Anti-Religious Activity of Komsomol as an Element of the Soviet System of Political Control (1918 - 1929)

Skoropad Aleksei Eduardovich PhD in History post-graduate student of the Department of History and Philosophy at Tambov State Technical University 392000, g.Tambov, ul.Sovetskaya, d.106. Kafedra IiF. alexey_skoropad@mail.ru Other publications by this author

С самого начала своего существования комсомол формировал представление о постыдности приобщения к ценностным идеалам прошлого. В качестве нового идеала называлась жизнь, свободная от религиозных предрассудков, поставленная на службу революции и социализма. В этой связи и повседневная жизнь молодежи, в первую очередь, самих комсомольцев все шире и настойчивее вовлекалась в сферу влияния политического контроля.

Внятного представления о чертах быта, достойных социалистического общества, юные «революционеры повседневности» не имели. Но при этом были непреклонно нацелены как на радикальную ликвидацию «пережитков прошлого», так и на всеобъемлющий политический контроль за уничтожением «пережитков» и несоблюдением старых традиций. Методы и формы их осуществления выбирались самые непредсказуемые, вплоть до самосуда ^[1]. Первая программа РКСМ поставила целью участие «в творчестве новых форм жизни» ^[2].

Направления модификаций повседневной жизни, как правило, определялись общекультурным уровнем руководителей местных ячеек коммунистической партии и комсомола. На комсомольских собраниях можно было услышать объявление даже обыкновенной прогулки буржуазным предрассудком: «Вот пошлют тебя куда-нибудь, ты и идешь по поручению партии или комсомола, вот тебе и прогулка. А так просто гулять — это буржуазная привычка» ^[3].

Требования высших органов, от которых зависело осуществление политического контроля, тоже зависели от общекультурной подготовки и правосознания конкретных лиц, наделенных властью. В условиях, когда среди них были люди самых разных уровней образования и общей культуры, сама суть преобразований повседневной жизни была непредсказуема.

Единство подхода к повседневной жизни было, пожалуй, продемонстрировано лишь в сугубо отрицательном отношении к религии.

Само ее существование рассматривалось как отклонение от нормы. Как аксиома провозглашалось: «Церковь — это общество людей, объединенных источниками дохода за счёт верующих, за счёт их невежества и темноты». Отмечалось «непримиримое противоречие» «между директивами коммунистической партии и заповедями религии» ^[4]. Причем именно с помощью комсомола государство попыталось реализовать чисто силовой натиск на церковь: так называемый «штурм небес». Комсомольцы не упускали ни малейшей возможности для использования культовых зданий для своих нужд, воспринимая это как использование имущества, нажитого обманом народа, для нужд трудового народа. Определяющее значение для роста антикомсомольских настроений имело активное участие членов РКСМ в кампании вскрытия и «разоблачения» святых мощей.

В 1921 году в Программу РКСМ делегаты IV Всероссийского съезда РКСМ включили положение: «…РКСМ ведёт идейную борьбу с религиозными предрассудками, одурманивающими сознание молодого поколения трудящихся» ^[5]. Первичным комсомольским организациям поручалось «пропитывать всю просветительскую работу политическим содержанием, не забывая об антирелигиозной пропаганде» ^[6].

На практике антирелигиозная пропаганда комсомола носила непримиримый, откровенно оскорбительный характер. Например, в канун главного праздника православных провозглашалось: «Духовный разврат во славу господствующих классов, распространение сифилиса и всевозможных заразных болезней, пьянство и безобразие, колоссальная нажива рыцарей обмана и безобразия — священников — таковы закулисы святой Пасхи». Идейной бутафорией назывались пасхальные обряды. Вселялась уверенность, что Пасха доживает последние дни ^[7].

Уже первые мероприятия комсомольцев антирелигиозной направленности (субботники, воскресники), не смотря на видимость чисто созидательного характера, были связаны с показной демонстрацией неуважения к религии и публичными оскорблениями в адрес молодежи, отказывающейся участвовать в субботниках, отмечающих старые праздники.

Особой осторожности объективно требовало решение вопросов взаимоотношений власти и религиозных конфессий в регионах с преобладанием нерусского населения. Участие в них молодежи должно было, если и иметь место, то отличаться крайней осторожностью, толерантностью, уважительностью к старшим, в силу укоренившихся национальных традиций. Надо признать, что и здесь при осуществлении политического контроля возобладала конфронтационная тенденция. Показателен в этой связи циркуляр ГПУ от 30 марта 1922 года, рекомендовавший применять репрессивные меры независимо от конфессиональной принадлежности ^[8]. Вместе с тем, стоит учесть специфику комсомольского противодействия религиозному влиянию в общинах и колониях переселенцев из Европы ^[9], а также более гибких взаимоотношений комсомола с приверженцами ислама ^[10].

В борьбе с религией коммунистический союз молодежи видел один из факторов унификации российского молодёжного движения. Неслучайно на заседании 26 октября 1922 года, посвященном вопросам отношений с альтенативными молодежными организациями, ЦК РКСМ особое внимание обратил на союзы христианской молодежи. Было решено не допускать в ряды религиозных организаций лиц моложе 18 лет, способствовать преследованиям за антигосударственную и религиозную агитацию, не допускать образования новых религиозных объединений^[11].

Самыми экстравагантными и вызвавшими наибольшую неприязнь широких масс формами антирелигиозной деятельности комсомола в начале 1920-х годов стали «комсомольское рождество» и «комсомольская пасха».

В Загорновской волости Бронницкого уезда комсомольскую пасху в организовывали шефы с московского завода «Серп и Молот»: после пения «Интернационала», обмена приветствиями секретарей городской и сельской комсомольской ячеек была показана инсценировка о борьбе католической церкви против науки, затем последовали доклад о возникновении религии и праздника Пасхи, пьеса «Торговый дом бог-отец, бог-сын и К» , а также выступления хорового и балалаечного кружков^[12].

Центральный Комитет комсомола напрямую выводил полезность новых праздников из замены ими религиозных ^[13]. Между тем, антирелигиозные праздники нередко превращались в хулиганские выходки против верующих ^[14], доходило до самых настоящих побоищ между комсомольцами и верующими. Но именно в этом комсомольцы видели определенный «смак», даже хвалились своим хулиганством в печати ^[15].

В Краснопресненском районе Москвы политпросвет райкома РКСМ организовал клуб имени Демьяна Бедного в бывшей Пименовской церкви. Журнал «Смена» восторгался: «Сняты, годами гнившие там, «святые» образы. Теперь со стен льются улыбки наших вождей»^[16].

В Архангельском соборе столицы также разместили клуб РКСМ: «Тесно нам было. Вот и решили. Монахи потесниться могут. Церковь-то тысячу человек вмещает». Показательна логика комсомольца, рассказывающего о клубе: «Похоронные подземелья, Дмитрий Донской здесь похоронен. Иноки, погибшие на Мамаевом побоище, и вся последующая именитая челядь…». Рядом с могилами русских святых разыгрывались антиправославные спектакли. В церкви соорудили уголок Ленина. Вместо центральной иконы поместили портрет Ленина^[17]. Очень оригинальной, а , следовательно очень привлекательной, формой антирелигиозной работы стали политсуды над Богом, верующими, Библией и т.п. В печати массовыми тиражами публиковали сценарии спектаклей, в которых судебным заседаниям заведомо придавался обвинительный уклон. Так, в сценарии суда над иудаизмом исполняющий роль раввина сам заявлял о сознательном отравлении молодежи религиозными небылицами и шовинистическими бреднями с целью держать народные массы в невежестве и в повиновении буржуазии^[18]. В вину Богу могли поставить что угодно: от всемирного потопа до массового голода африканских детей. В сценариях Бог изначально рассматривался как величайший преступник мира^[19].

Как показала практика антирелигиозной деятельности комсомола первых 5 лет его существования, желаемого снижения уровня религиозности масс после «штурма небес» не произошло, а напряжённость во взаимоотношениях коммунистических организаций и населения усиливалась. Накануне Рождества и Пасхи фиксировалось множество обращений в местные органы власти с требованиями предотвратить сожжения и демонстрации у церкви ^[20], люди искренне опасались, что экстравагантная молодежь начнет жечь не чучела и макеты церквей, а настоящие церкви ^[21]. После антирелигиозных праздников, устроенных комсомольцами в начале 1923 года, резко увеличился поток антикомсомольских жалоб в газеты и органы власти, провальными для РКСМ стали очередные выборы в советы. Партийным и государственным органам пришлось применять запретительные меры: комсомольцам не разрешалось посещать антирелигиозные мероприятия вооружёнными, во время антирелигиозных праздников усиливались наряды милиции, во многих местах в толпу были влиты сотрудники ГПУ.

В апреле 1923 года XII съезд РКП (б) практически вынужден был призвать комсомол к более умеренным действиям, он резко осудил издевательства над предметами веры и культа, признал их затрудняющими «освобождение трудящихся масс от религиозных предрассудков» ^[22]. В инструкции Центрального Комитета партии «Об антирелигиозной кампании во время пасхи» главным методом атеистической работы называлось «научное объяснение происхождения религиозных праздников»^[23]. После «комсомольской пасхи» последовали официальный отказ коммунистических организаций от открыто антирелигиозных выступлений, переориентирование на лекции, тематические вечера, коллективные читки и беседы, научно-популярные публикации. В апреле 1924 года И.В. Сталин вынужден был публично объявить порочащими знамя комсомола и совершенно недостойными звания комсомольца «хулиганские выходки при так называемой антирелигиозной пропаганде» ^[24]. Состоявшийся в июне 1924 года VI съезд комсомола также ориентировал избегать вульгарных методов антирелигиозной работы.

ЦК РЛКСМ ориентировал на ведение более дифференцированной антирелигиозной пропаганды. Подготовка ячейковых политпросветорганизаторов, в частности, велась с учетом места их дальнейшей работы (в городе или деревне). Контроль со стороны высших партийных и комсомольских органов состоял, прежде всего, в обследовании комсомольских ячеек. Причем выяснялось, ведется ли естественнонаучная пропаганда, имеются ли кружки, как они работают, систематически ли проводятся антирелигиозные мероприятия^[25].

Повышению эффективности осуществления политического контроля на местах способствовала разработка центральными советскими органами «Программ обследования деревни (села)». Так, «Программа обследования», разосланная ЦК РКП (б) в 1924 году по районам Сибири содержала и пункты, направленные на выяснение результативности антирелигиозной работы: «Принимает ли духовенство участие в культурно-просветительской работе; в каких формах выражается его деятельность; велись ли беседы по вопросам хозяйственным, политическим или только религиозным; принимал ли участие в кооперативных и других организациях, каких именно; какое влияние имеет мулла на различные слои населения; ведётся ли антирелигиозная пропаганда; кем, как ведётся (беседы, лекции, чтение журналов); имелись ли случаи гражданских похорон, октябрин, не было ли случая отказа от церковного брака».

В «Программе обследования» 1926 года «по вопросам быта» содержались следующие позиции: рост или падение религиозности рабочего населения (особенно молодёжи и женщин), гражданский и церковный брак, похороны и крестины, формы празднования гражданских обрядов и отношение к ним рабочих (особенно женщин и жён рабочих)^[26].

С помощью подобных обследований у лиц, участвующих в разработке государственной политики в отношении религии складывалась более объективная картина происходящего на местах. Однако при этом не надо забывать, что за предыдущие годы многие из них привыкли с недоверием относиться как к сообщениям с мест, так и к самим нижестоящим функционерам.

Проникновение политического контроля в обрядовую сферу привело к усилению зависимости населения от бюрократии государственных учреждений. На совершение религиозного обряда требовалось разрешение местных органов власти, иначе его могли трактовать как антисоветскую акцию. Даже когда человек умер, заполнялась анкета в 50 вопросов. Из 100 вопросов состояла анкета на самоубийц ^[27].

Постепенно ЦК комсомола унифицировал антирелигиозную деятельность комсомольцев, корректируя и утверждая местные планы. Причём Центральный Комитет коммунистического союза молодежи в середине 1920-х годов, как правило, играл стабилизирующую роль, нацеливал на взвешенные действия. Местные комитеты ориентировались на планирование только того, что выполнимо.

В 1925 году региональным комсомольским организациям было поручено изучение антисоветских группировок среди нацменьшинств, сектантских и националистических течений ^[28]. В Центральный Комитет комсомола стали поступать обобщенные сводки материалов о работе среди меньшинств, в них включалась информация фактически обо всех альтернативных комсомолу и коммунистической партии религиозно-националистических организациях. Объективно эта мера должна была служить совершенствованию реализации государственной функции политического контроля, но в реальности любая молодёжная альтернативная организация воспринималась как антисоветская. Деятельность конкурентов не пытались анализировать сколько-нибудь подробно. Применялся принцип: «Кто не с нами, тот против нас». Так, «консолидирующим кулачество» был заклеймён «Союз голландских выходцев», антисоветской акцией был назван сбор средств в помощь баптистской молодёжи^[29].

После образования Союза безбожников в большинстве мест именно комсомольцы составили костяк «безбожных» организаций, так как людей более зрелых его лозунги, которые вполне можно охарактеризовать как авантюристские, привлекали значительно меньше ^[30]. Хотя в целом сотрудничество комсомола и Союза безбожников приняло форму взаимопомощи, имели место и элементы контроля со стороны комсомола. В местных отделениях Союза безбожников всех уровней избираемые на конференциях советы должны были обязательно включать в себя представителей от комсомольских организаций. В распространенной по СССР инструкции об организации ячеек Союза безбожников указывалось, что при осуществлении кадровой политики бюро ячеек СБ должны были обязательно согласовывать выдвигаемые кандидатуры с партийными и комсомольскими организациями ^[31]. Руководство Союза безбожников пыталось ответить на это своим контролем над комсомольцами-участниками «безбожного» движения, но безуспешно: руководство комсомола выступило резко против и было поддержано партийными наставниками.

Надо признать, что политический контроль со стороны партии и самих комсомольских органов в отношении комсомольцев, участвующих в антирелигиозной деятельности, в середине 1920-х годов был направлен в первую очередь против проявлений экстремизма. Вызвавшие резкое неприятие крестьянства «комсомольские карнавалы» коммунистические наставники молодежи настойчиво рекомендовали заменить агрономическими лекциями, беседами врачей, направленными против знахарства, показательными сельскохозяйственными работами.

Были предприняты попытки скорректировать деятельность и среди мусульманской молодежи. В новом «Положении» о работе изб-читален говорилось, что антирелигиозную работу в национальных окраинах в прямом смысле этого слова вести не следует. Религиозные представления пытались вытеснить усвоением научных знаний. С наступлением полевых работ ЦК РКСМ предлагал использовать народные праздники под лозунгами поднятия сельского хозяйства, введения физкультуры, изучения вопросов нового быта^[32].

В ячейки с преобладанием мордовской молодежи был разослан циркуляр об использовании праздничных и выходных дней для гуляний: рекомендовалось не превращать эти дни в «голые» антирелигиозные кампании, приветствовались чтение естественнонаучной литературы, исполнение песен на родном языке, участие в национальные играх и спортивных состязаниях^[33].

В декабре 1926 года политпросвет ЦК ВЛКСМ, учитывая неподготовленность кадров для атеистической пропаганды, настоятельно рекомендовал комсомольским организациям отказаться от самостоятельного проведения массовых мероприятий, особенно антирелигиозных диспутов ^[34]. Комсомольские организации нацеливались на организацию более простых форм атеистической пропаганды, в первую очередь, громких чтений материалов газеты «Безбожник».

В 1927 г. в столице были проведены первые комплексные исследования деятельности религиозных организаций. Их участники «старались добросовестно не только прослушать каждую проповедь, но и зафиксировать их основные моменты, что позволило составить картину общего состояния религиозного движения»^[35].

Таким образом, в середине 1920-х гг. политический контроль, как разновидность управления в молодежной среде, осуществлялся в духовной сфере довольно успешно. Однако именно эта относительная «успешность» служила двигателем к установлению тотального контроля, более радикальных действий против верующих.

Низкая эффективность антирелигиозных действий в середине 1920-х годов стала обоснованием нового «наступления» на религию. И.В. Сталин напрямую соединил его с теорией обострения классовой борьбы в ходе продвижения к социализму, недвусмысленно указав в сентябре 1927 года на необходимость уничтожения церкви ^[36]. Типичный лозунг конца 1920-х годов: «Церковники и сектанты – агенты кулаков и нэпманов». VIII съезд комсомола потребовал от комсомольцев не только «разоблачать духовенство как защитника интересов кулачества», но и решительно осудил какое-либо упрощение антирелигиозной пропаганды, еще недавно так усердно пропагандируемое партийным и комсомольским руководством ^[37].

С программной речью от имени партийного руководства на VIII съезде ВЛКСМ выступил Н.И. Бухарин. Среди «замаскированных форм существования и активности нашего классового противника» он называл церковные и сектантские организации. По мнению Н.И. Бухарина особенно опасна модернизация деятельности религиозных организаций: «Духовные» объединения почти повсеместно пользуются такими методами, как организация школ кройки и шитья для женщин, проповедуют вред алкоголизма и курения. Отбирая таким образом часть нашей культурной работы, они наматывают ее на свою религиозную катушку и таким образом, будучи организациями противника, постепенно пытаются «хорошими средствами» заработать себе очень плохой — с нашей точки зрения — политический капитал» ^[38]. Буквально панические настроения вызывал рост сектантских организаций. По оценкам Н.И. Бухарина они объединяли в своих рядах примерно столько же, сколько и комсомол. Фактически весь антисектантский пыл был вызван именно тем, что данные организации занимались во многом тем, чем и комсомол («ведут борьбу против употребления спиртных напитков, курения, против употребления всяческих «истинно русских» словец»): «этим они часто притягивают к себе и в городе, и в деревне далеко не самые плохие элементы среди молодежи и в особенности среди женской части рабочего класса, среди девушек-работниц, крестьянок и т. д.» ^[39]. Речь была полна запугивающих упоминаний о происках классовых врагов («лжекооперативные объединения под религиозной вывеской», « набит кулачьем и густопсовыми черносотенцами» и проч.), которые при внимательном изучении оказываются обделенными фактами и аргументами. Например, обвинение в том, что костромское общество трезвенников имеет чуть ли не старую программу «союза русского народа» фактически имеет основу лишь в том, что именно черносотенцы начинали в России последовательную борьбу с пьянством.

Основными формами наступления на церковь конца 1920-х годов стали:

— новая кампания по вскрытию и ликвидации святых мощей;

— «коммунизирование» религиозных традиций и обрядов (придание им нового, советского смысла);

— бескомпромиссные по характеру антирелигиозные материалы советской печати;

— возобновление антирелигиозных комсомольских карнавалов;

— эксперименты с календарем, нетерпимость в борьбе с народными праздниками и традициями;

— проведение политсудов и «диспутов» с запрограммированным осуждением священнослужителей или целых конфессий;

— массовый рост антирелигиозной организации, переименованной в Союз воинствующих безбожников;

— образование организаций юных безбожников;

— дискредитация деятельности сектантов, к которым ранее власть относилась более терпимо, чем к основным конфессиям;

— массовое закрытие церквей, мечетей, молельных домов;

— антиколокольная кампания;

— возложение ответственности за трудности в ходе хлебозаготовок и коллективизации не только на «кулацких элементов», но и «служителей культа».

С начала 1928 - 1929 учебного года антирелигиозное воспитание было введено в советской школе. Новые учебные программы и учебники нацеливали на воспитание нетерпимости к вере в Бога, провоцировали конфликт школы с религиозной семьей, негативную реакцию верующего населения на школьное образование. В программе обществоведения, куда включались элементы изучения истории России, однозначно негативно характеризовалась Русская Православная Церковь.

Членам ВЛКСМ в новом антирелигиозном наступлении отводилась одна из центральных ролей. Комсомольцы-школьники были призваны использовать в борьбе с религией всю систему внеклассной работы. Главными препятствиями в успешном проведении антирелигиозного воспитания виделись семья и традиции. Комсомольцам предписывалось выявлять у одноклассников суеверия, предрассудки, бороться с ношением нательных крестов, непримиримо реагировать на участие учащихся в религиозных обрядах.

Наиболее распространенной причиной отлучения от союза стало участие комсомольцев в исполнении религиозных обрядов. В тоже время политический контроль над комсомольцами в духовной сфере в конце 1920-х годов был направлен на предотвращение любых сомнений юношей и девушек в правильности радикальных антирелигиозных действий. В правовое сознание комсомольцев понятия «контрреволюционер» и «священнослужитель» внедрялись как синонимы. VIII съезд ВЛКСМ поставил перед комсомольцами задачу «разоблачать духовенство как защитника интересов кулачества»^[40].

«Социально-чуждых» в комсомоле, «примазывшихся» к союзу все чаще определяли только на основании родственных связей со священнослужителями или просто нежелающими отказываться от веры. Показателен в этой связи случай в Лысогорской ячейке, где был поставлен вопрос об исключении из комсомола активиста, ходившего на охоту с сыном священника. Хотя он даже не заходил в дом к священнику, это было квалифицировано как сращивание с чуждым элементом ^[41]. В селе Массальском группа крестьян ушла с антирелигиозной лекции: поступок был заклеймен как вражья выходка ^[42]. Даже организация оркестра или вечера отдыха могли быть объявлены в это время контрреволюционными деяниями, если в них участвовали верующие ^[43] . Проявлениями правого уклона были объявлены пьянство со священнослужителем, размещение икон в избе-читальне, ходатайство комсомольца о разрешении верующим проведения собрания ^[44]. В Грязинском районе комсомольцы не поддержали конфискацию дома у местного дьякона — и тоже были заклеймены в проявлении правого уклона ^[45].

Таким образом, политический контроль в духовной сфере в это время иногда не может поражать своим радикализмом, доведенным порой до абсурдности.

Вместе с тем, не будем совсем отбрасывать опыт изучения религиозных настроений, полученный атеистами тех лет. Обратим внимание, в частности, на памятку, которую получали в конце 1920-х годов участвовавшие в обследовании «религиозного быта». Целью обследования провозглашалось выяснение характера религиозности, ее социально-психологических причин. Подчеркивалось, что «религиозность является одной из интимнейших сторон жизни, и обследование ее даже в связи с бытом должно проводиться с максимальной тактичностью», « обследователь меньше всего должен быть агитатором безбожия и больше всего беспристрастным наблюдателем», «обследование религиозности должно проводиться крайне осторожно, вопросы религии могут затрагиваться только после установления более или менее доброжелательных отношений (не ранее 2–3 посещений)», «обследование не должно носить характера опроса или тем более допроса», «все сведения должны черпаться из личных наблюдений или живой беседы с обследуемым и членами его семьи»^[46].

Стоит признать, что само обращение политического контроля в сторону антирелигиозной деятельности комсомола в конечном счете следует признать целесообразным. Коль сама эта деятельность носила не просто научно-просветительский характер, а была одним из основных направлений общественно-политической деятельности массовой молодежной организации, вовлекала в свою сферу огромные массы не только союзной молодежи, но и населения всех возрастов, государство обязано было осуществлять политический контроль в этой сфере. И мы с удовлетворением должны признать, что попытки оптимизации антирелигиозной деятельности имели место, особенно в середине 1920-х годов. Весьма положительный опыт комсомольской практики в это время, как и разумные действия партийных наставников комсомола являются чуть ли не главным фактором признания целесообразности политического контроля как такового. Особенно ценно то, что в данном случае это были проявления именно открытого политического контроля, проявления, оздоровливающие общественно-политическую ситуацию не только в отношениях комсомола и общества, но и в целом в советском государстве.

Однако если объективно оценивать весь изучаемый период, приходится признать, что политический контроль в духовной сфере был направлен не столько против экстремистских действий комсомольцев или, наоборот, верующих, сколько против инакомыслия как такового. Практика осуществления государственной функции политического контроля в России первого десятилетия советской власти носила преимущественно репрессивный характер.

Само активное вовлечение комсомольцев в антирелигиозную деятельность в первую очередь способствовало формированию радикальных антирелигиозных мировоззренческих настроений в комсомольской среде. Утверждалось поистине нигилистическое отношение к правам верующих, осуществлению свободы совести. Привлекая комсомольцев к осуществлению политического контроля среди верующих, государство осуществляло политический контроль и над комсомольцами, демонстрируя всю ущербность социального положения верующего человека, практически любого инакомыслящего.

В практике 1918-1929 годов мы можем найти множество примеров, когда осуществляемый в отношении коммунистической молодежи политический контроль был насущно необходим, фактически останавливал проявления молодежного экстремизма. Но, к сожалению, чаще, особенно в начале и конце периода, политический контроль был направлен как раз против тех, кто избегал радикальных мер против верующих. Больше осуждались не экстремистские проявления, а политическая пассивность в борьбе с религией и верующими, конформизм в отношении верующих.