низких показателей государственного управления в арабских странах 2010 г. выглядит довольно высоким такой ценностный по своей природе показатель как абсолютная важность демократии, измеряемый в результате социологических опросов населения. Значительное увеличение данного показателя на фоне других ответов по шкале от «Абсолютно не важна» до «Абсолютно важна» говорит о воздействии на нормальное распределение ряда факторов, включая социокультурные и информационно-коммуникационные вызовы, связанные с активностью новых медиа на подготовительном этапе Арабской весны (Таблица 2 ^[8]).

Таблица 2. Важность демократии.

Еще одним фактором, обусловившим развитие Арабской весны, выступил кризис экономической базы большинства арабских государств, эксплуатирующих природные ресурсы как ключевой источник дохода бюджета. «Государство-рантье», контролируемое сопряженными с политическим лидером группами интересов, стало неспособно справедливо распределять полученную плату от продажи природных ресурсов между все более требовательной и занимающей все большую долю среди общей численности населения молодежи. Более того, «государство-рантье» стремилось опираться на монопольный капитал, вводить торговые ограничения и дополнительные субсидии близким к власти компаниям. Однако, в условиях нестабильности мировой экономики и колебаний спроса на рынках природных ресурсов арабские правительства не смогли «перезаключить» общественно-экономический договор между государством и гражданами. Это оказалось тем более невозможным в условиях использования силовых структур как политического инструмента давления на общество, размывающее правовую основу государственной власти и веру в верховенство права.

Важно отметить, что в течение многих десятилетий ряд арабских стран управлялись с помощью чрезвычайного законодательства, происходило наделение политических лидеров чрезвычайными полномочиями, а также применение других исключительных мер, введение которых оправдывалось различными внешними и внутренними вызовами. В этот период были расширены полномочии силовых структур, конституционные права граждан временно приостанавливались, вводилась цензура. Это приводило к ограничению политической деятельности различных групп гражданского общества, невозможности осуществлять законное финансирование их деятельности и в целом вести свою работу в легальном публичном пространстве. Так, в Сирии чрезвычайное законодательство действовало более 48 лет, начиная с прихода к власти партии БААС в 1963 г. ^[9]; в Египте чрезвычайное законодательство действовало более 30 лет – периода президентства Мубарака ^[10]; в Алжире чрезвычайное законодательство действует с 1992 года ^[11]; в Бахрейне и Йемене чрезвычайно законодательство было введено уже в разгар восстания ^[12].

В течение трех десятилетий, предшествующих Арабской весне, многие арабские страны сталкивалась с различными формами коррупции, способствующими формированию «мягкого» государства (по определению шведского экономиста Гуннара Мюрдаль), неспособного противостоять «кумулятивным силам нищеты» ^[13]. В таких государствах коррупция способствовала всем видам социальной недисциплинированности, включая пробелы в законодательстве и несоблюдение действующих законов, неисполнение государственными чиновниками своих профессиональных обязанностей, включая их сращивание с различными группами интересов, чью деятельность они должны были регулировать. В результате группы интересов стали эксплуатировать государственную власть в своих собственных интересах.

На макроэкономическом уровне авторитарные правители арабских стран применяли неолиберальную политику без необходимого учета их негативного воздействия на большие сегменты населения, в частности, в процессе приватизации предприятий государственного сектора. Эти приватизационные схемы привели к становлению кланового капитализма и формированию олигархических бизнес-сетей под контролем правящей элиты.

Несмотря на вышеперечисленные факторы ключевым драйвером арабской весны стал фактор активизации «глобального поколения» в арабском мире ^[14]. Это поколение включает в себя более половины мирового населения и состоит из молодых людей, родившихся после 1980 года. Оно выросло в эпоху цифровых технологий, позволившую людям из различных географических регионов быть свидетелями одних и тех же событий практически в режиме реального времени. Кроме того, члены этого поколения обладают большей интернет-грамотностью, а практически мгновенное получение доступа к огромному объему информации определяет их образ жизни и поведение. «Глобальное поколение» не только общается через национальные границы, он выражает эмоции через границы, создавая более глубокие горизонтальные связи и быстро реагируя на изменения поведения и настроения участников общения в других странах.

Вместе с тем, даже без учета фактора «глобального поколения» арабский мир имеет один из самых высоких процентов молодежи в общей структуре населения. Это явление иногда описывается как молодежная выпуклость, при которой молодежь гораздо более многочисленна, чем остальные возрастные группы. Арабские страны с высокой долей молодежи в возрасте до 25 лет включают в себя Йемен - 65%, Саудовскую Аравию - 62%, Ирак - 62%, а также Алжир - 57%. Весь регион Ближнего Востока находится перед лицом демографического скачка, в котором молодежь в возрасте от 15 до 25 уже составляет наибольшую долю населения. Однако молодежь представляет собой огромную социально-экономическую и политическую проблему в арабском мире. В других частях мира, в частности, в Юго-Восточной Азии в условиях открытой экономики и сильных образовательных систем молодежь становится фактором экономического роста. В арабских странах молодежь сталкивается с отсутствием рабочих мест, в результате чего становится более восприимчивой к идеям организаторов антиправительственных выступлений.

Уровень безработицы в арабском мире был одним из самых высоких в мире накануне Арабской весны. Несмотря на высокие темпы экономического роста в регионе в целом в течение нефтяного бума 2002-2010 гг. уровень безработицы среди арабской молодежи измерялся двузначными цифрами, в четыре раза превышая уровень безработицы среды других групп населения. В результате молодые люди в арабском мире столкнулись со значительной экономической маргинализацией и относительной социальной изоляцией. Катар стал единственной арабской страной, в которой 11%-й уровень безработицы среди молодежи был ниже среднемирового показателя.

Одной из причин безработицы выступила проблема в области получения образования в странах Арабской весны. Уровень развития образования может быть измерен в соответствии с Индексом развития образования. Выступая элементом Индекса развития человеческого капитала (в рамках Программы развития ООН), он показывает уровень грамотности населения, понимаемый как среднее количество лет, потраченных на обучение, и ожидаемую продолжительность обучения в арабских странах. Индекс развития образования в странах Арабской весны существенно ниже Индекса развития образования в странах с очень высоким уровнем ИРЧК, а также от российского показателя, относящегося к группе стран с высоким уровнем ИРЧК. Общее снижение Индекса развития человеческого капитала в арабских странах, составным элементом которого выступает образование и деятельность профессорско-преподавательского состава университетов, «создающие личность, умеющую ориентироваться в ситуации неопределенности (в том числе информационном шуме)» ^[15], сыграли важную роль в процессах активизации арабского населения под воздействием информационных поводов протестного характера (Таблица 3).

Таблица 3. Молодежь в структуре населения: уровень безработицы среди молодежи и Индекс развития образования.

Несмотря на весьма умеренные инвестиции в оборонную сферу страны арабской весны не смогли привлечь необходимые инвестиции в развитие человеческого капитала, социальной инфраструктуры, расширение и диверсификацию экономической базы, создание рабочих мест (Таблица 4 ^[20]).

Таблица 4. Военные расходы стран мира (по данным СИПРИ).

Относительно небольшой рост военных расходов стран арабской весны в 2011-2015 гг. отражал общемировой тренд повышения военных расходов, особенно в регионе Ближнего Востока, а также отчасти был направлен на сдерживание Ирана, который тратит около 10 млрд долларов ежегодно, а также на ликвидацию разрыва в сфере военных расходов с Израилем, который тратит около 6% своего ВВП или около 17 млрд долларов в год.

На фоне весьма низких показателей социально-экономического развития в странах Арабской весны развитие новых медиа привело к социально-политической трансформации публичного пространства, создав условия для активизации политических протестов.

Следует отметить, что в течение двух десятилетий в арабских странах происходила революция в сфере развития средств массовой информации. Этот процесс начался с развитием в арабских странах спутниковых информационных и телевизионных сетей, их активным проникновением на уровень домашних хозяйств. Медийная революция позволила сформировать новое арабское публичное пространство, в котором дискуссии и обмен мнениями стали нормой, она способствовала размыванию властного контроля над потоком информации среди населения. Точкой отчета данной медийной революции можно считать 1 ноября 1996 г., когда Катар запустил международную телекомпанию Аль-Джазира, сохраняющую свою независимость в сфере редакционной политики от правительства этой страны, несмотря на преимущественно государственное финансирование. В своих информационных программах Аль-Джазира охватывает основные события на Ближнем Востоке и в мире в доступной для широкой арабской аудитории форме. Сам формат 24-часовой подачи новостей оказался новым как для арабских СМИ, так и для арабских потребителей новостей.

Охватив порядка 43 млн. телезрителей по всему миру к 2011 году, Аль-Джазира предоставила возможность арабским телезрителям в рамках телевизионных ток-шоу участвовать в обсуждении политических, социальных и культурных вопросов, которые ранее считались табу в арабском мире, а также создала более широкий охват международной информационной повестки дня, снизила информационный разрыв между арабскими правительствами и населением. Аль-Джазира сыграла важную роль в разрушении большей части арабских медийных табу на обсуждение чувствительных и критических вопросов, таких как исламский фундаментализм, демократия в арабском мире (или ее отсутствие), американское влияние на некоторые арабские правительства, права человека и многоженство. Однако к настоящему времени Аль-Джазира потеряла порядка 86% своей зрительской аудитории вследствие одностороннего освещения событий арабской весны, отражающей национальные интересы Катара и США, информационной поддержки революционных процессов в Египте, Ливии, Сирии и Саудовской Аравии, игнорированием происходящих событий в Бахрейне ^[21].

Однако, на фоне развития спутникового телевидения и новых международных телекомпаний в Арабском мире важно отметить роль новых медиа в протестной активизации арабской молодежи. Сам термин «новые медиа» относится ко всем формам интерактивных информационных связей, которые используют как первое и второе поколение интернет-технологий. В то время как New Media 1.0 (технологии Web 1.0 и Web 2.0) включает в себя электронную почту, чаты, поисковые системы, а также форумы, New Media 2.0 (технологии Web 2.0 с переходов к технологиям Web 3.0) включает в себя беспроводные интернет-технологии, реализованные на таких платформах как Facebook, YouTube, Twitter, Myspace, WhatsApp, RSS-каналы, обмен текстовыми сообщениями, блоги, вики-проекты и др., которые сделали пользовательский контент неотъемлемой частью процесса общения в Интернете. Они позволили пользователям-любителям и пользователям-профессионалам создавать и изменять содержимое и делиться им с другими, используя относительно простые инструменты, которые часто недороги или бесплатны, усиливая интеграцию онлайн- и офлайн- миров.

Несмотря на то, что в конце XX - начале XXI вв. в арабских странах активно развивалось спутниковое телевидение, происходило становление независимой телевизионной журналистики, ключевое значение в области внедрения глобальных информационно-коммуникационных технологий имело подключение арабского мира к сети Интернет. Так, в 1991 г. Тунис стал первой арабской страной, подключившейся к сети Интернет. Второй страной стал Кувейт, подключение которого к сети произошло в 1992 году. В 1993 году Египет и Объединенные Арабские Эмираты также подключились к сети Интернет, а Иордания - в 1994 году. При этом в Тунисе, Ливии, Египте и Йемене, правительства которых оказались свергнуты в ходе Арабской весны, процент интернет-пользователей среди населения оказался существенно ниже, чем в странах-лидерах по этому показателю в Арабском мире ^[22]. Это позволяет говорить о том, что количественные показатели распространения сети Интернет не играли решающей роли в процессах активизации арабской молодежи, более важным стал фактор направленного использования новых медиа в социально и экономически неблагополучных средах арабского общества, усиливаемый серией антиправительственных информационных поводов.

Таблица 5. Процент интернет-пользователей среди населения на 2011 г. и 2015 г.

Однако в Сирии, например, даже в конце 1990-х гг. было только две точки доступа в Интернет: Американский культурный центр и Сирийская инженерная ассоциация, расположенные в Дамаске. Когда Башар Аль-Асад стал президентом Сирия, доступ в Интернет был существенно расширен. До этого многие сирийцы получали доступ в Интернет через телефонные линии Ливана и Иордании. В Саудовской Аравии в это время также была распространена практика доступа в Интернет через телефонные линии Бахрейна. Однако впоследствии в арабских странах доступ к Интернету стали предоставлять местные интернет-провайдеры, что способствовало быстрому росту количества интернет-пользователей в общей доле населения.

Один из парадоксов развития новых медиа, связанных с распространением сети Интернет, состоит в том, что они оказывают решающее влияние на активизацию протестных действий, в частности, молодежи, при этом в Египте расширение доступа к новым медиа стало результатом усилий правительства Мубарака, став одним из элементов социально-экономического развития. Так, начиная с конца 1990-х гг., египетское правительство инициировало проекты по бесплатному доступу и расширению центров общественного доступа к сети Интернет. В результате летом 2010 года через социальную сеть Facebook свои действия координировали более 90 тысяч протестующих в Египте, а общая аудитория данной социальной сети, мобилизованная активистами, составила более 2 млн человек только в самом Египте ^[23].

Тот факт, что большинство арабских революционеров освоили и успешно использовали два поколения интернет-технологий, вовсе не означает, что эти технологии способствовали распространению среди них демократических ценностей. Политические ценности достаточно равномерно распределяются среди интернет-пользователей, отражая сложившуюся офлайн ценностную структуру. Однако, новые медиа позволили многократно усилить эффект сопричастности или сочувствия тому или иному событию, например, в отношении акта самосожжения тунисского уличного торговца Мохаммеда Буазизи 17 декабря 2010 года, ставшего первым триггером не только для тунисской революции, но и для восстания в соседнем Египте, где подобным триггером стало размещение в сети информации об убийстве известного блоггера и борца с коррупцией в правоохранительных органах Халеда Саида. Более того, новые медиа способствовали разрастанию эффекта революционного домино во всем арабском мире.

Новые медиа, в частности, Facebook перевели политические события в плоскость переживаемого личного опыта. Информация о Халеде Саиде или Мухаммеде Буазизи, размещенная через мобильные телефоны на странице в Facebook, была быстро ретранслирована миллионам пользователей, нивелируя и снижая воспринимаемую достоверность информации от официальных властей о данных событиях (особенно в условиях противоречивости подаваемой властью информации и возросшему уровню недоверия к контролируемым государством СМИ). Когда политическое событие благодаря новым медиа переживалось на личном уровне, многократно повышался уровень вовлеченности - как на эмоциональном, так и на физическом уровне, возрастал уровень традиционного и электронного политического участия, позволяющего «при помощи электронных инструментов защищать свои интересы при реализации государственной политики» ^[24].

Новые медиа стали жизнеспособной альтернативой традиционным средствам массовой информации. Использование данного инструмента позволили сфокусировать внимание мирового сообщества, в частности, глобальных медиа, к арабской весне. Следует отметить, что революционные активисты использовали новые медиа, чтобы инициировать и организовать широкий спектр действий в рамках гражданского неповиновения, включающего создание палаточных городков на центральных площадях, проведение сидячих демонстраций, массовых митингов и шествий. Платформы социальных сетей были использованы в организации и осуществлении коллективной деятельности, содействовали формированию чувства общности и коллективной идентичности среди недовольных групп молодежи, расширяя локализованные политические пространства, устанавливая связи с другими группами активистов, придавая общественный резонанс своим личным или групповым обидам и получая поддержку со стороны как региональных, так и глобальных медиа-сообществ.

Так, анонимный египетский активист опубликовал 25 января 2011 года в Facebook информационное сообщение о проведении «Дня гнева» в Египте, что фактически стало началом египетской революции. Арабская молодежь стала использовать Facebook для организации и планирования протестов, Twitter для их координации, а YouTube, чтобы продемонстрировать миру событийный видеоряд, в том числе, в режиме прямой трансляции ^[25].

Арабская весна способствовала популяризации представлений о вкладе новых медиа в протестную активность, однако систематические исследования подобного вклада практически не проводились. Безусловно, успешное применение протестующими технологий новых медиа в арабских странах приводило к зарождению общественного протеста. Однако, в дальнейшем процессы самоорганизации позволяли протестующим обходиться без использования новых медиа, особенно когда Facebook и Twitter стали контролироваться силами безопасности. Сформировавшиеся на различных платформах новых медиа социальные структуры сохраняли свою устойчивость и в условиях отключения сети Интернет.

Использование технологий новых медиа позволяло оперативно мобилизовать и организовать индивидов в обширные социальные сети, увеличить их социальный капитал, а также осуществить политические действия с большой скоростью и в немыслимом до этого – национальном или даже региональном масштабе. Благодаря данным технологиям, виртуальные социальные сети материализовались на улицах. Новые медиа стали инструментом, который позволил общественным движениям достичь своих целей.

Вместе с тем, арабские революции происходили во многом за счет традиционных форм политической организации, обострения существующих в обществе противоречий и проблем задолго до появления новых медиа, которые лишь придали этому процессу большую скорость и более широкий охват участников. Так, в Египте только за первое десятилетие XXI века произошло около 3000 протестов рабочих без значимого применения новых медиа.

Для того чтобы исследовать роль, которую новые медиа сыграли во время арабской весны, Филипп Говард в рамках проекта по информационным технологиям и политическому исламу в 2011 г. сформировал массив данных из Twitter с помощью службы архивации TwapperKeeper, в рамках которого проанализировал поток твитов по пяти арабским странам - Алжиру, Египту, Тунису, Марокко и Йемену. Он проанализировал в общей сложности 3,1 млн твитов 2011-2012 гг. ^[26]. Проведенный анализ позволил достаточно точно реконструировать роль Twitter в ходе революции в Тунисе. Так, роль блогов в Тунисе состояла в том, что тунисская блогосфера выступала пространством для открытого политического диалога о проблемах коррупции и возможности политических перемен. Анализ роли Twitter в Египте на основе 2 миллионов твитов позволил сделать вывод о том, что Twitter стал инструментом ретрансляции успешного опыта протестной мобилизации населения между странами региона. Изучение массива данных из Facebook позволил выделить роль данной социальной сети в Египте, которая состояла в осуществлении функций центрального узла в сети политического недовольства. YouTube в ходе протестной активности в различных арабских странах позволил гражданским журналистам с помощью камер мобильных телефонов транслировать истории о том, что традиционные средства массовой информации не смогли или не захотели показать из-за давления государства. Таким образом, новые медиа стали форумом для формирования политических дискуссий, участие в которых было безопасным, быстрым и осуществлялось на удаленном расстоянии, создавая публичное онлайн-пространство с революционным контекстом и тем самым открывая путь для работы профессиональных революционеров.

Исследования процессов самоидентификации в ходе арабской весны К.МакГэрти и др. позволяют говорить о том, что новые медиа способствовали формированию новых социальных идентичностей ^[27]. Проследив распространение между пользователями YouTube видео самосожжения Буазизи в Тунисе, они продемонстрировали как происходит процесс самоидентификации пользователей сети в отношении данного сетевого контента, а также шире – в отношении деятельности органов государственной власти. При этом скорость формирования новых идентичностей значительно превысила аналогичный показатель в рамках традиционных медиа.

Исследование географии распространения хэштегов, связанных с революцией в Египте и гражданской войной в Ливии позволило лучше понять роль новых медиа во время Арабской весны. В частности, анализ информации о пользователях Twitter, использовавших хэштег #Egypt в 2011 г., показал, что он распространялся приблизительно в равных долях (по 40%) англо- и арабоязычными пользователями. Исследование охватило 7,5 млн. твитов под хэштегом #Egypt, позволив сделать вывод о том, что первоначальный интерес к этой теме был инициирован в рамках глобальной англоговорящей аудитории, а затем уже сместился на уровень региона Ближнего Востока и самого Египта. По мере того как революционная активность сходила на нет, данный хэштег становился все более локализованным среди египетских интернет-пользователей.

Анализ географии 5,3 млн твитов, содержащих хэштег #Libya, показал, что только 20% из них были написаны на арабском языке, а более 70% - на английском. Вводимые в 2011 г. режимом М.Каддафи временные ограничения на доступ в Интернет снизили количество твитов на арабском языке, но их количество быстро восстановилось после свержения режима. Твиты на арабском языке под хэштегом #Libya состояли в основном из твитов, авторы которых находились вне Ливии, включая ливийских мигрантов в западных странах, в отличие от ситуации с твитами на арабском языке под хэштегом #Египт, которые распространялись в основном самими египтянами ^[28].

Несмотря на очевидную вовлеченность новых медиа в протестную деятельность в ходе Арабской весны, без достаточного количества эмпирических исследований их роль и значение могут недооцениваться. При этом существует ряд проблем в области исследования роли и значения новых медиа в ходе протестной активности, связанных со значительной скоростью распространения информации и развитием интернет-технологий, точностью измерений информационных обменов в реальном масштабе времени, соотношением между офлайн и онлайн-событиями, изменением характеристик и функциональности платформ новых медиа, возможностью архивации и структурирования массивов данных, циркулирующих по различным платформам новых медиа. Решение данных проблем возможно на пути совершенствования инструментов сбора и анализа совокупного массива данных, передаваемого пользователями с использованием новых медиа. Несмотря на то, что данную информацию часто можно найти за короткие периоды времени по многим платформам, в том числе с помощью потокового интерфейса и другого программного обеспечения, это не дает возможности отслеживания всего массива и всех типов данных.

Ряд информационных инструментов и приложений отчасти решают проблемы изучения роли и значения новых медиа в ходе протестной активности: Tweekdeck и Topsy поддерживают информационный поиск по блогам, Twitter и различным социальным сетям, TwapperKeeper позволяет отслеживать статистику хэштегов в Twitter, HootSuite интегрирует коммуникационный процесс в Twitter, предоставляя сервис статистики Google Analytics и графики твитов, TwitterTimes осуществляет фильтрацию шума, Trendistic отслеживает ретвиты популярных сообщений различными пользователями, Tlists поддерживает поиск и создание списков популярных тем, MapMash.in поддерживает мониторинг ключевых слов и словосочетаний, которые используют пользователи в твитах в определенных городах, PollDaddy и TwtPoll позволяют быстро создавать опросы и систематизировать отчетную информацию, в том числе, на основе Twitter.

Сопоставление различных платформ новых медиа, с точки зрения их роли и веса в ходе осуществления протестных акций, также выступает важной аналитической задачей. Это усложняет процедуру сбора цифровых данных, требуя введения соответствующих показателей «веса» и популярности каждой платформы в зависимости от этапа развития протестных акций и многочисленных средовых факторов, включая социокультурную специфику той или иной страны. Более того, многие приложения для обмена текстовыми сообщениями, включая WhatsApp, Telegram, Viber и другие работают с применением технологий шифрования, создавая возможность пользователям общаться напрямую лично или в небольших группах, не размещая данные сообщения в публичной информационной среде. Содержание и связанные с ними метаданные, как правило, недоступны для публичного доступа или подборки для подписчиков, таким образом, делая их анализ практически невозможным.

Чаще всего, исследователям приходится полагаться на содержание общедоступных платформ, таких как YouTube, Facebook, Twitter, Instagram, Ask.fm и другие. Данные сайты новых медиа позволяют собирать большие объемы данных, несмотря на различия в доступе к их контенту. Например, Twitter позволяет получить доступ к содержанию твиттов и их метаданных через их API. Регистрация разработчиков и ключи аутентификации легко доступны и позволяют исследователям собирать данные как через потоковое, так и через поисковое API. Содержание твиттов, географическое положение отправителя, его подписчики и другая информация может быть собрана либо в режиме реального времени и потоковой передачи информации, либо на основе анализа определенного временного интервала. Так, приложение Twitter API предоставляется самим Twitter для использования во внешних программных продуктах, включая возможность получения своих и чужих лент твитов, добавления новых твитов, удаления и обновления старых записей, получения подходящих по указанным параметрам твитов, списков читателей и их друзей, любой доступной информации об интересующем аккаунте.

Платформы таких новых медиа как Facebook, YouTube и Instagram менее полезны и не обеспечивают таких же гибких возможностей. Большая часть их содержимого может быть собрана вручную. Кроме того, соответствующее программное обеспечение, например, NVivo 10, Atlas.ti и др. собирает текстовые, фото-, аудио-, видеоматериалы и геоданные (от Facebook и Twitter), систематизирует их в электронные таблицы для анализа или импорта в другую программу, осуществляет контент-анализ, создает облака тегов, деревья употребления слов, проводит кластерный анализ, применяет различные форматы аналитических подходов и др. Однако, многие пользователи, как правило, используют несколько платформ новых медиа, затрудняя комплексный анализ распространяемой ими информации.

Таким образом, в ходе процессов Арабской весны новые медиа выступили одним из ключевых инструментов публичной политики и факторов социально-политической трансформации публичного пространства в ряде арабских государств. Наиболее убедительным признаком Арабской весны стала значительная активизация такой социальной группы как арабская молодежь, включившаяся в процессы публичной политики как онлайн – в сети Интернет, так и офлайн - на улицах и площадях. Арабская весна стала самым значительным историческим изменением в арабском мире со времен падения Османской империи, во многом благодаря появлению глобального арабского поколения, использующего свои аккаунты в новых медиа для выстраивания горизонтальной транснациональной коммуникации по значимым для них социально-политическим вопросам.

Несмотря на то, что новые медиа не сделали арабскую молодежь более склонной к демократии в долгосрочном измерении, своим появлением они обеспечили молодых революционеров каналами для «когнитивного освобождения» от контролируемых государством средств массовой информации в качестве предварительного условия для выхода на улицы и площади и осуществления протестов. Доступность новых медиа позволила как диджерати, профессиональным революционерам и их многочисленным сторонникам весьма эффективно координировать действия участников протестов, а также делиться своим опытом, успехами и проблемами со своими «коллегами» из других арабских стран, минуя национальные границы. В результате события Арабской весны, разворачивавшиеся в достаточно ограниченном временном интервале в той или иной стране, привели к существенной трансформации действующих политических режимов Туниса, Египта, Ливии, Йемена и других стран, при этом наиболее преуспели в этом деле те протестные движения, которые сумели воспользоваться потенциалом новых медиа в рамках интернет-пространства публичной политики. Усложнение и повышение прозрачности пространства публичной политики за счет развития новых медиа ставит перед исследователями задачу изучения их потенциального влияния на общественные движения по всему миру.