Freedom of National Self-Identity as a Factor of Modern Law

Babin Boris Doctor of Law Head of the Department of Administrative and Criminal Law at Odessa National Maritime Academy 65029, Ukraine, Odesskaya oblast', g. Odessa, ul. Didrikhsona, 13 babinb@ukr.net Other publications by this author

Вопросы коллективного сознания исследуются в юридических науках крайне ограниченно; в то же время проблематика коллективных субъектов, как носителей прав и обязанностей, ставит вопрос о правовых механизмах реализации таких прав и обязанностей. Данная реализация в формате коллективных действий либо бездействий обусловливает необходимость исследования ее субъективной составляющей, а именно – осознания коллективным носителем прав и обязанностей своей общей и единой субъектности, отражения в таком сознании коллективных мер реализации и защиты коллективных прав, имеющих правовое значение. Кроме того, осознание субъектности часто является в праве необходимым признаком таковой субъектности.

Указанное подтверждает, что проблема коллективного сознания, в частности, в контексте коллективного самоосознания, становится актуальной; среди прочего, это важно при определении правового статуса народов. В свою очередь, исследование самоосознания народов, как фактора их правовой субъектности, (являющееся целью этой статьи) нуждается в анализе соответствующей научной доктрины в сферах психологии, социологии и этнологии, в использовании философских наработок, учитывающих развитие общества в условиях второго модерна, в определении специфики текущей национальной и международной нормативной базы, отразившей аспекты правосубъектности народов и ее субъективных составляющих.

Этническое самоосознание стало ключевой категорией, без которой определить содержание и механизм самоосознания народов невозможно. Е.Г. Александренков указывает на позицию, согласно которой чувство принадлежности к группе, сформулированное современными учеными как ethnic identity, мало чем отличается от понятия «этнического самоосознания», поэтому, указывает данный автор, нет необходимости вводить термин «этническая идентичность» в восточнославянские языки при наличии в них срока «этническое самоосознание» ^{[1, с. 14-15]}. Все же разница присутствует и при этом существенная; ведь идентичность можно увязывать как с субъективными, так и с объективными свойствами социума, а самоосознание по определению становится субъективным, психологическим фактором.

В.В. Игнатенко указывает, что этническая идентификация предусматривает обязательное этническое самоосознание как относительно устойчивую систему сознательных представлений на уровне отнесения себя к определенному этносу, а также наличие этнического чувства осознанного, но неосмысленного ощущения своей принадлежности к этносу, к его культуре, гордости за свой народ, любви к отчизне, эмоционально позитивного восприятия явлений этнической культуры, интересов своего народа, даже готовности к самопожертвованию во имя своего народа, которое может сочетаться с чувством превосходства собственного народа над другими, ненависти к чужим этносам, стремления к их покорению и уничтожению ^{[12, с. 15]}. Р.Р. Слободян считает, что этническое самоосознание, ставшее основой для формирования национальной идентичности, является также и основой духовной идентификации человека ^{[32, с. 20]}, с чем в целом можно согласиться.

Л.Н. Дробижева на основе эмпирических исследований этнического самоосознания сделала вывод, что структура такого самоосознания включает в горизонтальном срезе осознание принадлежности к этнической группе, образ «мы» и этнические интересы. В свою очередь Б.Е. Винер определил этническую самоидентификацию, как результирующую от осознания других компонентов этнической идентичности, получающих выражение и разрешение на определенном этапе социализации, когда знания и элементы поведения позволяют осмыслить себя как члена определенной этнической общности ^{[8, с. 443]}.

В.Ю. Хотинец считает, что этническая самоидентификация и этническое самоосознание является однопорядковыми, но не тождественными понятиями. Этот исследователь определяет этническую самоидентификацию, как чувство принадлежности к некой этнической общности по определенным параметрам этногенеза: расово-биологическим (родовые корни), климато-географическим (историческая территория) и социокультурным (история своего народа, этнические символы культуры и религии и др.), как чувство, образующееся в процессе историко-культурного развития общности.

Этническое же самоосознание, по мнению этого автора, является результатом широкой идентификации, включающей в себя этническую и иные формы актуальной идентификации (территориальную, культурную, языковую, религиозную, обрядовую, расовую, антропологическую, психологическую и пр.), соответствующие существующим объектам полиморфной социокультурной среды и воплощающие в себе собственные этнические значения. Тем самым, добавляет этот автор, этническая самоидентификация является фактором формирования представления о себе как об этническом субъекте, одним из уровней становления этнического самоосознания. В.Ю. Хотинец также отмечал, что этническое самоосознание, представляя собой целостное образование, проходящее в своем развитии два этапа:

- типологический, с формированием представлений об этнических особенностях общности;

- идентификационный, с формированием этнической самоидентификации ^{[36, с. 81]}.

Такая концепция самоосознания как идентификации заслуживает особого внимания. Фактически самоосознание можно рассматривать как акт психологического выбора личности между несколькими возможными этническими идентичностями, либо восприятия навязанной личности национальной идентичности в условиях ее безальтернативности (авторитарные, тоталитарные общества), либо отказа от какой-либо идентичности (космополитизм). В то же время личность не может создать собственную идентификацию, поэтому самоосознание нельзя считать фактором, приводящим к возникновению новых народов, хотя такое самосознание является неотъемлемым элементом этногенеза.

Важным является вопрос соотношения самоосознания народа, осознания народа другими народами и осознания им других народов: то есть не роли субъективного и объективного в процессах формирования самоосознания, а объективности самоосознания, как такового. В.С. Соловьев, считая соответствующие процессы идеально объективными, озвучил мысль о том, что «идея нации есть не то, что она думает о себе во времени, а то, что Бог думает о ней в вечности». Этот автор указывал на невозможность спросить у самого народа о «подлинных интересах нации и ее действительной исторической миссии», из-за того, что «мнение нации дробится, что имеет место почти всегда» ^[33]. Можно утверждать о том, что самоосознание является как раз общим и неделимым элементом этнического сознания, ментально хранящегося индивидами, но лишь при условии их совместного (социального) существования. Если совместное самоосознание отсутствует – этнос распадается на атомизированных представителей определенной этничности и не представляет более единого субъекта

М. Прайс указывает, что представление о национальном «пузыре идентичности», внутри которого каждое государство в определенной степени может свободно устанавливать правила, контролировать их соблюдение, а также мириться с содержанием потока информации в пределах своих границ, цивилизационно устарело ^{[25, с. 259]}. Это соображение является верным в контексте размывания этнического основания легитимности государства, но не касательно отмирания этнических черт сознания, которые сегодня могут способствовать формированию народа, как социального организма, и без участия и даже помимо воли государств. При этом на самоосознание как на выбор идентификации может влиять ряд внешних факторов: это официальная или наоборот, ирредентистская/сепаратистская пропаганда, равно как и практическая выгода определенной идентификации.

Так, например, если быть этническим немцем в ряде стран Европы до 1945 г. было выгодно (с позиций общественного статуса, материального положения, безопасности и пр.) а этническим евреем – нет, то можно предположить что в условиях возможного выбора люди изменяли не только внешние атрибуты национальности, но и некоей степени самоосознание, причем после 1945 г. ситуация, как несложно догадаться, резко поменялась.

Можно наблюдать подобную ситуацию на примере украино-российских отношений, где на территории РФ этническое украинское (по происходжению и языку) население в ХХІ веке в значимой части состоит из носителей российского самоосознания; в то же время в регионах Украины этнические по происхождению и языку русские могут искренне и массово осознавать себя украинцами; этот выбор часто происходит неосознанно, хотя в первую очередь именно в силу позитивных внешних последствий такого выбора.

В.В. Баркова считает, что самоосознание любого сообщества, во всех его идентификационных срезах и ипостасях, является единством личных и духовных сил, составляющих «народы сообщества», такое самоосознание, указывает этот автор, является плодом их конкретной истории, его смысловое ядро формируется на основе базовых ценностей, соединяющих общечеловеческое, традиционное и современное ^{[5, с. 93]}. Такой подход, очевидно, имеет целью обоснование единого самоосознания населения многонациональных государств, при этом он остается аргументом в дискуссии о примате гражданского самоосознания над этническим. Думаю, что «наднациональное» самоосознание, позволяющее человеку считать себя американцем (а не англосаксом) или россиянином (а не тувинцем) гораздо более уязвимо чем национальное и более зависит от внешних факторов. Как свидетельствует распад многонациональных государств, такое самоосознание возможно лишь в условиях общества благоденствия и не переживает периоды социальных кризисов.

С.С. Лазарян к основным факторам, влияющим на формирование этнической идентичности, относит родной язык, культуру, традиции, обычаи, обряды, особенности этнокультурной контактной среды. Этот автор указывает, что развитие этнической идентичности стало необходимым условием для нормальной жизнедеятельности человека, и что этническая идентичность, как процесс и структура, формируется в ходе развития его деятельности и общения. Этот автор определяет этническую идентификацию, как важнейший процесс формирования этнической идентичности, ядром которого являются знания и представления, через которые осваиваются все формы бытия этноса, формируется система взглядов.

Этническое самоосознание определяется С.С. Лазаряном, как чувство принадлежности к тому или иному этносу, выражающееся в этническом самоопределении, т.е. в отнесении индивидом себя к данной этнической группе. Самоопределение им понимается, как отражение сознания этнической группы в индивидуальном сознании ее членов, выражающее результат усвоения последними представлений об историческом опыте, состоянии и перспективах развития своего народа, об его ценностях и нормах, а также о его месте и роли среди других народов и во взаимоотношениях между ними. Психологическую структуру этнического самоосознания С.С. Лазарян понимает как осознание особенностей этнической культуры своей этнической общности, ее психологических особенностей, тождества с этой общностью, собственных этнопсихологических особенностей, понимание себя как субъекта своей этнической общности, социально-нравственную самооценку этничности ^{[14, с. 81, 82]}. Итак, соответствующая конструкция предусматривает связь самоопределения и самоосознания народа как сложных психических феноменов.

Подобные идеи высказывал и В.Г. Бабаков, отмечавший, что социальная мобилизация членов этнонациональных коллективов обусловливает повышение их общественной активности, создает социально-стереотипные стандарты поведения, нормативные системы и т.п. Этот автор считает, что по уровню отражения бытие в национальном сознании выступает не только в виде различных теоретико-познавательных, идеологических конструкций (форм), но и в эмоциях, настроениях, социальных инстинктах, чертах характера, образцах поведения, иллюзиях, потребностях и т.п. При этом констатируется, что совокупность этих явлений (особенно на психологическом уровне) не получила своего однозначного определения: к наиболее общеупотребительным отнесены понятия «психический склад нации», «национальный характер», «национальные особенности психологии», «национальная (этническая) психология», при этом их удовлетворительного определения, по мнению этого автора, нет ^{[3, с. 12, 15]}. В целом вряд ли стоит ожидать появления универсальных определений данных категорий, имеющих правовое значение, поскольку даже общепринятое понимание такой базовой концепции как этническое самоосознание сегодня отсутствует. Считаю что вряд ли стоит смешивать национальный психотип с этническим самосознанием, т.к. психотип определяется культурой, биологическими свойствами организма и средой его обитания, а самосознание – осознанным или подсознательным выбором личности.

В.Г. Бабаков определяет национальное самоосознание, как ведущий компонент национального сознания, как сложную структурно-функциональную систему, в которой взаимодействуют автостереотипы, включая социальную память, осознание значимости национальной территории как важнейшего фактора существования данного народа, его целостности в единстве внутреннего и внешнего общения; осознанное отношение к созданным материальным и духовным ценностям; оценочное отношение к инонациональному окружению, соответствующие стереотипы ^{[3, с. 65]}. Можно увидеть, что такая попытка определения национального самоосознания является отходом от концепции этнического сознания и увязкой этой категории не с этносом, а с территориальной организацией социума. Одновременно и С. Працко указывает на территориально-хозяйственную связь как на исходную характеристику социального порядка, при условии, что носителями этого типа связей становятся этнические образования с общими чертами национальной психологии, самосознания, культуры ^{[26, с. 38]}. Безусловно, территориальное самоосознание также может стать составляющей самосознания личности, но такое самоосознание, как правило, не может заменить этническое. Осознание «я из Подкарпатья» не заменит осознание «я – поляк» и даже особо на него не повлияет; это особо видно в условиях проживания диаспор.

Одновременно территориальное самосознание может подменить этническое в условиях, когда этническое отсутствует в силу незавершенности или прерванности процессов этногенеза. Классическими примерами такой подмены можно считать регионы бывшего советского государства, где этнически смешанное население оказалось в условиях цивилизационного конфликта (молдавское Приднестровье, украинский Донбасс), при котором выбор любой (предварительно ослабленной) этнической идентичности (румын/русский или украинец/русский) для личности становится невыгодным или невозможным в силу полученных негативных стереотипов.

Интересно, что В.Г. Бабаков, констатируя доктринальные мнения о различи между этническим и национальным самоосознанием, указывает на низкий интерес исследователей к выяснению содержания понятия «этническое сознание», к его специфике, структуре, соотношению с этническим самоосознанием. Это указанный автор объясняет не только отсутствием научного разграничения сознания и самоосознания, но и ограниченностью эмпирической базы ввиду «недостаточно развитых форм духовной культуры собственно этнических образований» ^{[3, с. 19-20]}, с чем в целом трудно согласиться. Большинство территорий в современном мире организовано по этническому принципу и несмотря на глобализацию сохраняют духовные основы этнической культуры; в переселенческих странах роль этнических сообществ играют как наиболее стойкие переселенческие диаспоры, так и коренные народы.

Утверждение П. Бергера о том, что «общества обладают историями, в процессе которых возникают специфические идентичности; но эти истории создаются людьми, также наделенными специфическими идентичностями» ^{[6, с. 51]} справедливо. Всегда существенную составляющую самоосознания составляли этнические мифы, государственная и антигосударственная (иностранная, ирредентистская, революционная) пропаганда, субъективные толкования социальных и исторических процессов и т.п. Степень влияния субъективных факторов на формирование самоосознания трудно определить: можно привести и примеры искусственного формирования самоосознания в течение нескольких поколений, и наоборот, случаи долговременного сохранения самоосознания этнической группой во враждебном информационно-идеологическом пространстве. Одно очевидно – этногенез невозможен в рамках десятилетий, поэтому он часто отстает от самоосознания, более гибкого и неустойчивого, зависящего от общественных кризисов.

По мнению А.Г. Здравомыслова, для того чтоб люди могли почувствовать себя принадлежащими к определенной национальной общности, «должна быть проделана колоссальная работа: установлены законные границы и определено геополитическое расположение данной нации по отношению к другим народам, разработана определенная политика в области национального языка, создана система представлений об историческом прошлом народа» ^{[11, с. 168-169]}. Но такой тезис как минимум не снимает вопроса о субъекте такой работы: определенной власти и ее легитимности в глазах населения, этническая идентичность которого такой властью при этом якобы искусственно формируется. Например, официальная пропаганда может сколько угодно говорить о «народе Косово» или «народах Крыма», но это не сделает из албанцев-косоваров или из русских и украинских переселенцев некие новые, особые этносы (как минимум за ближайшие 100-200 лет).

Л.Н. Томайчук указывает на конструктивистский подход, согласно которому нация является искусственным конструктом, продуктом общественного сознания, сформированного в период модернизации, индустриализации и развития капитализма, а также на примордиалистскую концепцию, согласно которой «политика не просто выражает интересы нации или народа, а создает эти интересы», и «не нация формирует границы государства, а государство – границы нации, национальная идентичность не органически созревает в процессе исторического развития страны, а искусственно стимулируется государством» ^{[35, с. 64]}. Трудно согласиться с таким тезисом полностью, учитывая перманентные процессы распада всех многонациональных государств, где этнические различия совпали с социально-политическими возможностями соответствующих народов на определенном историческом этапе.

Вместе с тем действительно в современном мире есть много примеров полностью искусственных, субъективных путей формирования самоосознания народов, они наиболее ярко проявляются там, где первичные, объективные составляющие самосознания оказались несформированными или искусственно уничтоженными путем геноцидов и/или массовых миграций и переселений.

В.К. Егоров считает, что процессы глобализации, в частности, в формате информационного охвата, влияют на сущность и особенности пути развития наций, специфику общественно-производственной технологии, веры, духовной культуры, образов, характеризующих отношение к своему этносу, других этносов и окружающему миру ^{[7, с. 427]}. Считаю, что такая позиция справедлива, прежде всего, относительно интенсивности соответствующих процессов, а не касательно их качественных изменений. Ведь информационное воздействие на осознание существовало всегда, можно только признать его усиление и всеобъемлющий характер с последнего столетия. Поэтому процессы взаимодействия субъективного и объективного в формировании самоосознания народов, безусловно, постоянно усиливаются.

Н.В. Солодовникова также считает, что государство «не является выразителем интересов определенной национальной целостности, а, наоборот, государство и политика сами задают границы этой целостности» ^{[34, с. 152]}. Такие мысли, как мы увидели, характерны в частности для российской политико-правовой доктрины, они отражают определенные имперские стереотипы, поскольку срабатывают в современных государствах-империях либо в государствах, появившихся после их распада и не прошедших этап этнического самоопределения и соответствующего размежевания.

Л.Н. Томайчук по этому поводу отмечает консолидацию этнической идентичности и создание новой политической (национально-государственной) идентичности в ходе государственного строительства ^{[35, с. 63]} в постсоветских национальных государствах. Вместе с тем можно увидеть указанные процессы и с противоположной стороны: как становление в этих государствах самоосознания народов, причем такие народы могут носить характер как титульных, так и нетитульных коренных, либо быть разделенными постимперскими государственными границами. Стоит также привести мнение Э. Смита о том, что «нация – это не состояние, а процесс», поскольку в «каждом новом поколении происходит «переопределение» нации, а значит, и переосмысление национальных интересов, национальной идеи, политики» ^{[34, с. 153]}. Такое «переопределение», «перезагрузка» самоосознания народов, безусловно существует, но оно является историческим, эволюционным процессом, обусловленным массой факторов.

Впрочем, указанные авторы ставят также проблему соотнесения этнической и национальной идентичности, относя к первой культурную составляющую, а ко второй – политическую. Такое разделение достаточно условно, ведь народ кратко можно определить как этнос, участвующий в политике. Поэтому этническое самоосознание является национальным, «национальное» же самоосознание в государствах, отвергающих этническое измерение проблемы народа, становится, прежде всего, гражданским самосознанием. С. Хантингтон именно по национальной идентичности выводит национальные интересы и политический курс страны ^{[34, с. 153]}. Считаю, что здесь имеется в виду, прежде всего гражданское самоосознание, которое в этнических (национальных) государствах почти полностью совпадает с этническим.

Г.С. Працко указывает, что социальные связи внутри этнических сообществ и между ними изменяют структуру социального порядка и образуют устойчивую этносферу, в структуре которой «проявляется существенное отличие порядка этноса и человека», при этом этносы «превращаются в этносоциальные организмы». Далее, указывает этот автор, создание экономических, социальных и политических механизмов жизнедеятельности этносоциальных общностей сопровождается усложнением структуры социальных явлений, что в свою очередь ведет к усложнению общественного порядка и его восприятия в этническом сознании ^{[26, с. 39]}. Данные процессы не могут не отражаться в праве, при этом вопросы этнического наполнения соответствующих правоотношений без категории самоосознания навряд ли смогут быть разрешенными.

Д.В. Склярова, исходя из анализа особенностей этнического самоосознания, этнических самооценок, авто- и гетеростереотипов различных этнических групп, признает, что их представителям «свойственна различная степень выраженности этнической идентификации как процесса осознания своей национальной принадлежности» ^{[31, с. 128]}. Е.А. Нарочницкая указывает на противоречивые тенденции развития национальных государств, по которой почти повсеместный рост «национализма, особенно этнического и религиозного» совмещается с сомнениями и пересмотром национального деления и ценностей ^{[16, с. 95]}.

Считаю, что противоречия здесь нет, поскольку соответствующий пересмотр наблюдается именно в государствах, учрежденных на принципах, отличных от этнического единства. Указанный автор отмечает, что «национально ориентированное мышление с его определенной ограниченностью, эмоциональностью и приверженностью традиции нередко сопровождали экстремизм, насилие, конфронтация, экспансионизм, а также воинственный консерватизм», и что «под флагом национальных интересов не раз осуществлялись подавления личности, дискриминация и этнический геноцид» ^{[16, с. 97]}. Следует добавить, что в приведенной мысли происходит совмещение категорий национального (гражданского) и этнического, ведь крайне часто указанные негативные социальные события возникали не вследствие развития этнического самоосознания, а наоборот, в условиях противодействия такому самоосознанию со стороны различных общественных акторов, прежде всего государственной власти, прикрывающейся «национальными интересами».

Стоит исследовать отражение этнического самосознания и в современном международном праве. Действующие глобальные международные соглашения предусматривают за народами и другими этническими группами (частями народов в виде меньшинств, коренными народами как особым видом народов) ряд прав, ключевым среди которых традиционно считается право на самоопределение, предусмотренное, среди прочего, в ст. 1 Международного пакта о гражданских и политических правах и в ст. 1 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах от 16 декабря 1966 г. Такое право безусловно предусматривает за народом автономное коллективное сознание, презюмируется, что политическая власть, стремящаяся выступать от имени народа и реализовывать его право на самоопределение в практике международных отношений, должна опираться на ясно и четко выраженную волю такого народа. Кроме того, предусмотренное в указанных нормах пактов 1966 г. свободное развитие народов, в частности, культурное ^[15], можно понимать, как возможность эволюции соответствующего самоосознания народа.

В ст. 19 Африканской хартии прав человека и народов от 26 июня 1981 г. указывается на необходимость «равного уважения» ко всем народам, в ст. 20 этого акта закреплено право народов на существование ^[2]. Фиксация в международном праве этих двух прав народов (право на существование и право на уважение) фактически означает обязанность для всех субъектов признавать и уважать самоосознание народа как признак его этнического бытия. В Арабской хартии прав человека (в редакции от 22 мая 2004 г.) говорится о национальной идентичности арабских государств, как характеристике выражения их воли и прав, но об идентичности соответствующих народов не указывается ^[37].

Следует указать на Устав Организации непредставленных наций и народов, принятый участниками организации 11 февраля 1991 г. во время создания этой наднациональной структуры, противопоставившей себя международному правопорядку, до сих пор основанного на межгосударственных отношениях, а не на отношениях между народами. В ч. «а» ст. 6 указанного Устава дается определение народа (нации), как группы людей, желающих быть отождествленными нацией или народом и определять собственную судьбу как нация или народ, а также объединенных общим наследием исторического, расового, этнического, языкового, культурного либо территориального характера ^[38].

Именно «желание быть отождествленными» и может рассматриваться как формат самоосознания народов в этом единственном сформулированном на наднациональном уровне определении народа (международное право как таковое определение народа не содержит). Интересно, что отдельные признанные межгосударственным сообществом национальные государства участвовали в деятельности этой организации (можно вспомнить Армению, Эстонию, Грузию, Латвию, Палау, Восточный Тимор) и поэтому декларировали признание норм Устава 1991 г., в том числе и указанного определения народа (нации).

Также можно вспомнить и о нескольких актах международного права, посвященных этническим вопросам в контексте проблемы этнических меньшинств. В частности, следует указать на региональные договоры по этому вопросу, в частности, на Рамочную конвенцию о защите национальных меньшинств от 1 февраля 1995 г., одобренную под эгидой Совета Европы. Этот акт в преамбуле признает этническую, культурную, языковую и религиозную самобытность любого лица, принадлежащего к национальному меньшинству и в ст. 3 гарантирует любому «лицу, принадлежащему к национальному меньшинству» право свободного выбора рассматриваться либо не рассматриваться как относящееся к меньшинству. Интересно, что при этом право субъективного признания своей этнической принадлежности (самоосознания) конвенция увязывает с «объективным» фактом принадлежности человека к определенной этнической группы, не разрешая вопрос о формате признания самого факта ее существования.

К элементам этнической самобытности в. 5 этой конвенции отнесены религия, язык, традиции и культурное наследие, не говоря о самом самоосознании (одновременно возможно, что авторы Конвенции рассматривали его, как составляющую этнических традиций либо культуры). К вопросам самоосознания можно отнести и гарантированное в ст. 9 указанного акта «право любого лица, принадлежащего к национальному меньшинству, на свободу выражения мнения», что «включающее свободу придерживаться определенных взглядов, получать и обмениваться информацией либо идеями на языке меньшинства без вмешательства со стороны государственной власти и независимо от границ» ^[30].

В ст. 2 Конвенции об обеспечении прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, принятой постсоветскими государствами 21 октября 1994 г., указывается, что «принадлежность к национальному меньшинству является вопросом индивидуального выбора заинтересованного лица», при этом об объективном характере такой принадлежности, в отличие от Рамочной конвенции 1995 г., речь не идет. В ст. 4 этой конвенции за лицами, принадлежащими к национальным меньшинствам, признается право индивидуально либо совместно с членами своей группы беспрепятственно выражать, сохранять и развивать свою этническую, языковую, культурную или религиозную самобытность ^[13]. Тем самым этническое самосознание в обеих указанных региональных конвенциях рассматривается как абсолютный либо относительный фактор определения принадлежности человека к определенной этнической группе, но не как фактор, способствующий признанию факта существования этой этнической группы как таковой.

В Декларации о правах лиц, принадлежащих к национальным либо этническим, религиозным и языковым меньшинствам, принятой резолюцией 47/135 Генеральной Ассамблеи ООН от 18 декабря 1992 г., о факторе самоосознания вообще не упоминается. Ст.ст. 1, 4 этого акта лишь закрепляют обязанности государств в области сохранения самобытности указанных видов меньшинств и создания условий, позволяющих лицам, принадлежащим к таким меньшинствам, выражать свои особенности и развивать свою культуру, язык, религию, традиции и обычаи ^[10].

Такое противоречивое отражение этнического самоосознания в международном праве, впрочем, получило прогрессивное развитие в Декларации о правах коренных народов, принятой резолюцией 61/295 Генеральной Ассамблеи ООН от 13 сентября 2007 г. В этом акте утверждается, что коренные народы равны со всеми другими народами, при этом признается право всех народов отличаться друг от друга, считать себя отличающимися от других и пользоваться уважением в таковом своем качестве.

Кроме того, в ч. 1 ст. 33 этой декларации указывается на право коренных народов определять себя либо свою этническую принадлежность в соответствии со своими обычаями и традициями ^[9]. Фактически этими нормами признается право народов на собственное осознание, которые они осуществляют независимо от воли и пожеланий других народов, государств своего существования либо третьих государств. Интересно, но в собственном исследовании статуса коренных народов в 2005 г. среди признаков принадлежности определенной этнической группы к коренным народам мной было выделено именно «осознание представителями этих этносов себя коренными народами» ^{[4, с. 18]}.

Это особо ярко проявилось в ситуации с коренными народами Украины, когда среди этнических групп, формально соответствующих критериям автохтонности, официально коренными народами были признаны лишь этносы, самоосознание большинства представителей которых содержит особый уровень привязанности к собственной исторической родине, часто даже непонятный остальному, переселенческому, населению данных территорий (караимы, крымские татары и крымчаки).

Следует указать, что внимание к вопросу самоосознания характерно и для отдельных систем национального права, в частности, украинского. Так, в законе Украины «О национальных меньшинствах в Украине» от 25 июня 1992 г. № 2494-XII к национальным меньшинствам отнесены «группы граждан Украины, не являющихся украинцами по национальности, проявляющих чувство национального самоосознания и общности между собой» ^[28]. При этом в другом «этническом» законе «О зарубежных украинцах» от 4 марта 2004 г. № 1582-IV о самоосознании таких украинцев как их отличительном признаке не упоминается.

Однако в альтернативном проекте закона Украины («О правовом статусе зарубежных украинцев»), внесенном группой парламентских депутатов, к признакам зарубежного украинца были отнесены, вместе с украинским этническим происхождением, и сохранение украинского культурно-языкового самоосознания. Такое осознание в проекте определялось, как знание человеком исторического и современного достояния Украины, владение украинским языком в объеме, достаточном для общения. В соответствии с ч. 3 ст. 4 проекта наличие культурно-языкового самосознания у лица должно было подтверждаться в ходе собеседования с сотрудником органа МИД Украины ^[29].

Вместе с тем о формировании идентичности и гражданского самоосознания украинцев говорится в проекте 3.4.5 «Европейская наука об общей истории» Плана действий Совета Европы для Украины на 2011-2014 годы, одобренном Секретариатом Совета Европы 23 июня 2011 г. ^[24]. В Доктрине информационной безопасности Украины, принятой указом Президента Украины от 8 июля 2009 г. № 514/2009 указывается о необходимости руководствоваться в Украине «идеями развития национального самоосознания ... украинской нации» ^[27]. Но широкого распространения категория самоосознания в украинском праве все же не получила.

В целом анализ законодательства постсоветских государств и европейских стран свидетельствует о преимущественном признании ими проблемы этнического самоосознания в контексте правового статуса этнических меньшинств. Так, в п. 4 ч. 1 и п. 4 ч. 3 ст. 2 Закона Республики Польша «О национальных и этнических меньшинствах и региональных языках» от 6 января 2005 г. к признакам национальных и этнических меньшинств отнесены осознание своей собственной исторической общности с целью ее выражения и защиты ^[39], в то же время государство в этом законе установило другие, объективные требования к таким меньшинствам и представило их перечень. В Законе Венгерской Республики от 7 июля 1993 г. № 77 «О правах национальных и этнических меньшинств» также вместе с закреплением объективных признаков к национальным либо этнических меньшинствам были отнесены этнические группы, члены которых проявляют осознание своего единства, направленное на сохранение собственной самобытности, на выражение и защиту интересов своих исторически сложившихся общин ^[23].

В законе Чешской Республики от 2 августа 2001 г. «О правах людей, относящихся к национальным меньшинствам» также вместе с объективными признаками национального меньшинства указывается на желание ее представителей считаться национальным меньшинством, «чтобы иметь возможность совместно сохранять и развивать свою самобытность, язык и культуру, а также в целях представления и защиты интересов своей исторически сложившейся общности» ^[22]. Ст. 1 Закона Эстонии от 26 октября 1993 г. «О культурной автономии национального меньшинства» к признакам таких меньшинств также относит, прежде всего, объективные, но одновременно - и наличие у соответствующей группы граждан Эстонии «желания общими усилиями сохранить свои культурные традиции, религию либо язык, являющихся основой для их общей идентичности» ^[18].

В Законе Республики Молдова «О правах лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, и правовом статусе их организаций» от 19 июля 2001 г. № 382 также установлено объективные требования к лицам, принадлежащим к национальным меньшинствам, но также указывается на признак «осознания себя лицами иного этнического происхождения» ^[21]. В ст. 2 Закона Республики Беларусь «О национальных меньшинствах в Республике Беларусь» от 11 ноября 1992 г. № 1926-XII (в действующей редакции) указывается, что «принадлежность к национальному меньшинству является вопросом индивидуального выбора гражданина» ^[20].

Федеральный закон России (РФ) «О национально-культурной автономии» от 17 июня 1996 г. № 74-ФЗ не содержит определения национального меньшинства и этнической общности, но в ст. 1 признает факт самостоятельного отнесения граждан РФ себя к определенной этнической общности, а в ст. 13 закрепляет «право граждан РФ, относящих себя к определенным этническим общностям, на сохранение и развитие национальной культуры» ^[19]. В свою очередь, Федеральный закон РФ «О гарантиях прав коренных малочисленных народов РФ» от 30 апреля 1999 г. № 82-ФЗ в ч. 1 ст. 1 к признакам соответствующих народов отнес осознание ими себя как отдельных этнических сообществ, одновременно установив, что «перечень таких народов должен определяться Правительством РФ по представлению органов государственной власти субъектов РФ, в которых эти народы проживают» ^[17]. Интересно что лишь в РФ перечень таковых народов зависит не столько от самоосознания их представителей, сколько от критерия численности представителей этноса (не более 50000 человек) и от усмотрения органов федеральной власти (как известно перечень коренных малочисленных народов РФ периодически изменяется, в певрую очередь в зависимости от перспектив соответствующего бюджетного финансирования в конкретном году).

Общей чертой приведенных актов национальных законодательств является признание права на самоосознание для индивида, но прежде всего в формате «признанных», «легальных» этнических групп, наличие которых в обществе не отрицается и даже устанавливается (путем признания) государственной властью. Такое осознание рассматривается законодательством как необходимый, но недостаточный признак для признания за этнической группой определенных коллективных прав. Данное понимание самоосознания в целом соотносимо с актами международного права, хотя некоторые из них, рассмотренные выше, не увязывают самоосознание народа с наличием его определенных извне объективных признаков.

Поэтому можно уверенно утверждать, что этническое самоосознание является необходимым признаком народа, как субъекта международных и национальных правоотношений. Вместе с тем право народов на самоосознание настоящим позитивным правом прямо не предусмотрено; впрочем, это не означает отсутствия такого естественного коллективного права (свободы). Право народа на самоосознание (свобода самоосознания народа) является первичным правом, поскольку его реализация предшествует возникновению у народа всех прав, в частности, и права на самоопределение.

Свобода самоосознания является ключевой в естественно-правовом понимании характера института народов: ее ограничение в условиях стремлений государств самостоятельно определять, какие социальные группы являются народами, а какие – нет, нивелирует все признанные права народов, такие как право на самоопределение, право на сопротивление, право на развитие, право на мир и др. Учитывая естественный характер фактора самоосознания народов, следует ожидать постепенного признания такой свободы мировым сообществом. В то же время наличие особенностей самосознания для определенной социальной группы еще не делает ее народом как носителем коллективных прав; самоосознание должно дополняться в данном случае объективными критериями (общей длительной историей, языковой и культурной спецификой).

Поэтому роль публичной власти национального или международного уровня в признании факта наличия отдельного народа нельзя отрицать; однако таковое признание не может носить субъективный характер, должно основываться на этнических критериях и не может быть отозвано (отменено) после осуществления. Указанные процессы, безусловно, нуждаются в дополнительных научные исследования в плоскостях права, политологии и социологии.