Adaptation of Iranian and Semitic loanwords in the Ancient Greek language: 'garden' / ' garden of Eden’ (on the example of the lexemes παράδεισος and a number of γάνος-γανναθ — (αλ)γοναιναθ)

Davydov Tikhon ORCID: 0000-0002-3103-2844 Education and Methodology Specialist, Department of Classics, Lomonosov Moscow State University 119991, Russia, Moscow, Leninskie Gory str., 1, p. 51, room 1026 tychondavydov@gmail.com Other publications by this author

Gorshkov Andrey Ivanovich Lecturer, Academic Chair of Latin Language and Terminology, Pirogov Russian National Research Medical University 117997, Russia, Moscow, Ostrovityanova str., 1, office 3105 a.i.gorshkov95@mail.ru Other publications by this author

Введение

Большой интерес для исследования представляет собой культурное взаимодействие древних греков (а в более поздний период — носителей древнегреческого языка в целом) с представителями других народов и цивилизаций. Следствием этого является заимствование в древнегреческий иноязычной лексики, в частности, иранского и семитского происхождения. Как известно, заимствованию чаще всего подвергаются слова, обозначающие некие новые предметы, явления или понятия, отсутствующие у народа, в язык которого заимствуется соответствующая лексика. «В основном эта лексика относится к так называемой культурной и, таким образом, заимствуется из языков более высоких культур» ^{[10, с. 416]}. Зачастую означаемое прямо ассоциируется с культурой другого народа, особенно если заимствование недавнее. Тем не менее при адаптации заимствования, когда меняется его фонетический облик, слово может настолько укорениться в языке, что его носители уже не осознают иноязычный характер лексемы. В этом случае возможно её переосмысление в русле народной этимологии. Иногда лексема присутствует в языке в двух вариантах — адаптированном и неадаптированном — причём неадаптированный может нарушать отдельные правила языка, в который это слово заимствовано, а адаптированный сближаться с исконными словами. В данной статье будут рассмотрены лексико-семантические и морфонологические особенности, а также этимология заимстованных в древнегреческий язык лексем παράδεισος, γάνος, γανναθ и (αλ)γοναιναθ.

В настоящей статье тексты авторов приводятся по изданиям, принятым в каноне TLG (Thesaurus Linguae Graecae) ^[48]. Условные обозначения надписей взяты из базы данных PHI (Packard Humanities Institute) ^[47]. Аббревиатуры словарей приводятся в библиографии в конце статьи. Перевод цитат принадлежит авторам статьи.

Благодарности

Авторы благодарят И. В. Стефанчикова и В. Г. Иванова за помощь с испанским и осетинским материалом соответственно.

I. παράδεισος

I.1. Семантика

I.1.1. ‘парк’, ‘сад’, ‘рай’

Безусловно, самая частотная лексема из рассматриваемых нами — παράδεισος (просодия: πᾰρᾰ́δεισος). Среди авторов, в произведениях которых она употребляется чаще всего (помимо библейских текстов) — Ксенофонт, Иосиф Флавий, Плутарх и Диодор Сицилийский ^[42].

Большинство словарей и лексикографических исследований отмечают иранское происхождение лексемы и выделяют лишь два её значения, которые в наиболее общем виде представлены, в частности, в «Древнегреческо-русском словаре» И. Х. Дворецкого: 1. ‘охотничий заповедник’, ‘увеселительный парк’; 2. ‘рай’. Источниками первого значения служат Ксенофонт и Плутарх, второго — Новый Завет ^{[6, с. 1237]}.

Подобные описания даются и в других словарях, в том числе в недавно вышедшем «Кембриджском словаре греческого языка» (CGL), где находим те же два значения: 1. ‘обнесённый стеной парк’ или ‘pleasure-ground персидских царей и знати’ (walled park or pleasure-ground (of Persian kings and nobles)); 2. ‘рай’ (обитель Бога и спасённых) (paradise (as the abode of God and the redeemed)) ^{[28, с. 1065]}. Что касается термина pleasure-ground, то в русском языке точного соответствия этому понятию садово-паркового искусства не существует, ближайшими же аналогами являются формулировки ‘английский / пейзажный / иррегулярный / ландшафтный парк’, ‘парк (культуры и) отдыха’ — или устаревшее ‘парадиз’, известное с эпохи Петра I и, возможно, введённое им самим в русский язык. Европейские языки либо заимствуют термин pleasure-ground в неадаптированном виде, либо калькируют (ср. нем. Lustgarten).

Древнегреческо-французский словарь Байи перечисляет следующие значения: I. ‘парк’, ‘место, засаженное деревьями, где содержатся животные’ (parc, lieu planté dʼarbres où lʼon entretient des animaux); II. ‘рай’ (le paradis). Впрочем, значение II разделено на два употребления — ветхо- и новозаветное: 1. ‘Эдем’ (lʼÉden) и 2. ‘обитель душ блаженных’ (le séjour des âmes bienheureuses) ^[42]. Древнегреческо-немецкий словарь Папе также даёт два значения — ‘зверинец’, ‘парк’ (Tiergarten, Park) и ‘рай’ (das Paradies) ^[42].

Однако, как показали дальнейшие исследования словоупотребления παράδεισος, обширная лексикографическая традиция не учитывала (а в случае CGL — продолжает не учитывать) некоторые оттенки значения.

В то же время словарь Лидделла-Скотта (LSJ) даёт более точное, на наш взгляд, описание семантического поля слова παράδεισος. Остановимся на этом словаре подробнее.

Так, основное значение (I 1) в LSJ — ‘закрытый парк / сад’ (enclosed park), ‘pleasure-ground’. Считается, что впервые слово было введено в греческий язык Ксенофонтом ^{[35, с. 257]}, у которого оно используется всегда для обозначения парков персидских царей и знати ^[42]. Существует также гипотеза, что впервые это слово употребил Ксанф (на которого опирался Клеарх (Clearch. ap. Ath. deipn. XII 11)), однако она поддерживается меньшинством исследователей ^{[21, с. 6]}.

Таким образом, в первоначальном значении слово παράδεισος — terminus technicus, относящийся к описанию явления собственно персидского понятия (пусть оно и претерпело фонетическую адаптацию и переинтерпретацию, как будет показано в разделе I.2). Но, как это часто бывает с терминами, происходит семантический сдвиг — сужение или расширение значения. В данном случае имело место последнее, и уже с III в. до н. э. (преимущественно в эллинистических папирусах Египта и эпиграфических памятниках) фиксируется общее значение Ι 2 a по LSJ — ‘(фруктовый) сад’ (generally, garden, orchard) ^[42].

Группа значений I 3 в LSJ отражает, безусловно, самое известное понимание слова παράδεισος, так как именно в этом значении лексема была заимствована в том числе в латинский язык, откуда проникла и в новоевропейские языки. Производное значение I 3 a — ‘эдемский сад’ (the garden of Eden) — с первым контекстом во второй главе книги Бытия (LXX Gen. II 8). Развитие этого значения (I 3 b) отмечается LSJ в Новом Завете (Лк. XXIII 43 и 2 Кор. XII 4) — ‘рай’, ‘обитель блаженных’ (Paradise, the abode of the blessed). Наконец, последнее (I 3 c) в данной группе значений выделяется в комментарии Прокла к «Трудам и дням» Гесиода, где это значение используется как интерпретация словосочетания μακάρων νῆσοι («острова блаженных») (Procl. ad Hes. Op. 169) ^[42]. Это даёт основания предположить, что в эту эпоху слово παράδεισος благодаря христианскому употреблению уже настолько закрепилось в языке, что было понятнее словосочетания μακάρων νῆσοι. И действительно: согласно TLG, из 1.349 употреблений во всей греческой литературе 1.012 (т. е. чуть больше 75%) приходится на IV в. н. э. (у Иоанна Златоуста, Афанасия Великого, Кирилла Александрийского, Григория Нисского, Григория Богослова и др.) ^[49]. В то же время очевиден феномен «христианизации» язычества: Прокл объясняет древний языческий концепт более новым христианским, чтобы добиться актуализации язычества для современников (подобно императору Юлиану, который веком ранее стремился сделать поэмы Гомера «Библией» язычников).

Библейский (иудейский и христианский) узус лексемы παράδεισος представляет собой частный случай словоупотребления в текстах религиозно-мистического характера, встречается она и в магических текстах. Как известно, в последние десятилетия активно проводится изучение магических папирусов. Благодаря древнегреческо-испанскому «Словарю греческих магических папирусов» (LMPG) установлено, что употребление лексемы παράδεισος в этом важном корпусе текстов в целом близко значению I 3 b в LSJ. Так, значение 1. по LMPG — ‘рай’ (paraíso), значение 2. — ‘библейский рай’ (Paraíso bíblico). Приведём контексты, цитируемые в LMPG: 1. πο[ί]ησον τὸ δεῖνα πρᾶγμα ἐμοί, τῷ κλειδοφύλακι τοῦ τρ[ι]γώνου παραδείσου τῆς γῆς (P III 541) («Сделай одно дело для меня, хранителя ключей треугольного рая земли») и 2. εἰσκρίνετω τὸν περιπτάμενον δαίμονα τοῦ πλάσματος τούτου, ὃ ἔπλασεν ὁ θεὸς ἐν τῷ ἁγίῳ ἑαυτοῦ παραδείσῳ (P IV 3027) ^[46] («Пусть [ангел] заставит духа, облетающего это творение, которое сотворил Бог в своём святом раю, войти [в это творение]»). В этом смысле употребление слова παράδεισος сближается с uoces magicae (siue mysticae) и βαρβαρικὰ ὀνόματα ^{[2, с. 85]}, особенно в первом из приведённых контекстов.

Следует отметить, что со II в. н. э. известно также личное имя Παράδεισος ^{[39, с. 214]}, что не отражено в лексикографической традиции.

Для понимания семантики лексемы παράδεισος имеет смысл учитывать и наиболее часто сочетающиеся с ней слова (collocations): θηρίον (‘зверь’, ‘животное’) и καλός (‘прекрасный’, ‘красивый’) — по 7 раз; καλέω (‘звать’) — 5; διά (‘через’), δένδρον (‘дерево’), μέγας (‘большой’), βασιλικός (‘царский’) и κατασκευάζω (‘снаряжать’, ‘обустраивать’) — по 3; κρεμαστός (‘висячий’) и κοσμέω (‘устраивать’) — по 2 раза ^[42].

I.1.2. ‘глупец’, ‘ограниченный, зашоренный человек’

LSJ также учитывает омоним к παράδεισος, а именно значение II — ‘глупец’ (stupid fellow), по всей видимости, возникшее независимо от значений группы I. Данное значение берётся из пассажа о слове παράδεισος в «Лексиконе» Фотия: «<Παράδεισος>: τὸ ἐνεστώς· σημαίνει δὲ οἷον τὸ ἐμπεριπατεῖσθαι τεθειμένως διὰ τὴν ἀναισθησίαν· ὁ γὰρ παράδεισος ἐπὶ τοῦ περιπάτου δένδρα καὶ ὕδατα ἔχοντος· καὶ χρῶνται συνεχῶς οἱ κωμικοὶ, τιθέντες τὸν παράδεισον ἐπὶ τῶν ἀναισθητῶν· ἔστι δὲ τούνομα Περσικὸν, καὶ λέγεται φαρδαιθί» (Phot. lex. Π 383 2–7). Этот контекст был учтён в издании com. adesp. («Фрагменты аттических комедиографов» Т. Кока), где имеет номер 1102. Издатель называет данную глоссу крайне тёмной (obscurissimam) — её первая половина явно представляет собой испорченный текст, однако понятно, что слово παράδεισος часто использовали комические поэты, связывая его с скудоумными людьми («καὶ χρῶνται συνεχῶς οἱ κωμικοὶ, τιθέντες τὸν παράδεισον ἐπὶ τῶν ἀναισθητῶν») — «homines obtusi hebetisque ingenii», по выражению Кока. При этом он связывает «скудоумие» людей, которых называют παράδεισοι, с тем, что их каждый может легко обмануть или посмеяться над ними («quod quilibet eis inpune inluderet») ^{[38, с. 590]}; рискнём предположить, что Фотий имеет в виду несколько другое: он явно связывает сам процесс прогулки по саду / парку, в котором есть деревья и водоёмы («ἐπὶ τοῦ περιπάτου δένδρα καὶ ὕδατα ἔχοντος»), с людьми недалёкими, как бы бесцельно и бессмысленно блуждающими по парку. Подобная интерпретация косвенно подкрепляется глоссой Гесихия, который при этом не разделяет παράδεισος на два разных слова, в отличие от современной лексикографической традиции (LSJ): «<παράδεισος>· τίθεται ἐπὶ τῶν ἀναισθήτων. οἷς ἐστιν ἐμπεριπατεῖν. ἢ τόπος [ἔνυδρος ἤτοι] εὔυδρος, ἐν ᾧ περίπατοι. καὶ ἡ βασιλέως κατάλυσις» («παράδεισος употребляется в отношении скудоумных, которым свойственно прогуливаться, и место, в котором [παράδεισος = скудоумный человек] прогуливается, — полноводное / многоводное. И [второе значение —] место отдыха для царя»). Ср. также третье употребление в группе значений I 1 в словарной статье о лексеме ἐμπεριπατέω в DGE: ‘блуждать’ — переносное значение в отношении языка (fig. en cont. de lengua divagar) ^[50], т. е. ‘пустословить’, ‘болтать’, ‘переливать из пустого в порожнее’, встречающееся у Иоанна Цеца.

Кок открыто признаёт, что не понимает, каким образом данное значение связано с христианским учением о рае, и предлагает понимать под παράδεισοι таких людей, которые внешне достойны одобрения, но внутри «пусты и подвергаются несправедливости / обидам» («homines <…> externa specie commendabiles, intus inanes et iniuriae obnoxii») ^{[38, с. 590]}. Вероятно, данное значение действительно является эволюцией группы значений ‘сад’ / ‘парк’; однако возможно и другое понимание. Не исключено, что значение ‘дурак’, ‘скудоумный человек’ является прямым заимствованием иранского словоупотребления; косвенным подтверждением этого может служить полемика вокруг понимания древнеперсидской и авестийской лексем, значение которых и сейчас иногда вызывает вопросы у исследователей. Нетрудно представить развитие значения авестийского pairidaēza- ‘enclosure’ (‘огороженное место’) ^[42] в букв. ‘огороженный’, т. е. ‘ограниченный, зашоренный человек’. В таком случае это чистый семантический неологизм — прямое заимствование нового смысла для уже имеющегося слова, подобно тому как значение παράδεισος ‘райский сад’ появляется в Септуагинте под влиянием семитского словоупотребления. Впрочем, прямых подтверждений данной трактовке пока не найдено.

С языковой точки зрения крайне важно свидетельство Фотия о персидском происхождении слова. Оно уникально тем, что приводится иранское φαρδαιθί, явно современное Фотию и отражающее среднеиранское состояние. Отметим, что начальное φ- можно объяснить двумя способами. С одной стороны, в иранских языках известен переход /p/ → /f/ (ср. осетинские примеры в разделе I.2.1). Впрочем, в персидском (в узком смысле этого слова) аналоге греческого παράδεισος такой переход никогда не происходил, если не учитывать арабизированную форму (ср. новоперс. پالیز‎ pāliz, پردیس pardes, فردوس ferdous). С другой стороны, такая передача фонемы, возможно, передаёт чисто греческие механизмы адаптации заимствований в эту эпоху (ср. χαγᾶνος и тюркское *qaɣan и т. п.).

I.2. Этимология и морфологический анализ

LSJ справедливо относит слово παράδεισος к категории восточных заимствований. В то же время, как отмечает А. И. Солопов, «с ростом наших знаний о других языках, современных Римскому государству, весьма перспективным направлением в будущем может стать точная языковая идентификация множества латинских слов, заимствованный характер которых ныне определяется скорее априорным способом» ^{[10, с. 417]}. Безусловно, это же применимо и к греческому языку, в частности, в отношении лексемы παράδεισος — с самого первого употребления Ксенофонтом было понятно, что слово имеет персидское происхождение. По мере развития филологической науки (как классической филологии, так и индоевропейского, в том числе иранского, языкознания) представления об этимологии παράδεισος претерпевали некоторые изменения. Так, обычные словари (LSJ, Дворецкого и др.) используют, как правило, пометки вроде «перс.» и т. п., хотя понятно, что прилагательное «персидский» в данном случае соответствует не персидскому языку в узком смысле, а, скорее, тому, что в современном языкознании принято называть иранской ветвью индоевропейской семьи языков.

В то же время заимствования крайне редко берутся сразу из целой языковой семьи или нескольких языков — в подавляющем большинстве случаев источником заимствования служит один конкретный язык (диалект). Это особенно справедливо для древних языков. Именно поэтому точная идентификация этимона слова παράδεισος представляется нам задачей первостепенной важности — как для установления окончательной этимологии лексемы, так и для лучшего понимания эволюции её значения.

Для этого прежде всего следует понять, из каких морфем состоит данное слово в языке-источнике. Несомненно, морфем в нём две — и, как мы постараемся проиллюстрировать далее, это, судя по всему, осознавалось и греками (в частности, Ксенофонтом, автором данного заимствования).

I.2.1. *pari-daiźa- в иранских языках

В «Этимологическом словаре иранских языков» читаем:

*pari-daiźa-, *parā-daiźa- ‘круговая стена-ограда; место, обнесённое круговой стеной’ → ‘сад, цветник’ и вторичные производные (ср. греческое заимствованное из иран. παράδεισος и рус. парадиз ‘рай’, заимствованное через французский): ав. п. 𐬞𐬀𐬌𐬭𐬌⸱𐬛𐬀𐬉𐬰𐬀‎ pairi.daēza- ‘проходящая кругом, замкнутая каменная стена (или вал), ограда’ [Barth. AiW, 865]; др.-перс. pari-daida- ‘Lustgarten, Wildpark’ (зафиксировано в форме 𐎱𐎼𐎭𐎹𐎭𐎠𐎶 par(a)day(a)dām) [Br., Mh. Handb., 137]; кл. перс. pālēz, pālīz ‘сад, цветник’; тадж. poliz ‘огород’ (с *rd > l); согд. ман. prδyz, хр. prdyz ‘сад’ (← ‘(место) обнесённое стеной’, мн. ч. акк. prδyzṯ) [Henn. BBB, 72, 125]; см. также вторичные согд. prδyz-p’n ‘главный над парками’; хор. prδyzk м. р. ‘сад’ < *pari-daiźa- + -ka [Benz. Chwar. Wort., 527] ^{[9, с. 314–315]} (авестийское и древнеперсидское написания — как наиболее важные — вставлены нами для наглядности — Т. Д., А. Г.). Возводя греческое слово к древнеперсидскому варианту и исходя из греческой «приставки» παρά- в παράδεισος, У. Маландра даёт альтернативную реконструкцию древнеперсидского этимона — pardaiδām — ^{[43, с. 71]}; что, на наш взгляд, совершенно необязательно: как будет показано далее, греки могли переосмыслить и *pari- как παρά-, и удаление /i/ в этом плане выглядит излишним, хотя и допустимо.

Помимо авестийского и древнеперсидского варианта лексемы для целей нашего исследования важен также мидийский материал; так, Б. Шахин в своём фундаментальном исследовании мидийского языка приводит мидийское (согласно терминологии Шахина — древнемидийское, altmedisch) *pari-dai̯za- (развитие значения: ‘Paradies’ ← ‘парк отдыха’ ← ‘зверинец’ ← ‘забор’ / ‘ограда’ / ‘огороженная территория’ (Paradies ← Lustgarten ← Tiergarten ← Zaun / Ummauerung / eingehegtes Gebiet)) ^{[52, с. 84],[51, с. 106]}. Данная реконструкция совпадает с более ранней версией, принадлежащей В. Хинцу и опубликованной в «Altiranisches Sprachgut der Nebenüberlieferungen» («Словарь древнеиранского языкового наследия в смежных традициях», особенно ценный своим обратным индексом А. Ниппы ^{[34, с. 281–299]}) — *paridaiza- ^{[34, с. 236]}.

Следует отметить, что праиранская фонема /ź/ (фигурирующая в основе *daiźa-) отразилась в различных иранских языках по-разному. Так, в мидийском она перешла (im Inlaut — как внутренний (речевой) звук) в *z ^{[52, с. 83]}, как и в авестийском (ср. пример выше). В древнеперсидском эта фонема перешла в /d/ (через промежуточную стадию /ð/) ^{[25, с. 12]}, что иллюстрируется и формой paridaida- ^{[19, с. 137],[58, с. 446]}. Интересно, что значение этого древнеиранского слова вызвало дискуссию у исследователей, в ходе которой появились разнообразные варианты перевода: так, Хинц в словарной статье о слове *pardaiδa- (*paridaiδa-) приводит трактовку Р. Халлока — ‘вид хранилища для товаров / утвари’ (a kind of storage place for commodities), с которой сам Хинц не согласен, интерпретируя лексему как ‘владение’, ‘земельная собственность’ (Domäne), — что, по мысли Хинца, является вторичным значением^{[34, с. 179]}. См. также разногласия Халлока, Э. Бенвениста и И. Гершевича по поводу значения данного слова в ^{[32, с. 15]}.

Праиранская приставка (может также употребляться в качестве наречия или предлога, как и в греческом языке) *pari(-) ‘впереди, спереди; раньше; вокруг, около; через, относительно’ дала древнеперсидские и авестийские предлоги / приставки — pariy(-) ‘на, над; относительно, по поводу’ и paⁱri(.) ‘впереди, спереди; до сего времени, раньше; вокруг, около, при; над, по’ соответственно, в греческом — περί / πέρι ^{[19, с. 137]} (переводы даны по ^{[11, с. 177]}). В мидийском, согласно реконструкции Б. Шахина, данная приставка выглядит как *pari- (см. выше), однако также засвидетельствована форма с эпентезой *pairišyāti ‘сверхсчастье’ ^{[11, с. 178]} и *tīhū-parⁱdai̯za- ‘заповедник для куропаток’ (Rebhuhn-Paradies) ^{[52, с. 274]}.

Особый интерес представляет корень слова; так, в древнеперсидском есть аблаутный аналог daid- / did- (соответствующий греческому τειχ- / τοιχ-), который представлен существительным didā f. ‘укрепление’, ‘крепость’, ‘крепостная стена’ (Festung, Burg, Burgmauer). От этого же образовано фракийское -διζα, которое нашло своё место и в греческом, о чём речь пойдёт в разделе I.2.3 ^{[19, с. 116]}. В авестийском же /ź/ перешло в /z/ (см. пример выше). О прочих производных словах см. словарную статью о *daiźa-, *diźa- в ^{[9, с. 313]}.

Эта картина усложняется тем, что праиранская основа *daiź- : diź- ‘насыпать, складывать; укладывать слоями; нагромождать; возводить, строить (стену); месить, формовать’ на самом деле представляет собой «результат неполного совпадения двух корней:

1) собственно *daiź- : diź- — из арийск. *daiȷ́h- : diȷ́h- <…>. Восходит к и.-е. *dheiĝh- ‘пачкать, намазывать’ ~ ‘формировать, месить глину, мять; строить стену, крепостной вал; делать гончарное изделие’, ср. <…> греч. τεῖχος ‘стена’;

и 2) *²daiś- : dīś- ‘бросать; сыпать’ → ‘строить, создавать, творить’ — из арийск. *daić- : dīć- с теми же значениями. Восходит к и.-е. *deik̂- ‘бросать’, омонимичному и.-е. *deik̂- ‘указывать’, ср. греч. δυκεῖν ‘бросать, швырять’ <…>.

В результате неполной контаминации их рефлексов, которая в глаголе была усилена совпадением причастий прош. вр. (праформ основ прош. вр.) <…>, а в през. основах оглушением исхода *daiź- в *daiś- по аналогии с *daiś- и / или под влиянием инхоативного суф. *-sa < и.-е. *-sk̂e / *-sk̂o, их глагольные парадигмы трудноразделимы. В корневых именных основах различия прослеживаются, однако, не всегда» (подчёркивание наше — Т. Д., А. Г.) ^{[9, с. 311–312]}.

В качестве среднеперсидского рефлекса *daiś- («или со вторичным оглушением исхода корня») в ЭСИЯ приводится «dēs- {dys-} <…> ‘образовывать, создавать, формировать; класть стены, строить’. В любом случае для юго-западных языков основа с исходом на -s — не исконна, поскольку и здесь ожидалось бы развитие *-ś- > *-ϑ- > -h или *-ź- > *-d-, а не *-ś- > *-s» ^{[9, с. 312]}. Представляет интерес также «согд. будд. prδ’ys [parδēs] ‘огороженное место; здание’ [Gharib Sogd. Dict., 284] или ‘стена’ [Henn. Verbum, 181; Henn. BBB, 56]» ^{[9, с. 315]}. К этому же корню возводятся некоторые образования с превербом *pari-: «согд. ман. prδys- ‘строить’ < *pari-daiśa- [Henn. BBB., 56; Gersh. GMS, 104, 136; Gharib Sogd. Dict., 285]; хор. prδys- ‘чинить, строить (стену)’ [MacK. Khwar. Gl. I, 548; Benz. Chwar. Wort., 499] < *pari-daiśa-; осет. fældīsyn : fældyst / fældesun : fældist 1) ‘творить’; 2) ‘посвящать покойнику’ — в значении ‘творить’ (связываемое В. И. Абаевым с гл. ‘показывать’, т. е. с *¹daiś- [Аб. ИЭСОЯ I, 436], но не исключающее и возведения к *²daiś-)» ^{[9, с. 313]}. Осетинский пример интересен тем, как корень *daiś- получает значение, связанное с загробным миром, подобно греческому παράδεισος в его библейско-мистическом смысле. Обряд посвящения умершему людей и животных (чаще всего коней) восходит, как известно, к древним скифам ^{[1, с. 435]}. Конечно, это чистое совпадение, но такая «конвергентная эволюция» значения на самом деле имеет параллели и в других индоевропейских языках, как убедительно показал В. И. Абаев в словарной статье о лексеме fældīsyn:fældyst | fældesun:fældist (в современном написании — фæлдисын:фæлдыст|фæлдесун:фæлдист): «Несмотря на два сильно расходящихся значения (‘творить’ и ‘посвящать покойнику’), перед нами, по-видимому, один глагол, а не два исторически разных глагола, случайно совпавших по звучанию. Объединяющим семантическим стержнем было, как нам кажется, понятие ‘чародейства’, ‘заклинания’: ‘творить’ = “вызывать с помощью заклинаний”; ‘посвящать покойнику’ = “с помощью заклинаний переводить из земного плана в загробный”. Глагол fældīsyn | fældesun представляет сращение преверба fæl- с основой dīs | des- (др.-иран. *pari-dais-) <…>. Основа др.-иран. *dais-, и.-е. *deiḱ, если проследить её развитие в разных языках, имела, наряду с распространённым значением ‘показывать’, также значение ‘провозглашать’, ‘посвящать’ (в религиозном смысле), а также ‘строить’. Ср., наряду с др.-инд. diś- ‘показывать’, др.-инд. dīkṣ- ‘посвящать’, в частности ‘посвящать покойнику’ (maraṇāya), лат. dico dicāre, dedico dedicāre ‘посвящать’ (наряду с dīco ‘говорить’) и др. Для значения ‘строить’ ср. согд. *parδēs- (prδ’ys-), *δēs- (δys-) ‘строить’» ^{[1, с. 436]}.

I.2.2. παράδεισος в греческом языке

Древних греков нередко упрекают в крайне неаккуратном (very inaccurate) отношении к передаче иноязычных слов ^{[57, с. 1]} — что, на наш взгляд, свидетельствует скорее об ответственном отношении к родному языку — но нередко и о хорошем знании иностранных языков, что будет показано в разделе I.2.2.2. Несмотря на это, в нашем случае греки довольно точно передали звучание иранского этимона, особенно если сравнить παράδεισος с другими иранскими заимствованиями в греческом языке (Ξέρξης ← 𐎧𐏁𐎹𐎠𐎼𐏁𐎠 Xšayāršā и т. п.; см. тж. ^{[19, с. 6]}). По меткому выражению А. Кристоля, «носители языка иногда довольствуются фонетической гармонизацией в рамках лексической микросистемы» («les locuteurs se contentent parfois d’une harmonisation phonétique, à l’intérieur d’un microsystème lexical») ^{[27, с. 113–115]}.

И действительно, как уже было сказано выше, персидское (в широком смысле слова) происхождение слова прекрасно осознавалось носителями языка — начиная от Ксенофонта, который является автором данного заимствования, и заканчивая Юлием Поллуксом, который пишет в своём «Ономастиконе»: «οἱ δὲ παράδεισοι, βαρβαρικὸν εἶναι δοκοῦν τοὔνομα ἥκει κατὰ συνήθειαν εἰς χρῆσιν Ἑλληνικήν, ὡς καὶ ἄλλα πολλὰ τῶν Περσικῶν» (Poll. IX 13) («А παράδεισοι — как считается, варварское слово; вошло из-за привычки в греческий узус, как и многие другие персидские слова»).

Что касается современных научных представлений, то здесь можно выделить две группы исследований, затрагивающих происхождение слова παράδεισος: этимологические словари и прочие исследования (чаще всего посвящённые иранским заимствованиям в греческом языке).

Этимология παράδεισος в этимологических словарях трактуется по-разному. Это дало повод для большой дискуссии, вопреки утверждениям Я. Бреммера («The etymology of Greek παράδεισος is not disputed» ^{[20, с. 36]}). Так, в словаре П. Шантрена читаем, что рассматриваемое слово представляет собой иранское заимствование; «в авестийском есть pairi-daēza m. ‘ограждение’ (enceinte)». Что ценно, приводится греческий «аналог» слова — *περιτοιχος (об этом подробнее см. в разделе I.2.2.2). Шантрен считает, что греческое παράδεισος заимствовано из среднеиранского *pardēz (от которого происходит персидское pālēz) ^{[26, с. 857]}. Также авестийское pairi-daēza упоминается в словарной статье о слове τεῖχος ^{[26, с. 1098–1099]}.

В словаре Бекеса в качестве этимона слова παράδεισος приводится уже упоминавшееся выше авестийское pairi-daēza; в качестве родственных приводятся реконструируемое среднеиранское *pardēz и новоперсидское pālēz (как и у Шантрена). Также отмечается родство иранского *daiźa- с греческим τεῖχος — оба восходят к праиндоевропейскому корню *dʰeiǵʰ- ^{[16, с. 1151]}. Точно такую же этимологию приводит словарь Х. Фриска; при этом отмечается, что у Ксенофонта слово παράδεισος употребляется как «грецизация некоего слова вроде» авестийского pairi-daēza (Gräzisierung eines dem aw.), соответствующего упомянутым среднеиранскому и новоперсидскому аналогам ^{[30, с. 473]}.

С. Коралия отмечает, что у греческого παράδεισος (а также у семитских заимствований) авестийская форма, но древнеперсидское содержание (pleasant retreat) — в противовес авестийскому ‘бесплодный участок земли, обнесённый стеной’ (a barren plot of land surrounded by a wall) ^{[39, с. 220]}. На наш взгляд, такое строгое разнесение значений в древнеперсидском и авестийском мало чем обосновано; как показывают исследования древнеиранского языкового наследия, специалисты по иранскому языкознанию часто отмечают пересечение как языковой, так и чисто семантической эволюции иранских языков, что мы попытались отразить и в разделе I.2.1 настоящего исследования. Для авестийского не засвидетельствован оттенок «бесплодности», и авестийское paⁱri.daēza означает любой огороженный участок земли независимо от её плодородности: как справедливо заметил Я. Бреммер, раннеиранский «парадиз» не имел устоявшегося значения, и соответствующие лексемы могли обозначать место хранения, виноградник, фруктовый сад, конюшню или хлев, лес и заповедник с деревьями (storage-place, vineyard, orchard, stable, forest of nursery of trees), а само слово выступало в роли uox media, где в качестве семантического ядра можно выделить ‘огороженное место’ (enclosure) ^{[21, с. 5]}. Кроме того, С. Коралия не обращает внимание на то, что сфера употреблений авестийского и древнеперсидского языков совершенно различны — если авестийский является священным языком Гат, то древнеперсидский выступает как язык персидских царей, пишущих об «огороженных территориях» в контексте царских заповедников-зверинцев.

I.2.2.1. Консонантизм παράδεισος

Если обратиться к специальным исследованиям, оказывается, что как консонантизм, так и вокализм παράδεισος весьма необычны. Нетрудно заметить, что -z- — как в среднеиранской реконструкции, так и в авестийском — плохо соотносится с греческим -σ-. Впервые на это обратили внимание В. Бранденштейн и М. Майрхофер: «Известное слово παράδεισος должно было бы происходить от древнеперсидского *paridaidā f. ‘обнесённый стеной парк отдыха’ (umwallter Lustgarten) <…>; однако -σ- указывает на другой диалект — вероятно, мидийский» ^{[19, с. 8]}. Бранденштейн и Майрхофер называют этот феномен auffallend («бросающимся в глаза», «необычным»). И действительно, многие заимствования в греческом языке, издавна считавшиеся персидскими (ср. этимологию παράδεισος у Поллукса выше), на самом деле брались из языков покорённых персами народов ^{[19, с. 6]}. Однако в то же время новейшая монография Б. Шахина, исследователя мидийского языка, подтверждает его же более раннюю реконструкцию мидийского «сада» как *pari-dai̯za- m. ^{[52, с. 233–234],[51, с. 106]}, которое им приводится как прямой источник греческого παράδεισος ^{[52, с. 85]}.

Таким образом, происхождение сигмы в παράδεισος по-прежнему остаётся нерешённым вопросом в науке; возможно, сыграла роль контаминация основ *daiź- и *daiś- (см. раздел I.2.1). Впрочем, подобное явление наблюдается и в семитских заимствованиях, в каждом из которых мы видим глухой звук в исходе слова (Auslaut) — ср. др.-евр. פרדס pardẹ̄́s ^{[17, с. 670]} и др. Обратную точку зрения высказал У. Маландра, для которого проблема видится в наличии -d- в древнеперсидском, а не в [s]-образном звуке семитских, греческого, согдийского языков («A problem of phonology remains with the interpretation of Old Persian d where cognate languages show Old Iranian z. Do words like New Persian pālēz and Armenian partēz derive from, perhaps a Median (or Parthian?) *°daiza-? or from some realization of OPers δ? Both Hebrew, Aramaic, SogdB and Greek have s») ^{[43, с. 71]}.

I.2.2.2. Вокализм παράδεισος

Корневая сигма в παράδεισος — не единственная этимологическая проблема: вокализм лексемы также представляет определённые трудности.

Несоответствий мы видим два: в виде псевдоприставки παρα- (ср. paⁱri- / pari- / par- / parā- в языке-источнике), а также дифтонга -ει-, который, как известно, в классическое время мог быть «ложным» и отражать произношение [ẹ̄] (в языке-источнике, будь то мидийский, древнеперсидский или авестийский, имеем дифтонг -ai-: см. раздел I.2.1).

Хотя приставка pari- родственна греческой περι-, из-за индоиранского перехода гласных в /a/ это родство оказалось для греков (а именно, Ксенофонта), судя по всему, незамеченным, и первая часть слова была реализована в русле народной этимологии в виде приставки παρα- (причём слог pa- оказался таким образом «важнее» слога -ri-). Правда, существует мнение, что в данном случае ориентиром служило скорее среднеиранское pardēza- с синкопой /i/, где приставка уже ничем не отличается от апокопированного варианта приставки παρ-, употребимого в сочетании с корнем, который начинается с гласного ^{[35, с. 259]}. Так как «корень» (-δεισ-) в данном случае начинается с согласного, Ксенофонт восстанавливает приставку до παρα- (если этимоном действительно считать средне-, а не древнеиранский вариант лексемы). Таким образом, независимо от объяснения мы имеем влияние народной этимологии. Впервые о народной этимологии применительно к παράδεισος упомянул Э. Киккерс ^{[35, с. 259]}. В качестве аналогии можно привести слово παραγαύδης (варианты и дериваты: παραγαύδιον, παραγαῦδιν, παρακαυτωδόν, παρακαυδωτόν), которое, согласно Р. Шмитту и Фриску, восходит к древнеперсидскому *pari-gauda- с аналогичным переходом *pari- в παρα- ^{[31, с. 166–167]}. Феномен народной этимологии был убедительно проиллюстрирован в многочисленных исследованиях Р. Шмитта, исследователя иранской ономастики и её отражения в греческом языке. Более того, для многих морфем и корней иранских языков устанавливаются греческие соответствия: Μεγα- для Baga- (ср. Μεγαβάτης у Геродота, Эсхила, Ксенофонта, Плутарха и Βαγαπάτης у Ктесия для иранского *Baga-pāta- ^{[54, с. 251],[53, с. 137–138],[18, с. 152, 159]}) и т. д.

Что касается второй части исследуемой нами лексемы (-δεισος), детальное исследование перехода иранского -ai- в греческое -ει- провёл Г. Якобсон, который отмечает, с одной стороны, произношение ει как [ẹ̄] начиная с V в. до н. э., т. е. во время жизни Ксенофонта, а с другой — детально описывает ранние проявления схожих изменений на пути от древне- к среднеиранскому языковому состоянию: дифтонг /ai/ (в интерпретации Якобсона — /oi/) перешёл в /ē/. Как и Х. Бартоломе, Якобсон идёт от обратного и использует запись Ксенофонта (при условии, что тот услышал и записал персидское слово правильно) для восстановления звучания персидского этимона греческого παράδεισος. По мнению Якобсона, если бы в персидском действительно звучал дифтонг /ai/ или /oi/, Ксенофонт так его и передал бы — через αι или οι соответственно. Выбор ει ([ẹ̄]), по Якобсону, может быть обусловлен влиянием /i/ на тембр древнеперсидского /a/ (i-Färbung). Персидский этимон греческого παράδεισος, таким образом, можно отнести к IV в. до н. э.; сравнение с армянским, а также древнееврейским и арамейским заимствованиями позволяет задним числом датировать монофтонгизированную иранскую форму не позднее 500 г. до н. э. ^{[35, с. 257–259]}. Далее в предметном указателе данного номера «Zeitschrift für vergleichende Sprachforschung auf dem Gebiete der Indogermanischen Sprachen» этот феномен назван среднеиранской монофтонгизацией (mitteliran. Monophthongierung) ^[35].

Надо сказать, что из-за плохой сохранности и скудности древнеиранских текстов (по сравнению с греческими) метод «от обратного» (т. е. от παράδεισος к его иранскому этимону) используется многими специалистами по иранским языкам (ср. древнеперсидскую реконструкцию У. Маландры в разделе I.2.1).

С выводами Якобсона соглашается и У. Аллен в «Vox Graeca», который уверен, что отображение Ксенофонтом иранского par(i)dēza- в виде παράδεισος иллюстрирует промежуточную ступень в эволюции ει от дифтонга к [ī] и является своеобразной переходной формой (mid value) ^{[15, с. 70]}.

Возможно и другое объяснение, которое, впрочем, не обязательно опровергает концепцию Якобсона и Аллена. Как было убедительно показано выше, с иранской приставкой в παράδεισος соотносится παρά-, что объяснимо в рамках народной этимологии, но этимологически древнеиранскому pari- и среднеиранской синкопированной форме par- соответствует περι-; похожим образом можно интерпретировать и «несоответствие» дифтонга ει в -δεισ- иранскому ai.

Так, в разделе I.2.2 упоминался реконструируемый аналог слова παράδεισος — *περιτοιχος — калька, в которой иранским морфемам соответствуют родственные им греческие. Здесь стоит вспомнить, что в греческом значение слова τοῖχος (‘wall of a house’ по LSJ ^[42]) специализировано — ‘стена дома’, ‘борт корабля’; τεῖχος, напротив, означает ‘городская стена’, а метонимически — ‘крепость’. В этом смысле τεῖχος намного ближе по смыслу к иранскому *daiźa-, чем τοῖχος, хотя и имеет другую ступень аблаута. Как нам представляется, Ксенофонт (и греки в целом), прекрасно понимая значение обоих корней, могли связать их, основываясь на принципах народной этимологии и аналогии; дифтонг ει в -δεισος, таким образом, этимологически восходит к ει в τεῖχος.

Данную гипотезу можно развить: не исключено, что греки могли осознавать индоевропейское родство греческого τειχ- и иранского daiz- (вспомним мифологический приём греков, когда этнонимы возводятся к предку-эпониму (Перс, Мед и др.), причём эти предки оказываются в итоге друг другу родственниками). Впрочем, такое предположение требует весомых аргументов и дальнейшего изучения истории межъязыковых отношений греко- и ираноязычных народов.

Как показал в последних исследованиях А. В. Лебедев, греки, вопреки их стереотипному образу варвароненавистников, ориентирующихся лишь на свой собственный язык и культуру, на самом деле нередко хорошо знали иностранные языки, в частности, иранские — языки их ближайших и важнейших восточных соседей. И действительно, учитывая то, что Демокрит цитирует Гаты в собственном переводе ^{[40, с. 133–134]}, а Геродот высказывает свои наблюдения о некоторых чертах, свойственных персидскому языку ^{[54, с. 252–253]}, представляется, что и Ксенофонт мог описанным образом оперировать морфемами, делая их чуть более узнаваемыми для своих современников, но в то же время сохраняя персидский колорит.

Продолжая идею А. В. Лебедева о лексических «билингвах», можно констатировать, что παράδεισος, подобно имени Ἰοφῶσσα, также является двуязычной лексемой: «Исследуя имена в легенде об аргонавтах, как и в любой другой традиции, где греческие имена соседствуют с варварскими, нельзя исключить, что в некоторых случаях мы можем иметь дело с лексическими ‘билингвами’. Конечными источниками такой информации служат не обязательно носители варварского языка, а просто более дотошные историки или просто любопытные греческие путешественники вроде Геродота. Геродот вряд ли бегло говорил по-скифски, но это не мешало ему время от времени ‘переводить’, причем правильно, скифское слово греческим эквивалентом» ^{[8, с. 741]}.

Косвенным подкреплением данной гипотезы может служить тот факт, что похожее по звучанию на *περιτοιχος слово существует в Септуагинте. Это лексема περίτειχος ~εος (τό) (напр., в LXX IV Reg. XXV 1), которая имеет значение ‘surrounding wall’ по LSJ ^[42]. Показателен контекст в книге Исаии: «Τῇ ἡμέρᾳ ἐκείνῃ ᾄσονται τὸ ᾆσμα τοῦτο ἐπὶ γῆς Ιουδα λέγοντες Ἰδοὺ πόλις ὀχυρά, καὶ σωτήριον ἡμῶν θήσει τεῖχος καὶ περίτειχος» (LXX Is. XXVI 1) (синод. пер.: «В тот день будет воспета песнь сия в земле Иудиной: город крепкий у нас; спасение дал Он вместо стены и вала»). Библейское περίτειχος соответствует аттическому περιτείχισμα (встречается у Ксенофонта, Фукидида и др.), что подтверждается и в одном из фрагментов Оригена (fr. 233 из комментария к «Песни песней»): «“Προτείχισμα” δέ ἐστιν, ὅπερ Ἠσαΐας “περίτειχος” ὀνομάζει λέγων· “θήσει τεῖχος καὶ περίτειχος”». Толкование Оригена учитывает словарь Папе ^[42].

I.2.3. Варианты и однокоренные слова

Подобно другому известному иранскому заимствованию — σατράπης, имеющему несколько эпиграфических вариантов (ἐξαιτράπης, ξαδράπης, σαδράπας) ^{[18, с. 148]}, для παράδεισος известны следующие варианты: παράδισος (IC III iv 4 — Крит, III в. до н. э.; в надписи речь идёт о садах Птолемея — ср. свидетельство И. фон Мюллера ниже), παράδιζος (в форме Dat. pl. παραδίζοισι) в надписи IV в. н. э. из северной Фригии (SEG 15:796), которое supplementum к LSJ (LSJ suppl.) считает значением I 3 b (см. раздел I.1. настоящей статьи) ^{[41, с. 239]}. В то же время в этой области, а также в Келесирии и Киликии существовали топонимы — Παράδεισος, Παράδιζος, Paradisus (в передаче Страбона и Плиния Старшего). Не вызывает сомнения, что зета в данном случае является не уникальным озвончением греческой сигмы, а является отражением фракийского -διζα (см. раздел I.2.1); рефлексом того же корня является персидское -diz в названиях городов ^{[9, с. 314],[55, с. 68]}. В византийское время в Мисии засвидетельствовано написание παράδησος (IvP II 629); наконец, написание παράδισσος появляется во Фракии (IV–VI вв. н. э., Asdracha, Inscr. Byz. (AD 53A) 465,205), в Галатии (MAMA VII 560) и Сирии (IGLSyr 4 1558) (ср. paradisso в латинской надписи V в. н. э. из Далмации (Forsch. in Salona 2 246)). Написания παράδησος и παράδισσος не засвидетельствованы лексикографической традицией.

Среди однокоренных слов, образованных от παράδεισος, в греческом языке засвидетельствованы (в частности, у Гесихия): παραδεισάριος, ὁ ‘садовник’ (LSJ, Гесихий: ἐρνοκόμων — Gen. pl. от ἐρνοκόμος 2 ‘ухаживающий за молодыми растениями’ ^[42]); зафиксированное в эллинистическом папирусе Египта III в. до н. э. παραδεισοφύλαξ, ~ακος, ὁ ‘парковый сторож’; папирусное παραδεισών, ~ῶνος, ὁ — фруктовый сад (orchard) (I в. н. э.) ^{[41, с. 239]}; редкое прилагательное παραδεισιακός ‘относящийся к зверинцу’ (Pape: zum Tiergarten gehörig) ^[42], которое, впрочем, дало латинское paradisiacus, ~a, ~um (впервые у Авита Вьеннского, затем — у Венанция Фортуната, а впоследствии популярно в средневековье). Как видим, три слова образованы суффиксальным способом (παραδεισάριος, παραδεισιακός, παραδεισών), одно — словосложением (παραδεισοφύλαξ), то есть представляет собой сложное слово, которое особенно ценно тем, что наглядно иллюстрирует тот факт, что παράδεισος в эллинистическую эпоху воспринималось уже как чисто греческое слово, способное образовывать в том числе композиты (ср. также ἐλαιωνοπαράδεισος, φοινικοπαράδεισος, ἐλαιωνοφοινικοπαράδεισος ^{[21, с. 12]}, κηποπαράδεισος ^{[21, с. 18],[20, с. 53],[39, с. 215]}). Это подтверждается также тем, что, по свидетельству И. фон Мюллера, именно в эллинистическую эпоху данная реалия становится истинно греческой: «Die orientalischen παράδεισοι fanden erst in der hellenistischen Zeit bei den Diadochen, z. B. den Ptolemäern, Nachahmung» ^{[45, с. 448b]}.

Начиная с эллинистическо-римской эпохи появляются также лексемы παραδεισιάς, ἡ (по значению совпадает с παράδεισος); παραδείσιον, τό (деминутив к παράδεισος); Παραδεισοπλαστία, ἡ ‘Сотворение рая’ (название сочинения Никифора Василаки); παραδεισοτρόπως ‘райским образом, по-райски’; παραδεισουργός ‘раеделец’ (по аналогии с γεωργός ‘земледелец’ и т. п., т. е. ‘возделывающий рай’); παραδεισοφοινικών, ὁ ‘пальмовая роща’ (данные лексемы почерпнуты нами из ^[59]). Словарь Софоклеса упоминает также прилагательное παραδεισογενής ‘рождённый в раю’ ^{[56, с. 841]}.

Следует также отметить, что в новейшем этимологическом словаре латинского языка авторства М. де Вана слово paradisus отсутствует по понятным причинам («This book is not a complete etymological dictionary of Latin. <…> This approach implies the exclusion of those Latin words which are certainly or probably loanwords from known, non-Italic languages, such as <…> Greek <…>» ^{[60, с. 1]}). В проверенным временем словаре Вальде — Хоффмана paradisus присутствует наряду с поздними образованиями: вышеупомянутым paradisiacus, а также paradisicola ^{[61, с. 251]}. Наконец, в латинском языке поздней античности и средневековья появляются прилагательные paradiseus, paradisicus и paradisigenus (ср. независимо возникшее παραδεισογενής выше).

II. γάνος — γανναθ — (αλ)γοναιναθ

Ряд лексем γάνος — γανναθ — (αλ)γοναιναθ имеет семитское происхождение. Интересно, что изначальная семитская форма gn(ˀ) (gan, gannā/ginnā) (к которой восходит (→) γάνος), постепенно вытесняется формой gnh, gntˀ (gannā/ginnā, gannəṯā/ginnəṯā) (→ γανναθ), а затем, в некоторых восточных диалектах, деминутивом gnwny, gnwnytˀ (→ γοναιναθ) ^[37].

II.1. γάνος

Словарь DGE даёт следующую трактовку слова γάνος: «парк, большой сад» (parque, jardín amplio); παγκρατὲς γάνους — эпитет Зевса в Hymn. Curet. 23 (критский гимн куретов). Семитское заимствование, родственное набатейскому 𐢄𐢕𐢆 gnh, угаритскому 𐎂𐎐 gn и еврейскому גַּן gan, ср. тж. γανναθ» ^[50].

Стоит отметить, что LSJ, в отличие от DGE, трактует γάνος в Hymn. Curet. 23 как омоним со значением ‘блеск’, ‘сияние’ (общий корень с глаголом γάνυμαι), о котором речь пойдёт ниже; этой же логике следует и П. Брюле, не учитывая вероятное семитское происхождение слова ^[23]. При этом LSJ suppl. удаляет данное значение (№ 4) из словарной статьи, заменяя γάνος на γᾶν ὅς ^{[41., с. 74]}.

LSJ возводит γάνος к др.-евр. גַּן gan ‘сад’ (garden) и отмечает, что это кипрский синоним для παράδεισος, что подтверждается свидетельством Гесихия (Hesych. Γ 150.1), который приводит форму Acc. pl. γάνεα, переводя её как κήπους (Hesych. Γ 147.1) ^[42]. В кипрском слоговом письме лексема встречается в виде 𐠊𐠜𐠩 ka-no-se, однако в LSJ suppl. говорится, что это может быть и вторым элементом более длинного слова ^{[41, с. 74]}. Словарь Brown-Driver-Briggs в качестве перевода גַּן gan даёт ‘enclosure’, ‘garden’ ^[22]. Как мы видим, первое значение сходно с этимологией παράδεισος — «огороженное место».

Фриск изначально вслед за Г. Леви возводил γάνος к древнееврейскому גַּן gan ^{[29, с. 289]}, однако после публикации исследования Э. Массон стал придерживаться её точки зрения, заключавшейся в том, что слово γάνος пришло в кипрский диалект от финикийцев ^{[44, с. 74],[31, с. 59]}. С этим согласен и Я. Бреммер, который объясняет финикийское происхождение лексемы тесными и давними контактами с финикийцами ^{[20, с. 55]}.

По своей структуре γάνος представляет собой семитский корень с греческим окончанием -ος. Данная лексема могла бы склоняться по II склонению, имея вид γάνος, ~ου (ὁ), что является более частотной моделью. Однако, вероятно, это слово сближается с омонимичным существительным среднего рода γάνος, ~εος (τό) ‘блеск’, ‘слава’, ‘радость’ ^{[5, с. 313–314]} — у Гесихия: «χάρμα. φῶς. αὐγή. λευκότης. λαμπηδών, ἡδονή» (Hesych. Γ 150.1). Данная глосса у Гесихия, возможно, восходит к Диогениану (по мнению К. Латте, издателя Гесихия), однако Я. Бреммер считает, что она заимствована у (Псевдо-)Кирилла ^{[20, с. 55]}.

Это сближение засвидетельствовано византийскими этимологическими словарями. Так, в «Etymologicum magnum» есть глосса: «καὶ <γάνος>, ὕδωρ, χάρμα, φῶς, λίπος, αὐγὴ, λευκότης, λαμπηδών· ὑπὸ δὲ Κυπρίων, παράδεισος» (Etym. m. 223), которая заимствована из «Etymologicum Gudianum» (Etym. Gud. Γ 300), а в нём, в свою очередь, происходит из «Lexicon αἱμωδεῖν» (Lex. A. Γ 3), где это служит толкованием пассажа из Агафия Миринейского (Agath. II 28). В «Etymologicum genuinum» γάνος понимается как синоним γή ‘земля’. Очевидно, что византийские лексикографы толковали определённый контекст (или несколько контекстов), который до нас не дошёл ^{[21, с. 19–20],[20, с. 54–55]}.

В XIX в. английский антиквар Э. Герберт, опираясь на глоссу в «Etymologicum magnum», возвёл имя Ганимеда (Γανυμήδης) к корням лексем γάνος и μῆδος, понимая данное имя как композит, означающий ‘Rejoicer in Wisdom’ или ‘Wisdom of Paradise’ ^{[33, с. 513]}, но подобное этимологизирование не имеет ничего общего с научным подходом, который мы можем увидеть в настоящих этимологических словарях.

Лексема γάνοϲ также входит в фундаментальный «Очерк неиндоевропейской лексики в древнегреческом языке» Ф. Каманьи, который не учёл раннего папирусного употребления лексемы во II в. н. э. ^[50], а также поставил crux (‡) рядом с вполне прозрачной формой γάνεα ^{[24, с. 258]}. Вслед за LSJ Каманьи возводит γάνοϲ к древнееврейскому.

II.2. γανναθ

DGE интерпретирует данное слово как арамейское и предлагает сравнить с γάνος: «(пышный/цветущий) сад» (jardín, vergel) ^[50].

Интересно, что данная лексема была по сути заимствована дважды. Сначала — из арамейского (gànnaṯ); она встречается в папирусах 130 г. до н. э., где она фигурирует в двух названиях пальмовых садов: γανναϑ Φερωρα и γανναϑ Νικαρκος («сад Фероры» и «сад Никарка») ^{[17, с. 223]}. Затем γανναθ встречается в петрейских папирусах, где его переводом служит греческое ξηροκήπιον ‘сухой сад’ (dry garden). В данном случае γανναθ происходит от арабского gannat ‘фруктовый сад’ (orchard) ^{[13, с. 28]}. Также γανναθ регулярно используется в качестве топонима — как с добавлением различных определений, так и без них ^{[13, с. 37]}.

Лексема γανναθ (как и (αλ)γοναιναθ) встречается исключительно без ударения, что нехарактерно для греческого языка и затрудняет понимание фонетики этого слова, однако регулярно встречается при передаче семитизмов — в частности, в Септуагинте ^{[3, с. 968]}. Как γανναθ, так и (αλ)γοναιναθ обращают на себя внимание своей несклоняемостью — с морфологической точки зрения. В фонетическом же (фонотактическом) плане бросается в глаза исход слов (-θ), недопустимый для греческого языка: происходит нарушение т. н. «правила конца греческого слова» ^{[12, с. 33],[7, с. 640–641]}. И действительно, правило конца греческого слова — один из важнейших этапов на пути адаптации заимствований: адаптация должна быть не только фонетической, но и морфологической — в частности, существительное должно склоняться. Впрочем, именно в это время число несклоняемых слов в греческом языке возрастает экспоненциально — во многом из-за особенного способа передачи еврейской ономастики, избранного переводчиками Септуагинты ^{[3, с. 970–971],[4, с. 251–252]}.

У. Аллен в «Vox Graeca» отмечает, что в семитских языках отсутствуют придыхательные согласные, но имеются при этом эмфатические, и греки передавали их посредством придыхательных: «We may first consider the Greek consonant-letters and their names. The Semitic languages have no class of aspirated consonants like Greek, but in the case of the dental there was an ‘emphatic’ (probably pharyngalized) ṭ, as in modern Arabic; and the symbol for this (Sem. name ṭēt) was adopted for the Greek dental aspirate Θ, with the name θῆτα» ^{[15, с. 170]}.

ΙΙ.3. (αλ)γοναιναθ

Слово (αλ)γοναιναθ в свою очередь является деминутивом от γανναθ. А. Аль-Джаллад возводит γοναιναθ к арабскому корню *gunaynāt и переводит как ‘маленькие сады’, ‘садики’, понимая эту форму как множественное число: «Etymological *u was realized as [o] in most environments, usually represented by omikron, γοναιναθ = gonaynāt “small orchards” from *gunaynāt…» ^{[13, с. 24]}. Помимо этого, в петрейских папирусах встречается форма αλγοναιναθ, представляющая собой сочетание арабского артикля الـ al- с γοναιναθ. Эта характерная и редкая для ономастики особенность прямо указывает на заимствование лексемы именно из арабского ^{[14, с. 110]}. А. Каплонь в «Словаре арабских выражений, записанных греческими буквами» ^{[36, с. 13–77]} даёт такие сведения: «al-Ǧunaynāt [al-Gonaynāt] or [al-Gonēnāt] “the Little Tree Gardens”: αλγοναιναθ [αλγον]αιναθ P. Petra 15 fragm. 5.2; 17.160» ^{[36, с. 28]}.

Заключение

В настоящей статье проведён сравнительный анализ фонетических, морфологических, этимологических и семантических особенностей ряда лексем иранского и семитского происхождения.

Исследование показало, что вопреки восприятию παράδεισος в синхронии как слова, состоящего только из корня и окончания, Ксенофонт, автор заимствования, осознавал смысл и морфемное членение иранского этимона. Это двуморфемное слово с приставкой и корнем.

Вопреки Бранденштейну и Майрхоферу, сигма в παράδεισος не объяснима мидийским материалом (что само по себе не отрицает возможности заимствования παράδεισος из мидийского).

Подтверждено, что иранской приставке *pari- соответствует греческое παρα-, что обусловлено влиянием народной этимологии.

Проанализированы существующие научные представления касательно вокализма -δεισ-, а также предложена новая этимология дифтонга ει, который, согласно нашей гипотезе, происходит из аналогии с лексемой τεῖχος. В свете новых научных данных по греко-иранским межъязыковым связям можно предположить, что родство корней τειχ- и daiz- (δεισ-) осознавалось носителями древнегреческого языка.

Показана важность греческого παράδεισος для понимания реального произношения древнеперсидского и других иранских языков ^{[35, с. 257–258]}. Наиболее ярко это отражено в статье У. Маландры, который основывает персидское произношение на греческом написании.

Наконец, детальное рассмотрение иранских заимствований в греческом языке важно также и для истории изучения заимствованной лексики в латинском языке: «Роль греческого языка в пополнении латинской лексики, а также многообразие исторических условий, при которых такие заимствования происходили, общеизвестны <…>. Однако латинский язык не был простым национальным языком какой-то одной, пусть даже большой страны. Весьма рано он стал претендовать на роль мирового языка, что выразилось в лексическом отношении в заимствованиях из языков весьма отдалённых от Рима народов, никогда не входивших в его административные границы. При этом заимствования из древнеперсидского и других иранских языков, по-видимому, всегда попадали в латинский через греческое посредство: angarius, gaza, paradisus, tigris» ^{[10, с. 416]}.

Лексемы с близкими значениями — γάνος ‘сад’, ‘большой сад’; (αλ)γοναιναθ ‘маленькие сады’; γανναθ ‘цветущий сад’, ‘фруктовый сад’, ‘сухой сад’ — представляют собой адаптированный и неадаптированные варианты соответствующего семитского корня. Один и тот же корень (gn) был трижды заимствован из разных языков: сначала из финикийского, затем из арамейского и, наконец, из арабского. Примечательно, что (αλ)γοναιναθ встречается в двух вариантах — как с артиклем الـ al- (αλ), так и без него. Отметим слитное написание артикля.

Таким образом, наиболее адаптированной лексемой является παράδεισος, элементы которой сближаются с исконно греческими словами. Ряд γάνος — γανναθ — (αλ)γοναιναθ адаптирован лишь частично: γάνος имеет греческое окончание и находится под влиянием исконного γάνος ‘блеск’; γανναθ и (αλ)γοναιναθ адаптированы лишь фонетически, но всё равно нарушают базовые принципы греческой фонотактики, а именно правило конца греческого слова.