The “philosophy” of economic diplomacy as an instrument of “soft law”: history and modernity

Nadtochii Igor' Olegovich Doctor of Philosophy Professor, Department of Humanities, Russian and Foreign Languages, Voronezh State Institute of Physical Culture 394000, Russia, Voronezh region, Voronezh, Karl Marx str., 50, office 130 nadto4y.ig@yandex.ru Other publications by this author     Shishov Alexander Vladimirovich post-graduate student of the Department of Philosophy, Economics and Social Sciences and Humanities, Voronezh State Pedagogical University 394 000, Voronezh, st. Lenina 43. shi90@mail.ru

Borsyakov Yurii Ivanovich Doctor of Philosophy Doctor of Philosophical Sciences. Professor of the Department of Philosophy, Economics and Social and Humanitarian Disciplines of the Voronezh State Pedagogical University 394 000, Voronezh, st. Lenina 43. juryib@yandex.ru

В эпохи смены господствующих глобальных трендов в научной и экспертной среде активизируется дискуссия по поводу феномена экономической дипломатия, имеющего, до некоторой степени, как юридическое обоснование, так и связь с «мягким правом»^[1].

Существует мнение, что «мягкое право» - это набор правил и принципов, юридическая сила которых не является «общепризнанной», при всей условности данного термина, применимого по отношению к международно-правовым механизмам. «Мягкое право», выражаясь преимущественно в виде концепций, правовых позиций, по определению вынуждено задействовать наряду с правовыми, также и «внеправовые» способы «принуждения» к исполнению тех или иных международных договорных норм^[1]. В данной связи, важной составной частью «широкого» мягкого права, создающего международно-правовой контекст, является, на наш взгляд, экономическая дипломатия.

При этом механизмы международного «мягкого права», зачастую используемые в его рамках, мы можем маркировать термином «квазиюридические». Главная причина применения такой терминологии, на наш взгляд, заключается в том, что, будучи по форме правовыми, они имеют в своей основе экономическую природу и стремятся к достижению (по крайней мере, на одном из этапов) экономических целей. Отметим, что роль данных механизмов возрастает пропорционально росту авторитета международного права в межгосударственных отношениях. Иначе говоря, политические цели со временем все в большей степени нуждаются в обосновании, и «мягкое право» является эффективным средством этого.

При этом следует отметить, что «мягкое право» необходимо отличать от так называемого «квазимеждународного права», которое регулирует отношения, находящиеся вне пределов собственно международного права, по причине, например, нахождения одной стороны отношений вне международно-правовой субъектности. Вместе с тем, в силу относительной слабости механизмов «мягкого права» они могут усиливать свое воздействие на международные отношения путем использования иных – например, экономических механизмов.

Так, словацкий политик Павол Баранай подчеркивает: «экономика приобрела центральную роль в дипломатических отношениях...границы между традиционными политическими и экономическими… действиями становятся более тонкими и «экономическая дипломатия»… внедряется в области применения классической дипломатии»^[2]. Многие страны, в том числе и Россия, активно использует экономические инструменты в своей внешней политике, часто вызывая тем самым обвинения в «энергетическом шантаже» в отношении ближайших соседей и Европы^[4].

Впрочем, мы не можем не подчеркнуть тот факт, что роль экономических механизмов в международных отношениях возрастает и в мире в целом, и применительно к интеграционным, а часто и дезинтеграционным процессам, происходящим в различных его регионах. Соответственно, возрастает и роль «мягкого права» в международных отношениях.

Так, примером экономической дипломатии на постсоветском пространстве можно назвать создание Евразийского экономического союза, которое стало, пожалуй, наиболее ярким событием «мирной» политической жизни последнего десятилетия на постсоветском пространстве. Этот шаг стал ответом на процессы дезинтеграции, происходящие на нем с конца ХХ века. Нельзя, вместе с тем, не обратить внимание и на то, что экс-президент Казахстана Н. Назарбаев отметил по поводу создания Евразийского Союза, что «никакой «реставрации» или «реинкарнации» СССР нет и не будет. Это лишь фантомы прошлого, домыслы и спекуляции. И в этом наши взгляды с руководством России, Беларуси и других стран полностью совпадают»^[7]. Иначе говоря, ЕврАзЭс, по его мнению, имеет преимущественно экономическую направленность. Однако приведенное выше «опровержение» от казахского лидера свидетельствует о, как минимум, политических ожиданиях от создания ЕврАзЭс, которые позволяют отнести факт создания данного объединения к элементам «мягкого права». Более того, механизмы ЕврАзЭс уже содержат и элементы «жесткого» - традиционного права^[9], что лишний раз подчеркивает взаимосвязь права в целом и экономической дипломатии.

Таким образом, на наш взгляд, создание Евразийского Союза является той «лакмусовой бумагой», которая говорит о том, что в настоящее время именно методы экономической дипломатии становятся приоритетными в международных отношениях, а следом за экономической дипломатией вступают в действие собственно политические механизмы: «Введение торгового эмбарго против некой страны с целью заставить ее отказаться от создания оружия массового уничтожения будет относиться к экономической дипломатии, тогда как оказание политического давления с целью заставить страну снизить ограничения на импорт – к внешнеэкономической политике»^[3], - отмечает М.В. Братерский. В целом, мы согласны с мнением М.В. Братерского. Обоснованной, на наш взгляд представляется и идея о том, что активация «экономического вектора» внешней политики – явление сравнительно недавнее и во многом связанное с экспансией Pax Americana.

В данной связи отметим, что аксиомой международной политики ХХ века является то, что США, повторяя путь Британской империи, стремились не к контролю над территориями, а к экономической экспансии, стремясь заместить Pax Britana^[6]. Этот же путь прошла ранее сама Великобритания во взаимоотношениях с Испанией, а в наши дни этим путем идет Китай, развернувший мощную экспансию, например, в Африке и ставший вторым экономическим партнёром Африканского континента после США^[6].

Такая роль Китая в Африке, как впрочем, и во многих других регионах мира не является случайной. Если мы сравним современную эпоху с периодом, например, XVIII столетия, то отметим, что в ту эпоху ведущую роль в европейской политике также играли сравнительно экономически отсталые Россия, Австрия и Пруссия, а не экономически развитые Нидерланды или государства Северной Италии.

Важный вопрос мировой экономической дипломатии, тесно связанный с международным «мягким правом» – это проблема санкций и их роли в международных отношениях. С одной стороны, история санкций начинается в глубокой древности. Возможно, первым примером, отдаленно напоминающим современные санкции, был запрет китайских императоров вывозить шелк в другие страны. С другой же очевидно, что санкции, тем более частичные или секторальные, представляют собой яркий пример «мягкого» воздействия на другие государства.

Таким образом, феномен экономической дипломатии не является новым. Наоборот, триггером первых военных конфликтов в истории человечества часто были причины экономического характера: соперничество государств и племенных объединений за пастбища, реки, лесные угодья, рабов. Впрочем, предметом дипломатических споров являлись и иные ресурсы: «Царю египетскому, моему брату, Кадашман-Харбе, царь Кардуниаша [Вавилона], твой брат. Привет твоему дому, твоим женам, всей твоей стране, твоим колесницам, твоим коням, твоим вельможам, всем большой привет… Что касается золота… шли мне золото, много золота, шли его до прибытия посольства. Пришли его теперь же, как можно скорей, в эту жатву, в ме­сяц Таммуз… Итак, пусть брат мой пришлет мне золото, в таком большом количестве, которого нельзя было бы и исчислить... Ведь в стране моего брата много золота, столь­ко же, сколько и земли. Боги да устроят так, чтобы его было еще больше в десять раз… Если брат мой чего-либо пожелает для своего дома, я отдам в десять раз больше, чем он требует. Моя земля - его земля, мой дом - его дом», - пишет фараону Египта царь Вавилона около XIV века до н.э^[8].

Очевидно, что правитель Месопотамии желал использовать золото – универсальный экономический эквивалент эпохи, создавая Египту и египетским товарам режим наибольшего экономического благоприятствования. Приведенный отрывок лишний раз свидетельствует нам о том, что экономическая дипломатия зародилась достаточно давно.

Континентальная блокада, инициированная Наполеоном, – это уже санкции в современном виде. Со временем спектр целей применения санкций расширился и стал включать в себя прекращение региональных конфликтов, продвижение демократии и политических свобод, утверждение прав человека, предотвращение распространения ядерного оружия, освобождение заложников и захваченных территорий.

Взаимоотношения государств исторически характеризовались многоплановостью, а экономика и политика всегда были тесно связаны друг с другом. Таким образом, следует заключить, что «экономизация» внешней политики началась довольно давно. Поэтому, например, экономические санкции представляют собой лишь один из инструментов современной экономической дипломатии и «мягкого права», хотя по причине глобального характера мировой экономики вводить и поддерживать по-настоящему строгие ограничения на потоки товаров и услуг становится все сложнее.

Поэтому на наш взгляд, современная эпоха вовсе не является периодом некоего особого «расцвета» экономической дипломатии. С большим основанием мы можем утверждать о другом – о разрушении уже привычной нескольким поколениям жителей планеты модели «глобального» миропорядка. Если история ХХ столетия характеризовалась центростремительными тенденциями, когда мир развивался от многополярного «концерта» ведущих держав, к биролярному, а затем и к однополярному миропорядку, то современная ситуация отличается, как минимум, стремительным ростом Китая – второго «полюса» современного мира, наряду с США. Вместе с тем, и относительно «старые» игроки – Россия, Германия, Франция, Великобритания, которые не могут претендовать на роль «полюса», также по-прежнему сохраняют существенное влияние на международные отношения. Усиливаются и формируются новые центры силы, уже являющиеся мощными региональными державами – Иран, Индия, Турция, Бразилия.

Однако следует признать то, что в настоящее время по-прежнему, как и почти столетие назад, доминирующей страной в современном мире являются США, которые по-прежнему занимают лидирующие позиции и в экономике, и в политике, и мировоззренческой сфере. «Столпом» же американского могущества является финансовая система этой страны, и привязанность к доллару валют многих стран современного мира.

Независимость в работе ФРС обеспечивается следующими обстоятельствами: принимаемые решения о кредитно-денежной политике не должны быть одобрены Президентом США или кем-либо иным из исполнительной или законодательной ветви власти; ФРС не получает финансирование от Конгресса; срок полномочий членов Совета управляющих ФРС охватывает несколько сроков президентских полномочий и членов Конгресса. Тем не менее, ФРС подконтрольна Конгрессу – нижней палате парламента США, который может изменить обязанности ФРС законодательным образом^[10].

Именно существование ФРС, на наш взгляд, и стало важнейшим элементом экономической дипломатии США и, одновременно, «мягкого права», заложив основы экономического и политического могущества этой страны. В целом, благодаря экономической дипломатии, середина ХХ столетия стала эпохой значительного укрепления Соединенных Штатов^[5].

Таким образом, очевидно, что реальной основой суверенитета государств, и, вместе с тем, фундаментом «мягкого права» в рамках различного рода межгосударственных отношениях, является финансовый суверенитет. В данной связи отдельные государства заявляют о необходимости создавать если не суверенные финансовые механизмы, то, по крайней мере, наднациональные, альтернативные существующим эмиссионным центрам. Так, например, группой развивающихся стран был основан Банк международной межправительственной организации развивающихся стран – БРИКС^[11]. Данный факт – не только экономическое событие, оно также иллюстрирует политическое положение стран-членов группы на международной арене. Банк не только является символом объединения развивающихся экономик мира, но и фактором реформирования международной финансовой системы.

Нормы БРИКС мы можем отнести к мягкому праву, по причине того, что объединение в рамках которого они действуют, довольно аморфное и неустойчивое в силу различных противоречий между его участниками (например, между КНР и Индией^[11]). Кроме того, нормы БРИКС по своему международному позиционированию очевидно уступают, например, решениям ЕСПЧ или решениям, принимаемым в рамках ЕС. Экономическая дипломатия БРИКС в данном случае, и, прежде всего, экономическое проникновение Китая на новые рынки расширяет сферу применения норм, действующих внутри данного объединения. Очевидно, что по мере его укрепления и потенциального расширения, характер права БРИКС изменится^[11]. Таким образом, в настоящее время экономическая дипломатия служит средством укрепления «мягкого права» БРИКС.

На примере анализа использования отдельных форм экономической дипломатии, мы констатируем, что мягкое право в «симфонии» с инструментами экономической дипломатии стремится не создать, а лишь скорректировать сложившиеся принципы международных отношений – например, с их помощью не разрушается некий межгосударственный союз или международная организация, а создается иное межгосударственное объединение. Иначе говоря, «мягкое право», опираясь на некий остаточный принцип, использует уже сложившиеся международные нормы.

Важным критерием выделения «мягкого права» как особого международно-правового феномена является особенность инструментария и природы этого инструментария. В идее «мягкого права» заложен минимум правового и максимум экономического и дипломатического. Регулирование инструментами «мягкого права» также опирается зачастую на не правовые средства, а, в некоторых случаях, как это показано в настоящей статье – на экономические. «Мягким правом», как правило, определяется некий фокус координации релевантных решений и действий, а также расширяются пределы применения собственно правовых инструментов. При этом, механизм «мягкого права» эволюционируя, может со временем стать основанием для формирования иного – условно более «жесткого» международно-правового порядка.