The peculiarities of male fears during the COVID-19 pandemic

Rozenova Marina Ivanovna Doctor of Psychology Professor, the department of Scientific Foundations of Extreme Psychology, Moscow State University of Psychology and Education 127051, Russia, g. Moscow, ul. Sretenka, 29 mroz1@yandex.ru Other publications by this author     Ekimova Valentina Ivanovna Doctor of Psychology Professor, the department of Scientific Fundamentals of Extreme Psychology, Moscow State University of Psychology and Education 123290, Russia, g. Moscow, ul. Shelepikhinskaya Naberezhnaya, 2A, of. 207 iropse@mail.ru Kokurin Alexey Vladimirovich PhD in Psychology Professor, the department of Scientific Fundamentals of Extreme Psychology, Moscow State University of Psychology and Education 123290, Russia, g. Moscow, ul. Shelepikhinskaya Naberezhnaya, 2A, of. 207 kokurin1@bk.ru

Sorokova Marina Gennad'evna Professor, the department of Scientific Fundamentals of Extreme Psychology, Moscow State University of Psychology and Education 123290, Russia, g. Moscow, ul. Shelepikhinskaya Naberezhnaya, 2A, of. 507 sorokovamg@mgppu.ru

Ведение

Пандемия и особенности ее воздействия на состояния и самочувствие людей

Прошло более полутора лет со времени появления информации о возможной, а потом и состоявшейся инфекционной пандемии коронавирусной инфекции, активные разговоры о которой начались примерно с начала зимы (середина-конец декабря) 2019 года. За истекшее время в научной и аналитической литературе накоплен достаточно большой слой исследований и наблюдений-фиксаций о феноменологии протекания пандемического процесса и социально-психологическом реагировании на него.

В своих более ранних работах на данную тему, мы уже отмечали факт специфического своеобразия текущего общемирового катаклизма, заданного одновременностью присутствия разных типов неординарности происходящего: чрезвычайности (выраженной масштабностью и высокой контагиозностью, усиливающейся по мере мутаций вируса), экстремальности (выходом ситуации за рамки обычной, и связанной с особо неблагоприятными и угрожающими факторами), кризисности (определяемой нарушением многих привычных параметров жизнедеятельности, и требующей от человека изменения представлений о себе и о мире), свойств трудной жизненной ситуации (когда последствия объективно нарушенной жизни, не могут быть преодолены самостоятельно, без сторонней помощи), а так же фоновым наличием, в качестве контекста, социально-экономического кризиса ^[1].

Интеграция стольких видов трудностей позволяет характеризовать ситуацию, как сверхсложную и комплексную психотравматическую ^[2]: наличие высоких рисков быстрого (иногда сверх-быстрого) заражения; уязвимость и непредсказуемость летальности; высокая динамика формирования финансовых затруднений; неординарность, неприятность и, часто, не принимаемость населением (игнорирование) профилактических мер (дистанция, маски, изоляция, вакцинация); тотальность и противоречивость информационного давления, порождающего ощущение неопределенности; дискриминационный характер некоторых возможностей защиты (например, вакцинации и доступа к качественной медицине) в отношении ряда стран и регионов. Нагромождение стольких негативных факторов, создает настоящее испытание для порога человеческой и личностной адаптации.

Неудивительно, что ученые разных направлений и специализаций бросились на изучение происходящего в самых разнообразных аспектах. Большое число исследований (в области психологии, социологии, антропологии, философии), было направлено на фиксацию состояния и самочувствия людей, способов реагирования на происходящее непосредственно с ними, и с окружающими. Повышенный интерес к данному направлению не случаен, поскольку за последние десятилетия, благодаря техническому и социальному прогрессу, человечество, в своем большинстве, привыкло к достаточно комфортному и безопасному существованию. Такая расслабленность бытия (когда «не надо бороться за непосредственное выживание»), видимо обусловила игнорирование имеющихся предостережений, относительно потенциальных угроз: Джон М. Барри (в бестселлере «Великий грипп: история самой смертоносной пандемии», 2005), предупреждал, что человечество, несмотря на все свои достижения, остается вполне беззащитным от тех опасностей, которые исходят от совершенного невидимых источников (бактерий, вирусов и/или их производных) ^[3],

Способы и уровни реагирования на сложившуюся ситуацию, весьма разнообразны. Социологами было фиксировано, что довольно значительная часть людей, даже не верит в реальность пандемической ситуации: например, доля россиян, считающих пандемию выдумкой «заинтересованных лиц», составляет более 43 % ^[4], а анализ текстов в русскоязычных социальных сетях обнаружил активную распространенность (а иногда, доминирование) мнения о том, что власти преувеличивают масштабы проблемы ^[5]. Вместе с тем, 84% россиян тревожит сопряженность пандемии и экономических проблем (Всероссийский центр изучения общественного мнения) ^[6].

Однако, чтобы люди не выражали, как свое мнение, реальная картина их состояния-самочувствия может быть отслежена объективными профессиональными психологическими и терапевтическими диагностическими средствами. А эти виды исследований и диагностических «измерений» показывают, что нарушения психического и психологического здоровья, тревога, стресс, депрессии, бессонница, расстройства сознания, нервно-мышечные заболевания и неврологические проблемы, повышение аддиктивности и агрессии, потенциалы суицида – имеют тенденцию актуализации и роста ^{[7; 8]}.

Международные исследования пандемий, инфицирования или нахождения человека в зоне заражения, свидетельствуют о наличии серьезных и длительных (до нескольких лет) негативных последствий для здоровья и самочувствия большого количества людей. Наиболее уязвимыми в ситуациях глобальных потрясений оказываются люди, которые уже имели в анамнезе психологические или психические проблемы, одинокие, безработные (незанятые или малозанятые), с низкими доходами, привязанные к некритичному информационному потреблению ^[2].

Страх, как способ реагирования в ситуации пандемии

Особую роль в ситуации глобальных потрясений, приписывают страху, интегративному биосоциальному феномену, «работающему» в нас на уровне организма и личности. Фразы «Страх убивает больше, чем болезнь», «Умирают от жажды из-за того, что колодец заражен паникой» и т.п. стали самыми популярными с начала пандемии, что, впрочем, было характерно и для предыдущей беды, связанной с «испанским гриппом» (1918-1919 гг.) ^[9].

Такое особенное внимание к феноменологии страха не случайно: он имеет свойство рождать беспомощность, безнадежность и регресс, блокировать активность, трансформировать чувство реальной опасности в экстремальное или апатичное поведение, рождать суицидные желания. Безусловно, что тревога, страхи, стресс - ожидаемы в период массового заражения, равно, как и в любой экстремальной ситуации ^[10]. Одним из первых, связал распространение инфекции с психологическими и поведенческими нарушениями, Карл Август Меннингер, рассматривающий увеличение депрессий и усиление тревоги, связанной с психотравмой, во взаимосвязи с инфекционными вспышками (но он не дал ответа, что именно порождает эту негативную симптоматику – сам вирус или же специфика иммунного ответа) (цитата по^[13]).

В современных исследованиях, посвященных реагированию людей на сложившуюся пандемическую ситуацию, фиксируются следующие наиболее актуальные страхи: заболеть и умереть, страх заразиться в медицинском учреждении (что порождает уклонение от обращения за медицинской помощью), страх увольнения, утраты средств существования и возможности деятельности в ситуации карантина, страх изоляции, страх людей, находящихся в местах заражения или воспринимаемых таковыми (стигматизация этих людей), боязнь беспомощности в отношении защиты близких и страх их утраты, страх разлуки с близкими (в случае необходимой изоляции), отказ от заботы о пожилых, инвалидах, несовершеннолетних из-за страха заразить или заразиться, страх пережить опыт прошлых эпидемий ^{[11, 12]}.

Некоторое время назад мы опубликовали исследование особенностей проявления женских страхов в ответ на развитие пандемии, в котором было фиксировано, что приоритетными женскими страхами, оказались не страхи болезни, смерти или заражения, а страхи, связанные с социальным и межличностным уважением и страхи криминального произвола. Кроме того, было обнаружено некое «противостояние» страхов конструктивного и деструктивного качества, с тенденцией снижения конструктивных (реалистичных) страхов ^[14]. Дифференциация и диагностика качеств страха проводилась с опорой на Я-структурную концепцию Гюнтера Амона ^[15], о чем подробнее, будет изложено в разделе описания методологии и методов исследования.

Особенности мужских страхов. Страхи мужчин не менее интересны и ценны, в аспекте не только понимания актуально происходящего (в период пандемии), но и для более целостного понимания человеческой природы и личности современного человека, в ситуации вызова и неопределенности, к которой, привыкший к цивилизационной оснащенности и защищенности, он оказался не готов (психологически, организационно, технологически).

Специфичность страхов мужчин и женщин показана в многочисленных исследованиях. Например, в исследованиях А.И. Захарова (1995) обнаружено, что у взрослых мужчин более выражен страх высоты, а у взрослых женщин доминируют страхи смерти родителей, войны, сделать что-то неправильно или не успеть, большое количество мнимых страхов ^[16].

Традиционно, что, во многом подтверждено исследованиями, мужские страхи связывают, частично с особенности мужской органики (природы), и, в значительной степени, с особенностями освоения гендерных и социальных ролей ^{[17, 18]}. В исследовании Г.И. Моревой и Е.Я Гутник (2011) отмечается, что специфика мужских страхов определяется наличием ограничений в осуществлении традиционной мужской роли ^[19].

Традиционность (стереотипность) восприятия мужчины и его ролей связано с деятельностью и активностью (предприимчивость, стремление к достижению цели и соревнованию, склонность к авантюризму, решительность, настойчивость, отвага, самоконтроль, уверенность в своих силах, нонкоформизм, желание быть оригинальным, умение «делать бизнес»), стремлением к власти и управлению (лидерство, амбициозность, властность, ответственность, объективность, сила, умение принимать решения, ум, реализм), когнитивными особенностями (логичность, рациональность, склонность к размышлению, «быстрый» ум, объективность, находчивость, критичность) ^[20].

Несоответствие образу может послужить причиной возникновения у мужчин разнородных страхов и искажений в восприятии своей успешности. Страхи современных мужчин во многом детерминированы невозможностью соответствовать заданным и транслируемыми в социуме стандартам, особенно в тех ситуациях, когда требования входят в противоречия: например, от мужчины ожидают женских моделей поведения, которых нет в его традиционном репертуаре (заботы о детях, нежности, понимания, терпения, постоянного выполнения домашней работы, повышенного внимания к оформлению внешности и т.п.). Результирующей такой ситуации выступают тревожность, страхи, стресс, снижение самооценки, проблемы в отношениях, конфликты на работе. Более негативные варианты последствий гендерно-ролевого стресса выражены агрессией и сексуальным насилием ^[19]. Некоторые исследования (А.Л. Трошутина, 2018) показывают выраженность у современных мужчин агрессиофобии (боязни хамства, унижения, психической агрессии и ситуаций необходимости смириться с пассивной позицией), а так же зависимогенных страхов: боязни нехватки или отсутствия агентов зависимости (денег, табака, уважения, авторитета, партнера) ^[21].

Таким образом, классические и современные исследования показывают наличие характерных особенностей в проявлении мужских страхов, что послужило основой и в нашей работе обратиться к изучению специфики страхов мужчин, при столкновении с экстраординарной ситуацией пандемии COVID-19.

Методология и методы исследования.

Новизна и актуальность исследования определена несколькими основными моментами: 1.необходимостью мониторинга и изучения психологического состояния людей, находящихся в экстраординарной и комплексно психотравмирующей ситуации, имеющей мировой масштаб (что случается не так часто), что позволило не только диагностировать и констатировать актуальные проблемы, но получить основания для формирования эффективных направлений помощи и профилактики, в целях сохранения и поддержания психического и психологического здоровья населения; 2. дифференцированным изучением особенностей реагирования человека на конкретную ситуацию каронавирусной пандемии (CoV-19), в том числе, со стороны гендерно-половых признаков; 3.результаты исследования вносят вклад в общепсихологическое понимание развития личности, поскольку проливают свет на специфические особенности переживаний (в ситуации длительной экстремальности) людей, живущих в условиях современного общества высокого уровня унификации, в котором все более стираются гендерные и возрастные разграничения. Результаты проведенной научной работы позволяют наметить некоторые направления дальнейших исследований в области мужской психологи, психологии личности и когнитивно-эмоционального развития человека.

Цель исследования заключалась в выявлении интенсивности общего уровня страха, приоритетности и особенности «композиции» страхов мужчин в ситуации угрозы (заражения, болезни), высокой общей неопределенности, на фоне резкого изменения жизнедеятельности (пространственные ограничения, утрата или видоизменение работы, длительность и непрерывность пребывания с родственниками на ограниченной территории и т.п.).

Объект исследования определены страхи людей в период инфекционной пандемии.

Предметом - особенности мужских страхов в период развития пандемими COVID-19.

В качестве гипотезы выступило предположение о том, что в период инфекционной пандемии, несмотря на экстремальный характер ситуации, приоритетные страхи мужчин могут быть связаны не столько с вопросами жизни-смерти, сколько с проблемами утраты социального престижа и успешности; и предположение, что реалистичные страхи могут замещаться страхами невротического характера (деструктивными и дефицитарными).

Методы исследования.

1.Для эмпирического выявления у мужчин наличия и интенсивностимыслей, связанных с различными страхами был использован, применяемый во многих отечественных исследованиях, опросник «Виды страха» И.П. Шкуратовой ^[22].

2.Оценка интегрального показателя страха и показателя интенсивности переживаемых страхов проводилась с применением опросника иерархической структуры актуальных страхов личности Ю. Щербатых, Е. Ивлевой ^[22].

3.Изучение качествстраха (выраженностьконструктивных, дефицитарных и деструктивных страхов), проводилось с опорой на концептуально-диагностическую парадигму Г. Аммона («Я-структурная концепция и «Я-структурный тест» Г. Аммона (вариант адаптации Санкт-Петербургского психоневрологического научно-исследовательского института им. В.М. Бехтерева) ^[15].

Подход, предложенный Г. Амоном, позволяет операционально, терминологически и феноменологически разграничить некоторые качества страха следующим образом: конструктивный страх помогает человеку, приводит его в состояние бодрости и повышает уровень сосредоточенности. В условиях нового опыта или важных решений, позволяет допускать и выдерживать тревогу; способствует установлению контактов с окружающими, с которыми можно поделиться мыслями и переживаниями. Функции конструктивного страха рождают любознательность и стремление к новому опыту, обеспечивая способность сохранять объективность (отличать реальные события от фантазий и безосновательных опасений) и психологически справляться с экзистенциальной проблематикой (расставаниями, утратами, смертью). При деструктивном страхе психику переполняют переживания, связанные со страхом собственного уничтожения, и способствующие дезинтеграции «Я». Поведенчески, деструктивный страх «переносится вовне» и проявляется в форме агрессии и ярости, направленных на окружающий мир. Деструктивный страх обнаруживается в нарушении общения и продуктивности, неспособности справиться с переполняющими эмоциями; человек не может облегчить свое состояние посредством социальной коммуникации, поскольку испытывает страх перед другими людьми (их физической и/или психологической близостью). Деструктивный страх блокирует совладание со стрессом и сопровождается соматическими реакциями (повышенная потливость, тахикардия и головокружение). Дефицитарный страх выступает психологической защитой от страха в форме бегства от него. Человек, как бы уклоняется от плодотворного взаимодействия с самим собой: становится неспособным чувствовать тревогу и страх (как свою, так и других людей), но ощущает усталость, скуку, внутреннюю пустоту. Выраженность дефицитарного страха способствует развитию «идеологии силы», которая провоцирует неадекватную оценку угроз, поиск рискованных и экстремальных ситуаций. К эмоционально значимым ситуациям (расставания, смерть, рождение) человек становится не чувствительным, не воспринимает их адекватно, в соответствии с их подлинным психологическим значением. Последствия доминирования дефицитарных страхов выражаются, как в отсутствии эффективных стратегий совладания со стрессовыми ситуациями, так и в гиперадаптации к внешнему и внутреннему миру с полным отрицанием потребности в собственной идентичности ^[15].

Математическая обработка результатов проводилась с помощью описательной статистики, оценки различий для двух и более независимых выборок, корреляционного анализа, методов многомерной статистики (факторный анализ, множественный регрессионный анализ, логистический регрессионный анализ). В данной статье, мы размещаем наиболее интересные и обобщенно-информативные результаты, опуская констатацию множества частных данных.

Респондентами выступили мужчины (n=129) разного семейного статуса (женатые (n=44) и холостые (n=85) и разного уровня образования (среднего и средне-специального, незаконченного высшего и высшего). Среди молодых мужчин (средний возраст 24 года), практически нет женатых, а среди зрелых мужчин (средний возраст 48 лет), практически нет холостых.

Результаты исследования и их обсуждение

На основе описательных статистик можно свидетельстововать, что по абсолютным значениям, интенсивность мыслей, сопряженных со страхами, у мужчин находится «в пределах нормы» (не превышают (по средним) 5,0 баллов, при максимальном показателе в 10,0 баллов). Наименьшие показатели отмечаются в отношении страхов: ограбления (2,0), нахождения в замкнутом пространстве (2,0) и в толпе во время паники (2,2). Среди всех страхов, наиболее выраженными оказались страх смерти близких (4,4) и возможность болезни (4,1). В исследуемой группе мужчин интегральный показатель страха (77,9 по среднему значению) оказался существенно ниже возможного максимального значения (130), и ни по одной из шкал не наблюдается развития уровня страхов до степени фобической реакции, что свидетельствует о «средней нормальности» показателей страхов в группе мужчин.

Однако, наибольший интерес представляют результаты, полученные благодаря факторизации собранного эмпирического материала. Ниже, представлена обобщенная таблица факторного решения (Метод главных компонент с вращением) (Таблица 1.). Полученное факторное решение программы, состоящее из девяти факторов (таблица 1) объясняет 68,58 % общей дисперсии (и может считаться достаточно надежным). Поскольку выделенные факторы оказались внутренне органичными по объединенным параметрам, мы остановились именно на данной факторной модели. В таблице 1. в «композицию факторов» включены те шкалы, которые получили наибольшие факторные нагрузки.

Таблица 1. Результаты факторизации эмпирических данных, полученные на мужской выборке (n= 129)

В следующей таблице (Таблица 2) мы представляем смысловые обобщения выделенных факторов, сформулированные на основе содержательного анализа, вошедших в эти факторы параметров (шкал) Таблица 2. Семантические обобщения выделенных факторов

Отраженные в таблицах (таблица 1, таблица 2) результаты позволяют констатировать интересную специфику гендерно-половых особенностей мужских страхов, зафиксированных психологическим «измерением» в период развития глобальной вирусной пандемии. Прежде всего, на основе полученного факторного решения (включающего девять (!) факторов), мы можем говорить о достаточно широком спектре проявления мужчин в исследуемой сфере страхов, несмотря на явно очерченные приоритеты, отраженные в первом и втором факторах (являющихся равновесомыми).

Первую (наиболее значимую и, видимо более распространенную) группу страхов у мужчин составляют страхи, связанные с криминальным насилием (ограбление, терроризм, физическое насилие, возможность оказаться заложником у бандитов, попасть в транспортную катастрофу), и страхи, связанные с утратой личного престижа, конкретизированные в боязни внешних оценок, критики со стороны близких, возможности оказаться жалким и смешным. Интересно, что в этот же фактор попадает страх одиночества, что может быть интерпретировано, как то, что ситуации оценки, критики и фиаско провоцируют не гнев, подавленность и месть, а запускают сложную «механику» чувства одинокости. Полученный факт делает перспективным более тонкие исследования в данном направлении.

Условное второе место (вторая группа (фактор №2)) у мужчин занимают страхи, связанные с утратой работы, и как следствие (в понимании самих же мужчин), утратой привлекательности. Сопряженность этих страхов в одном факторе легко укладывается в стереотипные представления о мужской привлекательности, создаваемой надежностью и стабильностью его положения, источником которых, чаще всего, выступает профессиональная деятельность, должность, положение и т.п. В этой связи, вполне логично присутствие в данной группе (факторе) параметра «интегральный показатель страха»: он подчеркивает и акцентирует уровень значимости таковой проблемы для мужчин, по крайней мере, в той ситуации, в которой мы проводили диагностическое обследование (нахождение в ситуации многочисленных угроз, вызванных глобальной пандемией).

Условное третье место (третья группа страхов), по нашему мнению составлено несколькими факторами, близкими по проценту вклада в общее факторное решение (таблица 1). Сюда мы отнесли страхи иррационального и неконтролируемого (фактор № 4), страх смерти, как результата Божьей кары (фактор № 5), Страх замкнутого пространства в сочетании со страхом опасных животных (фактор № 6), что мы интегрировали выражением «Тигр в клетке». Однако, данная «конструкция» (фактора №6) требует уточнения»: мужчины в большей степени боятся оказаться в клетке с тигром, или они боятся чувствовать себя зверем, заточенным в клетку. Поставленный вопрос открывает пространство для уточняющих психосемантических исследований. Описанная третья группа страхов, по нашему мнению, может быть качественно обобщена в Страх неконтролируемого, что не зависит от своих собственных действий.

Здесь, мы можем сделать интересное сравнение с результатами, полученными на женской выборке в отношении связанности страха смерти (своей и близких людей) с другими страхами: в сознании мужчин смерть воспринимается, судя по результатам обсуждаемой факторной модели, как следствие Божьего Суда; в то время, как в сознании женщин смерть выступает следствием болезни ^[14], что выглядит, все же, более привычно, рационально и логично, без апелляции с сложно-понимаемым феноменам. Проведенное сравнение заставляет задуматься над особенностями развития личности и сознания современного мужчины, и провоцирует необходимость детализированных исследований в данной области.

Четвертую группу страхов составляют страхи лечения и болезни, с приоритетом первых (что вполне традиционно и часто упоминается в психологических исследованиях, подкрепленных широкомасштабными наблюдениями обыденной жизненной практики). Как видно, несмотря на пребывание мужчин в экстраординарной жизненной ситуации (пандемии), страх болезни не находится на приоритетных позициях в сознании наших респондентов (по положению в факторной модели это фактор № 7 (с факторным весом 5,143). Полученный результат, в каком-то смысле, согласуется с приведенными выше ссылками на социологические исследования, констатирующие, что почти половина респондентов-россиян не верят в реальность и опасность происходящих событий, связанных с пандемией ^{[4, 5]}.

В пятую группу страхов мы включили, на первый взгляд разнородные факторы-страхи: возможность оказаться в панической толпе (фактор № 8) и оппозицию страхов конструктивного и деструктивного свойства, с тенденцией нарастания невротическо-деструктивных потенциалов (фактор № 9). Объединение этих факторов в единую группу качественно и семантически оправдано: в опасной неконтролируемой ситуации (к которой относится толпа) рациональные начала поведения могут значительно утрачиваться, а благодаря механизмам психического заражения, агрессивно-архаические реакции, напротив, актуализируются.

По содержанию фактора № 9 (противостояние конструктивных и деструктивных страхов (Таблица 1)) можно предположить, что у некоторых мужчин происходит замена рациональных оценок и переживаний на иррационально-невротические мотивации активности, причем по варианту агрессивного поведения, ориентированного во вне (в соответствии с характеристиками деструктивного страха ^[15]). Это, на наш взгляд, настораживающий момент (хотя и вполне объяснимый в сложившейся пандемической ситуации со всеми ее ограничениями и трудностями).

В нашем исследовании, такой процент респондентов, видимо, не очень велик, однако, длительность и затянутость пандемического процесса могут привести к увеличению выраженности описанной тенденции. В этой связи, психологический мониторинг качества страхов в разных группах населения может стать информативным средством не только более точного понимания происходящего с людьми, но и ценной прогностической оценки потенциалов развития поведения. Кроме того, подобные мониторинговые исследования позволяют вскрывать тонкие психологические механизмы личностных переживаний в ситуации глобальных перемен, и формировать более адаптированные программы социально-психологической помощи населению в целях сохранения и поддерживания ресурсных состояний и здоровья.

Таким образом, на основе рассмотренной факторной модели, полученной по результатам психологической диагностики по шкалам, «измеряющим» потенциалы страхов и их качества у респондентов, находящихся в объективной ситуации глобальной инфекционной пандемии COVID-19, мы можем представить обобщенную композицию мужских страхов, которая включает несколько специфических страх-группировок разной степени выраженности и распространенности. Чем более далекий номер страх-группировки, тем менее она выражена и распространена среди мужской выборки (Таблица 3).

Таблица 3. Обобщенная композиция мужских страхов в период развития пандемии COVID-19 (выделенная на основе семантического анализа девятифакторной модели, полученной при факторизации всех исходных диагностических данных).

Выводы

1. Опыт разнонаправленных исследований воздействия глобальной пандемии COVID-19 (которую можно охарактеризовать, как экстраординарный и комплексный психотравмирующий фактор) социологически фиксирует выраженность недоверия значительной части российского населения (более 40 %), по поводу реальности высокого уровня опасности данной ситуации. Однако, психологически отчетливо актуализированы и усилены реакции тревоги, страха, стресса, депрессии, когнитивных и неврологических нарушений, агрессии и аддиктивности.

2. Значимость изучения страх-реагирования людей в неординарной ситуации глобального масштаба обусловлено способностью страха детерминировать потенциалы регрессии, безнадежности, пассивности и суицида, подрывающих жизненные силы и ресурсы человека и общества, в целом.

3. Научные представления определяют обусловленность специфики мужских страхов, частично, организменными особенностями, но преимущественно ограничениями соответствовать гендерно-ролевым стандартам и ожиданиям.

4. Международные исследования страхов людей в период текущей пандемии обнаружили большой арсенал их вариаций, которые, однако, фиксируются посредством рациональных, прагматичных и очевидных ответов.

5. На основе оригинальной методической компоновки диагностического инструментария и процедур факторизации данных, авторам удалось выявить неосознаваемые семантически выраженные группы страхов у мужчин (проживающих на территории России), в аспекте их содержательности, приоритетности и распространенности.

6. Выраженность и интенсивность страхов в исследуемой мужской группе, по абсолютным значениям, оказалась в зоне умеренности, уровень фобических реакций не проявлен не по одному виду страха; чуть выше остальных, оценивается страх смерти близких и возможность болезни (но и они не выходят за границы умеренности (до 5 из 10 баллов).

7. В целостной композиции мужских страхов (диагностируемых в период распространения инфекционного пандемического процесса) приоритетными оказываются не страхи утраты жизни и здоровья, а страхи утраты физической и психологической целостности, по причине криминального насилия, или под воздействием внешних оценок, критики и не успешности (страшно быть беспомощным и находиться под давлением, страшно быть смешным, жалким, неудачником и покинутым). Это согласуется с рядом исследовательских данных о присутствии у современных мужчин выраженных агрессиофобий.

Значимое второе место, занимают страхи утраты работы, которые несут потенциал снижения привлекательности. Психологически, интересна третья группа мужских страхов, связанных с иррациональными и неконтролируемыми феноменами, включающими Божий Суд, смерть и то, что мы метафорически определили, как «Тигр в клетке» (страхи замкнутого пространства в сопряженности со страхом опасных животных).

На более далеком четвертом месте (страхи IV группы), оказались боязнь лечения и заболевания. Замыкает пятерку мужских групп-страхов (страхи V группы) страхи утраты рациональности: тенденция увеличения доли невротически-деструктивных страхов (в противовес конструктивно-реалистичным), в сочетании со страхом оказаться в панической толпе, где также, снижается рациональность и контроль, но повышается агрессия и деструктивность. Тенденция замены конструктивных страхов на деструктивные у определенной части людей, также, была нами обнаружена ранее в исследовании на женской выборке ^[15], что, предположительно, может являться симптоматичным для ситуации нахождения человека в сложной и длительной пандемической обстановке (даже обыденные наблюдения текущей ситуации фиксируют активность динамики нарастания агрессивных форм поведения людей в отношении окружающих). Но чтобы определить выявленную тенденцию, как симптом, необходим постоянный мониторинг страхов людей, находящихся под давлением глобального пандемического процесса.

Проведенное исследование, выявившее специфические особенности мужских страхов в пандемический период, дополнительно, позволило наметить ряд направлений психосемантических исследований в сфере мужской психологии и когнитивно-эмоционального развития личности. Полученные результаты, уточняют специфику механизмов мужских переживаний в психотравмирующей ситуации, и позволяют сделать более адресными консультативные и терапевтические практики, направленные на реабилитацию и восстановление внутренних ресурсов и психологического здоровья мужчин.