“It is not a miracle, but grief...”: representations of Sergey Kozlov's on soteriological mission of the woman (based on the novella “Mother-Masha”)

Kashkareva Alena Petrovna ORCID: 0000-0002-5181-5539 PhD in Philology Senior Educator, the department of Philological Education and Journalism, Surgut State Pedagogical University 628405, Russia, Khanty-Mansiiskii avtonomnyi okrug, g. Surgut, ul. 50 Let Vlksm, 10/2, aud. 408 alynochka_6@mail.ru Other publications by this author

– А какое же дело дороже всех?

– Добро, которое ты в сей час этому человеку поспеешь сделать.

Николай Лесков,

«Час воли божией» (1890)

«Дежурный ангел» ^[4] – одна из книг Сергея Сергеевича Козлова, известного югорского прозаика, публициста, журналиста и сценариста, куда вошли истории как о богатырях, героях былинного эпоса, так и о простых людях современной автору действительности: «Последний фантастический рассказ», «Отвергнутые», «Назад к свету», «Самый неизвестный солдат», «Человек друга», «Ночь перед вечностью», «Белочки-собачки» и др. Эти художественные тексты отражают размышления писателя о человеческих судьбах, связи поколений, становятся своеобразной иллюстрацией событий XXI века – эпохи мировоззренческих поисков.

Система общественных отношений, построенных на эгоизме, пошлости, безответственности вызывает неподдельный интерес С. С. Козлова в конце 1990 – начале 2000-х годов (художественная проза автора представлена в книгах: «Ночь перед вечностью» ^[5], «Последний Карфаген» ^[6], «Время любить» ^[3], «Облака» ^[7], «Вид из окна» ^[2] и др.). Неоднократно в своих дневниках художник выражал обеспокоенность вымерзанием человеческих душ: «О загадочной русской душе сказано много, но главная ее отличительная черта — отсутствие равнодушия. Судя по тому, как множится сейчас равнодушие, можно, но очень не хочется делать вывод» ^{[7, с. 10]}; «Самое страшное: жить в темноте вместе со всеми и не иметь сил убедить их возжелать света» ^{[7, с. 70]}. Сергей Козлов пытается отыскать вместе со своими читателями ресурсы, необходимые для утверждения в мире справедливости, добра и правды.

На материале рассказа «Мама-Маша» (1999) автор доказывает, что именно женщина обладает побуждающей силой к подобному поиску. В повествовательном пространстве художественного текста писатель выражает свою нравственно-философскую позицию, пунктирно обозначенную еще в 1998 году, – «Мы непобедимы! Если сами не сдадимся...» ^{[7, с. 38]}. Образ мамы-Маши в одноименном рассказе становится символом Божьей благодати, вестником истинности и справедливости евангельских заветов.

Целью данной работы является осмысление позиции С. С. Козлова в отношении миссии женщины в современный автору период – время утраты человеком чувства единства с миром, недоверия к собственной культуре, кризиса национального самосознания, духовной опустошенности общества в эпоху разобщенности.

Материалами предпринятого исследования являются художественные сочинения С. С. Козлова, интервью автора, а также дневниковые записи писателя 1990-2000-х годов. Особое внимание уделяется анализу рассказа «Мама-Маша». Работа базируется на комплексном подходе, включающем использование историко-литературного, историко-культурного и сравнительно-исторического методов.

Рассказ «Мама-Маша» написан Сергеем Сергеевичем Козловым в 1999 году. Впервые он опубликован в 5 выпуске альманаха писателей Югры «Эринтур» (г. Ханты-Мансийск) в 2000 году, а позже вошел в книгу автора «Дежурный ангел» (2011). В основе сюжета художественного произведения история удивительного знакомства рассказчика с женщиной, обладающей мистическими чертами: «Сначала я увидел ее босые ноги. Они были белее талого апрельского снега, и не было на них ни единой царапины» ^{[4, с. 242]}. Удивительная способность мамы-Маши, раскрывшаяся перед рассказчиком в ходе их беседы, по-настоящему впечатляет его: «От неожиданного ее вопроса у меня даже сердце вздрогнуло. Выходит, не я ее слушал, а она мои мысли читала… Подступила близко ко мне и глубоко в душу заглянула» ^{[4, с. 249]}. Эта особенность героини воспринимается рассказчиком как особенный дар в период конца 1990 – начала 2000-х годов, когда «бед вокруг стало столько, что если возле каждой останавливаться, чтобы пусть и посочувствовать, вздохнуть, то, кажется, никакой жизни не хватит» ^{[4, с. 247]}. Чувство вины, испытываемое рассказчиком, приводит его к покаянию через решительный разрыв со злом («Меня ноги сами собой понесли в храм…» ^{[4, с .247]}) и дальнейшему спасению: «Вылез, отряхнулся, наклонился, хотел позвать маму-Машу и в тот же миг понял, что ее там нет» ^{[4, с. 256]}. Согласимся с доктором педагогических наук, автором книги «”Я хотя бы знаю диагноз...”: Конфликт в прозе Сергея Козлова» А. Н. Семёновым в том, что «обращение к сверхреальному <…> у Сергея Козлова (не только в рассказах) обычно связано с такими историями и ситуациями, когда складывается стойкое убеждение, что в реальности нет таких сил и возможностей, чтобы одолеть в ней злое, безнравственное начало» ^{[11, с. 54]}. В основе мистических впечатлений героев, их переживаний понимание проницаемости границы между мирами. Процесс нравственного опустошения реального мира приводит героев к соприкосновению с Духом, укреплению связи с Божественным началом.

Писателем на всех уровнях художественного текста транслируется идея утраты соборности (представления С. С. Козлова о соборности как духовно-нравственном идеале русской культуры существенно проясняют и дополняют концепцию, представленную в трудах отечественных философов XIX–XXI вв. (С. Булгаков, В. Розанов, В. Соловьев, Л. Шапошников и мн. др.)). Так, в городском пространстве невыносимо душно и неуютно: «на улицах кисла снежная мешанина» ^{[4, с. 241]}, «стояли лужи-океаны» ^{[4, с. 241]}, «весь город пронизан сыростью» ^{[4, с. 241]}. Мир городской жизни – мир непонимания и равнодушия. Не только «место там болотистое» ^{[4, с. 242]}, но и отношения между людьми построены на безразличии и зверином любопытстве: «– Во тетка! С утра насинярилась!.. – прокомментировал один из двух шедших ей навстречу парней» ^{[4, с. 242]}; ...она все вещи свои раздала. Все-все! Некоторые-то хапуги нашлись – даже специально к ней приходили: нельзя ли, мол, еще чего прихватить…» ^{[4, с. 245]}. Осознание читателями рассказа духовной болезненности города и психологической задавленности городских жителей усиливается цветовой антитезой «серый – зеленый», где серый цвет обозначает моральное падение и безумие («<…> я увидел ее серым апрельским днем <…>» ^{[4, с. 241]}), а зеленый выступает символом жизни, возрождения души, мудрости. «Зеленый силуэт» ^{[4, с. 245]} героини позволяет воспринимать ее как совершенное творение Бога, явственное воплощение доброты по отношению к каждому человеку, миру природы и обществу в целом.

Гармоничность мамы-Маши подчеркивается в тексте рассказа и описанием внешности героини: «Какая-то легкая улыбка и одновременно забота угадывались на ее лице» ^{[4, с. 254]}. В ее портрете наиболее выразительными для рассказчика становятся глаза, «полные безумной печали и притягательной глубины» ^{[4, с. 243]}. В них рассказчик обнаруживает «сверхчеловеческое знание мира» ^{[4, с. 243]}, обретенное героиней вследствие ее неустанной заботы о чистоте своего сердца, наполненного любовью к людям. По мысли писателя, сердце определяет природу женщины, что дает ей возможность испытывать сострадание, нежность, проявлять кротость и смирение: «Ум у нее уже боль не воспреемлет, а вот сердце…» ^{[4, с. 251]}. Сердце мамы-Маши через горе «весь мир насквозь» ^{[4, с. 245]} видеть стало. Естественность и легкость, незлобивость, с какой героиня относится к несовершенному и жестокому миру, придает красоту всему ее облику.

Содержание высказываний мамы-Маши доказывает ее безусловную верность Богу, а также выражает и позицию самого автора в отношении основных принципов человеческих взаимоотношений – отрицание нетерпения, корысти, сознательный отказ в распространении зла. Речь главной героини рассказа наполнена следующими словами и выражениями: «– А ты бы, Игорек, съездил к матери, болеет она. <…> Не ходи сегодня на дискотеку, к матери езжай» ^{[4, с. 243]}; «– Маша не юродивая, – по-детски стро­го предупредила она, – Маша – дурочка. За-ради Христа знаешь как пострадать надо!..» ^{[4, с. 250]}; «Подумают, что раз мой Алешка погиб, я и другим того же же­лаю... А мне всех жалко» ^{[4, с. 256]}. Чуткость героини к чужому горю, способность испытывать жалость становятся индикатором ее духовно-нравственного совершенства. По С. С. Козлову, жалость – это чувство, на которое способен далеко не каждый человек, а только тот, для кого милосердие и сострадание являются побуждающей силой к исправлению мира, искоренению зла в нем.

Иллюстрирует это и выбор автором имени для героини рассказа – Мария. Еще в сочинениях С. Н. Булгакова ^[1], А. Ф. Лосева ^[8], П. А. Флоренского ^[12] подробно рассмотрена природа, сущность и философия имени. Например, П. Флоренским особо подчеркнута энергетическая составляющая именования: они [имена. – А.К] «как бы имеют свои энергии и как бы онтологичны» ^{[12, с. 422]}. Подобный подход – имя как магическая категория – раскрывает и замысел югорского писателя – через введенный библейский архетип (очевидна ориентация Сергея Козлова на образ Девы Марии) объяснить сущность русской женщины, специфику женской души. В рассказе «Мама-Маша» миссия по сохранению нравственных основ жизни возложена именно на главную героиню, что подкрепляется прямым указанием на этот факт в тексте художественного произведения: «<…> на миг показалось мне угловым зрением, что взглянула на меня со стороны мама-Маша. Так явственно показалось, что повернул отяжелевшую голову. И ... встретился с немного печальным, светлым взглядом Богородицы» ^{[4, с. 257]}. Покровительство Богородицы становится предметом рефлексии в рассказе Сергея Козлова, посвященного познанию смысла существования человека, его земного предназначения. Писатель поддерживает идею, сформулированную в книге О. В. Рябова «Матушка-Русь»: «Особое отношение к материнскому началу проявляет себя еще в одном своеобразном феномене духовной жизни нашей страны – представлениях об особой связи между Россией и Божественным женским началом; наиболее рельефно эту мысль отражает формула “Россия – Дом Богородицы”» ^{[10, с. 114]}. Писатель воспевает в художественном тексте идеал, основанный на активном преобразовании мира, т.е. добро должно быть деятельным, этого же принципа придерживается и героиня рассказа «Мама-Маша». Верность женщины евангельским заветам выражено в осознанном желании уберечь от бед каждого человека: «Все это время мама-Маша шла впереди, приостанавливала меня, не оглядываясь, рукой, если следующий шаг ей казался опасным. <…> – Ты, Сережа, лезь лучше в это окошко, на другую сторону дома, там безопаснее» ^{[4, с. 255]}. Героиня в повествовательном пространстве рассказа становится совершенной, так как ее материнская заботливость распространяется на каждого встретившегося ей человека, что подчеркивается и графическим исполнением имени – культ Богоматери сформировал отношение общества к женщине и материнству, воспринимаемое им в ореоле святости.

Чтение молитвы мамой-Машей служит показателем ее неразрывной связи с Божественным началом. Героиня настолько органична, обращаясь к Богу, что мир вокруг нее обретает спокойствие, а время замедляется: «Казалось бы, речь ее лишена какого-либо смысла. Так, отдельные только ей понятный фразы» ^{[4, с. 248]}; «Она перешла на невнятное бормотанье, а потом и на шепот» ^{[4, с. 248]}. Молитва определяет мировосприятие героини в контексте христианского учения (православие), способствует восстановлению утраченной целостности души: «Ибо всякий, кто призовет имя Господне, спасется» (Рим. 10:13) – торжество человеческого духа над материей.

Художественный текст Сергея Козлова вбирает в себя современную жизнь, не безоблачную, а порой и крайне жестокую, но без любования лихостью и дикостью народа. Действительность в рассказе «Мама-Маша» не безнадежна. В ней есть светлое, созидающее начало, в ней есть герои с будущим: «Весна снова опомнилась и приступила к исполнению своих обязанностей. Ярко-желтый, как на детском рисунке, луч солнца пробил серую вату облаков и озолотил купола» ^{[4, с. 258]}. Желтый цвет, освобождаясь, устремляясь во все стороны, преодолевает возможные границы в желании поглотить темные краски, становясь символом новой жизни, истинности заповедей, возвещенных Богом.

Размышляя о значении литературного творчества, Сергей Сергеевич Козлов отметил следующее: ««Я прочитал немало умных книг, но запомнились мне те, что оставили след в сердце, вывернули душу, вот это я и посчитал главной задачей литературы – дотронуться до души читателя» ^[9]. Автор открыто говорит о своем желании содействовать обновлению действительности, о необходимости избавления от ярости и страха – все это не позволяет ему «равнодушно взирать на нестроения и несправедливость» ^[9].

Главная героиня рассказа «Мама-Маша» принимала на себя гнев, открытую неприязнь со стороны горожан, но при этом оставалась верна высшим нравственным принципам. Причину этого обстоятельства находим в словах художника, ставших для него девизом, жизненным кредо: «Сам для себя я придумал пословицу: если весь мир хромает, совсем не обязательно идти с ним в ногу» ^[9]. Сотериологическая миссия возложена в рассказе писателя на женщину, которая несет свет Божественных заповедей, становясь своеобразным символом национального спасения. Ее жизненный путь – поиск вариантов открыть людям силу Слова Бога: «Освяти их истиною Твоею; слово Твое есть истина» (Ин.17:17).