Library
|
Your profile |
National Security
Reference:
Markelova E.A.
Energy policy of Qatar at the present stage: external and internal dimensions (on the example of gas sector)
// National Security.
2021. № 6.
P. 33-42.
DOI: 10.7256/2454-0668.2021.6.37095 URL: https://en.nbpublish.com/library_read_article.php?id=37095
Energy policy of Qatar at the present stage: external and internal dimensions (on the example of gas sector)
DOI: 10.7256/2454-0668.2021.6.37095Received: 07-12-2021Published: 14-12-2021Abstract: The object of this research is the energy policy of Qatar on the example of gas sector. The subject of this research is the key directions and trends in the development of energy policy, i.e. its external and internal dimensions. Detailed analysis is conducted on the energy diplomacy of Qatar being a small state. The author determines the key areas for further use of gas export revenues for sustainable development of Qatar's national economy and its diversification. The article explores the peculiarities of Qatar’s energy diplomacy; its interaction with the European and Asian countries, the United States, as well as multinational energy corporations for the purpose of development of the own fuel and energy infrastructure. The scientific novelty lies in the attempt to generalize the key vectors of energy policy of modern Qatar, aligning them with the goals of economic development set in the strategic plan “Vision 2030”. This article is first to introduce sources in foreign languages into the scientific discourse. Leaning on these sources, the author reveals the “success factors” of Qatar's energy policy and growth potential, including in the conditions of “green transition”. The conclusion is made that Qatar would continue to invest in the development of gas sector, which is the major resource for qualitative assessment of the economic model. Such development implies open interaction with various external actors and the use of the latest technologies. Keywords: energy policy, energy diplomacy, energy security, Katar's energetics, LNG, natural gas, economic diversification, small states, QNV-2030, green transition1. Понятие и структура энергетической политики Под энергетической политикой государств в наиболее общем смысле понимается часть общей политики государства, имеющая своей целью стабильное развитие внутреннего рынка, обеспечение энергетической безопасности в национальном и глобальном масштабе, а также развитие международных энергетических связей [20]. Кроме того, в современных исследованиях энергетическая политика все чаще рассматривается как составляющая политики безопасности. В этой связи под ней понимается совокупность действий государственных органов и компаний ТЭК по обеспечению энергетической безопасности, которая различается для поставщиков и потребителей энергоресурсов. Энергетическая политика имеет как внешнее, так и внутреннее измерение. При описании внешнего измерения энергетической политики также может использоваться термин «энергетическая дипломатия». Энергетическая дипломатия с формальной точки зрения представляет собой практическую деятельность государственных органов и компаний ТЭК, направленную на защиту и отстаивание национальных интересов в области производства, транспортировки и потреблению энергоресурсов в отношениях с внешними игроками (государствами и энергетическими компаниями). Ее инструментами чаще всего выступают переговоры, встречи, разработка долгосрочных и среднесрочных стратегий межгосударственного взаимодействия в энергетической сфере, а также такие радикальные средства, как эмбарго и санкции [26]. Содержание и цель энергетической дипломатии во многом определяется положением конкретного государства в глобальных цепочках обмена энергоресурсами. Так, для государств-импортеров энергоресурсов энергетическая дипломатия имеет своей целью обеспечение безопасности поставок, под которой понимается наличие долговременных и стабильных контрактных отношений с поставщиками энергоресурсов по разумно низким ценам [22]. Для государств-экспортеров энергоресурсов (к которым относится и Катар) характерно стремление получать стабильный и прогнозируемый доход от реализации энергоресурсов широкому кругу потребителей по разумно высоким ценам [22]. При реализации своей внешней политики государства-экспортеры чаще всего используют энергетический фактор как инструмент давления на государства-импортеры, зависящие от поставок энергоресурсов. В этой связи часто говорят о политизации экономических по своей сути отношений энергетического сотрудничества. Впрочем, это вполне оправдано тем фактом, что в ресурсно-ориентированных государствах Внутренняя энергетическая политика имеет своими целями обеспечение энергоресурсами собственного потребителя, повышение устойчивости национальной энергетики в условиях перманентного давления со стороны внешних игроков, а также иных изменяющихся факторов внешней среды. Сюда также включаются вопросы экологичности добычи, транспортировки и потребления энергоресурсов, проблемы энергоэффективности и т.п. [21] Кроме того, для ресурсно-ориентированных, «сырьевых» государств важным направлением внутренней энергетической политики является использование энергоресурсов в качестве инструмента долгосрочного стратегического развития страны, диверсификации ее экономики [19].
2. Катарская газовая промышленность: динамика и современное состояние Еще в 1970-х гг. британская геологоразведка обнаружила на севере Катара обширные газовые месторождения («Южный Парс» или «Северное»). Однако на тот момент Катар являлся типичным для Ближнего Востока аграрно-племенным государством, в котором отсутствовали необходимые технологии, и потому добыча газа была явно нерентабельной [25]. Вплоть до начала 1990-х гг. основную часть экспортных доходов Катара составляла выручка за жемчуг. Однако в конце XX века интенсифицировалось производство искусственного жемчуга, и Катар оказался под угрозой экономического коллапса. Именно в этот момент месторождение «Северное» стало активно осваиваться в целях дальнейшего экспорта природного газа, что стало отправной точкой в становлении катарской газовой индустрии. Изначально добыча газа в Катаре стимулировалась мощными финансовыми вливаниями со стороны США, которые были заинтересованы в поставках энергоресурсов из государств Ближнего Востока. Особую роль в дальнейшем благосостоянии Катара сыграл построенный за счет американского капитала флот танкеров для перевозки СПГ, а также иные элементы газотранспортной инфраструктуры. Эти инвестиции осуществлялись США для того, чтобы импортировать катарский газ по выгодным ценам, однако в 1990-е гг. страна сменила свою энергетическую ориентацию, приобретя статус экспортера собственного СПГ. Катар в этом смысле оказался свободным от обязательств перед Вашингтоном [25]. Сегодня Катар является крупнейшим в мире экспортером СПГ; также государство лидирует в мировом производстве сжиженного газа. Данные позиции Катар может сохранять еще долгие годы, поскольку страна обладает третьими по величине доказанными запасами природного газа (после России и Ирана). Несмотря на то, что внутренний спрос Катара на энергию постоянно возрастает (см. Таблицу 1), страна по-прежнему экспортирует около 85% добываемого природного газа [15]. Таблица 1. Производство и потребление газа в Катаре, 2010-2020, млрд. м.3[2]. 3. Энергетическая политика во внешнеполитической стратегии «малых государств»: пример Катара В середине 1990-х гг. Катар начал активно использовать все выгоды своего геополитического положения. Резкий рост поставок газа за рубеж, диверсификация потребителей позволили Дохе создать собственную модель «энергетической дипломатии» - отношений с другими государствами, где важную роль играл «газовый фактор». Именно после «холодной войны» исследователи международных отношений стали в большей степени анализировать поведение небольших государств, которые старались выстраивать оригинальные конфигурации дипломатических и внешнеэкономических связей с опорой на собственные ресурсы. Интенсивный характер использования этих ресурсов, прагматичный подход к сильным и слабым сторонам собственной экономики позволил данным странам занять особое место в формирующемся многополярном миропорядке [1]. Если в Европе такие страны (образовавшиеся, в первую очередь, на осколках социалистического лагеря) стали образовывать новые коалиции и союзы, то Катару, как и некоторым другим государствам Ближнего Востока, удалось выстроить относительно независимую политику параллельно с сохранением нейтралитета относительно великих держав и региональных лидеров [8]. Традиционно в теории международных отношений считалось, что малые государства при обеспечении собственной национальной безопасности (в том числе, в ее энергетическом аспекте) не могут действовать в одиночку, опираясь только на собственные ресурсы и возможности [6]. Указывалось, что в силу структурных особенностей международных отношений такие государства в большей степени озабочены непосредственными угрозами безопасности и вопросами выживания, чем более крупные акторы. Р. Кохейн пишет, что размер государства всегда является важной переменной с точки зрения способности государства реагировать на внешние вызовы и использовать имеющиеся у него возможности [9]. Однако современная практика показывает, что все не столь однозначно, и «малый» далеко не всегда означает «слабый». Пример Катара, как и некоторых других малых государств, показывает, что традиционное неравенство сил между более мелкими и более крупными игроками в международной системе может быть сглажено за счет того, что небольшие государства могут преодолевать проблемы и вызовы, действуя гибко и адаптивно в тени глобальной и региональной мощи [3]. Как указывает Т. Лонг, за счет гибкости и маневренности небольшие государства могут конвертировать имеющиеся у них возможности и ресурсы в «виртуальное расширение» [12]. Широкомасштабные внешнеполитические усилия Катара, обеспеченные с финансовой точки зрения за счет доходов от экспорта энергоресурсов, явно бросали вызов традиционным представлениям о небольших государствах как о слабых, реактивных субъектах, которые действуют на периферии международных отношений, не имеют независимой внешней политики и не могут самостоятельно инициировать внешнеполитические события [5]. На сегодняшний день в зарубежной науке уже появляются первые исследования того, как Катар использовал свои энергоресурсы и положение на мировом энергетическом рынке для достижения внешнеполитических целей [4],[11],[18]. Основной вывод данных исследований состоит в том, что правительство Катара рассматривает энергетический сектор экономики как ключевой инструмент для создания комфортной международной среды путем выстраивания внешнеэкономических связей, а также для реализации более масштабных и амбициозных задач национального развития. Как пишет М. О’Cалливан, для Катара энергетический сектор стал своего рода инкубатором, предоставившим руководству страны возможность разработать полноценную, всеобъемлющую стратегию политического, социально-экономического и культурного развития на десятилетия вперед [14]. Таким образом, на сегодняшний день можно констатировать, что энергетическая политика Катара как во внешнем, так и во внутреннем измерении является фактором стратегического развития страны, обеспечения ее национальной безопасности и конкурентоспособности.
4. Внешнее измерение энергетической политики Катара Внешнее измерение энергетической политики Катара завязано на необходимость поддержания лидирующих позиций на рынке поставок СПГ на рынки сразу нескольких регионов мира. Как подчеркивается в литературе, уже в начале 2000-х гг. правительство Катара стало, по большей части, игнорировать растущий спрос на газ со стороны своих соседей, поставив своим приоритетом поставки в другие регионы. Это объясняется не только ценовыми соображениями, но и политическими выгодами, которые Катар получал от фактического обеспечения энергетической безопасности влиятельных государств мира в Европе и АТР [18]. В 2004 г. правительство Катара приняло решение инвестировать 25 млрд. долларов в течение следующих шести лет, чтобы в четыре раза увеличить экспортные мощности в области природного газа. Эти средства были в определенной степени изъяты из нефтяной промышленности, чтобы позволить Катару стать первой страной, экспортирующей газ в Европу, Азию и Северную Америку одновременно [10]. Также для Катара характерно привлечение иностранных инвесторов для развития собственной газовой индустрии. Это не только позволяет обеспечить инновационный характер внедряемых технологий, но и укрепляет международные связи Катара. Формами таких связей могут быть совместные предприятия, партнерства и альянсы, соглашения о разделе продукции (СРП). Инвестиционное сотрудничество в этих формах осуществляется с американскими, итальянскими, голландскими, немецкими, китайскими, российскими и иными компаниями, представляющими высокоразвитые с энергетической точки зрения государства. В литературе отмечается, что открытость катарской газовой индустрии, готовность правительства и руководства энергетических компаний сотрудничать с иностранными партнерами выгодно отличает Китай от его соседей по региону – Кувейта и Саудовской Аравии, чьи амбиции в газовой отрасли не реализуются во многом из-за регулятивных ограничений на участие иностранного капитала в экономике [13]. Еще одна характерная особенность внешней энергетической политики Катара – это увязка инвестиций в экономику других государств со своими лидерскими амбициями на рынке СПГ в ключевых регионах. Так, например, в 2009 г. Катар инвестировал в две польские верфи; эти действия укладывались в долгосрочное видение статуса Польши как европейского центра поставок газа через СПГ-терминал в польском городе Свиноуйсьце (данный проект был полностью реализован в 2015 году). Таким образом, инвестиционная политика Катара и катарских компаний «привязана» к целям в области энергетики. В целом, для Катара характерно активное участие в проектах по строительству терминалов СПГ в государствах-импортерах – Великобритании, Индии, Канаде, Бразилии и других странах. Это позволяет не только контролировать различные звенья в цепочке поставок газа, но и обеспечивать экономический рост для импортеров, создавать на их территории рабочие места, что в конечном итоге приводит к построению более глубоких партнерских отношений [13]. Укрепляется и сотрудничество с транснациональными энергетическими компаниями: например, в 2019 г. Qatar Petroleum совместно с ExxonMobil инвестировал в проект по строительству терминала СПГ Golden Pass в Техасе стоимостью 10 млрд. долларов. Тогдашний министр энергетики США Р. Перри указал, что подобные сделки показывают, что два энергетических гиганта из разных стран «могут работать вместе в целях поддержания, а не разрушения открытого энергорынка» [7]. Представляется, что подобными акциями Катар намеренно придает своему энергетическому сектору глобальную значимость, не ограниченную рамками своей территории или региона. В результате угрозы, характерные для политически неустойчивого Ближнего Востока, значительно понижаются.
5. Внутреннее измерение энергетической политики Катара: экспортные доходы как импульс для диверсификации экономики Политическое руководство Катара в полной мере осознает все риски, связанные с зависимостью национальной экономики от экспорта газа. Именно поэтому с начала 2010-х гг. здесь была осуществлена попытка разработать стратегическое видение будущего страны, выработать план развития на перспективу [23]. Важным фактором этого будущего, безусловно, является глобальный энергетический переход, основу которого составляет тренд на отказ от углеводородных энергоресурсов как недостаточно экологичных. Так, еще в 2008 г. был принят документ стратегического планирования «Национальное видение Катара на период до 2030 года» (далее – Стратегия-2030) [16]. Это своего рода «дорожная карта» на пути к диверсифицированной экономике посредством реализации целей устойчивого развития. Доходы от экспорта энергоресурсов справедливо рассматриваются катарским правительством как необходимый материальный фактор для реализации перехода к новой экономической модели. В Стратегии-2030 прямо предусматривается «разумное использование обширных углеводородных ресурсов» для достижения конечных целей, изложенных в данном документе. Такое разумное использование предполагает, во-первых, крупные инвестиции в дальнейшее развитие газовой промышленности Катара, а во-вторых, «долгосрочное поддержание» стратегических запасов природного газа для обеспечения национальной безопасности и устойчивого развития [16]. Помимо этого, в Стратегии-2030, а также в конкретизирующих ее национальных планах, принимаемых на пятилетние сроки, указывается на важность обеспечения плавного «зеленого перехода» Катара, на необходимость повышения энергоэффективности. В Дохе создан Национальный технопарк, где организовано производство солнечных батарей, высокоэкономичных электроламп с низким энергопотреблением, а также новейших систем опреснения воды, которые требуют минимального количества энергозатрат [24]. Зеленые технологии в Катаре активно развиваются под эгидой министерства окружающей среды, других ведомств, а также компании Qatar Petroleum. Для реализации крупных проектов в области зеленой энергетики привлекаются и зарубежные компании, чей опыт, ресурсы и технологии важны для устойчивого развития Катара. В качестве примера можно привести такие компании, как британско-голландская Royal Dutch Shell (солнечные батареи), американская ConocoPhillips (опреснение морской воды), датская Maersk (методы охраны окружающей среды при разработке, добыче и транспортировке энегоресурсов) [17].
Выводы Таким образом, можно констатировать, что энергетическая политика Катара на сегодняшний день развивается как в своем внутреннем, так и во внешнем измерении. Эта политика характеризуется рядом факторов. Во-первых, это готовность катарского руководства к ожиданию выгод от высокорисковых и высокозатратных проектов, которые могут быть реализованы лишь в средне- и долгосрочной перспективе. Во-вторых, это готовность вступать в долгосрочные партнерские отношения с внешними участниками в различных регионах мира. Катар использует свои доходы от экспорта газа как инструмент собственной стратегии «мягкой силы», финансируя крупные сделки с ключевыми партнерами за рубежом и осуществляя инвестиционные проекты на их территории. В-третьих, это понимание катарским руководством ценности инвестиций в международное сотрудничество для обеспечения собственной энергетической безопасности и достижения внешнеполитических целей в ближневосточном регионе. В-четвертых, это понимание ограниченности успеха, вызванного доходами от экспорта газа. Следствием этого понимания становится разработка долгосрочной стратегии перехода к новой экономической модели, основанной на знаниях и устойчивом развитии. Энергетический сектор Катара, таким образом, сегодня может рассматриваться как фундамент, точка роста для более диверсифицированной экономики.
References
1. Belfer M. Small State, Dangerous Regions. A Strategic Assessment of Bahrain. Frankfurt: Peter Land, 2014.
2. BP’s Statistical Review of World Energy 2021 [Electronic source] // URL: https://www.bp.com/en/global/corporate/energy-economics/statistical-review-of-world-energy.html (accessed: 5.12.2021) 3. Chong A., Maass M. Introduction: The Foreign Policy Power of small States // Cambridge Review of International Affairs. 2010. №23. 4. Dargin R. Qatar’s Natural Gas: The Foreign Policy Driver // Middle East Policy Council. 2017. №14 5. East M. Size and Foreign Policy Behaviour: A Test of Two Models // World Politics. 1973. №4. 6. Elman M.F. The Foreign Policies of Small States: Challenging Neorealism in Its Own Backyard // British Journal of Political Science. 1995. №2. 7. Gardner T. Qatar Petroleum, Exxon invest in $10 billion Texas LNG project [Electronic source] // Reuters. URL: https://www.reuters.com/article/us-global-lng-golden-pass-idUSKCN1PU1ZJ (accessed: 5.12.2021) 8. Kamrava M. Qatar: Small State, Big Politics. New York: Cornell University Press, 2013. 9. Keohane R. Lilliputians Dilemmas: Small States in International Politics // International Organization. 1969. №23. 10. Kozhanov N. Geopolitics of Qatar Natural Gas in the Era of Hydrocarbon Markets Transformation: Small State Approach // Ideology and Politics Journal. 2021. №3 (19). 11. Krane J., Wright S. Qatar ‘Rises above’ Its Region: Geopolitics and the Rejection of the GCC Gas Market // LSE Kuwait Programme Research paper. 2014. №35 12. Long T. Small States, Great Power? Gaining Influence Through Intrinsic, Derivative, and Collective Power // International Studies Review. 2017. №19. 13. Miller R. Qatar, Energy Security, and Strategic Vision in a Small State // Journal of Arabian Studies. 2020. №10. 14. O’Sullivan M.L. The Entanglement of Energy, Grand Strategy, and International Security / in: Goldthau N. The Handbook of Global Energy Policy, 2013. 15. Qatar Energy Profile [Electronic source] // URL: https://www.strausscenter.org/energy-and-security-project/qatar/ (accessed: 5.12.2021) 16. Qatar National Vision 2030 [Electronic source] // URL: https://www.psa.gov.qa/en/qnv1/pages/default.aspx (accessed: 4.12.2021) 17. Qatar Sustainability Report: A Leader in Green Initiatives [Electronic source] // URL: https://usqbc.org/public/documents/upload/Qatar%20Sustainability%20Report%20-%20Final.pdf (accessed: 6.12.2021) 18. Wright S., Piet R. The Dynamics of Energy Geopolitics in the Gulf and Qatar’s Foreign Relations with East Asia / in: Energy Relations and Policy Making in Asia, 2016. 19. Velikhov E.P. Energetika v ekonomike mira XXI veka // Trudy MFTI. 2011. №3. 20. Vutyanova Ya.V. Energeticheskaya politika kak faktor geopoliticheskogo vliyaniya Rossii. Diss. kandidata polit. nauk. M., 2013. 21. Dar'enkov A.B. Energeticheskaya politika. M.: Knorus, 2021. 22. Zhiznin S.Z. Rossiiskaya energeticheskaya diplomatiya i mezhdunarodnaya energeticheskaya bezopasnost' (geopolitika i ekonomika) // Baltiiskii region. 2010. №1. 23. Kasaev E.O. Aktual'nye problemy sotsial'no-ekonomicheskogo razvitiya Katara v nachale XXI veka. Diss. kandidata ekonom. nauk. M., 2013. 24. Kasaev E.O. Katar v XXI veke: sovremennye tendentsii i prognozy ekonomicheskogo razvitiya. M.: Mezhdunarodnye otnosheniya, 2013. 25. Kurdin A., Pikh S. Energeticheskaya politika Katara: strategiya postavok SPG na evropeiskii i aziatskii rynki // TEK Rossii. 2016. №7. 26. Chernitsyna S.Yu. Rol' energeticheskoi diplomatii v formirovanii vneshnei politiki Rossii na sovremennom etape (2000–2014). Diss. kandidata istorich. nauk. M., 2015. |