Turkic-language interpretations of Quran from Bashkiria of the XIX century as literary monuments

Saitbattalov Iskander Rasulevich PhD in Philology Docent, the department of History of the Republic of Bashkortostan, Archeology and Ethnology, Bashkir State University   450076, Russia, respublika Bashkortostan, g. Ufa, ul. Validi, 32, of. 413 buranniy89@hotmail.com Other publications by this author

Введение

Актуальность междисциплинарного исследования толкований Корана на старотюркском языке, написанных в Башкирии XIX в., определяется той значимой ролью, которую священное писание мусульманской религии играло в традиционной культуре народов, исповедующих ислам, в частности башкир, и тем фактом, что восприятие транслируемой им картины мира происходило не непосредственно, а через разного рода комментаторскую литературу. Коран является источником многочисленных сюжетов и образов, неоднократно творчески интерпретируемых в разных литературных жанрах и произведениях, поэтому рассмотрение толкований к нему в качестве литературных памятников представляется перспективным.

Предметом исследования являются литературно-эстетические характеристики толкований к одной седьмой части Корана, написанных башкирскими богословами Бахадиршахом ал-Кайнави и Тадж ад-Дином ибн Йалчигулом: наличие в них связных сюжетных повествований, основанных на авторском подходе к интепретируемому тексту, художественно-эстетические трактовки сюжетов и образов, представленных непосредственно в кораническом тексте, интертекстуальные связи толкований с произведениями в других жанрах.

Целью исследования является выявление и описание значимых литературно-эстетических характеристик толкований к одной седьмой части Корана. В рамках исследования решаются следующие задачи: 1) определение ключевых характеристик жанра тафсир, 2) определение места рассматриваемых трудов в рамках традиции тюркоязычного толкования Корана, 3) выявление и описание литературно-эстетических характеристик толкований Бахадиршаха ал-Кайнави и Тадж ад-Дина ибн Йалчигула, 4) перевод на русский язык показательных в литературном отношении фрагментов их толкований.

В рамках исследования применены сравнительно-исторический и сопоставительный методы, а также методы герменевтического, стилистического и интертекстуального анализа.

Практическая значимость исследования состоит во введении в научный оборот двух ранее не исследовавшихся литературоведческими методами и не переводившихся на русский язык письменных памятников, существенно расширяющем представления о литературном процессе в Башкирии в первой половине XIX в.

Толкование к Корану как литературный жанр

Коран – священное писание мусульманской религии – является уникальным памятником раннесредневековой арабской словесности и одним из выдающихся произведений мировой литературы ^{[6, с. 7]}. Своеобразие его стилистической и образной систем, композиционного строя, многослойный характер текста, сочетающего особенности разных жанров и регистров речи, а также ряд других факторов привели к возникновению в мусульманских «коранических науках» и вероучении представления о «чудесной неподражаемости» Корана ^{[4, с. 334]}. На его основе достаточно рано возникло учение о непереводимости этого памятника на другие языки, сохраняющееся в исламской теологии и массовом сознании мусульман до настоящего времени.

Уже в первые века ислама мусульманская община столкнулась с необходимостью унификации способов записи и рецитации, а затем и понимания священного текста. Первая задача была решена к середине IX в. нашей эры усовершенствованием арабского письма и выработкой способов передачи на письме долгих и кратких гласных арабского языка, а также знаков пауз. Вторая – к середине Х в. установлением семи нормативных вариантов чтения священного текста, опирающихся на непрерывную цепочку надёжных передатчиков (ар. иснад; здесь и далее при транскрипции арабских и персидских терминов используется упрощённая арабско-русская транскрипция). Третья, вряд ли разрешимая в принципе, вызвала к жизни не позднее IX в. специальную «религиозную науку» об истолковании Корана (ар. тафсир), а вслед за этим привела к формированию обширного корпуса экзегетической литературы, преимущественно арабоязычной.

Массовое принятие ислама народами Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки и Центральной Азии далеко не всегда сопровождалось их переходом на арабский язык, особенно в восточной части Халифата, что привело к необходимости проповеди мусульманской религии на родных языках некоторых народов, прежде всего, иранских и тюркских. Уже в IX в. в Средней Азии возникает традиция комментирования Корана на персидском языке, которая развивается в трёх направлениях. По-видимому, первыми возникают междустрочные комментарии, в которых персидский текст пословно разъяснял арабский и записывался мелким почерком между строками арабского текста. Сравнительно рано, не позднее X в., как считает Б. Г. Фрагнер, появились комментарии, синтаксически не зависимые от арабского оригинала ^{[7, с. 82]}. Наконец, в то же время на персидский начали переводиться экзегетические работы, составлявшие своего рода канон суннитского понимания Корана, в частности, тафсир ат-Табари ^{[7, с. 83]}.

Традиция толкования Корана на тюркских языках

Комментирование Корана на тюркских языках прошло схожий путь развития. Старейшие рукописи с междустрочным толкованием на тюркских языках датируются XIV в. ^{[9, с. 16]}, однако восходят к образцам XI в. Ряд авторов датирует возникновение тюркоязычной экзегетики тем же временем, что и персоязычной, считая их синхронными процессами ^{[9, с. 25]}. К XV в. в регионах с тюркоязычным мусульманским населением сформировалась устойчивая и разнообразная экзегетическая традиция, включавшая в себя как оригинальные толкования, так и переводы с арабского и персидского языков ^[10].

Наиболее ранними памятниками тюркоязычной коранической экзегетики Урало-Поволжья являются труды Абд ан-Насира ал-Курсави (ум. 1812), Бахадиршаха ал-Кайнави (ум. после 1805), Тадж ад-Дина ибн Йалчигула (ум. 1837). Хотя жизнь и деятельность этих авторов, по крайней мере первого и последнего, достаточно активно исследуются учеными Башкортостана, Татарстана и зарубежных стран, начиная с советского времени, толкования к Корану не становились ранее объектами специального филологического исследования. Если лингвисты Татарстана упоминают их тексты в обзорном плане ^[12], а историки – рассматривают в контексте развития национальной культуры ^[5], то в обобщающих и частных работах по истории башкирского языка и литературы толкования к Корану не упоминаются вовсе ^[3],[1]. Это может объясняться как инерцией характерного для советской науки идеологизированного подхода к истории литературы, в рамках которого осмыслению подлежала только та часть письменного наследия региона, которая имела «прогрессивный» характер, так и особенностями самих экзегетических текстов.

Тафсир (толкование Корана) как жанр находится на границе богословия и литературы, предназначенной для неподготовленного читателя; произведения этого жанра не являются переводами в полном смысле этого слова и одновременно прямо зависят от комментируемого текста на арабском языке. Все эти факторы, по-видимому, серьёзно осложнили установление места толкований к Корану в истории башкирского языка и литературы донационального периода. Толкования к Корану на языке тюрки, созданные в XIX в. этническими башкирами Бахадиршахом ал-Кайнави и Тадж ад-Дином ибн Йалчигулом, являются тем не менее не только крупными письменными памятниками (объём печатного издания первого труда – 332 страницы, второго – 376 страниц), содержащими значительный массив собственно языковых данных, способных существенно расширить представления о лексике, морфологии, синтаксисе и стилистике этого литературного идиома, но и литературными текстами, призванными донести до читателей, не владеющих арабским языком, сюжеты и эстетические особенности священного текста мусульманской религии. С этой точки зрения их литературоведческий анализ представляется не только возможным, но и потенциально плодотворным.

Литературно-эстетические характеристики толкований к Корану Бахадиршаха ал-Кайнави и Тадж ад-Дина ибн Йалчигула

Толкование к одной седьмой части Корана Бахадиршаха ибн Суйаргула ал-Кайнави было завершено в 1805 г. Имеется по меньшей мере две рукописи этого труда: первая хранится в Институте восточных рукописей Российской академии наук в Санкт-Петербурге ^{[2, с. 170]}, вторая – в частной коллекции в Татарстане. В 1859 г. книга была издана в типографии Императорского Казанского университета ^[8]. Толкование к одной седьмой части Корана Тадж ад-Дина ибн Йалчигула было завершено в 1829 г. Его авторское название – «Сидра ал-Мунтаха» (ар. лотос крайнего предела). Одна рукопись труда хранится в уже упоминавшемся ИВР РАН ^{[2, с. 171]}, другая – в научной библиотеке Казанского федерального университета. Минимум дважды работа публиковалась в разных казанских типографиях – в 1883 ^[11] и 1902 гг. Объектами анализа в настоящей работе являются печатные издания, вышедшие в 1859 и 1883 гг.

Оба толкования представляют собой разъяснения на основе предания (ар. тафсир би-р-ривайа), то есть раскрывают смысл священного текста на основе данных о доисламской истории Аравии и других стран, биографических сведений о пророке Мухаммаде, высказываний его сподвижников и представителей первых поколений мусульман, а также мнений авторитетных богословов прошлого. Истолковываемый арабский текст окружён тюркским, так как предметом истолкования выступают не законченные фрагменты (главы – сура и стихи – айат), а синтагмы оригинала. Учитывая несовпадение грамматического строя арабского и тюркских языков, это существенно усложняет синтаксис исследуемых комментариев, приводя к многочисленным сбоям – инверсиям, возникновению плеонастических конструкций, реже эллипсисам, которые вынуждают читателя более вдумчиво воспринимать текст, останавливаясь и размышляя над трудными местами.

Толкование на основе предания предусматривает изложение исторического контекста, в которых отдельные фрагменты писания ниспосылались пророку Мухаммаду – так называемых «обстоятельств ниспослания» (ар. асбаб ан-нузул), то есть введение в текст толкования связных сюжетных повествований об этих обстоятельствах. Как в работе Бахадиршаха ал-Кайнави, так и в труде Тадж ад-Дина ибн Йалчигула изложение «обстоятельств ниспослания» предваряет непосредственно комментарий к отдельным кораническим фрагментам и нередко превышает их объем, превращаясь в короткие, а в некоторых случаях достаточно пространные рассказы о пророке, занимающие от нескольких абзацев, до нескольких страниц. Если у Бахадиршаха наблюдается тенденция к ограничению их объёма и сохранению связи с комментируемым текстом, то у Тадж ад-Дина эти комментарии могут довлеть над ним.

Особым содержательным блоком Корана являются сообщения о событиях, лицах и фактах доисламской истории Аравии и всего мира, имеющие характер как связных сюжетных повествований (суры «Йусуф» и «Нух»), так и кратких упоминаний и намёков. Изложение содержания «коранических рассказов» (ар. касас) у обоих комментаторов включено в текст толкования и обрамляет комментируемый арабский текст, нередко значительно превышая его по объёму. В случаях, если связное изложение комментария требует пространного отступления от комментируемого текста, отступления маркируются вводными словами ривайат (ар. передано), ал-кисса (ар. рассказывают) и бас (перс. после).

Подобного рода комментарии в рассматриваемых толкованиях многочисленны и существенно расширяют объём истолковываемых фрагментов Корана, вводя в него не только необходимые с теологической точки зрения вводные данные, но и новых персонажей, диалоги и целые сюжеты. Ярким примером такого расширения является излагаемая в 36-й суре Корана «история о жителях города», которая в работе Бахадиршаха ал-Кайнави занимает 5 страниц ^{[8, c. 13–18]}, а в труде Тадж ад-Дина ибн Йалчигула – порядка 20 ^{[11, c. 25–45]}, превращаясь в настоящую новеллу с увлекательным и трагическим сюжетом. Такой подход к интерпретации священного текста позволил толкователям не только сообщать тюркоязычной аудитории содержательную сторону оригинала, но и добиваться схожего с ним эмоционального и нравственного воздействия. Рассматриваемые по отдельности, толкования к кораническим рассказам могут быть оценены как одни из наиболее ранних и эффектных образцов малой прозы в башкирской литературе донационального периода. Несомненной представляется также связь этих фрагментов с широко распространённым жанром касас ал-анбийа (ар. истории пророков).

Ещё одним блоком комментариев в рамках рассматриваемых толкований к одной седьмой части Корана, придающих им характер литературного текста, обладающего способностью к эстетическому воздействию на читателей, являются разъяснения к деталям оригинала – особого рода кораническим образам (собственным именам персонажей религиозной мифологии, сакральным топонимам) и средствам речевой выразительности (метафорам, гиперболам, эпитетам). Экспликация подобного рода конструкций оригинала производится в толкованиях Бахадиршаха ал-Кайнави и Тадж ад-Дина ибн Йалчигула путём развёрнутого объяснения содержания образа и стоящих за ним операций переноса значения или свёртывания контекста. Нередко эти описания имеют занимательный и поэтичный характер. Наиболее близким к этим элементам толкований произведения в жанре аджа’иб ал-махлукат (ар. чудеса сотворённого), рассказывающие об удивительных творениях Бога, как реальных, так и мифических, и человеческих рук.

Присущим только работе Тадж ад-Дина ибн Йалчигула приёмом комментирования коранического текста является введение в него авторских отступлений нравственно-этического характера, содержащих прямое обращение к читателю с наставлениями. Эти отступления близки к ораторскому жанру хитаб (ар. проповедь) и могут сближать толкование с традиционными обращениями, включаемыми в хутбы – пятничные и праздничные проповеди, произносимые мусульманским духовенством в мечетях. Учитывая, что такие проповеди в XIX в. не публиковались и не переиздавались в новейшее время, такие фрагменты экзегетической работы Тадж ад-Дина ибн Йалчигула могут рассматриваться и как ранние образцы башкирской ораторской прозы.

В качестве примера, демонстрирующего литературные особенности рассматриваемых памятников в комплексе, приведём перевод на русский язык толкований Бахадиршаха ал-Кайнави и Тадж ад-Дина ибн Йалчигула к самой короткой суре Корана «ал-Кавсар», в оригинале состоящей из десяти слов. Комментируемый богословами арабский текст в упрощенной русской транскрипции представлен в скобках, как в самих рассматриваемых памятниках, с целью передачи графических, композиционных и синтаксических особенностей оригиналов.

Толкование Бахадиршаха ал-Кайнави к 108 суре Корана

Это сура «Кавсар», она состоит из трёх айатов, ниспослана в городе Мекке. Особенности её таковы: в толковании кади Байдави говорится, что пророк, мир ему, сказал: «Если прочитает человек суру «ал-Кавсар», то напоит Аллах Всевышний этого человека вином из водоёма Кавсар и запишет Аллах Всевышний десятикратную награду за каждое жертвоприношение в день праздника». В толковании «Собрание разъяснений» говорится также, что пророк, мир ему, сказал: «Если будет читать человек суру «ал-Кавсар» во время обязательных и добровольных молитв, то займет место рядом пророком, мир ему, под деревом Туба».

(Инна а‘тайнака) Воистину и без сомнения даровали Мы тебе, о Мухаммад, мир ему, (ал-кавсар) Кавсар, то есть многочисленные благодеяния или Коран, или пятикратную обрядовую молитву, или слова «Нет бога, кроме Аллаха, Мухаммад – пророк Его». Или этот Кавсар – река в раю, её вода вкуснее мёда, белее молока, холоднее снега и мягче пены. И вокруг неё есть растения, числом подобные небесным звёздам и более зелёные, чем изумруд.

Вначале вино этого Кавсара изопьют бедняки из числа переселившихся вместе с пророком Мухаммадом в Медину. Пророк, мир ему, сказал: «Этот Кавсар – мой водоём, и он истекает от подножия лотоса крайнего предела. У него четыре угла. У каждого угла расположатся четыре моих ближайших друга. Каждому, кто будет считать их друзьями, будет дарована вода Кавсар. Если кто-то не будет относиться к ним дружественно, не получит воды Кавсар». Также лотос крайнего предела находится на седьмом уровне неба. Место Джабра’ила, мир ему, там. Выше него не проходило ни одно творение, только наш пророк Мухаммад Мустафа, мир ему, прошёл дальше.

(Фасалли ли-раббика) Исполняй обрядовую молитву, о Мухаммад, своему Повелителю с искренностью. (Ва-нхар) И совершай заклание, то есть приноси верблюдов в жертву ради довольства Всевышнего Аллаха. В этом мире и в вечности твой почёт и твои чудеса, и место, и щедроты, дарованные твоей общине – всё это от Всевышнего Аллаха. Твои враги, то есть многобожники поклоняются идолам и приносят идолам свои жертвы, а твоя община поклоняется Мне, а Я даровал тебе столько благ, сколько не даровал ни одному пророку и ни одной общине.

(Инна ша’ни’ака) Истинно и несомненно, человек, у которого есть ненависть и вражда к тебе, (хува-л-абтар) более ничтожный и более опозоренный человек.

Ученые сказали, что этот стих ниспослан по поводу ‘Аса ибн Ва’ила. Когда этот ‘Ас ибн Ва’ил с пророком Божьим, мир ему, спорили у дверей рода Сахм, старейшины племени Курайш сидели внутри мечети. И сказали старейшины племени Курайш ‘Асу: «С кем ты говорил?» Тот ответил: «Он бездетный и ничтожный». За эти слова был разожжён в аду огонь для ‘Аса. Когда упоминали пророка Божьего, мир ему, ‘Ас говорил: «Оставьте его, воистину, он самый ничтожный и маленький человек, когда он умрёт, память о нём сразу же прекратится и позабудется». За эти слова – огонь ‘Асу ибн Ва’илу. И когда твои враги умрут, проклятие и гнев лягут на них до Судного дня и после Судного дня.

Всякий, кто входит в твою общину, посылает тебе благословения, считает тебя другом, с высоких минаретов и минбаров произносит твоё имя вместе с именем Бога Всевышнего, и ради тебя не жалеет своих душ, и влюблённые каждый год приходят посетить тебя…

Это значит, что нужно быть рядом с друзьями Божьими и подальше от его врагов. Он Аллах знает лучше. ^{[8, c. 317–319]}

Толкование Тадж ад-Дина ибн Йалчигула к 108 суре Корана

(Инна а‘тайнака-л-кавсар) Воистину, ниспослали Мы тебе, о Мухаммад, Кавсар. Это слово Кавсар – название одного озера в раю. Его вода слаще мёда, холоднее снега. Берега этого озера из изумрудов. Пить воду из этого озера Кавсар может лишь община Мухаммада, мир ему, а другие общины не могут.

Некоторые толкуют слово Кавсар как Коран, пятикратную обрядовую молитву или слова «Нет бога, кроме Аллаха, Мухаммад – пророк Его». В толковании Ибн ‘Аббаса сказано, что всё это – ошибка.

(Фасалли ли-раббика) В благодарность за этот водоём Кавсар, о Мухаммад, исполняй два поклона молитвы в праздник жертвоприношения, (ва-нхар) а после праздничной молитвы приноси в жертву верблюда. Если не будет верблюда, то приноси в жертву корову, если не будет коровы, то приноси в жертву овцу или козу. Какие они, можно узнать из книг по праву.

(Инна ша’ни’ака) Воистину твой враг ‘Ас ибн Ва’ил, (хува) этот враждебный человек, (ал-абтар) опозорен и унижен. То есть ‘Ас ибн Ва’ил в конце жизни ослеп и стал попрошайкой, а Абу Джахл лишился власти, обеднел, латал башмаки и был убит в сражении при Бадре. У Валида ибн Мугиры разорился дом, умерли сыновья, а сам он умер, нищенствуя в Басре. И ‘Утба, и Шайба, и Зу-л-Химар – все умерли в бедности.

Словом абтар Аллах Всевышний повелевает не противостоять друзьям Божьим, не враждовать с учёными: «Видели ли вы положение тех, кто враждовал с пророком?» – и прекрасно завершает суру. ^{[11, c. 367]}

Заключение

Толкования к одной седьмой части Корана, написанные в XIX в. башкирскими богословами Бахадиршахом ал-Кайнави и Тадж ад-Дином ибн Йалчигулом, представляют собой чрезвычайно сложные в языковом и композиционном отношении тексты, включающие сюжетные повествования, напрямую не зависящие от комментируемых фрагментов Корана, обрамляющие их, развернутые образно-описательные отступления, раскрывающие на старотюркском языке содержание коранических намёков, образов и средств речевой выразительности, прямые апелляции к читателям, близкие по своим характеристикам к ораторской прозе. Всё это даёт основания рассматривать толкования к фрагментам Корана в контексте развития башкирской литературы донационального периода и открывает широкие возможности для исследования их интертекстуальных связей с более ранними произведениями литературы на языке тюрки в жанрах «хроники», «история пророков» и «чудеса сотворенного», а также с более поздней нравоучительной литературой.