Social Phenomenon of the Informal Youth Subculture (the Case Study of the Rastafari Subculture: History and Sociocultural Importance)

Levikova Svetlana Igorevna Doctor of Philosophy professor of the Department of Philosophy at Moscow State Pedagogical University 117571, Russia, g. Moscow, prospekt Vernadskogo, 88, of. 812 levikovasi@inbox.ru Other publications by this author

Социальный феномен неформальной молодежной субкультуры и неформальная молодежная субкультура растафари: социально-философский аспект, история, социокультурное значение

We refuse to be

What you wanted us to be;

We are what we are:

That's the way (way) it's going to be. You don't know!

Мы отказываемся быть

Тем, что вы хотите из нас сделать

Мы те, кто мы есть:

Это так, как и должно быть.

Боб Марли, Babylon System (Адская система)

Разговор о неформальной молодежной субкультуре растафари необходимо предварить небольшим пояснением понятия «неформальная молодежная субкультура» и кратким экскурсом в то, как феномен, обозначаемый этим понятием, изучался, а также что в общих чертах представить, чем по сути является этот социальный феномен.

Понятие «неформальная молодежная субкультура» вначале может привести в некоторое замешательство: а разве бывает другая, «формальная молодежная субкультура»? Бывает, но на это практически никогда не обращали внимания, и никто не пытался провести границы, демаркационную линию, между формальной и неформальной молодежными субкультурами. Однако терминологическая неразбериха, связанная с тем феноменом, об одной из разновидностей которого пойдет речь далее, когда использование для него различных понятий («неформальное молодежное объединение», «молодежная культура», «молодежная субкультура») сосуществует с использованием этих же понятий для обозначения других феноменов, убедила меня в том, что необходимо ввести в научный оборот понятие: «неформальная молодежная субкультура», которое максимально приблизило бы к смыслу рассматриваемого феномена.

Почему я считаю, что понятие «неформальная молодежная субкультура» максимально точно передает смысл обозначаемого им феномена? Потому что на деле любая группа молодых людей, так или иначе, создает собственную субкультуру (например, спортивная секция молодых шахматистов, будучи объединением по интересу, также обладает всеми признаками субкультуры, как то собственный жаргон, манеры поведения и т. п.), а потому понятие «молодежная субкультура» без добавления к нему слова «неформальная» оказывается предельно широким, в силу чего размытым и неопределенным. Феномен же неформальной молодежной субкультуры по форме представляет собою неформальное (то есть самоорганизовавшееся) молодежное объединение, а по сути — субкультуру, продуцируемую, создаваемую этим объединением. Иные же понятия, используемые в настоящее время, вносят в понимание рассматриваемого феномена путаницу, поскольку оставляют возможности для варьирования смыслами. Однако появление этого понятие предваряло и возникновение, и развитие самого названного социального феномена, а также его перманентные исследования.

Неформальная молодежная субкультура как социальный феномен является относительно новым объектом для философского осмысления. Тому есть целый ряд причин, среди которых и то, что названный феномен неоднозначно воспринимается как в обыденном сознании, так и в научной литературе. Это делает необходимым предварить разговор о нем пояснением некоторых существенных моментов.

Феномен неформальной молодежной субкультуры очень молод — ему немногим более шести-семи десятков лет. Этот факт для исследователя несет как положительные, так и в определенном смысле отрицательные моменты. К положительным моментам следует отнести то, что 60-70 лет — это достаточный срок, чтобы феномен сформировался, оформился. Это позволяет его исследовать и выявлять истоки, сущностные основания, динамические характеристики социальной бытийности; типологизировать и т. д. К отрицательным же моментам, или, вернее сказать, к моментам, осложняющим исследование, можно отнести тот факт, что первые работы, так или иначе затрагивавшие феномен неформальной молодежной субкультуры, написанные в первой половине ХХ в., практически предваряли его появление, поскольку в то время имели место лишь единичные случаи проявления неформальной молодежной субкультуры.

Во второй половине ХХ столетия феномен привлек к себе внимание многих исследователей, поскольку очень громко заявил о себе. Однако поскольку исследования велись по мере формирования феномена, то они просто не могли фиксировать его целиком, во всей полноте. В результате в многогранном феномене отмечались и исследовались лишь отдельные его грани, что вело к сведению или отождествлению феномена с одной или несколькими его сторонами. Таким образом, появились работы о молодежном протестном сознании [к примеру, 1; 2 и др.], что было обусловлено в первую очередь тем, что эти работы писались о так называемой Студенческой революции 1960-х гг., когда для большинства неформальной субкультурной молодежи на первый план выходило именно протестное сознание.

В конце 1960-х гг. Теодор Рожак разработал и ввел в научный оборот понятие «контркультура» ^[3], и очень быстро неформальную молодежную субкультуру практически стали отождествлять с контркультурой. Здесь в качестве наиболее яркого примера можно привести работу Ю. Давыдова и И. Роднянской «Социология контркультуры», в которой речь шла именно о неформальной молодежной субкультуре: недаром данное исследование имеет подзаголовок «Инфантилизм как тип мировосприятия и социальная болезнь» ^[4].

Термин «молодежная субкультура» в значении социального феномена, о котором идет речь, появился в отечественной науке достаточно поздно: лишь в конце 1980-х — начале 1990-х гг. До этого в исследованиях речь шла либо о молодежном движении, что, по сути, было неверно, поскольку «растворяло» молодежную субкультуру в формальных (то есть организованных извне), преимущественно политических (или политизированных), объединениях молодежи, чаще всего боровшейся за свои права; либо о девиантном поведении некоторых молодых людей, выражавшемся в сексуальной распущенности и употреблении наркотиков и алкоголя, провоцируемом очередной стадией загнивания капиталистического общества на Западе или являющемся проявлением «пережитков прошлого» в нашей стране.

Серьезную путаницу в понимание того, что есть «молодежная субкультура», внесли средства массовой информации (пресса, радио, телевидение). Именно благодаря им под «молодежной субкультурой» начали понимать преимущественно досуговые формы поведения определенной возрастной группы. В результате рок-концерты, молодежные сериалы, молодежную моду, адресованные молодым людям журналы и т. д. стали относить к молодежной (суб)культуре.

Все это привело меня к выводу о необходимости введения в научный оборот понятия «неформальная молодежная субкультура», которое позволило бы избежать путаницы в смыслах, стоящих за термином «молодежная субкультура».

Возможно, то обстоятельство, что в названии феномена использовано слово «культура», явилось одной из причин того, что философы практически отстранились от исследования данного социального феномена, посчитав, что неформальная молодежная субкультура должна изучаться культурологами или, по крайней мере, социологами. Однако я считаю такое положение дел ошибочным и настаиваю на том, что неформальной молодежной субкультурой необходимо заниматься прежде всего в рамках социальной философии. Почему?

Общеизвестно, что существует более трехсот официально признанных научных определений культуры. Я придерживаюсь максимально широкого марксистского определения, согласно которому культура есть мера человеческого в человеке, характеристика человека как социального существа. Я разделяю точку зрения многих исследователей, что вне человеческого сообщества культура невозможна, также как вне культуры невозможно человеческое сообщество (в противном случае мы имели бы дело со стадом человекообразных существ). Исходя из этого, я считаю, что неформальные молодежные субкультуры представляют собой социальные группы (в отечественной литературе называемые неформальными молодежными объединениями), продуцирующие собственную субкультуру. А потому для адекватного понимания феномена неформальной молодежной субкультуры необходимо делать акцент именно на том, что мы имеем дело с особыми социальными группами, являющимися структурными элементами современных индустриально развитых социокультурных систем. Подобный же ракурс рассмотрения требует именно философского подхода.

Однако в настоящее время философская рефлексия неформальной молодежной субкультуры практически отсутствует. Исследования же неформальной молодежной субкультуры ведутся в основном психологами, социологами, культурологами, этнографами, правоохранительными органами и другими. Такое положение приводит к тому, что целостный феномен фактически оказывается «разорванным» на мелкие кусочки. Ведь психологи, например, связывают возникновение неформальной молодежной субкультуры с одним из критических возрастных негативистских периодов юношества, а также с гиперсексуальностью молодежи, несмотря на то, что подобные периоды и возрастная гиперсексуальность характерны для онтогенетического развития людей в любые исторические эпохи. В результате рассуждения психологов приводят нас к тому, что и, к примеру, и в античности была неформальная молодежная субкультура, что в корне неверно. В то же время социологи занимаются исследованием молодежной среды, выявлением ее ценностных ориентаций и т. п. Такие исследования очень важны, и сейчас ими успешно занимаются различные исследовательские центры, однако в подобных исследованиях неформальная субкультурная молодежь, как правило, растворяется в общей массе молодежи, поскольку неформальные молодежные субкультуры организуются по неформальному принципу. Напротив, этнографы и культурологи в основном заняты фиксацией внешних сторон неформальных молодежных субкультур — символики, внешнего вида, жаргона, манер поведения, музыкальных пристрастий, — чему способствует большое многообразие таких неформальных молодежных субкультур (от хиппи и толкиенистов до криминогенных люберов и гопников; не пройдем мимо и упоминания в этом списке растаманов, о которых речь пойдет далее). Представители же правоохранительных органов в основном сосредоточены на том, какую угрозу общественному порядку могут нести те или иные разновидности неформальных молодежных субкультур.

Такая ситуация в науке приводит к тому, что сам многогранный феномен неформальной молодежной субкультуры по сути ускользает от исследователей, и несмотря на то, что публикаций, так или иначе затрагивающих неформальную молодежную субкультуру, на сегодняшний день очень много, феномен остается серьезным «белым пятном» в нашем понимании современного общества. Такому положению длительное время способствовали и ранее делавшиеся предположения исследователей о том, что феномен неформальной молодежной субкультуры является ничем иным, как недоразумением, которое вскоре разрешится само собой, не оставив и следа. А потому зачем тратить на него силы? Более того, многие просто стараются закрывать на феномен неформальной молодежной субкультуры глаза, делая вид, что его вообще не существует, а то, что когда-то было, можно расценить как некогда модное поветрие плохо воспитанных молодых «бездельников». Однако хотим мы того или нет, феномен неформальной молодежной субкультуры уже давно вошел в нашу жизнь и занял прочное место в ней и в структуре социальной системы. А это делает изучение его крайне важным прежде всего с позиций социальной философии, поскольку, во-первых, мы не сможем иметь адекватного понимания современного общества, если будем игнорировать его структурные элементы (каковым является и неформальная молодежная субкультура), и во-вторых, так как сегодняшние молодые — это завтрашние взрослые и от того, какими они будут, зависит и будущее нашего общества.

Однако социальный феномен неформальной молодежной субкультуры проявляется во множестве конкретных неформальных молодежных субкультурах, которые могут иметь, а могут и не иметь названия; могут быть международными, а могут появиться в каком-то конкретном месте (стране, городе, районе) и вскоре исчезнуть навсегда; могут существовать длительное время, пропуская через себя представителей многих поколений молодых (как, например, хиппи, панки или растаманы), а могут просуществовать лишь мгновение в историческом смысле слова (как это было с люберами, которые в качестве неформальной молодежной субкультуры прожили лишь около двух лет) и т. д.

В реальной же жизни мы сталкиваемся не с феноменом неформальной молодежной субкультуры как таковым, а с его разнообразными проявлениями. Поэтому далее я хочу обратиться к рассмотрению одной конкретной неформальной молодежной субкультуры, которой является растафари и попытаться разобраться в том, как и почему она возникла, какова была ее история, чем она отличается от других неформальных молодежных субкультур и т. п. Мой выбор пал именно на растафари потому, что будучи уже довольно старой международной неформальной молодежной субкультурой, она серьезно прижилась в нашей стране и выявление ее истоков, а также особенностей поможет ответить на вопрос «почему?», а также позволит понять тех молодых людей, которые вошли в нее и продолжают удивлять некоторых россиян своим причудливым видом. Кроме того, вызывает озабоченность и тот факт, что неформальную молодежную субкультуру растафари часто путают с одноименной религиозной сектой, что в корне неверно. Происходит же это из-за того, что информации о растафари в нашей стране, а также исследований ее очень немного, и окружающим, если они обращают внимание на растаманов, стоит только догадываться, кто эти люди. А потому давно возникла необходимость прояснить указанные моменты.

Итак, растафари является неформальной молодежной субкультурой, возникшей в 1970-х гг. и распространившейся во многих странах мира (Ямайка, Канада, Германия, Польша, Китай, Япония, Израиль, Австралия, Новая Зеландия, США, Великобритания, и др.) благодаря музыке рэгги. В 1990-х гг. она появилась и в России, где быстро прижилась.

Ни одна из существовавших или ныне существующих крупных неформальных молодежных субкультур не получала в свой адрес столько нареканий из-за путаницы с ее названием. Например, в литературе о растафари можно встретить такое: «Трудно определить, что это такое: мессианская секта, народно-религиозное движение, нативистский синкретический культ, движение за культурную самобытность, суррогат панафриканской идеологии, политическое антирасистское течение, негритюд “для бедных”, трущобная субкультура люмпенства или молодежная мода» ^{[5, с. 133]}. Подобная неопределенность вызвана тем, что в действительности сосуществуют три различных явления, называемых «растафари»: религиозная секта на Ямайке; национально-освободительное движение в некоторых странах, где есть притесняемое белыми туземное или приезжее темнокожее население (к примеру, аборигены в Австралии или маори в Новой Зеландии); и международная неформальная молодежная субкультура. Сложность же состоит в том, что эти явления, разные по сути, но имеющие ряд общих внешних черт (включая общую символику в облике представителей), часто путают. А отсюда суждения типа: «Белые не могут быть растаманами, поскольку растафари только для чернокожих, борющихся за возвращение на родину, в Африку» или «Растафари — это модная среди молодых людей религиозная секта». Кроме того, религиозные положения растафари-секты порой напрямую увязывают с одноименной неформальной молодежной субкультурой, а иносказательно истолкованные неформальной субкультурной молодежью утверждения создателей секты расценивают как вероотступничество. Поэтому, чтобы не блуждать в трех соснах, необходимо четко развести названные социальные явления — религиозную секту, национально-освободительное движение и неформальную молодежную субкультуру — и разобраться, что у них общего, а в чем различия. При этом трудность будет состоять в том, что, поскольку одно рождалось не без участия другого, во всех трех явлениях окажется много общих черт, хотя и придающих им своеобразный колорит, но функционально различных. Добавится и то, что неформальная молодежная субкультура растафари в каждой стране будет отличаться от нее же в других странах. Так, например, в Великобритании она является неформальной молодежной субкультурой преимущественно «пришлого» чернокожего населения, а потому не лишена элементов национально-освободительного движения, чего нельзя сказать о растафари в России, что не позволяет судить о растафари вообще, а требует делать это с оговоркой на конкретную страну. Тем не менее, представляется возможным выделить характерное для данной неформальной молодежной субкультуры во многих странах мира, делающее ее крупной международной неформальной молодежной субкультурой.

Одним из условий, необходимых для возникновения неформальной молодежной субкультуры, является наличие определенной системы идей, норм и ценностей (своеобразная собственная идеология, мировоззрение), которая ляжет в основу будущей неформальной молодежной субкультуры. При этом вовсе необязательно, чтобы эта система создавалась самими молодыми людьми: ее, уже готовую, можно и позаимствовать. Другое дело, что в дальнейшем молодые люди подстроят ее под собственные потребности. Так было, например, с толкиенистами, которые «одолжили» у английского писателя Толкиена созданный им сказочный мир и стали «жить» в нем по его законам. То же случилось и с неформальной молодежной субкультурой растафари, поскольку она вобрала в себя транслировавшееся музыкой рэгги растафарианство во всей полноте и внешнего обличия его представителей, и излагавшихся ими идей. Однако в отличие от толкиенизма неформальная молодежная субкультура растафари была даже не «вторичным» продуктом растафарианства, до нее уже существовали одноименные национально-освободительное движение и религиозная секта, и потому в ее трактовке многое из уже имевшегося приобрело своеобразный неожиданный смысл.

Поскольку неформальная молодежная субкультура растафари формально является продолжательницей растафарианства, то невозможно разобраться в ней, не рассмотрев того, что «идеологически» и стилистически подготовило ее появление.

Вначале я хочу обратиться к предшественникам неформальной молодежной субкультуры, а именно: к национально-освободительному движению и религиозной секте; затем заняться собственно неформальной молодежной субкультурой и вопросом, почему столь экзотическая для заснеженной России неформальная молодежная субкультура так быстро в ней прижилась и численно разрослась — ведь если внимательно приглядеться к окружающим людям, то символику растафари можно заметить на многих молодых. Однако сразу оговорюсь, что в России нет ни религиозной секты растафари, ни одноименного национально-освободительного движения; в России есть лишь неформальная молодежная субкультура растафари, достаточно многочисленная и очень созвучная традиционным представлениям о сказочном русском Иванушке-дурачке или образу литературного Обломова.

Итак, с чего все началось? Если обратиться к немногочисленным источникам, имеющимся в нашей стране, включая работы Н. А. Сосновского ^{[5, с. 130-198; 6; 7]} и публикации в Интернете, то можно заметить, что практически все они с радостью сообщают точную дату возникновения растафари, совпадающую с днем коронации в Эфиопии Раса Тафари Маконнена, состоявшуюся 2 ноября 1930 г. В них же объясняется, что и название этого явления образовано от подлинного имени императора Эфиопии, правившего в ней под именем Хайле Селассие I (Haile Selassie I) в период с 1930-го по 1974 г.: «Рас» в переводе с амхарского, на котором говорят в Эфиопии, означает «князь» [по поводу перевода здесь следует дать пояснение: вряд ли наши соотечественники знают амхарский язык, а потому о растафари они в лучшем случае читают на английском. Отсюда возникла путаница с его титулом, поскольку английское «prince», аналог амхарскому «Рас», на русский язык переводится как «принц, князь». Казалось бы, логично, что в наших источниках о Тафари говорят, как о принце, подразумевая, что он, будучи наследником престола по крови, в дальнейшем был коронован и стал править в Эфиопии. Однако отец Раса Тафари, Рас Маконнен, сам никогда не был императором, а лишь главным советником императора Манилека II. А потому и слово «рас» более точно переводить как «князь»], «Тафари» — имя этого человека, «Маконнен» — имя его отца. А растаманы — это люди расты, поскольку слово образовано из двух «раста» + «ман», или по-английски «man», то есть «человек», а вместе — «человек расты», то есть подданный князя. Но это ничего не проясняет и остается непонятным, причем тут Ямайка со своими растаманами и Эфиопия с ее императором. А потому дата восшествия на престол Раса Тафари, конечно, важна, но кроме названия и частичного воплощения призрачной мечты, о которой далеко не все знают, практически ничего не дает. Однако мечта возникла намного раньше этой даты, и сама коронация князя Тафари явилась лишь ее кульминацией.

Начало растафарианству было положено в 1910-х гг. на Ямайке Гарви Маркусом (1887-1940), стоявшем у истоков национально-освободительного движения чернокожего населения земного шара или, во всяком случае, как это ему казалось: он говорил о всеобщем братстве чернокожей расы, выступал за деколонизацию Африки [в то время еще существовала колониальная система и многие африканские страны имели статус колоний], а также за репатриацию чернокожего населения всей Земли назад в Африку и объединение его на родной земле. Почему-то по его подсчетам на африканском континенте должно было собраться 400 млн людей с черным цветом кожи (кстати, слово «негр» для растафарианцев считается более чем оскорбительным). В 1914 г. Маркус создал на Ямайке Всемирную ассоциацию за улучшение положения негров (Universal Negro Improvement Association), ставшую популярной среди потомков выходцев из Африки, проживавших на Ямайке, часть которых уже была подготовлена его пламенными речами. Так появилось национально-освободительное движение, которое, хотя тогда еще и не называлось растафари, но, по сути, было его началом.

В 1916 г. Гарви Маркус переехал в Соединенные Штаты Америки, где развернул бурную деятельность по распространению своих идей среди чернокожего городского населения. Его Ассоциация оказалась настолько популярной и влиятельной, что с 1916-го по 1923 гг. он открыл множество ее филиалов в негритянских гетто США. Дело шло так хорошо, что к 1919 г. Ассоциация уже насчитывала около двух миллионов сторонников. Гарви Маркус разъяснял им, что недалек тот час, когда появится «новый негр», гордый тем, что он черный; этот негр больше не будет бедствовать (в том числе и материально), поскольку откажется от чуждой ему культуры, в окружении которой живет и которой вынужден соответствовать, и наконец-то вернется на свою родину, в Африку — единственное место, где он может жить достойно; в итоге возникнет независимая нация людей с черной кожей. В 1919 г., благодаря активности Маркуса, у Ассоциации появился собственный печатный орган: газета «Негритянский мир» (Negro World), просуществовавшая до 1933 г. В основном в ней писалось, что черным необходимо создать собственную независимую экономику, которая бы существовала в рамках «белого капитализма». Одним из способов сделать это могла стать репатриация всех чернокожих, то есть переселение потомков бывших рабов, когда-то насильственно вывезенных со своей родной земли в Северную Америку, назад в Африку.

Чтобы помочь чернокожему населению США вернуться на родину в Африку, Маркус создал пароходство «Черная звезда». И все было бы хорошо, поскольку, как казалось, идеи Маркуса уже начали воплощаться в жизнь, но тут случилась большая неприятность: в 1923 г. он был обвинен в мошенничестве с делами своего пароходства, а затем отправлен в тюрьму, где провел два года.

Тюремный застенок сыграл двоякую роль как в жизни, так и в деятельности Гарви Маркуса. После того, как он оказался в тюрьме, созданная и возглавляемая им Ассоциация постепенно сошла на нет, утратив имевшееся у нее влияние. Однако быстрые взлет и падение натолкнули Маркуса на идею, что можно добиться больших успехов иначе: если политику сменить на религию, или, проще говоря, организовать секту. Кстати, эту гениальную идею Маркуса о том, что религиозная сектантская деятельность приносит большие дивиденды, нежели иная, и после него будут использовать некоторые нечистые на руку люди. Так, например, Л. Рон Хаббард однажды, получив незначительный гонорар за свое очередное литературное произведение, изречет, что, чем зарабатывать центы литературной деятельностью, лучше создать религиозную секту и получать миллионы, после чего создаст всемирно известную ныне секту «Дианетика» или «Сайентология». Но вернемся к Маркусу с его идеей создать секту. Для ее создания ему необходимо было лишь подкрепить уже «раскрученные» им идеи о превосходстве черной расы и о необходимости возвращения всех ее представителей на родную землю ссылками на авторитетные религиозные источники и заменить убеждение верой во все это. А потому он ничуть не отчаялся, когда в 1927 г. был депортирован из США на Ямайку, поскольку именно там была благодатная почва для его деятельности: в далекие времена работорговли именно там останавливались все корабли, перевозившие будущих рабов из Африки в Северную Америку, так как Ямайка была последним большим островом на их пути и там располагался крупнейший невольничий рынок. Однако далеко не всех привезенных на продажу потенциальных рабов раскупали, и на острове происходила так называемая «выбраковка»: не представлявших интереса в качестве «товара» слишком ленивых или неуправляемых и буйных оставляли на острове — не везти же их назад, остальных же, «пригодных» к работе, везли дальше. В результате Ямайка оказалась заселенной большим количеством чернокожих маргиналов: с родины, из Африки, их увезли, а в пункт назначения, в Северную Америку, или, в терминологии Маркуса, в Вавилон, не взяли. Отсюда утраченная старая идентичность и не обретенная новая. В ХХ в. их многочисленные потомки, влачившие жалкое существование в колонии Великобритании, которой в то время была Ямайка, стали аудиторией для реализации идей Гарви Маркуса.

С возвращения на Ямайку началась пророческая деятельность католика Гарви Маркуса, который выступал перед многолюдными толпами внимавших ему слушателей, предрекая воцарение в Африке чернокожего императора, в правление которого начнется райская жизнь на Земле. Эти выступления положили начало созданию религиозной секты, которая вначале получила название «Африканская ортодоксальная церковь». Здесь следует пояснить, что слово «ортодоксальный» означает неуклонно придерживающийся какого-либо направления, учения, мировоззрения; последовательный. С греческого оно переводится как «правоверный» в значении «правильно верующий» и применительно к церкви соответствует «православному». Православие, называемое еще равноапостольным, — наиболее древняя ветвь христианства, признающая главенство Христа и равенство перед ним его слуг-апостолов. Оно есть «прежде всего, Церковь Предания... Православие всегда твердо держалось предания, хранило и развивало апостольское учение — христианство в его чистейшей форме, в его первоначальности и неповрежденности». ^{[8, с. 910]} Католичество возникло позже православия и официально оформилось после разделения христианских церквей в 1054 г. на так называемые западную и восточную: католическую и православную. Слово «католический» с греческого переводится как «всеобщий, вселенский», что означает, что папа Римский, ставший преемником апостола Петра, которого, согласно католическому учению, Христос поставил главою над прочими апостолами и главою над всей Церковью, является духовным правителем вселенной и наместником Бога на Земле, которому принадлежит высшая власть над всеми верующими и всеми пастырями. Интересно, что католик Маркус создает православную секту. Но тому были причины. Итак, Маркус создает секту, называемую «Африканская ортодоксальная церковь», которая представляла собой общины «братии», а впоследствии стала называться просто — «Растафари», а братия стала именоваться растаманами. Сам же Маркус стал восприниматься окружающими либо как Иоанн Креститель, либо как Моисей. Это нашло отражение и в справочной литературе. Так, например, в Энциклопедии «Британика» он так и назван: Гарви Маркус Моисей (Garvey Marcus Moziah).

Конечно, в создании религиозной концепции будущей растафари участвовал не только Маркус, но главное было начать, а это произошло не без его участия. По мере же развития система идей растафари дополнялась и разрасталась как снежный ком, вбирая в себя элементы и индийского шиваизма, и коптского православия, и местных мифов и религий, и многого другого. Однако даже используя подлинные материалы Писания и Библии, Маркус оставался верен себе, поскольку красной нитью проводил идею превосходства черной расы, обманутой белыми. Конечно, ему нельзя отказать в таланте: ведь он умудрился перечитать Библейские тексты таким образом, что нашел в них много нового, интересного и вдохновляющего для чернокожего населения Ямайки. Обратил же он свой взор первым делом на Ветхий Завет.

Самая главная идея Маркуса состояла в том, что белые люди обманули черных и повинны во всех бедах, выпавших на долю последних. А обман начался еще тогда, когда белым попался в руки Ветхий Завет, написанный изначально на амхарском языке, том самом, который сейчас является государственным в Эфиопии. Ветхозаветные тексты были непонятны белым, большая часть которых не знала этого языка. А потому для них тексты нужно было перевести. Однако до нас дошли лишь древние переводы: все рукописи подлинного текста были утрачены. Более того, поскольку у иудеев возник обычай в торжественных случаях публично читать Пятикнижие, то при чтении вслух каждый стих переводился на народное наречие. Такие переводы не записывались, поэтому не было постоянного текста и слова в них, конечно, часто зависели от индивидуальных представлений переводчиков. Записи появились лишь сравнительно недавно, уже после целого ряда искажений, но и это не спасло тексты от дальнейших многократных изменений. В результате оказалось, что в этих текстах-переводах говорится о каком-то белом богоизбранном еврейском народе. На самом же деле все было не так. Согласно Маркусу, верить этим текстам никак нельзя, хотя, несмотря на все старания, белым все же не удалось вымарать из первоначальных текстов все о чернокожих людях. В текстах сохранились важные намеки, которые, однако, верно истолковать может лишь просветленный ум, которым, безусловно, обладал Маркус. И тут Маркус воспользовался тем, что в Ветхом Завете много неясных для людей ХХ в. мест, что за длительный период значение многих слов и понятий изменилось. Так, например, о милой сердцу Маркуса Эфиопии в «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Ефрона писалось: «Эфиопия — неопределенный термин древнегреческой географии, означающий “страну людей с пылающими (может быть, обожженными) лицами”, лежащую где-то к югу, где кульминирует бог солнца, где люди живут в обществе богов, благочестивы, блаженны и долговечны...» ^[9]. А потому Маркус выстроил собственное видение происходивших давным-давно событий, которым стал делиться с окружающими.

Итак, согласно версии Маркуса, прародителями человеческого рода, древнейшими людьми на Земле были чернокожие африканцы, благодаря которым впоследствии и возникла мировая цивилизация и все лучшее в современном мире. Все персонажи Библии — и Ветхого, и Нового Заветов, — в том числе и Адам, и Христос были чернокожими. Дело дошло до того, что Маркус отыскал в Писании место, где сказано, что Бог — недвижимое пространство, окруженное густой тьмою, из чего он сделал вывод, что Бог — чернокожий. И поскольку в древности слово «Эфиопия» было общим названием для Африки, а та являлась провинцией Греции, то и греки, и египтяне, и эфиопы, согласно Маркусу, были чернокожими. Более того, именно их называли иудеями и именно о них говорится в Библии, только это были «черные иудеи» в отличие от намеренно предавших и обманувших их самозваных белых иудеев.

Белые не только изменили тексты Библии так, что там якобы стало говориться о них, но и поработили прародителей человеческого рода, то есть чернокожее африканское население, сделав их людьми второго сорта. Однако не далек тот час, когда правда восторжествует и каждый народ займет положенное ему место. И это произойдет не без божьей помощи. Но что представляет собой Бог в трактовке Маркуса?

Не следует не забывать, что Ямайка была колонией Великобритании, да и сам Гарви Маркус не один год прожил в США, что, естественно, сказалось и на представления о Боге Гарви Маркуса. Поскольку он занялся якобы реставрацией подлинно христианского учения, корнями уходящего и иудаизм — истинную религию чернокожих иудеев, — то, естественно, и Бог должен был иметь отношение к иудаизму. Так Маркус и сделал: имя иудейского Бога Яхве в современном английском написании, выглядит как «Jahveh», однако оно показалось ему слишком длинным, а потому было уполовинено, в результате чего появился Бог Джа (Jah). Однако Маркус умудрился в образе Джа смешать не только иудаизм с православным христианством, но и добавить к этой смеси струю местного, эфиопо-ямайского колорита, да не забыть и о недавно возглавляемом им национально-освободительном движении: Джа, являющийся Богом-отцом, в то же время борется за мир и свободу чернокожего населения Земли (хотя по сути-то забавно, что всемогущему Богу надо именно бороться за мир и свободу своих подопечных, в то время как он мог бы просто даровать им их), а потому является воином-львом, великим и могучим повелителем и защитником не только их, но и всех животных. Он также понимается как природа, естественность во всех ее проявлениях, противостоящая искусственности западной цивилизации. Как и в христианстве, Бог Джа всем, кто в него верит, посылает то, что те заслуживают, а потому все, что у них есть, кроме, конечно, грехов, — это от Бога.

Бог Джа одновременно пребывает и в каждом верующем в него, и в Сионе. И в этом месте у Маркуса явно прочитываются индуистские мотивы о присутствии в каждом искры божьей — Атмана. Возможно, в этом влияние на него оказали индусы, жившие и работавшие на Ямайке. О Сионе же разговор особый. Дело в том, что Сион является не только историческим и географическим, но также и библейским понятием. В Ветхом Завете пророки словом «Сион» называли царство Божие во всей его полноте — на земле и на небе — до окончательного совершения всего в вечности. В Святом Писании Сионом называются город Давидов, гора святая, столица Иудеи, жилище и дом Божий ^[10]. В переносном смысле Сион — место жительства Бога на небесах, место его величайшего откровения и славы. Там Бог Отец поставил Сына своего в царя ^[11], оттуда приходит спасение Израилю ^[12], оттуда является Бог во славе своей ^[13], оттуда придут искупление Господа и радость вечности на главе их ^[14]. Одним словом, Сион — это рай Божий, это аллегорическое название родины иудеев, сама Иудея и весь народ иудейский. Однако у Маркуса Сион приобретает новое, хотя и ожидаемое значение. Здесь Сион — это Эфиопия. Человечество не только зародилось в Сионе-Эфиопии, но может обрести там и рай земной. Отступая от Христианской трактовки о возможности обретения рая лишь после смерти и на небесах, Маркус настаивает, что рай возможен и на земле, и притом вечный рай. Он утверждает, что и здесь белые обманули черных, поскольку рай черного человека обязательно наступит и не на небе, а на земле — в Эфиопии. Однако для этого необходимо соблюдение одного условия: чтобы Святая Троица, религией прославления которой является православие, воссоединилась в Сионе, то есть, чтобы три ипостаси Троицы, разбросанные по воле Джа по миру, сошлись в Сионе и образовали единое целое. Но почему составляющие троицы оказались разъединенными?

Казалось бы, следуя Ветхому Завету, Гарви Маркус стал проповедовать, что Бог Джа прогневался на избранный им чернокожий народ иудейский и за грехи наказал его 400-летним рабством у белых, изгнав из Сиона-Эфиопии в чуждый ему Вавилон, то есть в Северную Америку, ставшую потом Соединенными Штатами Америки. Здесь традиционное христианское противопоставление «рай — ад» сохраняется, но приобретает вполне земное воплощение: Эфиопия — это рай, а Вавилон — ад. Однако 400-летний срок этот близился к концу, поскольку Джа давно простил свой избранный народ, который одумался, исправился и искупил свою вину (здесь надо учесть, что речь об этом он завел в конце 1920-х гг.). И вскоре в Эфиопии Троица начнет воссоединяться. Однако если в христианстве троицу составляют Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой, то у Маркуса триединство состоит из Создателя Джа, Избавителя Джа Растафари и Братии Растафари (поскольку в каждом верующем присутствует частичка Бога Джа). Бог Джа и так живет в Сионе, а значит, дело за Растафари и его Братией. Вот почему Маркус стал предрекать, что скоро в Эфиопии появится новый император, которого пока еще называют Рас Тафари, но который и есть Избавитель и земное воплощение Бога Джа. Однако, честно говоря, просчитать это было несложно, поскольку даже элементарные знания ситуации в Эфиопии того времени позволяли это сделать: но ведь Гарви Маркус пророчествовал перед не очень образованным чернокожим населением Ямайки. А тут можно было и слукавить в некоторых местах, тем более что он предрекал в императоры прямого потомка царя Соломона и царицы Савской, каковым Рас Тафари в действительности не был.

Итак, как отмечалось ранее, Рас Тафари был сыном Раса Маконнена, главного советника императора Эфиопии Манилека II. Как раз Манилек и был легендарным сыном царя Соломона и царицы Савской, а потому, дабы придать больше значимости себе, восходящий на престол император взял его имя, но обозначил себя «вторым». Поскольку у Манилека II не было сыновей, то после его смерти в 1917 г. императрицей стала его дочь. Рас Тафари же женился на ее дочери, то есть на внучке Манилека II, благодаря чему стал регентом и наследником трона. Когда же императрица и одновременно его свекровь умерла в 1930 г., его, естественно, короновали. Чтобы подчеркнуть свой императорский статус, при коронации Рас Тафари взял имя Хайле Селассие I, что в переводе означает «Власть Троицы». Кроме того, он сделал это для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, что Эфиопия является православной страной (кстати, именно поэтому Маркус из католика и превратился в православного). Также этот титул был наследственным для эфиопской соломоновой династии, а потому на него перешли ее эпитеты: Царь Царей, Лев Иудейский, Избранный Богом Свет Мира, Защитник веры из Дома Соломонова и т. д.

Таким образом, с Хайле Селассие I, или с Расом Тафари, у Маркуса практически все сошлось. И вовсе не важно было, что в действительности он не был потомком Соломона. Важно было то, что появился чернокожий император в Эфиопии, которого можно было назвать живым воплощением Бога Джа. Более того, очень удачно было и то, что Хайле Селассие I стал вести борьбу за освобождение не только рассеянных по свету эфиопов, но и вообще людей, зверей, трав и прочих форм жизни. Однако и это можно было предвидеть, поскольку до коронации Рас Тафари делал то же самое. В итоге Маркус изрек, что именно Рас Тафари является живым воплощением Бога Джа. Более того, согласно Маркусу, он, или Хайле Селассие I, должен был стать последним и вечным воплощением Джа, иначе именуемым еще Джа Растафарай. Таким образом, в Эфиопии собрались две составляющие троицы; не хватало лишь одной — Братии расты. Здесь только следует добавить, что за время правления Хайле Селассие I Эфиопия изрядно преобразилась: император провел модернизацию страны, добился включения ее в Лигу наций и Организацию Объединенных Наций. Однако в 1974 г. в Эфиопии произошел военный переворот под предводительством Менгисту Хайле Мариама, и он был свергнут. До своей смерти он находился под домашним арестом и в 1975 г. предположительно был убит своими пленителями. Однако смерть Хайле Селассие I не оказала никакого влияния на растаманов, уверенных в том, что Бог не мог умереть. Как и готы со своим лозунгом: «Goth's Undead», растаманы не устают повторять: «Jah Alive» (Джа жив). Но вернемся к Маркусу.

Идея возвращения чернокожего населения земли назад в Африку уже давно была навязчивой у Маркуса. Теперь же она могла реализоваться, поскольку возвращение чернокожих людей в Эфиопию показало бы Джа, что все готовы к установлению рая на земле со всеми вытекающими из этого последствиями. Однако, возможно, понимая нереальность предрекаемого, Гарви Маркус решил сохранить все в форме мечты. А потому он не настаивал, чтобы чернокожее население Ямайки вдруг сорвалось и двинулось в Эфиопию, а говорил о том, что Джа сам пришлет за своей Братией корабли, освободит ее и увезет на родину, в «рай на земле». А поведет эти корабли Маркус — новое воплощение Иоанна Крестителя. Вот почему уверовавшие, благодаря проповедям Маркуса, в Джа, одно время сидели на Ямайке на берегу моря и тщетно вглядывались в даль: не плывут ли посланные за ними Хайле Селассие I корабли. Но время шло, а корабли все никак не приплывали. Уже во всю развернулась религиозная секта растафари, в 1940 г. умер Гарви Маркус, но ничего обещанного им не происходило. Тогда у растаманов возникла новая мечта, что в 1960-х гг. Маркус воскреснет, чтобы увезти Братию в Эфиопию: ведь Джа в лице Расты не забудет никого и придет за каждым, верующим в него, чтобы забрать его домой. А пока следовало заняться самосовершенствованием: не зря же Маркус говорил, что растаманы существуют для того, чтобы сделать мир лучше, что им следует творить все добро, какое только смогут, что невозможно было без самосовершенствования.

Таким образом, религиозная секта растафари возникла вовсе не в день коронации Раса Тафари, а до нее, спустя некоторое время после того, как Гарви Маркус был депортирован на Ямайку и начал там свою миссионерскую деятельность. День же восшествия на престол Хайле Селассие I стал лишь воплощением в жизнь части предрекаемого им, а потому вселил уверенность, что сбудется и остальное. Ведь если бы все было иначе, то и секта получила бы название, образованное от имени, взятого Расом Тафари при коронации, но какое это могло быть имя, Маркус мог лишь строить предположения, а в точности, естественно, не знал.

Секта растафари не является чем-либо уникальным для Ямайки, да и для Африки в целом. Там таких или похожих на нее религиозных сект более 6 тысяч. И если бы не музыка реггей, сделавшая ей мощную рекламу, то вряд ли кто-либо за пределами Ямайки, кроме этнографов и религиоведов узкого профиля, знал бы о ней. И это несмотря на бурную деятельность Гарви Маркуса, а также его последователей и сторонников. Более того, растафари как религия существует в основном лишь на Ямайке: даже в воспеваемой растаманами Эфиопии в число религий она не входит.

Однако благодаря регги растафари как система идей получила новое дыхание, да еще какое! Появилась неформальная молодежная субкультура, превратившаяся еще и в международную. И это было вполне ожидаемо, поскольку приятная мелодичная музыка Боба Марлей, так рано ушедшего из жизни, несла идеи растафари: став популярной среди молодежи, музыка привнесла в ее жизнь и модель устройства новой неформальной молодежной субкультуры. Ведь практически все уже было готово: и музыка, и символика, и внешний вид, и система идей и ценностей, и собственный причудливый язык «Я-разговор» («I-Talk»). Оставалось лишь все это использовать. Что и было сделано. Однако если в любой религии, в том числе и в секте, на первый план выходит поклонение Богу либо тем или иным высшим силам, то в неформальной молодежной субкультуре данная составляющая уходит на периферию, если вообще не исчезает. При этом любопытно, что внешне религиозная составляющая может сохраняться в неформальной молодежной субкультуре, но даже несмотря на разговоры молодых людей о Боге, в действительности он не является для них предметом поклонения.

Растафари как неформальная молодежная субкультура не возникла на пустом месте. У нее были своеобразные предшественники или, если так можно в данном контексте сказать, прародители, которые поучаствовали в ее появлении, частично наградив ее своими составляющими элементами, а то и переродившись в расту. И такими неформальными субкультурными прародителями для расты были клиппи, рудиз, или руд бойз, и хиппи. Однако растафари как неформальная молодежная субкультура не возникла бы без регги и ее легендарного исполнителя и создателя текстов песен Боба Марли: эта музыка вызвала интерес у молодежи, одновременно породив стиль жизни и став его выражением. А потому растафари как неформальная молодежная субкультура возникает как бы одновременно с соответствующим ей музыкальным стилем и неотделима от него.

В рамках данной статьи я не буду разбирать причины возникновения неформальной молодежной субкультуры как таковой, поскольку здесь мне важно не то, почему молодые люди обращаются к неформальной молодежной субкультуре (об этом см. ^[15]), а то, что повлияло на возникновение именно этой разновидности неформальной молодежной субкультуры, а также в чем своеобразие неформальной молодежной субкультуры растафари. Итак, получились следующие составляющие, способствовавшие возникновению растафари как неформальной молодежной субкультуры: это — клиппи, рудиз, хиппи плюс музыка регги. Ну и, естественно, система идей и положений религиозной секты растафари. Что представляют собой эти составляющие?

Клиппи возникли в 1960-х гг., и это явление относится исключительно к Ямайке. Их появлению предшествовало то, что в 1962 г. Ямайка перестала быть колонией Великобритании, получив независимость, что сопровождалось выходом из подполья секты растафари, которая до этого времени уже имела за плечами более чем тридцатилетнюю историю, однако за все это время о ней было лишь одно отрицательное упоминание в местной прессе: в газете «Daily Gleaner» растаманы были названы враждебными обществу полусумасшедшими подонками ^{[5, с. 127]}. В свою очередь выход из подполья секты растафари привел к росту ее влияния, распространяющегося уже на все слои островного сообщества. Растафари получили доступ к средствам массовой информации: они начали выступать на радио и издавать собственные газеты.

Однако свобода, сменившая колониальную зависимость, не разрешила проблем безработицы, экономического спада, коррупции и преступности, а также обернулась тем, что к власти пришли владельцы крупных плантаций сахарного тростника и бокситовых шахт. Это привело в том числе и к появлению клиппи («стриженных») — молодых людей из среднего класса, которых к расте толкнула духовная неудовлетворенность происходящим. Не будучи готовыми полностью идентифицироваться с растафари, эти молодые люди не стали делать на голове дреды и продолжали стричь волосы. Раста же для них превратилась не в образ жизни, определяющий их поведение в целом, а в место и форму проведения досуга, быстро ставших модой. Так началось превращение растафари в неформальную молодежную субкультуру, а точнее, возникновение на основе религиозной секты неформальной молодежной субкультуры и отпочкование от нее.

Рудиз, или руд бойз, в английском написании «rude boys», переводится как «грубые, невежливые, невежественные, невоспитанные, неприличные, неумелые, резкие, неаккуратные, примитивные, крепкие, естественные парни», однако в отечественной литературе название данной неформальной молодежной субкультуры традиционно принято переводить как «крутые парни», что, естественно, передает лишь часть смыслов. Ведь в нашем понимании «крутым» может быть любой: от миллионера до нищего. Но название неформальной молодежной субкультуры в английском варианте подчеркивает не столько саму «крутость» молодых людей, сколько то, что речь идет о полукриминальной трущобной неформальной молодежной субкультуре насилия, аналогом которой в России могли бы в определенном смысле стать люберы или гопники. Рудиз были именно детьми низов, трущоб, нищета и безысходность жизни которых в сочетании с желанием постоять за себя объединили их в неформальную молодежную субкультуру со всем набором необходимых для того элементов: собственным языком, символическими поведением и манерой одеваться, музыкой («ска»), системой ценностей и естественной позицией противостояния большому обществу и его культуре, где им практически не было места.

Рудиз — это неформальная молодежная субкультура приблатненных сорванцов, шпаны, не признававших норм «приличного общества» и находившихся в состоянии войны с ним. Однако здесь следует говорить о «непризнании» особого рода. Поскольку речь идет о трущобной неформальной молодежной субкультуре, то вряд ли возможно говорить о наличии хорошего образования или воспитания у ее представителей. А потому рудиз, с одной стороны, не признавали норм «приличного общества», поскольку не очень-то их и знали, а с другой — в их среде были приняты совсем иные нормы, которыми они и руководствовались. К обычной же «войне» с обществом неформальной молодежной субкультуры по линии «отцы — дети» у них добавлялась «война» по линии «трущобы — приличное общество».

Структурно неформальная молодежная субкультура рудиз состояла из ряда аналогичных по составу и манере поведения соперничающих между собой группировок. Таким образом, практически рудиз представляли собой сбившихся в «стаи» необразованных молодых людей, которые, не имея иных занятий (а следует отметить, что безработица на Ямайке была столь высока, что применения себе не находили не только молодые люди, но и их родители) и развлечений, были заняты лишь выяснением отношений с аналогичными «стаями», причем частенько для этого они пускали в ход ножи.

Рудиз оказались прекрасной «базой», «материалом» для создания неформальной молодежной субкультуры растафари, поскольку первые были материально бедны, если не нищи, а растафари не предъявляла особых требований к материальному достатку своих членов. Наоборот, в рамках растафари считалось, что счастье не в материальном достатке, что главное — духовная составляющая при минимуме материальных благ, которые, в свою очередь, являются элементами Вавилона (то есть США, олицетворяющими ад на Земле) и с которыми необходимо бороться. Для рудиз же растафари сыграла роль некоего спасительного круга, поскольку логика развития подобных агрессивных неформальных молодежных субкультур такова, что если ничего не происходит и неформальная молодежная субкультура продолжает развиваться как полукриминальная, то в конечном итоге она рано или поздно перерождается в банду, руководство которой чаще всего берет в свои руки более взрослый, уже побывавший в переделках человек, заставляющий молодых действовать в своих интересах, идущих вразрез с законом. Рудиз же, увлекшись растафари, увидев в ней систему идей, вполне укладывающуюся в их мироощущение, смогли избежать этого сценария. Обнаружив вдруг внешнего врага не в окружавшем их обществе и Системе, а в Вавилоне, который далеко, олицетворением которого являлись США, они сменили вектор своей ненависти: ведь нож не поможет в битве с Вавилоном. А потому ненависть осталась лишь для чего-то далекого и мистического, а в сердцах ее место заняли любовь и братание с себеподобными окружающими.

Вместе с ненавистью к Вавилону обращенные в растафари рудиз приняли и новое внешнее обличие, и новую систему ценностей, и новые для них привычки: вместо рома они приобщились к курению марихуаны. Также они заговорили о Джа и обо всем, связанном с ним. Однако на деле они восприняли скорее лишь стиль, нежели действительное внутреннее содержание растафаризма как религии.

Тем не менее, рудиз были именно теми молодыми, которые начали превращать религию в неформальную молодежную субкультуру. И здесь примечательно, что кумир и идол нынешних неформальных субкультурных растафари — Боб Марли — тоже начинал как рудиз. И здесь стоит отметить, что Боб Марли и его товарищи по ансамблю «Уэйлерс» («Wailers», что в переводе с английского означает «издающие продолжительный скорбный звук, вопиющие; воющие; причитающие, стенающие; оплакивающие») — Питер Тош и Банни Ливингстон — запечатлены на обложках их первых пластинок именно в «униформе» рудиз.

На появление растафари как неформальной молодежной субкультуры серьезное влияние оказали и хиппи. Однако если в случае с рудиз можно говорить о том, что они, восприняв идеи и символику растафари, практически превратились в создателей одноименной неформальной молодежной субкультуры, став либо ее первыми представителями, либо «промежуточным звеном» между религиозной сектой растафари и одноименной неформальной молодежной субкультурой, то о хиппи в контексте растафари можно говорить лишь в смысле влияния, которое те оказали на создававшуюся тогда, родственную им неформальную молодежную субкультуру.

В действительности, открытие хиппи в 1960-х гг. тогда еще только религии и лишь зарождающейся неформальной молодежной субкультуры растафари поразило их многими моментами созвучности собственным представлениям. А потому они стали совершать регулярные паломничества на Ямайку, а особенно увлекшиеся даже остались жить на этом острове, где их можно повстречать и поныне, правда, изрядно постаревшими. Это было следствием того, что особенностью американских хиппи 1960-х гг. было то, что им очень нравились неевропейцы, особенно пострадавшие от белых, например, индейцы Северной Америки. Однако, несмотря на то, что периодически встречаются утверждения, будто растаманов породили хиппи, на деле это не так и мы имеем дело с двумя различными, хотя и родственными по духу неформальными молодежными субкультурами. А о том, что они близки, говорит очень многое. Так, и хиппи, и растаманы говорят о необходимости мира во всем мире и о том, что все люди братья, а также у хиппи и у растаманов созвучными оказываются и лозунги-призывы – если хиппи не устают, начиная с 1960-х гг., повторять: «Love. Peace. Freedom» («Любовь. Мир. Свобода»), то у растаманов можно услышать нечто похожее: «Love. Peace. Unity. Respect» («Любовь. Мир. Единство. Уважение»), – однако «единство» и «уважение» растаманы в первую очередь распространяют лишь на растаманов, а не вообще на людей, как это делают хиппи. При этом язык жестов в данном случае у хиппи и растаманов не будет совпадать: хиппи будут указательным и средним пальцемами показывать латинскую букву «V», символизирующую их победу («Victory» = «Победа»), а растаманы будут сжимать руки в кулаки в знак единства людей расты и поочередно ударять сверху вниз одним кулаком о другой.

Но что привлекло хиппи в религии растафари и какова их роль в формировании одноименной неформальной молодежной субкультуры?

Начать следует с идеи ухода из искусственного, фальшивого, постоянно обманывающего Вавилона и возвращения «домой», на свою духовную родину, а также со связанной с ней проповедью естественности — не об этом ли говорили и сами хиппи, украшавшие себя живыми цветами и предпочитавшие ходить босиком, да еще и не позволявшие ножницам касаться своих волос, дабы не нарушать естественности, которая, обязательно, с их точки зрения, должна быть прекрасна во всех ее проявлениях. Однако это положение требует того, чтобы его разбить на два: о Вавилоне и о естественности.

Начну с Вавилона. Идея порочного цивилизованного мира белых людей возникла у Гарви Маркуса еще на стадии создания национально-освободительного движения чернокожих против белых, поработивших их, правда, тогда слово «Вавилон» еще не фигурировало. Несколько позже, создавая религиозную секту и ища подтверждения своим идеям в Ветхом Завете, Маркус обратил внимание на легенду о Вавилоне и понял, что именно этот город является символом современного ада, цивилизованного мира, который воплощают собой Соединенные Штаты Америки. В трактовке Маркуса, взятой на вооружение религиозной сектой растафари, Вавилон был построен только для того, чтобы наказать и одновременно испытать избранный Богом Джа провинившийся перед ним чернокожий народ. Орудием же Вавилона стала церковь, которая давно обманывала чернокожих, скрывая от них их богоизбранность. Другим орудием и приманкой Вавилона являются деньги, приводящие лишь к неравенству между людьми. Попытки же установить естественное равенство в Вавилоне ведут только к кровопролитию и в конечном итоге к концу света.

Растаманам-сектантам Вавилон представлялся как индустриальный мир, скопище пороков и бездушия, всего корыстного и ненастоящего, неестественного. Он словно мифический Молох (в мифологии древних финикиян, карфагенян, аммонитян, израильтян и др. Молóх был богом солнца, огня и войны, которому приносились человеческие жертвы; поэтому до настоящего времени он является символом жестокой силы, требующей множества человеческих жертв), требуя все новых и новых жертв, заставлял людей делать то, что те не хотели, однако от чего не могли отказаться. Вавилон превращал нормальных людей в наркоманов и алкоголиков, лишал их крова. Такова была судьба тех, кто не хотели думать и просто отдавали себя ему полностью. Вавилон же выпивал все их соки, пережевывал их, а затем за ненадобностью выплевывал на обочину жизни, обрекая на мучительную смерть.

Чтобы удержать людей под контролем, Вавилон заранее программирует их на страдания, замаскированные под повседневные жизненные заботы. Приучая всех к потребительскому фетишизму, он низводит людей до положения зомби. Растаману, верующему в Джа, нелегко приходится, пока все еще существует Вавилон. Чтобы выжить, он вынужден терпеть многое. Но оправданы ли жертвы Вавилону? Вовсе нет. А потому надо не терпеть, а отказаться от любых контактов с Вавилоном: следует прекратить работать на Вавилон, что, кстати, верующим растаманам сделать было нетрудно, поскольку их религия была ориентирована на те слои населения, большинство которых просто не имели работы; также следует не соблюдать общепринятые нормы и требования, в том числе и не платить налоги властям. Именно таков путь избавления от Вавилона и возвращения на родину. Когда же Вавилон падет (любопытно, что растаманы уже в 1930-х гг. верили, что орудием разрушения Вавилона станет зверь из откровения Иоанна, и этим зверем будет Россия), наступит рай на всей Земле, а избранный Джа приведет народ к бессмертию и торжеству справедливости.

Безусловно, такое представление о Вавилоне как символе США не могло понравиться хиппи, которые в основном были гражданами именно этой страны. А потому в неформальной молодежной субкультуре растафари образ Вавилона сохранился, но его смысл изменился. И этому в немалой степени способствовали хиппи, твердившие о революции в сознании. В результате в неформальной молодежной субкультуре растафари Вавилон стал символом различных пороков, предрассудков, которые есть у человека, а также немилых, постылых лживых ценностей господствующей культуры, с которыми он должен бороться и от которых должен избавляться. Сделав это, он преобразится, произойдет революция в его сознании, свершится столь милый сердцу хиппи Великий Отказ. А потому одной из главных целей растаманов становится свержение Вавилона в них самих, то есть духовное самосовершенствование, что очень похоже на мысль из пьесы Евгения Шварца «Дракон», в которой ясно дается понять, что Дракон не где-то там, откуда он повелевает твоей жизнью, а в тебе самом, и необходимо убить Дракона именно в себе. Именно такое свержение для растаманов и есть долгожданная репатриация, понимаемая как возвращение на родину, к своей подлинной сути.

Однако здесь не следует переоценивать влияние хиппи на неформальную молодежную субкультуру растафари, поскольку еще Гарви Маркус говорил: «Освободите сознание людей — и вы освободите в конце концов их тела» ^{[16, с. 98]}. Так что о революции в сознании растаманы впервые услышали вовсе не от хиппи. Более того, в растасекте большое внимание уделялось борьбе с порабощением сознания чернокожего человека, что выражалось в том числе и в том, что растаманы не отдавали своих детей в школы, организованные белыми, а создавали собственные школы, в которых обучали их истории Африки и амхарскому языку. А потому уже в раста-секте у понятия «репатриация» появился смысловой оттенок возрождения утраченной культуры, возвращения к истокам. В секте растаманов вменялось в ожидании физической репатриации морально готовиться к ней, поскольку самая большая беда, постигшая черных иудеев в неволе вавилонской, заключалась в утрате ими самобытности. В случае же с неформальной молодежной субкультурой произошло лишь смещение акцентов, и революция в сознании стала пониматься как свержение Вавилона в самом себе. (Не это ли имел в виду Боб Марли, когда говорил, что растаманы хотят выжечь огнем иллюзии капиталистического сознания?). При этом из секты в неформальную молодежную субкультуру пришло представление о том, что революция в сознании должна опираться на любовь как связующую силу всего доброго и истинного, делающую их естественным состоянием человека.

Трактовки идеи естественности у хиппи и растафари во многом перекликаются. Однако в данном случае говорить о каком-либо влиянии хиппи на представления неформальной молодежной субкультуры растафари не приходится, поскольку последние перенесли их в уже готовом виде из одноименной религиозной секты.

Естественность растаманов начинается с противопоставления «черная Эфиопия» (читай: Африка) — «белый Вавилон» (читай: США): в Эфиопии все естественно, в то время как в Вавилоне все искусственно (растаманы передают из уст в уста нетленный завет Гарви Маркуса: «Черное — прекрасно!»). А раз они — частичка Африки, то чем более естественны они будут, тем менее в плену Вавилона они окажутся. В светлое же будущее попадут лишь свергнувшие Вавилон, а потому надо максимально развивать в себе естественность (в этом явно прослушиваются руссоистские мотивы «Назад к природе!», столь характерные и для хиппи). Это предполагает соблюдение ряда запретов предписаний, касающихся внешнего вида, манер поведения, продуктов питания, способа мышления и др.

Прежде всего, чтобы быть естественным, растаману вменяется не быть рассудочным, прагматичным, как вавилоняне, а стремиться к мистическому, духовному восприятию действительности, поскольку раста поддается лишь духовному пониманию. Это положение явно заимствовано ими из древней индийской философии. Так и хочется, перефразируя Тютчева, воскликнуть: «Умом расту не понять...»!

Такой духовно-мистически воспринимающий мир растаман должен избегать всего искусственного, консервов, «химии», синтетики; не делать ничего противоестественного, а именно: не курить табак, не пить ром и вино, не употреблять в пищу соль и уксус. Почему-то под запрет для него попадает и коровье молоко во всех его видах (имеется в виду и сыр, и творог и т. п.). Противоестественным для него оказывается и употребление в пищу свинины, моллюсков и так называемых «голых» рыб, т. е. рыб без чешуи. Эти запреты вполне объяснимы, поскольку в иудаизме запрещается употреблять в пищу свинину и «голых» рыб, а моллюски ведь тоже «голые»; поскольку Маркус настаивал, что эфиопы — читай африканцы — являются чернокожими израильтянами, то и этот запрет для них оказывается естественным. Такие ограничения на потребление продуктов питания у растаманов сопровождаются желательным, но вовсе не обязательным и не строгим вегетарианством, допускающим периодическое употребление в пищу говядины.

Кстати, вегетарианство стало распространяться среди растаманов еще в 1930-х гг. по двум достаточно банальным, а не религиозным причинам: во-первых, растафари собирала свою братию вовсе не из богачей, а среди часто безработной бедноты, которой просто не по карману была иная пища; во-вторых, поскольку и Ямайка, и Индия были английскими колониями, то, естественно, на остров были завезены индусы для выполнения определенных видов работ, которые, в свою очередь, привезли с собой и некоторые культурные особенности своей страны, в число которых входило и практикуемое вегетарианство, перенятое у них чернокожими обитателями Ямайки, в частности растаманами. Правда, в секте растафари также запрещается есть пищу, приготовленную другими людьми, но этот запрет в неформальную молодежную субкультуру не перешел.

Противоестественным, а потому и запретным в религии растафари считаются игра в азартные игры, прикосновение ко всему мертвому, с чем отчасти связано и вегетарианство растаманов; проповедь недостойным, поклонение богам иных религий (то есть не Джа), получение наслаждений от порочного внешнего общества; искушение подачками, титулами и богатствами; а также ненависть, ревность, зависть, обман, вероломство, предательство и т. п. Естественным же, а потому поощряемыми являются любовь и братство между всеми людьми и в первую очередь растаманами; простота; доброта и милосердие; помощь всем, кто попал в беду, будь то человек, животное или растение; сердечная чистота; всеобщая справедливость; равенство всех людей перед Джа; пацифизм и мир во всем мире; соблюдение древних законов Эфиопии; забота о своем здоровье. Интересно, что при декларировании положения о равенстве всех людей перед Джа в религиозной секте растафари одновременно подчеркивалось, что все же для Джа существует определенная иерархия, когда на первое место выходят растаманы, за ними следуют остальные чернокожие, а уже потом все остальные люди. Подобное разделение людей на первых, вторых и остальных пропало в неформальной молодежной субкультуре растафари. Хотя здесь следует оговориться: не во всех странах положение таково. Так, к примеру, в Великобритании, где растафари в основном является неформальной молодежной субкультурой детей пришлого туда чернокожего населения, идея равенства всех перед Джа лишь декларируется, но не практикуется.

Еще одна очень важная установка растаманов на естественность связана с тем, что данный Богом Джа человеку облик нельзя никак изменять или, что тоже самое, осквернять какими бы то ни было надрезами, уродованиями, татуировками, бритьем, стрижкой волос. И здесь следует отдельно остановиться на волосах, поскольку к ним у растаманов особо трепетное отношение, что придает их облику специфический вид.

В отличие от хиппи, считающих, что все, что естественно — прекрасно, и просто не мешающих своим волосам расти так, как тем хочется, а потому не стригущих их, за что хиппи и получили прозвище «волосатые», растаманы подводят серьезную идеологическую основу под свою прическу, замешанную на мощной эклектике из библейских мифов, африканской мифологии, обычаев странствующих индийских монахов-мудрецов, а также созданных Гарви Маркусом мифов. Это выливается в то, что растаманы утверждают, будто расческа, ножницы и «химия», то есть шампунь и кондиционер, убивают волосы, которые не только являются частью растаманов, но и играют очень важную роль в их жизни. Растаманы верят, что, как и у библейского героя Самсона, сила которого была заключена в его волосах, длинные волосы придают им силы и делают их непобедимыми. А потому они очень осторожны с волосами: считается, что ни в коем случае нельзя оставлять собственные выпавшие волоски где ни попадя, а также, что следует остерегаться чужих волос, поскольку, даже будучи отрезанными, они остаются частью человека и поддерживают с ним связь: ведь не зря их и используют для магии, колдовства, сглазов, приворотов.

Однако вьющаяся структура волос африканцев и жаркий климат Ямайки делали невыносимой копну нестриженных, непричесанных волос. И тогда на помощь пришли странствующие мудрецы из далекой Индии, постигавшие в длительных путешествиях смысл жизни. Дело в том, что те, ведя аскетический образ жизни и находясь вдали от людей, просто не имели возможности ни стричь, ни расчесывать волосы, не говоря уже о том, чтобы их мыть, в результате чего у них на голове образовывались колтуны. Для растаманов такой опыт был просто находкой: со скрученными в колтуны-косички длинными волосами было не так сложно управляться, а также не так жарко. Вот именно эти колтуны-косички, называемые дредлокс, или просто дредами, стали играть в жизни растаманов очень важную и не только практическую, но и символическую роль, подобную той, которую играет крестик на груди христианина, с той лишь разницей, что крестик надевают, а дреды являются природной частью растамана.

Прежде чем остановиться на том, что символизируют собой дреды, и какова их функция, несколько слов о них самих. Дредлокс — в английском написании «dread locks» — традиционно на русский язык переводятся как «ужасные патлы», «жуткие локоны», реже «колтуны». В принципе, переводы вполне адекватны, хотя в них опять же теряются некоторые оттенки смыслов, на которые бы хотелось обратить внимание. Слово «dread» имеет еще значение чего-либо, внушающего благоговейный страх, трепет, ужас; чего-либо, таящего в себе угрозу, опасность; чего-либо почитаемого, перед чем преклоняются, благоговеют. Слово же «lock», кроме значений «волосы, локон, клок», имеет значения: «сцепление, взаимное связывание, соединение, сплетение». Именно эти важные для растаманов значения, поскольку они им лишний раз напоминают о связи с Джа, оказались потерянными в русском переводе.

Для растаманов дреды являются не просто оригинальной и удобной прической. Они обладают смысловой и символической нагруженностью. И, прежде всего, следует остановиться на том, что дреды напоминают растаманам об их африканских корнях При этом они не только напоминают, но и символизируют корни. А коль скоро это так, то необходимо удобрение, которым у растаманов является петел от выкуренных косяков, то есть папирос с марихуаной. Растаманы втирают в дреды пепел от скуренной марихуаны по двум причинам: во-первых, у них считается, что конопля является священным растением (об этом речь пойдет ниже), а потому от нее все во благо; а во-вторых, они твердо уверены, что пепел священного растения, с которым они никак не хотят расставаться, якобы улучшает состояние дредов и полезен для кожи головы.

Но все-таки что символизируют собой дреды, и какова их функция? Да, действительно, дреды напоминают растаманам об их африканских корнях И если в религии растафари речь идет именно о географическом месте происхождения растаманов, то в неформальной молодежной субкультуре этот смысл трансформировался в представление об утрате собственной идентичности и в напоминание о том, что она существует и к ней следует стремиться.

Кроме того, множество дредов на голове растамана внешне очень похожи на гриву льва — Царя зверей, обладающего божественной силой, Воинствующего Льва Иудейского, символизирующего мощь Эфиопии, Африку и Хайле Селассие I. Это чисто внешнее сходство помогает растаману в его нелегкой жизни: когда ему плохо, он становится злым и начинает рычать, как лев, чем распугивает все свои неприятности, а те в ужасе разбегаются; когда же ему хорошо, он горд и непобедим. Именно поэтому изображение льва присутствует и на одежде растаманов и одновременно является символом растафари. Кроме изображения Льва Иудейского растаманы часто используют для «украшения» себя Звезду Давида, дабы подчеркнуть, что истинными израильтянами являются именно они. Не забывают они и о Гарви Маркусе, значки с его изображением дополняют их облик.

Но самое главное для растамана в дредах — это то, что они являются средством общения, «антеннами» в духовный мир Джа. Когда же наступит Конец Света, именно по дредам Джа узнает свою братию и, ухватив за эти косички, вытащит ее на небо.

В то же время и хиппи оказали некоторое влияние на прическу растаманов. Благодаря хиппи у них стали и до сих пор остаются популярными так называемые рaсточки, представляющие собой несколько длинных волосков с вплетенными в них нитками, камушками, шариками или еще чем-нибудь.

Однако дредами и расточками не ограничивается убранство головы растамана. Эту голову часто венчает огромных размеров цветастый красно-желто-зеленый вязаный берет-шапочка. Почему обязательно красно-желто-зеленый? Эти цвета — зеленый, красный и золотой — представляют национальный флаг Эфиопии. Есть и другое объяснение выбранной растаманами цветовой гаммы, пришедшей из национально-освободительного движения начала ХХ в.: красный символизирует кровь всех борцов, пролитую за освобождение чернокожего населения; черный — цвет кожи последователей движения; зеленый — надежду на освобождение; а золотой (он же желтый) — цвет национального флага Ямайки. Эти цвета присутствуют у растаманов как на беретах, так и на нашивках. И все было бы хорошо, если бы злые языки некоторых наших соотечественников не окрестили растаманов «светофорами» и не заговорили бы об их «светофорном прикиде».

Не менее естественной, чем прическа, часто увенчанная цветастым беретом-шапочкой, у растаманов должна быть и одежда, хотя следует сразу отметить, что если бы не дреды, то внешне растаманы мало чем отличались бы от хиппи. Но у них есть и свои особенности. Первым правилом для растаманов в отношении одежды является то, что нельзя носить вещи с чужого плеча. Своя же одежда должна быть из естественных материалов (никакой синтетики) обычно состоит из просторных рубахи и полотняных штанов. Этот внешний вид дополняют голые ноги в сандалиях, что позволяет растаману чувствовать земные вибрации, и деревянный жезл в руке. До возникновения неформальной молодежной субкультуры религиозные растаманы больше походили на люмпенов в босяцких лохмотьях и единственное, что их выделяло из общей массы, так это дредлоки. Не без влияния хиппи внешний облик неформальных субкультурных растаманов дополнили линялые или/и потертые джинсы, балахоны, шерстяные джемперы и пояса, шарфы с трехцветной символикой, униформы коммандос цвета хаки, да майки с изображением конопляного листа.

Если спросить у любого современного молодого человека, кто такие растаманы, то, вероятнее всего, можно будет получить в ответ: «А, это те, которые курят травку». И действительно, ратующие за естественность растаманы, которым запрещается пить спиртное и курить табак, совершают, казалось бы, совершенно противоестественное дело. Однако в растафари-секте под это подведена столь серьезная идеологическая база, что оказывается, что курение «травы» является для них вполне естественным. Подобная собственная апология галлюциногенов в свое время привела в восторг хиппи, не гнушавшихся экспериментами с различными наркотиками, ратовавшими за «расширение сознания». Перекочевавшее в неформальную молодежную субкультуру растафари отношение к курению «травки» как к чему-то естественному привело к не всегда верному отношению к растаманам как к наркоманам. Истины ради стоит заметить, что в среде растаманов есть и такие молодые люди, которые идут в расту, где, как им кажется, вполне легально можно курить «травку». Дальнейшую судьбу таких молодых людей не трудно просчитать. Но как в действительности обстоят дела с наркотиками как в религиозной секте, так и в неформальной молодежной субкультуре растафари? Кстати, вопрос о курении «травки» не возникал на стадии национально-освободительного движения, а появился вначале лишь как элемент раста-религии.

Итак, «травка» — это индийская конопля, или марихуана, анаша, ганджа, каннабис, кайя [«кайя» («kaya») — одно из местных наименований марихуаны или ганджи. Одна из песен Боба Марли так и называется «Kaya». Ее припев звучит так: Мне необходима кайя сейчас, Мне необходима кайя сейчас, Мне необходима кайя сейчас, Потому что идет дождь], кому какое название больше нравится. В рамках растафари она почитается как «трава мудрости», священное растение, дарованное братии Богом Джа, который и научил ее курить, чтобы эта братия входила в особые экстатические состояния для общения с ним. Священность и богоугодность марихуаны растаманы обосновывают упорно ходящей в их среде легендой, что первым растением, выросшим на могиле царя Соломона, мудрейшего человека из всех людей, когда-либо живших на Земле, была именно конопля. Более того, в подтверждение версии священности конопли растаманы даже приводят положения из Библии: «И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; — вам сие будет в пищу» ^[17]. Правда, остается не понятным, какое отношение имеет данная, а также ряд других, приводимых ими цитат из Библии ^[18], к конопле и курению ее, поскольку в них есть лишь упоминание о флоре вообще.

Не следует думать, что курение конопли, называемой на острове ганджа, входило в традиции Ямайки. Да она и не росла там. Однако в середине XIX в. ее привезли с собой индийские рабочие. «Каннабис индика», или индийская конопля, прижилась на острове, поскольку климат и почвы Ямайки оказались для нее очень благоприятными. Индусы же считали коноплю священной травой богини Кали, жены бога Шива. Они, молясь Шиве, общаясь с ним, всегда курили индийскую коноплю. Вот это-то и было подмечено, а затем перенято у индусов создателями религии растафари, а потом перекочевало и в неформальную молодежную субкультуру. Кстати, привычка курить ганджу вообще широко распространилась среди ямайцев, и не только по религиозным мотивам.

Ритуальное курение «травки» для более глубокого проникновения в суть вещей и смысл Писания, а также для общения с Богом Джа очень хорошо вписывалось в создававшуюся концепцию религиозной секты растафари. Дело в том, что в 1925 г. была подписана Международная опиумная конвенция, в соответствии с которой конопля в качестве наркотического вещества и, естественно, все ее производные объявлялись вне закона. А если вспомнить историю Маркуса, то окажется, что на Ямайку он был депортирован из США в 1927 г., когда Конвенция уже действовала. Это позволило ему утверждать, что власти — читай Вавилон — знают о просветляющем действии «травы мудрости», о том, что она, кроме мудрости, дает также здоровье и бессмертие, а потому намеренно запрещают ее, продолжая обманывать чернокожих. Вавилон боится, что марихуана поможет растаманам познать себя и великого Джа, установить связь между реальностью и миром гармонии, поскольку эта трава очищает от «умственного рабства» западного рационализма и помогает глубоко проникнуть в мистическую суть вещей и событий. А потому курение «травки» превращается в оружие против злых сил Вавилона.

Организация религии растафари такова, что там практически нет церкви как культового сооружения. Каждый человек сам является для себя храмом. Но ведь в православном-то храме, а растафари создавалась как ответвление православия, принято зажигать свечи и возжигать священный фимиам. Для растаманов же курение марихуаны заменяет и это, и обряд причащения к Джа. А сам растаман, куря «траву мудрости», превращается в священный Храм Огня. Вот как об этом говорится в журнале британских растаманов: «Посредством священной травы, которую создатель дал человеку для пищи (духовной), ЕГО слуга отделяет себя от Вавилона, даже находясь посреди него. Человек очищает Храм свой, воскуривая в нем этот божественный фимиам. Эта трава есть причащение Я и Я [«Я и Я» на особом языке, придуманном растаманами, означает «мы» — прим. автора] к Джа, к Псалмам, чтобы изгнать порочные понятия из Живой Церкви человека и преградить Вавилону дорогу назад. И хотя Система борется с травой, она не может помешать расте пользоваться этим божественным средством очищения, чтобы возносить хвалу Джа Растафари» [Цит. по:19].

Этому вторит и легендарный Боб Марли, так много сделавший для популяризации идей растафари (кстати, умер он 11 мая 1981 г. в возрасте 36 лет от опухоли мозга): «Когда ты куришь траву, это открывает тебе твою собственную суть. Все недостойные поступки открываются тебе травкой — это твоя совесть, и она дает тебе честную картину самого себя. Травка заставляет тебя предаться созерцательному размышлению... Это всего лишь природный продукт, и она растет, подобно дереву» [из книги «Боб Марли своими собственными словами»]. Приравняв курение травы к совести человека, не забыв подчеркнуть, что трава — это всего лишь естественный продукт, в котором нет никакой химии, а, следовательно, и вреда, Боб Марли «помог» еще колебавшимся молодым людям побороть страх перед первым косячком. В итоге религиозное священнодействие плавно перекочевало в неформальную молодежную субкультуру растафари.

Если в рамках религии растафари под курение марихуаны была подведена серьезная объяснительная база, то для одноименной неформальной молодежной субкультуры такую базу следовало создать, чтобы избавиться от лишних нареканий, что молодые люди, дабы легализовать собственные наркотические пристрастия, идут в растаманы (хотя, можно подумать, что на растаманов не действует закон о наркотиках). И это было сделано: была создана легенда о распутье трех дорог, на котором стоял растаман и определялся, с какой целью он курит «травку». Растаман, словно тот витязь из русских народных сказок, выбиравший из трех вариантов — направо пойдешь: коня потеряешь; налево пойдешь: меч сломаешь; прямо пойдешь: сам погибнешь, — стоя на перекрестье трех дорог, ведущих к своеобразным воротам, и разбирался, к чему он стремится, куря косячок (кстати, интересно, что сама проблема «курить» или «не курить» в данной истории даже не поднималась): если к удовольствиям, то ему следовало идти направо и входить в Серые Ворота, за которыми скрывался Вавилон со всевозможными плотскими наслаждениями. Однако этот путь вел в конечном счете лишь к боли, порабощению Вавилоном и неминуемой мучительной смерти.

Если растаман пытался найти в марихуане лекарство от всех своих невзгод и бед, искал в ней временное забвение, то ему следовало идти налево в Черные Ворота, но это был путь в никуда, поскольку его ожидал все тот же Вавилон, только безо всяких удовольствий и наслаждений. И только тот растаман, который стремился, чтобы марихуана стала для него опорой в его благих начинаниях и попытках подняться с колен, обратив свой взор к небу, шел прямо и проходил через Белые Ворота, за которыми в свою очередь была еще одна дорога, обязательно попадал в Сион (проще говоря, в рай). А потому девизом растамана могло стать только: «Накуриться, чтобы жить; но не жить, чтобы накуриться».

История, конечно, красивая, однако не все так просто и однозначно в отношении к «травке» у растаманов как религиозных, так и неформальных субкультурных. Далеко не все растаманы курят марихуану. Так, например, настоящие, то есть ортодоксальные религиозные растаманы, не употребляют ее вообще. Более того, Ортодоксальная церковь Эфиопии выступает категорически против подобного использования индийской конопли, поскольку считает подобную практику очень вредной, опасной и разрушающей здоровье. Напротив, в некоторых религиозных общинах растафари допускается культовое применение «травы мудрости», чтобы достигать определенных медитативных состояний, позволяющих вступать в прямое общение с Богом Джа, а также для «ублажения Бога благовониями»; однако подобное применение строго регламентировано и лимитировано и совершается под жестким контролем.

Примерно так же с курением, как некоторые острословы говорят, «сорняка мудрости» дело обстоит и в неформальной молодежной субкультуре с той лишь разницей, что и регламентирует, и контролирует, и решает «курить или не курить» сам молодой человек. Правда, надо понимать, что даже если мы имеем дело с некурящим растаманом, то на практике свою дозу он все равно, так или иначе, получает, хотя и не активным, а пассивным путем, находясь в насквозь прокуренном помещении вместе со своими собратьями по неформальной молодежной субкультуре. Те же, которые либо редко, либо часто курят «травку», находят массу объяснений и оправданий своим действиям. Самым частым является заявление, что марихуана — это легкий наркотик и что лучше курить травку, которая придает легкость в общении и поднимает настроение, чем пить водку или самогон и потом с красным носом валяться в овраге и дурным голосом орать неприличные слова и песни. То есть здесь применяется аргументация по принципу: из двух зол я выбираю наименьшее. Но как-то скучно вступать в дебаты по этому поводу, тем более что возникает вопрос: кто же так прижал к стенке молодого человека, что ему приходится выбирать из этих двух зол. А он даже не подумал, что кроме зла есть еще добро и можно выбрать его.

После такого, как некоторым молодым людям кажется, сногсшибательного аргумента наступает черед более простым, типа того, что травка — это просто средство, способ чувствовать тоньше; что она — путь к увеличению способности сопереживать и понимать; что марихуана согревает растамана, приближает его к Джа; что травка напоминает, что день падения Вавилона близок и т. п. И все это подытоживается восклицанием: марихуана для растамана не смысл жизни, а способ расширить сознание. При этом интересно, что их же ровесники отвечают на это: на самом деле это не расширение сознания, а всего лишь иллюзия [См.: 20].

И еще один немаловажный момент, серьезно сближающий хиппи и растаманов — и те, и другие создают общины-коммуны. Несмотря на то, что большая часть растаманов, как и большая часть хиппи, живет обычной жизнью, не оставляя общество, меньшая часть все же предпочитает жизнь в различного рода коммунах. Причем неформальная молодежная субкультура растафари переняла манеру создавать коммуны и, естественно, жить ими, вовсе не у хиппи, а у своей одноименной секты. Однако если коммуны большинства ортодоксальных растаманов-сектантов напоминают монастыри, аналогичные ашрамам индусов, жизнь в которых строго регламентирована (здесь можно хотя бы вспомнить о лимитируемом и контролируемом курении «травки»), а коммунары-общинники разделены по половому признаку, то коммуны неформальных субкультурных растаманов представляют собой их противоположность: ничем и никем не ограниченную вольницу. В качестве примера можно назвать общину-студию «Таф Гонг». То, что происходило там, мало чем отличалось от обычных общин-коммун хиппи: там было много еды, «травки», неизвестно чьих детишек, музыки и случайного секса. Создателем этой общины был Боб Марли [настоящее имя Роберт Нэста (Robert Nesta)], давший ей название собственного лейбла («Tuff Gong»). Именно этот музыкант, популяризировавший музыкой рэгги идеи растафари, способствовал появлению одноименной неформальной молодежной субкультуры, которая и по числу входящих в нее, и по географии распространения по миру намного превзошла растафари-секту. И вряд ли слова «растафари» и «растаман» были бы столь широко известны, если бы не неформальная молодежная субкультура и «запустившая» ее музыка рэгги.

Музыка рэгги зародилась на Ямайке в 1960-х гг. Ее предшественницей была излишне быстрая музыка ска. В рэгги же ритм стал более спокойным, расслабляющим; а сам новый музыкальный стиль явился результатом соединения местной музыкальной традиции, опирающейся на африканские национальные стили, и североамериканских стилей соул и ритм-энд-блюз. В результате получилось нечто неповторимое, завораживающее, одновременно и тягучее и ритмичное. Кстати, ритм в регги размеренно-монотонный, раскачивающийся, корнями уходящий в традиционное для Ямайки искусство ритмической декларации под музыку, используемой проповедниками для того, чтобы островитяне лучше воспринимали то, о чем им говорят.

Однако рэгги так и остался бы локальным музыкальным стилем и достоянием лишь Ямайки, если бы не получил широкую аудиторию за пределами острова благодаря двум обстоятельствам. Во-первых, альбом его исполнителя — Боба Марли — «Catch a Fire» в 1973 г. был издан в США, где стал успешно продаваться. Примечательно то, что до выхода этого альбома Боб Марли имел опыт выступлений и на Ямайке, и в США, который особого успеха ему не принес. Бытует мнение, что невероятно удачное соединение идей растафари и нового музыкального стиля рэгги явилось причиной его мирового успеха. Однако если бы не американская компания «Айленд» (Island), являющаяся подразделением «Юниверсал» (Universal), менеджер которой, Крис Блэкуэлл, белый уроженец Ямайки, не почувствовал, что мятежный дух Острова Солнца, который несла в себе музыка Боба Марли, будет востребован, и не предложил ему выпустить диск в США, то вряд ли мы знали сейчас и о Марли, и о регги — ведь сколько существует музыкальных стилей и исполнителей, которые из-за отсутствия рекламы оказываются невостребованными. Кстати, интересен и тот факт, что спустя три года после выхода своего первого диска в США, то есть в 1976 г., Боб Марли переехал жить и работать (то есть записывать диски и выступать с концертами) в эту страну-Вавилон. При этом со временем тексты рэгги становились все более и более политизированными, направленными против социальной и экономической несправедливости, превращаясь в голос угнетенных вообще, а не только угнетенных чернокожих. Однако если бы не ранняя кончина Боба Марли, то как бы сложилась его дальнейшая судьба в Вавилоне? Ведь борьба с Вавилоном внутри Вавилона при одновременном пользовании всем тем, против чего борешься — это достаточно распространенная модель поведения, которая в конечном итоге, приводит к полному приятию того, против чего боролся. И здесь можно вспомнить хотя бы судьбу скандального предводителя йиппи Джерри Рубина.

Во-вторых, в том же 1973 г. на экраны США вышел фильм «Тем сильнее они становятся» («The Harder They Come») с певцом Джимми Клиффом в главной роли, исполнявшем музыкальные произведения в стиле рэгги. Эти два обстоятельства сделали музыку рэгги модной сначала в США, а затем практически и во всем мире. А поскольку Боб Марли, первый исполнитель и популярнейшая звезда рэгги, «черное солнце рэгги», «посланник Бога Джа», которого на Ямайке многие считали полубогом, а его выступления воспринимали как откровения святого, начал в своих песнях излагать идеи и пророчества растафари, превратив локальное учение, замешенное на причудливом сочетании мистики, религии, философии, политики, в международную культурную моду, то возникло серьезное увлечение не только музыкой в стиле рэгги, но и растафари как культурным феноменом. Появление же неформальной молодежной субкультуры растафари не заставило себя долго ждать. Религиозная же, как и национально-освободительная составляющие растафари были практически потеряны или, вернее сказать, не взяты неформальной молодежной субкультурой. И здесь имеется в виду вовсе не то, что в рамках неформальной молодежной субкультуры растафари не идут разговоры о Боге Джа и всем, связанном с ним, а то, что действительные вера и поклонение, даже если и остались в неформальной молодежной субкультуре, то ушли на периферию и не являются основной причиной превращения молодого человека в растамана.

Роль музыки в формировании и развитии неформальной молодежной субкультуры, а также в привлечении в ее ряды все новых молодых людей и в трансляции ее идей переоценить просто невозможно. Студенческая революция 1960-х гг. в США, а затем и практически во всех индустриально-развитых странах впервые обнаружила, что музыка может быть основным каналом пропаганды идей. Отпала необходимость в броневиках и выступающих на них ораторах. Можно было пропеть или прокричать под музыку то, что наболело и рвется наружу. И молодежная аудитория воспринимала это лучше всяких речей, научных трактатов, книг и т. п. Оказалось, что увлечение той или иной музыкой подспудно заставляло принимать транслируемые ей оценки тех, кто этого даже не осознавал. Сначала это была рок-музыка — чего стоил один только Вудсток! В России примерно в это время запели у костров КСПэшники. А вырос бы панк в мощную неформальную молодежную субкультуру, если бы не та музыка, на которой он держался? Этот ряд можно продолжать и дальше и упомянуть, к примеру, готику и ее музыку. Но сейчас речь о регги и об идеях растафари.

Явлением популярной музыки, или поп-культуры, регги вначале стала, естественно, в Соединенных Штатах Америки, где ее и стали «раскручивать», о чем говорилось выше. Только потом мода на музыку регги докатилась до Европы и других частей Света. И, конечно, первыми молодыми, откликнувшимися на идеи, транслируемые Бобом Марли, были чернокожие. Однако интересно, что неформальные молодежные субкультуры растафари начали возникать преимущественно в Европе, где в то время стремительно росло число чернокожего населения, и практически не прижились в самих США. В отношении США здесь, возможно, сработало несколько моментов. Прежде всего, чернокожее население США было завезено туда очень давно (более 400 лет назад) и за время проживания в стране перестало ощущать себя пришлым, давно считая эту страну своей. В результате у них сложилась устойчивая преемственность собственных разновидностей неформальной субкультуры афроамериканской молодежи, полнее отражавших местную специфику. И несмотря на то, что раста пользовалась у чернокожих жителей США определенной популярностью, она в основном была быстро ассимилирована в другие «черные» неформальные молодежные субкультуры. Белым же американцам в то время более чем хватало хиппи, которые, по сути, были очень близки растаманам. Кроме того, в США тогда только что «отгремела» Студенческая революция и американцы, вволю насмотревшись на ее плоды, изрядно подустали от подобных способов самовыражения молодежи. Недаром же молодые США ударились тогда в другую крайность: в здоровый образ жизни, в превращение в яппи, а чуть позже в стрейт-эдж и т.п. Так что об утраченной идентичности на деле стали скорбеть вовсе не те, кто ее утратили, будучи вывезенными в рабство в США (или их потомки).

Иная ситуация была в Европе, на которую обрушилась волна чернокожего населения из бывших колоний. Практически маргинальная по сути, молодежь (например, рассуждавшая примерно так: «Мы живем в Англии и уже как бы не африканцы, но все, в том числе и цвет кожи, выдает нас, да и живем мы здесь без году неделя») чернокожей Европы с восторгом, не будучи в состоянии в силу расовых и иных предрассудков полноправно интегрироваться в чужое для нее общество, увлеклась идеями растафари, привнесенными музыкой рэгги, дала толчок возникновению растафари как неформальной молодежной субкультуры: возвращаться на только что покинутую родину, в Африку, они не собирались, а потому им не нужны были ни национально-освободительная, ни религиозная составляющие растафари как таковые.

Здесь следует дать небольшое пояснение. Утверждение, что в Европе растафари является национально-освободительным движением чернокожего населения, является очень сильным преувеличением. Правда, в 1966 г. в Лондоне и возникла крохотная партия растаманов «Народное демократическое движение», но особой погоды она никогда не делала. В то же время нельзя утверждать и то, что периодически национально-освободительная нотка не проскальзывает у чернокожих Европы, но вряд ли к ней можно серьезно относиться: ведь ситуации в Европе и в США очень различны. Если в США чернокожее население действительно было завезено против его воли со всеми вытекающими из этого обстоятельствами, то в Европейские страны африканцы из бывших колоний приезжали сами, более того, часто проникали туда нелегально. Они всеми силами пытались и пытаются удержаться в этих странах, вписаться в них, а не освободиться от них. И это в том числе подтверждает, что растафари практически никак не затронула родителей чернокожих европейских растаманов. А о белых растаманах Европы, всерьез борющихся за право негров уехать на родину, говорить не приходится.

Но вернемся к прерванному рассуждению о том, что в Европе национально-освободительная или религиозная составляющая растафари оказались не востребованными. В результате растафари там начала превращаться в обычную неформальную молодежную субкультуру, где цвет кожи ее представителей не важен, поскольку важны иные моменты. Идеи же превосходства чернокожего населения стали волшебным образом перерождаться в превосходство тех, кто сумел «найти себя». В итоге белые молодые потянулись в растафари как в неформальную молодежную субкультуру и разделили с черными интерес по части музыкальных вкусов, жаргона, внешних атрибутов, отдельных понятий и символов. Африку же «белые растаманы» рассматривали как аллегорический образ утопии, единения всех народов, колыбели человечества. Оказалось, что растафари опять востребована на так называемой «ничейной» территории: ей увлеклись те, для кого были очень далеки идеи Маркуса. Собственный же неповторимый стиль растафари как неформальной молодежной субкультуры явился своеобразной преломленной формой растафарийской эстетики, заимствованной с альбомных обложек дисков рэгги, видоизмененной применительно к местным условиям существования (имеются в виду особенности конкретной страны существования: Великобритании, России, Японии, Израиля и т. д.).

Интересно, что музыка рэгги, которую слушатели определяют то как веселую, то как печальную, то как живую, то как электронную, но непременно как солнечную, позитивную, по сути является культовой в исконном смысле этого слова, посвященной Богу Джа. Именно поэтому изначально тексты регги были чисто религиозными. Основная же идея, проводимая в жизнь музыкой регги, заключалась в том, что недостаточно просто вернуться на свою землю, перевезя туда лишь свое тело. Необходимо понять, что твой дух неотделим от родной земли и только на ней ты сможешь обрести мир и рай. Одним словом, как говорил Боб Марли: «Музыка регги — это вибрация всех светлых людей этого мира» ^[19].

Регги — это «вибрация корней», пропущенная через электроинструменты. Главным в музыке регги является именно принцип вибрации, отражающий естественность, интуитивность и спонтанность «эфиопской», то есть африканской культуры.

Дословно «вибрация корней» трактуется как ощущение, «чувствование» своей истинности, сути. «Вибрация» — это непосредственное постижение сущности бытия, это медитация под музыку регги. И все это доступно лишь растаману. А чтобы эту способность усилить, истинный растаман должен ходить с голыми ногами, из обуви же использовать лишь сандалии.

Однако если на Ямайке регги действительно была религиозной музыкой, то выйдя за пределы острова, она трансформировалась в своеобразный вариант музыки протеста, поскольку тексты песен Боба Марли стали стремительно политизироваться. Попав же в Европу, регги превратилась в исключительно подростково-молодежное явление, в своеобразное мироощущение, где от культа не осталось и следа, в своего рода игру, условность которой заранее известна ее участникам, но которую они принимают, поскольку та изменяет их жизнь, одним словом, в элемент, а то и одну из основополагающих составляющих неформальной молодежной субкультуры.

Одно из краеугольных положений неформальной молодежной субкультуры, выражавшееся в противопоставлении «они — мы», где они — родители (взрослые) и их общество, в котором нам — детям — не находится должного, как нам кажется, места, отчетливо звучало в песнях регги, хотя там на деле говорилось не об «отцах» и «детях» и их различных обществах (Системах), а о «черных» и «белых» и Эфиопии с Вавилоном. Но целое поколение белой молодежи, увидев в регги средство выражения собственного недовольства, а также борьбы со своими проблемами, и услышав в ней отчетливый бунтарский пафос, обратилось к растафари. Этому способствовала и двусмысленность песен Боба Марли, а также их туманный, невразумительный язык культовой символики, привлекавший непосвященных подростков возможностью по-своему интерпретировать их метафоричность с точки зрения иной идентичности.

Примечательно то, что загадочность и непонятность текстов и слов (выражений) для неформальных молодежных субкультур составляет особую привлекательность. Практически у любой неформальной молодежной субкультуры есть свой набор сленговых слов, выражений, делающий разговор ее представителей мало или вообще непонятным для окружающих. Однако с растафари ситуация иная: еще в религиозной секте раста был создан собственный язык «I-Talk» или «I-Words», который сленгом назвать язык не поворачивается. Более того, даже переводить названия этого языка, как, к примеру, «Я-Разговор» или «Я-Слова», также было бы неверно, поскольку в растафари все не так просто и окружено шлейфом таинственности (правда, есть еще вариант «Dread Talk», который явно проще, поскольку дословно переводится как «язык обладателей дредов»). И этот шлейф даже на язык как способ общения накинул еще Гарви Маркус.

Следуя Евангелию от Иоанна, начинающемуся словами: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть...» ^{[21, с. 1125]}, Маркус выдвинул положение, что природа — это воплощенная в Джа космическая творящая сила, выраженная в Слове. Аналогично тому, как деревья выросли из семян, все люди вышли из Слова. А потому со словами надо обращаться очень бережно и не бросать их на ветер. Особое внимание следует уделять слову «I», которое в переводе с английского обозначает «Я» или «личность»; кроме того, у римлян данный знак символизировал цифру «1»; а самое главное, что земное воплощение Бога Джа, Рас Тафари, при коронации взял имя Хайле Селассие I. Все это никак не могло быть совпадением, считал Маркус и вслед за ним все растаманы, а свидетельствует о том, что в каждом человеке, у кого сердце чистое (а чистое сердце является в растафари обязательным условием приобщения к Джа, поскольку у людей с нечистым сердцем просто не находится места для Джа, Бога-Солнца, несовместимого ни с какими пороками), присутствует частичка Бога Джа, что каждый к нему приобщен. В этом рассуждении Маркуса опять четко прослеживается влияние индусов с их древним философско-религиозным представлением о том, что душа человека содержит два начала: Атман — нетленную искру божью и Манас — наши приобретенные в процессе жизни знания и опыт. Именно это положение о наличии частички Бога Джа в каждом человеке с чистым сердцем снимает вопрос о строительстве и посещении каких-либо культовых построек для общения с Богом Джа. Ведь он всегда с человеком, надо лишь суметь выйти на общение с ним.

И здесь наступает черед новой мистической троице, а именно сходству по звучанию английских слов «I» (произносится «ай» и означает «Я»), «high» (произносится «хай», причем звук «х» не жесткий, как в русском языке, а практически непроизносим, поскольку передается выдохом; обозначает слово: «высоко») и «eye» (произносится «ай» и означает «глаз, зрение»). Обнаружив такое сходство, Маркус делает далеко идущий вперед вывод, что знак «I» символизирует, во-первых, возвышенность человека, во-вторых, говорит об обладании им внутренним знанием и способности напрямую общаться с Богом Джа, и, в-третьих, является символом всего хорошего.

Итак, коль скоро в человеке присутствует частица Джа и у него есть внутреннее зрение, то он может, никуда не ходя, заниматься познанием Бога и общением с ним. И все это будет более успешным, если превратить себя в Храм Огня, о чем уже шла речь выше.

Однако не только медитация и курение марихуаны, подобно возжиганию фимиама, способны содействовать установлению лучшей связи между «Я» и Джа и, соответственно, раскрепощению плененного Вавилоном сознания, а также обретению вновь своей утраченной самобытности. Таким каналом для растаманов является и искусство. Оно представляется им элементом единого космического сознания, способного настроить их на частоту божественной волны. Они, например, считают, что в процессе написания стихов растаман беседует внутри себя с Богом и через получившиеся у него стихи Джа взывает к миру. А потому каждый уважающий себя растаман стремится как-то проявить себя в том или ином виде искусства: писать стихи, рисовать, ваять, петь и танцевать, заниматься народными промыслами или музыкой.

Но вернемся к «I-Talk». Кроме уже обозначенного, знак «I» является символом всего хорошего, а потому, если есть такая возможность, его надо вставлять во все «хорошие слова», например: Ithiopia вместо Ethiopia (Эфиопия), Iquality вместо Equality (равенство), Inity вместо Unity (единство, единение, союз; дружба, согласие, гармония) и т. п. К личным же именам следует добавлять либо «Рас», тем самым подчеркивая, что это не просто человек, а растаман, либо «IBro» (сокращенное от «I-Brother», то есть «Я-Брат», или, иначе, просто растаман).

Далее, как уже говорилось, «I» переводится на русский язык как «Я», «личность». Но когда люди соединяются вместе, о них начинают говорить «они», «мы», «вы» и т. п., в результате чего личности растворяются в толпе и наступает толпообразное существование. Эти слова убивают личность и отдаляют ее от Джа. Поэтому хотя бы в языке растаманы решили уйти от толпы, для чего отменили эти и им подобные слова. В результате у них появилось странное понятие «Я и Я», заменяющее слово «мы». Этим понятием называется и вся братия растаманов в целом.

На деле же, кроме указанных мистических моментов, «I-Talk» представляет собой смесь просторечия, что вполне естественно, учитывая, кто становился растаманами на Ямайке и не только там, а также библейской и философской лексики. Кроме того, для данного языка характерны частые упрощения слов, типа «воще» вместо «вообще», и перестановки букв в словах или просто сокращение слишком длинных, по их мнению, слов. Но больше всего растаманы любят играть в переосмысление звучания слов, а также искать в словах глубокую символику (кстати, подобная игра со словами и символами характерна и для хиппи).

Распространению «I-Talk» и органичному вхождению его в неформальную молодежную субкультуру, естественно, во многом способствовала музыка регги, тексты песен которой были малопонятны и загадочны для подростков, а потому давали простор их интуитивному переживанию и чувствованию. Усвоение же языка расты как модного жаргона в свою очередь невольно заставляло смотреть на мир глазами расты даже тех, кто ей не симпатизировал.

В настоящее время неформальная молодежная субкультура растафари относится к так называемым старым: возраст ее уже давно перевалил за тридцать лет. Даже несмотря на то, что в России растафари в силу целого ряда объективных причин появилась намного позже, чем в других индустриально развитых странах, а именно лишь в 1990-х гг., она и у нас уже далеко не молода. Подобная живучесть данной неформальной молодежной субкультуры корнями уходит в ее религиозное прошлое, но не в поклонение Богу Джа, а в то, что растафари уже на том этапе организационно практически не была оформлена, что характерно и для неформальных молодежных субкультур как социального феномена. В растафари практически отсутствовали формальные лидеры (и Маркус, и Хайле Селассие I обожествлялись религиозными растаманами и в роли лидеров никогда не подразумевались), но при том имелось большое количество растаманов, не входивших ни в одну из имевшихся групп. При этом растафари как религия никогда не имела четко сформулированного кредо, но отличалась эклектичностью, веротерпимостью, отсутствием устоявшейся догматики и возможностью выборочно усваивать те или иные стороны: внешний вид или жизненный стиль, толкование религиозных текстов или отношение к созданной растой художественной литературе, взгляды на историю или отношение к Вавилону. Более того, в растафари всегда было очень много разночтений в представлениях, но братия была очень терпима к любому свободомыслию и предоставляла каждому право на собственную концепцию. А это было именно то, что необходимо неформальной молодежной субкультуре, в которой каждый занят созданием и утверждением собственной личности.

Все люди разные и пристрастия они имеют различные. Одним необходимо чрезмерно усложнять собственную жизнь во всех ее проявлениях, чтобы получать удовольствие, другим то же самое чувство приносит максимальное упрощение и минимизация потребностей. Причем причиной этой минимизации не обязательно должен быть сознательный отказ от благ, предоставляемых цивилизацией, — ей может быть и недоступность этих благ для конкретных людей или слоев. Растафари была изначально ориентирована на социальные низы, которые видели, что есть и другая жизнь, но не имели возможности к ней приобщиться. Боб Марли так говорил об этом: «Мы из трущобного города. Мы освободим свой народ музыкой, музыкой рэгги». (Цит. по: 19)].

С самого начала своего существования тогда еще религия растафари была одержима вовсе не демонами и потусторонними злыми силами, а социальной системой, частью которой она являлась. А потому она была нацелена в том числе и на то, чтобы снять чувство неудовлетворенности у социальных низов, которыми, так случилось, были чернокожие, и адаптировать их к доминировавшей культуре, то есть к Вавилону. Но это можно было сделать лишь косвенным путем — через отказ от недоступных низам благ. И здесь следует также принять во внимание те социально-экономические условия на Ямайке, в рамках которых создавалась растафари. Чернокожее население и так влачило нищенское существование, не имея ни работы, ни средств к существованию, а к этому добавилось еще и то, что ураганы в начале 1930-х гг. разрушили то немногое, что у них было, приведя не только к экономической, но и к морально-психологической депрессии на острове.

Таким образом, стремление помочь людям освободиться от собственной забитости и темноты обернулось внедрением психологии самоустранения и неприятия общества. Однако один лишь «уход» без предложенного взамен чего-то позитивного не мог решить проблему полностью. В результате вместо объективного анализа общества для изменения реального положения дел был создан иллюзорный мир, мечта, миф, снимающий трагическое мироощущение угнетенных. Этот миф лежал вне пределов истины и лжи, поскольку в нем была психологическая потребность, в силу чего его нельзя было опровергнуть. Он представлял собой отважный опыт сочинения для себя комфортной реальности, новой истории, религии и культуры взамен унизительных старых. Он позволял чернокожему населению Ямайки самоутвердиться, вооружившись религией, которая ставила его вне досягаемости для пренебрежительного отношения белых. Он восстанавливал или придумывал — какая разница — этому населению разрушенную у них культурную идентичность. Он давал эмоциональную отдушину для враждебного чувства, вызванного черствым безразличием общества к их бедственному положению. Он был растафари.

Не будучи в силах изменить положения чернокожего населения Ямайки (и здесь не мешало бы вспомнить неудавшуюся деятельность Гарви Маркуса на почве национально-освободительного движения), ему предложили модель «мира наоборот», воспевающую его уклад жизни и унизительную нищету, позволяющую выживать в имеющихся у него условиях, ничего не меняя, но при этом пребывая в уверенности, что большего и не надо, поскольку не в этом счастье. Возвеличивание естественности, непритязательности, бедности сопровождалось проповедью о том, что человек, материально бедный, на самом деле благословен, потому что материализм, понимаемый как стремление к материальному благосостоянию, якобы разрушает человека, являясь проявлением тщеславия. А человек материально богатый, вовсе не богат, если он не богат духовно; он нищ и наг... Он продал душу за деньги, чего не следует делать растаманам, для которых куда важнее свет солнца. Ведь духовно свободные люди не привязываются к материальным вещам, которые для них ничего не значат.

В «мире наоборот» и ценности должны быть противоположными ценностям реального мира. Если в Вавилоне, под которым в данном случае понимаются не только США, но и вообще Общество, Система, или то, что называется цивилизованным миром, в чести участие в политике, карьерный рост, труд, то в реальности растамана все это лишь «крысиные бега» («Rat Race»), гнусное дело, пустые хлопоты рабов Вавилона. Растаман не должен растрачивать себя на эти пустяки. Для растамана труд сам по себе, в общем-то, считается похвальным делом, но это не должен быть труд на систему Вавилона. А поскольку вокруг только эта Система, то следует пренебрегать трудом. Кроме того, поскольку по прибытии в Эфиопию все равно обещан рай, то следует лишь ждать этого рая, который придет сам собой. А собственность, если она и имеется, должна быть общей для всей братии.

Таким образом, в растафари был создан «мир наоборот», в котором истинные евреи были неграми, белое принижалось, а черное возвышалось, неестественное уступало место естественному, а ценности меняли свою полярность. И этот мир «зазеркалья» придавал уверенности в себе униженным, позволял бедным чувствовать себя богатыми, рай с неба переносил на землю, да еще и помогал обрести утраченную идентичность. Но какое все это имеет отношение к неформальной молодежной субкультуре? Да самое непосредственное, поскольку любая неформальная молодежная субкультура тоже создает мир «зазеркалья», мир «наоборот», с той лишь разницей, что она выворачивает наизнанку «мир отцов», создавая альтернативный «мир детей». Таким образом, растафари оказалась практически готовой «заготовкой» для неформальной молодежной субкультуры. Как отмечал Н.А. Сосновский: «Субкультура — это способ самочинно, не дожидаясь его формального падения, удалиться из Вавилона, создав вокруг себя и своих друзей иллюзорную групповую реальность. Или свой собственный Вавилон — это уже смотря какая субкультура» ^[22].

Кроме того, в растафари заранее задавалось и то, на кого рассчитана данная неформальная молодежная субкультура. С первого взгляда это может показаться странным, но неформальная молодежная субкультура растафари на деле практически универсальна и рассчитана на самый широкий охват слоев общества, поставляющих в нее своих детей. Почему? Начнем с нижних слоев, приход которых был подготовлен в том числе и исторически: во-первых, религия растафари была ориентирована на низы общества, а во-вторых, у истоков одноименной неформальной молодежной субкультуры стояли рудиз из трущоб. Далее, средние слои общества стали на этапе формирования неформальной молодежной субкультуры вливаться в растафари в виде клиппи, о которых речь шла выше. Дети же из семей высших слоев общества подключались уже именно к неформальной молодежной субкультуре растафари несколько позже, и не последнюю роль тут сыграло желание сработать на контрасте: в противоположность жизни, в которой у них было все, они хотели, пусть иногда и неосознанно, попробовать жизнь, в которой всего по минимуму в материальном смысле слова. Ведь что неформальному субкультурному растаману надо? Дреды, которые можно сделать самому; предельно простую просторную одежду, которая на деле может оказаться и лохмотьями; да огромных размеров шапочку-берет цветов флага Эфиопии, который можно связать самому или же попросить это сделать подружку. Растаманам же не надо, как, например, готам, приобретать одеяния из бархата, а также украшения из серебра, не говоря уже о дорогостоящей косметике, без которой невозможно создать болезненно-бледный, отпугивающий внешний вид и т. п.

В Россию, как и во многие другие страны, растафари пришла вместе с музыкой рэгги, однако этот приход имел свои особенности. Рэгги пришла в Россию в 1980-х гг., то есть уже тогда, когда Боб Марли умер, — пришла в виде ритмов, которые первыми в своем творчестве стали использовать группы «Воскресенье», «Аквариум» и «Кабинет». Однако пока речь шла только о музыке, а не об идеях растафари. Последние же докатились до России лишь к 1990-м гг., когда и стали появляться первые «очаги» неформальной молодежной субкультуры российских растаманов, совсем не чернокожих от природы, для которых проблемы возвращения африканцев на их историческую родину были столь же далеки, как сама Африка. И, несмотря на то, что число растаманов в России стало стремительно расти, большая часть из них имела очень смутные, отрывочные знания и представления о растафарианстве как таковом, не говоря уже о понимании их религии. Кстати, как для неформальной молодежной субкультуры в целом, так и для неформальной молодежной субкультуры растафари в частности характерно то, что в основном все происходит по принципу игры в испорченный телефон — чем дальше от Гарви Маркуса по времени и месту, тем более далеким от того, что он говорил, становится его учение.

Растафари, как и всё, попадающее извне в Россию, претерпела определенные изменения и была несколько скорректирована под местный уклад. И если бы не скинхеды, не разобравшиеся в том, кто такие российские растаманы и что они из себя представляют, и не открывшие на них охоту, что было сделать просто, поскольку тех выдавали дреды, то данная неформальная молодежная субкультура могла бы претендовать на то, чтобы стать самой многочисленной в стране, поскольку как ни одна другая оказалась очень созвучной нашей культуре.

Как ни странно это может показаться, но между чернокожими жителями знойной Ямайки и белокожими жителями морозной России, по сути, оказалось очень много общего. Это, прежде всего, православная система ценностей. Здесь речь идет не о религии как таковой, а о том, что система ценностей православной русской церкви и православной растафари во многом совпадают. И там и там декларируется, что все отношения между людьми должны основываться на любви и братстве, а потому почитаемыми ценностями являются доброта и милосердие, взаимопомощь и помощь всем, кто попал в беду, будь то человек, животное или растение. Кроме того, поощряются простота, сердечная чистота, всеобщая справедливость, равенство всех людей перед Богом, а также неагрессивность и миролюбие. Порицаются такие человеческие качества, как ненависть, ревность, зависть, обман, вероломство, предательство и т.п.

Интересно, что если в иудаизме существует декалог Моисея, а в христианстве 10 заповедей Христа, излагающих основные ценности, то в растафари также существует нечто подобное и по форме, и по содержанию, включающее также 10 положений, отражающих «моральный кодекс» растамана:

«1. Запрещено осквернять облик Человека надрезами, бритьем и стрижкой, татуировкой, уродованием тела.

2. Необходимо соблюдать вегетарианство, хотя иногда разрешается есть мясо, кроме свинины, моллюсков и т.д.

3. Мы поклоняемся лишь Растафари и никаким другим богам, объявляя вне закона все формы язычества, хотя и относясь с уважением ко всем верующим.

4. Мы любим и уважаем человеческое братство, хотя в первую очередь любим сынов Хама.

5. Мы отвергаем ненависть, ревность, зависть, обман, вероломство, предательство и т. д.

6. Мы не принимаем ни наслаждений, предоставляемых нынешним обществом, ни его пороков.

7. Мы призваны установить в мире порядок, основанный на братстве.

8. Наш долг — протянуть руку милосердия любому брату в беде, в первую очередь тому, кто из ордена Растафари, во вторую — любому: человеку ли, животному ли, растению и т.д.

9. Мы придерживаемся древних законов Эфиопии.

10. Не соблазняйся подачками, титулами и богатством, которыми в страхе будут тебя прельщать враги; решимость тебе придаст любовь к Растафари» [Цит. по: 22].

Поскольку многое в расте оказалось созвучно русской душе и культуре, то именно в нее многие молодые россияне пришли, как к себе домой. И им даже не важно было делать дреды на голове: какая разница, что у тебя с волосами; главное — что у тебя в душе. А в душе не было никакой агрессии и у большинства была склонность к добру, добродушию и доброжелательности. Они даже стали приветствовать друг друга словами «Мир и любовь».

Черная раста оказалась очень русской неформальной молодежной субкультурой, поскольку приветствовала открытость, честность, доброту (Боб Марли говорил: «Самая лучшая песня рэгги та, что несет послание добра...» ^[23]), братскую любовь, дружелюбие, эмоциональную теплоту; поиски истины и справедливости; незамысловатость, непрактичность; веселость и беззаботность; жизнь в общинах-коммунах, где все было общее (наша традиционная русская общинность); терпимость (объясняя, почему ей нравятся растаманы, молодая девушка написала на чат: «Самое главное, что в компании растаманов можно чувствовать себя свободной и не скрывать характер, чтобы угодить кому-либо» ^[20]) и столь забытый интернационализм, выражавшийся в мире и согласии между людьми и расами; давала надежду на лучшую жизнь. Одним словом, в России она объединила тех, чьим девизом стало сокровенное: «Не парься, чувак!». Тех незлобных, которые хотели просто жить в свое удовольствие, наслаждаться жизнью (они это называют «ловить положительные вибрации»), не заботясь о материальных благах. Тех, кто нашел в расте оправдание своему предпочтению вести спокойное, расслабленное существование и нежелание заниматься бессмысленной, с их точки зрения, погоней за деньгами. Тех, в ком не умер вечный Обломов. Чего для них стоит одна только идея растафари, что практически не прилагая никаких усилий, можно общаться с Богом и заниматься его познанием и самосовершенствованием, поскольку частичка Джа есть в каждом из нас!

Российские растаманы преимущественно не работяги, а потому они очень неприхотливы. Обычно они живут у своих знакомых или просто у других растаманов (такие «явочные» квартиры, где можно поселиться, «вписаться», есть по всему СНГ) и питаются тем, что Бог пошлет. Живут они на то, что могут получить за свое творчество (игру на музыкальных инструментах, всевозможные кустарные поделки и т. п.), валютой же в материальных отношениях между братией часто служат марихуана и солнечная музыка рэгги.

Непростые дела в российской расте и с марихуаной. Несмотря на все разговоры о том, что растаманы не наркоманы, а марихуану они курят исключительно потому, что они растаманы и им просто так положено, поскольку иначе ни в чем разобраться, а тем более раскрыть суть вещей просто невозможно, в расте оказывается достаточно и тех, кто туда приходит, зная, что именно там можно «легально» покурить «травки». Ведь не случайно же все споры о растаманах крутятся именно вокруг темы наркомании и марихуаны. И совсем не случайны высказывания такого типа: «Жизнь — это счастье, а счастье — в травке»; «Рэгги, солнце, марихуана — это мечта растамана» или «Единственное, за что я их люблю, так это за то, что у них можно свободно раскуривать травку, особенно коноплю. А еще в их фирменные блюда входит конопля, например: “Курица с коноплей”, “Картошка с коноплей”. Прикольно, не правда ли?» [См.: 20].

Однако, как и во всех неформальных молодежных субкультурах, степень «членства» или участия в растафари может быть различной: от практически постоянной жизни в общине растаманов, которые в условиях России организуются, как правило, на чьих-либо квартирах или у кого-то дома (Россия — холодная страна), до разделения идей растаманов и лишь периодических посещений мест их обитания. Но узнать их просто: даже если у растамана на голове нет дредов, в его просторной одежде из естественных материалов обязательно можно отыскать нечто растаманское — либо шапочку, шарф или нашивку с цветами флага Эфиопии, либо изображение Льва, звезды Давида, Солнца, а то и Гарви Маркуса. А еще их выдает походка: плавная, лениво раскачивающаяся в ритме рэгги.

Ритм жизни растаманов неторопливый и расслабленный, такой же, как и ритм их музыки рэгги. Российские растаманы — в основном (приходится оговариваться, что «в основном», поскольку в реальной жизни бывает всякое и она не полностью подпадает под широкие обобщения) люди бесхитростные и веселые, получающие удовольствие от больших шумных компаний, что, кстати, характерно вообще для русской культуры.

В отличие от России, в Великобритании, где чернокожие люди из бывших колоний составляет большую часть населения, была предпринята попытка внедрения растафари как религии и национально-освободительного движения в молодежные круги. Для этого молодых чернокожих приглашали на своего рода собрания, где под музыку рэгги им разъяснились основные положения растафари. Эти мероприятия назывались «резонингами» (от англ. глагола «to reason», означающего «убеждать, уговаривать, аргументировать, обосновывать; доказывать, приводить доводы»). Однако очень скоро эти «резонинги» вылились в простые тусовки под музыку рэгги с болтовней и курением марихуаны. Правда, в этих тусовках принимали участие лишь чернокожие молодые британцы, которые, если ранее пытались не выделяться из общей массы, то после посещения резонингов стали пытаться во всем — и в речи, и в манере одеваться и вести себя — выразить «африканскую личность», которая во всем отступала от англосаксонского стандарта. Таким образом, модель «они — мы» все-таки возникла у молодых чернокожих британцев, хотя и не такая, как изначально предполагалось.

Если, например, у готов актуально: «Хэллоуин каждый день», то у растаманов: «вся жизнь — один большой праздник». Поскольку раста для них превратилась в стиль жизни, то они отдают дань и ее традициям, которые причудливо переплелись с местными. Так, растаманы, как православные христиане, отмечают и рождество, и пасху, в те же дни, что и русская православная церковь, однако посвящают они их Богу Джа. Но к религиозным праздникам добавляются еще день рождения (23 июля) и день коронации (2 ноября) Раса Тафари или Хайле Селассие I. Кроме того, если религиозные растаманы категорически отвергают спиртное, то российские растаманы спокойно пьют алкогольные напитки — какой, мол, русский без водки с пивом.

Растаманы в меру своих возможностей и способностей стремятся жить красиво, находить положительное в окружающем их мире, в привычных, казалось бы, повседневных вещах. В подобном поведении они руководствуются словами Боба Марли: «Открой глаза и загляни в себя. Ты доволен тем, как ты живешь? Мы знаем, куда мы идем и знаем, откуда пришли: мы уходим из Вавилона в страну своих предков» ^[23]. И им не важно, что их кумир говорил об Африке. Для них «страна предков» — это мир добрых людей и светлых отношений, а рэгги, как и для Боба Марли, — это «вибрация всех светлых людей этого мира» ^[23]. А потому даже если у растамана в словах и проскальзывает воинствующая нотка, то ей он лишь снимает напряжение, не думая «воевать» с кем-либо за что-либо. В мире жестокости, войн, насилия они находят мажорные нотки, оставаясь пацифистами. Песни же их о любви и жизни, о вере и Боге, о свободе, а не о войнах и разрушениях. Одним словом, раста — это жизнь, и «дети Джа», а также Львов, цветов и любви верят, что будут жить вечно. Они даже придумали для этого собственное слово-понятие: «жизненность» («livety» от англ. глагола «to live» = «жить»).

Растаманы уверены, что раста — это не версия реальности; что она и есть сама реальность. Жизнь же растамана — это не просто приспособление к жизни или определенным условиям выживания, а настоящая жизнь, во всей полноте, как подобает человеку. Растафаризм — это состояние духа, познание истинного, глубокого и неподвластного. Растаманы порождают протест против стандартности, обыденности, серости. Яркость их одеяний радует глаз, отрывает от серых будней. Но они умеют смотреть и на мир по-другому, не как простые люди, которые видят вокруг себя только серость. Они выделяются среди всей остальной серо-черной толпы с угрюмыми и злыми лицами; они понимают смысл жизни, в отличие от серых людей; они несут позитив в серый мир и при этом никому не навязывают свою веру и образ жизни: если не нравится, просто пройди мимо. При этом растаманы не допускают ни малейшего сомнения в истинности своей причудливой картины мира.

Ах, какие знакомые мотивы! Ну и чем тогда они отличаются от готов, которые в черном цвете сумели разглядеть всю палитру многоцветья мира? Да и не только от готов. Подобные рассуждения о своей исключительности среди серо-черной толпы являются одним из обязательных атрибутов неформальных молодежных субкультур, основной функцией которых является социализация молодых людей или, проще говоря, последующее включение их в ту самую «серо-черную толпу».

Кстати, еще несколько слов для сравнения таких двух, казалось бы, совершенно различных «черных» неформальных молодежных субкультур, как готика и растафари, в которых одни облачаются во все черное, а другие, считается, сами должны быть черными от природы. По сути, растафари отличающаяся от готики лишь тем, что ее представители облачаются не во все черное, а в разноцветное, преимущественно цветов флага Эфиопии (красный, желтый/золотой, зеленый), вместо мертвецкого грима, завалившихся на сторону ирокезов и выбритых висков предпочитают «косички»-дреды, вместо красного вина и абсента покуривают травку, тьме и кладбищенскому умиротворению предпочитают солнце и веселье, да и музыку любят поритмичнее и повеселее готической. Однако переход от внешних признаков к сути покажет, что эти неформальные молодежные субкультуры очень близки между собой и лишь по-разному говорят об одном и том же. Кстати, интересная деталь: религия растафарианства берет начало в коптской религии — очень древней ветви православного христианства, которую исповедует большинство населения Эфиопии, а международный символ готики — анк — есть не что иное, как коптский крест — но все это лишь к слову.

Возникает ощущение, что ты это уже где-то видел или слышал, когда на чате, а далее я хочу привести высказывания, взятые из чата, на котором своими мнениями делились и сторонники, и противники растаманов ^[20] читаешь: «Растаман. Каждый в этом слове понимает свое»; «Растаманство — это состояние души». А вот желание расширить границы расты за счет причисления к ней как можно большего количества интересных личностей: «Пушкин А. С., весьма вероятно, тоже был растаманом» и далее у другого молодого человека: «Много людей было растаманами, хотя и не подозревали об этом. Античные философы, ученые и врачи, музыканты, поэты, писатели. Например, Пушкин или Джимми Хендрикс — тоже были растаманами». А чего стоят следующие рассуждения: «Каждый человек — это растаман в душе, просто в ком-то это выражено сильнее, а кто-то этого даже не замечает» или «Есть такая концепция, что человек живет-живет и не знает, что он раста. А потом ему везет, он узнает, что он раста и может легче получить от жизни то, что хочет»? Просто читаешь и вспоминаешь интервью, вошедшее в видеофильм о Бобе Марли, где певец говорит: «Я всегда был растаманом, с рождения, но не понимал этого, и это меня угнетало. А когда я осознал, что я растаман, я стал самим собой» ^{[24, с. 293]}. Но просматривая все приведенные на чате высказывания молодых людей, ловишь себя на мысли, что так и тянет вместо расты, да растаманов подставить готику и готов (или, кстати, любую другую неформальную молодежную субкультуру) — так в чем тогда различия по существу?

Заканчивая, следует остановиться еще на одном моменте. «Чернокожие истоки» расты, а также разговоры об Африке и Эфиопии часто оборачиваются представлением, что в растафари могут входить только чернокожие и что белокожим там не место. Это заблуждение невежественных людей. Конечно, можно им ответить словами девушки из чата: «Мнение о том, что «растаманы только черные», неверно, потому что частичка Джа есть в каждом человеке, просто не каждый может в себе ее открыть» ^[20]. Однако лучше ответить словами Боба Марли: «Я не стою ни на чьей стороне. Ни на стороне черных, ни на стороне белых. Я на стороне Бога, который побуждает меня говорить от лица всех людей, независимо от цвета кожи» ^[23].

Таким образом, стать растаманом может каждый, поскольку раста не знает рас. И, как говорят растаманы, если вы верите в любовь, мир и единство, а это и есть сама суть расты, то какая разница, какого вы цвета.

В данном материале я подробно рассмотрела растафари на стадиях ее зарождения в качестве национально-освободительного движения, ее бытности в качестве религиозной секты и, наконец, ее трансформации в неформальную молодежную субкультуру. Необходимость такого обращения к растафари была вызвана тем, что содержательные и смысловые моменты всех пройденных растафари стадий так или иначе присутствуют и проявляются в существующей в нашей стране, в России, одноименной неформальной молодежной субкультуры. Эта субкультура не существует обособленно от остального российского общества, а потому оказывает, хоть и не очень большое, но влияние на него и его культуру. Однако пройдет время и сегодняшние растаманы вырастут и начнут привносить в жизнь взрослого общества собственные представления о жизни и идеалы. И, дабы не шарахаться от них, как от инопланетян, необходимо хотя бы немного отодвинуть завесу возможного будущего непонимания этих «детей Джа», а также Львов, цветов и любви.