Corinthian cult of Medea's children

Makeeva Vladislava Igorevna Educator, the department of Humanities and Bioethics, St. Petersburg State Pediatric Medical University 194100, Russia, gorod federal'nogo znacheniya Sankt-Peterburg, g. Saint Petersburg, ul. Litovskaya, 2 makeeva.vladislava@gmail.com Other publications by this author

История Медеи и её детей известна нам прежде всего как история матери, убивающей собственных детей ради мести мужу. Чаще всего мы вспоминаем её по одноимённой трагедии Еврипида. Однако из некоторых источников, известна другая версия событий.

Элиан в «Пёстрых рассказах» сообщает, что вся история была выдумана Еврипидом по просьбе коринфян. На самом деле детей убили сами коринфяне, но благодаря мастерству поэта вымысел победил правду. Но тем не менее коринфяне до сих пор приносят заупокойные жертвы (ἐναγίζουσι) на могиле детей, из-за своего преступления перед ними, безвинно погибшими (Ael. VH., 5, 21). Схолиаст Еврипида сообщает, что тот даже получил за изменение истории пять талантов от коринфян (Schol. Eur. Med., 9). Диодор Сицилийский тоже отмечает вольность в сюжете Еврипида: «Вообще же по причине вымышленных трагиками небылиц о Медее существует множество различных [рассказов] и отличающихся друг от друга историй» (Diod., IV, 56).

Другие обстоятельства гибели детей мы встречаем у разных авторов.

Павсаний приводит несколько вариантов истории. Один из них он пересказывает по Евмелу, который составил в «Коринфиаке» список правителей Коринфа. Он рассказывает, что Медея скрывала рождавшихся у неё детей в святилище Геры, потому что думала, что таким путём они станут бессмертными. Затем она поняла, что её надежда была ошибочна, а кроме того изобличена Ясоном. Муж её не простил и уехал в Иолк, удалилась и сама Медея, передав власть Сизифу (Paus., II, 3, 11).

Интересно сходство с историями об Ахилле и Демофонте. Деметра, нянчившая Демофонта — ребёнка Метаниры и Келея, хотела сделать мальчика бессмертным. Ночью она клала его в огонь, уничтожая этим смертные части тела. Метанира, заподозрив что-то из-за быстрого роста ребёнка, подстерегла богиню и всё увидела. Из-за того, что она схватила ребёнка, лежащего в огне, и громко закричала, её сын погиб (HH II, 233–254; Apoll., 1, 5, 1). Фетида, желая сделать своего ребёнка от Пелея бессмертным, укладывала его ночью на огонь, чтобы выжечь в нём всё смертное, доставшееся от отца, а днём обтирала амброзией. Однажды Пелей подстерёг её за этим занятием и закричал, увидев, как сын корчится на огне. Тогда Фетида покинула их и вернулась к нереидам, не имея возможности довести начатое до конца (Apoll., 3, 13, 6). Схолиаст Аполлония Родосского повествует о том, что во второй книге «Эгимия» автор рассказывает о том, как Фетида бросала детей от Пелея в котёл кипящей водой, чтобы узнать смертны ли они. Из-за этого погибло много детей. Пелей вознегодовал и не дал бросить в котёл Ахилла, тогда Фетида покинула Пелея (Schol. Apoll. Rhod., IV, 816 = Aigimios, fr. 185 Rzach). Дж. Л. Хаксли указывает, что в поэме может повторяться тема нарушенных клятв влюблённых, а в другом отрывке речь идёт о получении золотого руна, поэтому контекст мог быть связан с Ясоном, нарушившим обеты и оставившим Медею (Schol. Apoll. Rhod., III, 587 = Aigimios, fr. 184 Rzach) ^{[10, p. 109]}.

Вероятно, Ясон также как Метанира и Пелей неправильно истолковал действия Медеи в ходе совершения ей неких ритуалов, которые должны былы сделать детей бессмертными. Интересно также, что используемый у Павсания глагол κατακρύπτειν можно перевести не только как «скрывать, прятать», но и как «закапывать, зарывать».

Этот вариант гибели детей может быть связан с историей, которую рассказывает схолиаст Пиндара. Медея помогла коринфянам, избавив их от голода, принеся жертвы Деметре и лимнейским нимфам (это указание свидетельствует также о важности нимф в коринфской мифологии ^[12]). Гера обещала сделать её детей бессмертными в благодарность за то, что Медея не поддалась ухаживаниям Зевса. И коринфяне почтили их, когда они умерли, называя их полуварварами (Schol. Pind., XIII, 74). Фактически, дети Медеи всё же приобрели своё бессмертие — в культе.

У трагика IV в. до н.э. Каркина Медея была героиней одноимённой пьесы. Аристотель упоминает её в «Риторике», приводя в качестве примера того, как обвинение или оправдание может строиться на основании сделанных ошибок. Он сообщает, что в этой пьесе Медею обвиняют в убийстве детей на основании того, что они не появляются. Героиня отвергает эти обвинения, указывая, что убила бы мужа, а не детей. (Arist. Rhet., 1400b8). Анонимный комментатор «Риторики» чуть дополняет слова Аристотеля. Медея, защищая себя, говорит, что скорее убила бы Ясона, который огорчил её, дети же её не огорчали (Anonymi In Arist. Rhet., 146. 1–3).

Кажется заманчивым усмотреть здесь намёк на то, что Медея скрывает детей, как в рассказе Евмела. М. Л. Вест предлагает версию, что в пьесе Каркина дети после новой женитьбы Ясона были переданы в дом Главки, поэтому Медея опасалась, что после того, как совершит её убийство, они окажутся в опасности. По этой причине она отправила детей в какое-то безопасное место, возможно, в храм Геры Акрейской, выведя из дома Главки с помощью слуг^[17].

Другие истории гибели детей связаны с явной виной коринфян.

Павсаний сообщает также второй вариант истории. Он рассказывает о водоёме, в который по легенде бросилась Главка, чтобы спастись, и о памятнике детям Медеи, который располагался далее (Paus., II, 3, 6). Ф. М. Данн считает, что Павсний имел в виду не мемориал, а место захоронения детей, но, вероятно был дезинформирован ^{[6, p. 349]}. Павсаний сообщает, что детей звали Мермер и Ферет и коринфяне побили их камнями из-за даров, которые они принесли Главке. Так как смерть детей была насильственной и несправедливой, коринфян постигла кара — их дети стали умирать в юных годах. Так продолжалось до тех пор, пока по указанию бога не было установлено приносить им ежегодные жертвы и воздвигнуть статую Деймы (Ужаса). Эта статуя сохранилась и во времена Павсания. Он описывает её как подобие женщины самого ужасного вида. Справление ритуала в Коринфе закончилось после прихода римлян. Дети новых поселенцев «не стригут волос и не носят чёрной одежды» (Paus., II, 3, 6–7). Дети прежних коринфян должны были стричь волосы и носить черную одежду в рамках культа. Это обычный обряд при погребении, а так как культы героев, как правило, такие же, как погребальные обряды, то возможно, речь идёт о культе детей как героев.

Аполлодор сообщает две версии. В одной Медея после смерти невесты Ясона и её отца, убила двоих детей Мермера и Ферета, затем сбежала из Коринфа на колеснице Гелиоса. Во второй она бежала одна. Детей же оставила молящими о защите у алтаря Геры Акрейской, но коринфяне оторвали их от алтаря и умертвили (Apoll., I, 9, 28).

Диодор, сообщая историю, путается — захоронение детей у него происходит дважды. Сначала он передаёт, что Медея зарезала двоих из их с Ясоном общих детей и похоронила их тела в святилище Геры. Одному ребёнку — Фессалу — удалось спастись. Он вырос в Коринфе, затем вернулся на родину отца в Иолк, где получил царскую власть, а подданные его стали называться фессалийцами (Diod., IV, LIV, 7). Далее Диодор сообщает, что сам Ясон покончил с собой, а коринфяне были потрясены ужасом произошедшего и при этом не знали, как быть с погребением детей. Они отправили в Дельфы посланников вопросить бога, как следует поступить с телами детей, и пифия велела похоронить их в святилище Геры и воздавать им почести как героям. Коринфяне исполнили этот приказ (Diod., IV, LV, 1–2).

Схолиаст Еврипида передаёт данные Пармениска, который утверждает, что дети Медеи были убиты коринфянами, потому что они были недовольны тем, что она управляла городом, и хотели, чтобы её правление закончилось (Schol. Eur. Med. 9). Коринфские женщины не хотели, чтобы ими управляла варварка. Они сговорились убить её детей: семь мальчиков и семь девочек. Дети, бежали, преследуемые, в храм Геры Акрейской. Но коринфяне не сдержались и перебили их всех у алтаря. Затем на город обрушилась чума (λοιμός), и многие умерли от болезни. Оракул сообщил, что необходимо умилостивить богиню. Поэтому каждый год семь девочек и мальчиков из благородных семей возвращаются в святилище богини и умиротворяют её жертвоприношениями (Schol. Eur. Med., 264).

В этих вариациях истории Медея напрямую не убивает детей, но, видимо, косвенно становится причиной их гибели, пытаясь, наоборот, защитить их от смерти.

Следы того, что в гибели детей замешаны коринфяне, остались и в пьесе Еврипида. После смерти невесты, Ясон приходит со словами о том, что опасается, что детям могут отомстить родственники погибшей:

«Детей бы лишь спасти, и как бы им

Креонтова родня за материнский

Не мстила грех — вот я чего боюсь»

(Eur. Med. 1303–1305 — пер. И. Ф. Анненского).

Еврипид как бы заставляет Ясона вербализовать, какой была история смерти детей до того, как он написал «Медею».

Сама Медея в конце пьесы говорит Ясону о своих дальнейших планах:

«Моя рука их похоронит.

В священную я рощу унесу

Малюток, Геры Высей, и никто

Там вражеской десницей их могилы

Не осквернит... В Сизифовой же мы

Земле обряд и праздник установим,

Чтоб искупить невинную их кровь...»

(Eur. Med. 1378–1383 — пер. И. Ф. Анненского)

Здесь Медея боится, что детям причинят вред какие-то враги, хотя на тот момент дети уже мертвы. Упоминается место самого культа, но в храме Геры Акрейской он размещает не убийство, а захоронение детей. Известно, что святилище Геры Акрейской в Перахоре была местом посещения многих путешественников ^[14]. В этом районе, было обнаружено очень большое количество вотивных приношений ^{[16, p. 198]}, гидротехнические сооружения для водоснабжения большого количества людей (при небольшом количестве реальных жителей) ^[15], также есть предположения о существовании там оракула Геры ^[4]. Вероятно, зрители должны были знать не только истории, связанные с Медеей, но и то, что в храме Геры Акрейской проводились обряды в честь её детей. Ф. М. Данн пишет, что вместо построения сюжета, объясняющего существующие обычаи, Еврипид переделывает обычаи в соответствии со своим сюжетом, довольно свободно трактует легенду о Медее и коринфские обычаи ^{[5, p. 114]}.

Л. Л. Холланд считает, что в пьесе подразумевается, что коринфяне и их дети не пострадают от мести убитых, потому что Медея намерена немедленно установить их культ и тем самым искупить вину за совершённое преступление ^[9]. К. О. Паше отмечает, что хотя Еврипид делает Медею убийцей детей, её слова подразумевают, что фактически коринфяне несут ответственность как за кощунственную смерть её детей, так и за искупление этого ^{[13, p. 13–14]}.

В целом заметна единая канва истории — дети убиты коринфянами прямо в храме Геры Акрейской, за этим следует наказание сообщества — мор, обращение к оракулу, требуются успокоительные жертвы и установление постоянного культа. Древние версии культового мифа различаются в деталях, но основная история соответствует образцу, который обычно встречается в мифах, связанных с культами искупления.

К. Харрауэр отмечает, что с Коринфом связана ещё одна история детоубийства. По легенде, озеро Горгопис, находящееся в Коринфе (Pseudo-Zonaras s. v. Γοργῶπις) получило своё название, потому что туда упала Горгэ (Hesych. s. v. Γοργῶπις). Горгэ была дочерью Мегара и женой Коринфа. Узнав о смерти своих детей, она сделалась крайне огорчённой и бросилась в озеро (Etym. M. s. v. Ἐσχατιῶτις). К. Харрауэр пишет, что самоубийство Горгэ указывает на безнадежность и невозможность отомстить за смерть детей, а это может быть только в том случае, если убийство совершил сам Коринф, отец детей ^{[8, s. 23]}.

У Эсхила в «Агамемноне» это озеро — один из пунктов на пути, через который идёт сигнальный огонь, оповещающий о победе над Троей (Aesch. Ag., 302). По описаниям источников его идентифицируют с современным Вульягмени ^[18]. Миф о Горгэ можно рассматривать как отражение споров между Коринфом и Мегарой за границу. Примечательно, что озеро находится недалеко от святилища Геры Акрейской в Перахоре. Есть определённое сходство — убийство детей в этом месте связано с виной коринфян. К. Харрауэр считает, что, возможно, именно исторический фон мифа о Горгэ стал причиной стремления коринфян «смыть» свою старую «вину». Это мог быть обряд искупления за серьёзное оскорбление соседа, совершённое в Герейоне или около него — о чём коринфянам приходилось вспоминать каждый год ^{[8, s. 25]}.

О составляющих самого культа у нас немного данных. Уже было сказано, что каждый год семь мальчиков и семь девочек из знатных коринфских семей, отправлялись жить в святилище Геры Акрейской на год. Эти четырнадцать детей постригались и одевались в чёрное и совершали жертвоприношение в честь детей Медеи и богини. Кроме этого можно добавить информацию Евсевия. Он передаёт, что Медея, убившая в Коринфе своих детей, спрятала здесь нож. Коринфянам он был необходим для совершения жертвоприношения чёрной козы, по рекомендации оракула. Коза, разрыв землю ногой, этот самый нож находит и им же её закалывают (Eusebius, Contra Marc., I, 3, 2). Чёрный цвет животного указывает на погребальный обряд.

В Суде читаем, что есть пословица «коза даёт нож» (Ἡ αἲξ δοῦσα τὴν μάχαιραν). Она связана с тем, что коринфяне приносили жертвы Гере Акрейской, чей культ, как говорят, установила Медея, нож прятали в земле и утверждали, что забыли его. А коза откапывала ногами. (Suda s. v. Αἴξ). Там же указано, что от этой коринфской пословицы происходит другая — Αἰγὸς τρόπον, — которая употребляется по отношению к тем, кто навлекает на себя зло (Suda s. v. Αἰγὸς τρόπον). Аналогичное употребление встречаем также и у других, более поздних авторов: Макарий Хрисокефал писал, что Αἲξ τὴν μάχαιραν говорят о тех, кто навлекает на себя зло (Macarius Chrysocephalus I, 57).

В чём заключалась суть этого культа?

Необычную версию предлагает С. Джонстон. Она смещает акцент с детей на саму Медею, так как она является единственной фигурой, которая остаётся неизменной в разных версиях мифа. А поскольку подношения, найденные в Перахоре, позволяют предположить, что святилище Геры Акрейской особенно привлекало женщин, С. Джонстон считает, что Медея могла быть связана с заботами матерей. Она указывает на то, что статуя Ужаса, упомянутая Павсанием, если она исполняла роль апотропея, то должна была действовать по логике «подобное отвращает подобное». Статуя представляла собой «подобие женщины самого ужасного вида», а страшной женщиной, физически отталкивающей и пугающей обычно представлялась категория существ, которых она называет репродуктивными демонами, демонами, убивающими детей. Эти демоны считаются душами женщин, умерших бездетными, при родах или вскоре после смерти собственных детей — то есть женщин, которые не смогли реализовать свои функции. Став демонами, они убивают или ослабляют младенцев и маленьких детей, могут убивать беременных и рожениц. Они часто использовались для объяснения труднообъяснимых болезней младенцев и рожениц. С. Джонстон считает, что возможность возведения апотропея против демонов, убивающих детей, в связи с культом Геры Акрейской хорошо согласуется с покровительством Геры материнству и одновременно её мифологическим портретом богини, нападающей на матерей и детей ^[11].

Но версии о том, что Медея представляет собой одного из демонов, убивающих детей не соответствует то, что Медея не погибает после смерти своих детей и не убивает больше никого, как это должен делать подобный демон. Несчастья, случившиеся с местными детьми — это дело рук умерших детей, а не самой Медеи. И прекращается только после установления культа, а не статуи.

А. В. Белоусов предполагает вслед за А. Брелихом, что эти обряды были обрядами инициации, обрядами перехода ^{[1, c. 84]}. Ф. Граф тоже предлагает эту версию, указывая на то, что Медея связана с целой линией повествований, которые явно связаны с обрядами инициации. Например, она помогает Ясону преодолеть опасности, которым он должен подвергнуться в своём «ритуале инициации», чтобы получить руно и вернуться домой. А Гера, по его мнению, взяла на себя прежние инициаторские роли Медеи после того, как её мифы были вставлены в политеистическую систему ^[7]. К. Калам считает, что ежегодная служба семи мальчиков и семи девочек Гере Акрейской в Коринфе посягает на обычное поле влияния Артемиды. Кроме того, что этот ритуал выполнялся подростками, его основополагающая легенда, насколько её можно реконструировать по разным версиям, следует схеме мифов, лежащих в основе ритуалов Артемиды для защиты детей и подростков ^{[2, p. 120–121]}.

Дети на время изолировались от общества и носили специальную одежду как посвящённые. Как и в прочих обрядах перехода посвящаемые проходят через символическую смерть. В культе детей Медеи это могло выражаться в ношении чёрных одежд и обрезании волос. М. Диллон полагает, что версия подростковой инициации кажется не очень состоятельной, поскольку здесь мы наблюдаем смешанную группу молодых людей, хотя обычно такие обряды предусматривают разделение полов ^{[3, p. 69]}. Так же можем отметить, что дети в нескольких версиях мифа умирают совсем маленькими, что делает их неподходящими фигурами для связи с подростковой инициацией.

Есть возможность сравнить культ детей Медеи с другим. Флавий Филострат в «Героике» предоставляет нам интересное замечание. Виноградарь рассказывает финикийцу о смеси обрядов, совершаемых фессалийцами в честь Ахилла, и сравнивает с культом детей Медеи. Ахилл принимал гимны из Фессалии, которые распевали в ночи ежегодно приходящие на его могилу, смешивая ритуалы посвящения с приношениями герою, как делают лемноссцы или те жители Пелопоннеса, что ведут свой род от Сизифа (то есть коринфяне). Обряды, которые коринфяне совершали в честь Меликерта, и те ритуалы, которые они совершают в честь детей Медеи, которых они убили Главки ради, схожи с плачем посвятительным (τελεστικῷ) и боговдохновенным (ἐνθέῳ): тех умилостивляют (μειλίσσονται), а этого в гимнах славят (Philostr. Her., 52, 3–53, 4).

Таким образом, сравнение с культами, которые состоят из смешения обрядов посвящения и героических подношений, позволяет предполагать, что коринфский культ детей Медеи был связан как с трауром, требующим искупления и оплакивания, так и с обрядами посвящения.