Short and long forms of the adjectives in translations of the New Testament into the Old Slavonic and the language of Slovene booklore of the XVI century

Komarova Ksenia Igorevna Postgraduate student, the department of Slovenian Philology, M. V. Lomonosov Moscow State University 119991, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, Leninskie gory, 1 str. 51 xenia.komarova@gmail.com Other publications by this author

Принято считать, что противопоставление кратких и полных форм прилагательных является одним из способов выражения категории определенности / неопределенности в славянских безартиклевых языках и соотносится с артиклями в западных языках. А. Мейе дал следующую характеристику рассматриваемым формам: «В общеславянском языке нет члена, определенного или неопределенного. Но в нем имеется особая форма прилагательного, которая употребляется, когда прилагательное служит определением к известному существительному и, следовательно, указывает на то, что существительное является определенным. Прилагательное-сказуемое или прилагательное-определение к существительному неопределенному никогда не имеет этой формы» ^{[1, с. 357-358]}. Противопоставление кратких и полных форм прилагательных, служащее для выражения категории определенности / неопределенности, присутствовало как в старославянском языке, так и в древнесловенском языке. Однако в результате ранней контракции в словенском языке в местоименных формах прилагательных данное противопоставление утратилось. Различия сохранились только в единственном числе у форм мужского рода в именительном и винительном падежах (при выражении неодушевленности). В XVI в. началось формирование аналитического способа выражения категории определенности / неопределенности, компенсировавшего утрату способа выражения определенности / неопределенности с помощью изменяющихся по родам артиклей ta<*tъ (восходящего к указательному местоимению «этот») и en (восходящего к числительному «один»). Сравнение совпадающих фрагментов перевода Нового Завета на старославянский язык с переводами на язык словенской книжности XVI в. в известной мере позволит определить, сформировался ли аналитический способ выражения определенности / неопределенности исключительно под влиянием немецкого языка (основным источником для перевода была Библия М. Лютера) или развился самостоятельно из естественной потребности языка; сохранены ли в рамках этого способа функциональные особенности былого противопоставления кратких и полных прилагательных.

К вопросу о значении кратких и полных форм прилагательных в старославянских текстах обращались многие исследователи, в частности, особенности их употребления анализировали И. Курц, Ф. Миклошич, А. М. Селищев, А. Х. Востоков, Н. И. Толстой и др.

В XIX – XX вв. употребление кратких и полных форм прилагательных в старославянском языке считалось тождественным употреблению члена в греческом языке, однако А. Х. Востоков обозначил важное различие – во всех древних списках евангелий встречаются примеры, когда полные формы употребляются там, где в греческом члена нет ^{[2, с. 35]}. Так как большинство старославянских текстов являются переводами с греческого языка, то нельзя отрицать определенное влияние языка оригинала на переводной текст. В греческом языке определенный член употреблялся в сочетании с прилагательным и существительным и выполнял схожие с полными формами прилагательных в старославянском языке функции. Как отмечает Н. И. Толстой, переводчики точно отражали значение греческих форм с членом при переводе существительных в сочетании с прилагательным-атрибутом, при этом они могли употреблять полную и краткую форму прилагательного, даже если в оригинале члена не было ^{[3, с. 64-65]}.

А. М. Селищев предполагал, что прилагательные в полной форме отличают предмет от других предметов того же качества; а И. Курц считал, что местоимение в постпозиции подчеркивало в сочетании прилагательного с существительным индивидуальное свойство предмета, отличая его из ряда других предметов с таким же свойством ^{[3, с. 57]}. По мнению Н. И. Толстого, именно в индивидуализации кроется основное значение полной формы прилагательного, поэтому «подчеркивание» свойства предмета полной формой должно относиться не только к прилагательному, но к сочетанию «прилагательное + существительное» целиком ^{[3, с. 58]}.

Г. А. Хабургаев также подчеркивал, что членные формы прилагательных первоначально указывали на индивидуализированный признак, который уже был известен собеседнику и который был специфическим для определяемого предмета. Именные же формы употреблялись в том случае, когда указание на признак или свойство предмета не требовало подчеркивания его известности или специфичности. Только именные формы могли быть использованы в функции сказуемого, так как назначение сказуемого – сообщить о подлежащем нечто новое для собеседника ^[4].

Краткие и полные формы прилагательного выражали определенность и неопределенность существительного, к которому относилось прилагательное. Определенная форма прилагательного выделяла предмет из числа подобных ему предметов, поэтому полная форма прилагательного могла употребляться и в сочетании с дополнительными средствами, эксплицированно подчеркивающими индивидуализацию предмета, – с указательными местоимениями, формой звательного падежа определяемого лица. Краткая форма прилагательного, которое относилось к существительному, указывала на то, что предмет ничем не выделяется из других подобных ему предметов. Для усиления значения неопределенности краткая форма прилагательного могла употребляться в сочетании с числительным «один» и чаще всего указывала на какое-то свойство предмета без дополнительной характеристики ^{[3, с. 128]}.

В старославянских памятниках противопоставление кратких и полных прилагательных зависело от семантического класса прилагательного. Так, некоторые прилагательные имели только полную форму (прилагательные со значением времени и места; прилагательные, образованные от наречий места и времени), ряд прилагательных имел только краткую форму (например, притяжательные прилагательные), а в отдельных случаях существовала корреляция кратких и полных форм ^[3].

Предложенный выше обзор точек зрения дает нам достаточно полное представление об употреблении и значении кратких и полных прилагательных в старославянском языке. К сожалению, особенности функционирования реликтов этой корреляции и формирующегося нового аналитического способа выражения в словенском языке XVI в. категории определенности / неопределенности не были предметом специальных исследований.

Для анализа мы выбрали фрагменты из старославянских текстов Нового Завета ^{[5, 6, 7, 8]} и два перевода этих же фрагментов на словенский язык П. Трубара ^[9] и Ю. Далматина ^[10]. Выбор вариантов переводов обусловлен тем, что переводчики придерживались различных стратегий: Трубар в своих переводах активно использовал определенный и неопределенный артикли, употребляя их по аналогии с немецким языком, Далматин при переводе старался избегать чрезмерного употребления артиклей. Сопоставляя данные старославянских и словенских фрагментов, важно отметить, что в обоих случаях тексты являются переводными с языков, для которых было характерно употребление члена (греческий язык) или артикля (немецкий язык).

Рассмотренные нами случаи употребления кратких и полных форм прилагательных можно разделить на три блока: 1. употребление прилагательных в звательном падеже (старославянский язык) и в конструкциях с обращением (словенский язык); 2. полные формы прилагательных в старославянских текстах и полные формы с определенным артиклем в словенских текстах; 3. краткие формы в старославянских текстах и краткие формы с неопределенным артиклем в словенских текстах.

В звательном падеже в старославянском языке употребляются полные формы, в словенских текстах в подобных случаях также встречаются полные прилагательные (всего 5 случаев в рассмотренных нами отрывках): рабє лѹкавыи ^[5] / ti hudobni hlapez ^{[9, с. 78]} / ti Hudobni Hlapez ^{[10, с. 12 (122)]}; зълыи рабє и лѣнивыи ^{[8, с. 102]} / ti hudi in leni hlapez ^{[9, с. 110]} / ti hudobni inu lejni Hlapez ^{[10, с. 16 (1235)]}. Как отмечает Н. И. Толстой, полная форма прилагательного в славянских переводах встречается часто в звательном падеже, при этом в греческом оригинале звательные формы употребляются без члена ^{[3, с. 65]}. Употребление полной формы прилагательного при выражении звательного падежа оправдано, так как звательный падеж выражает обращение говорящего к лицу, которое ему уже известно и которое выделяется из ряда ему подобных ^{[3, с. 80]}. Тем не менее, в редких случаях в старославянских текстах могли встречаться и краткие формы прилагательных в звательном падеже, например, ѡ родє нєвѣрєн и развраштєнъ ^[7]. В словенском переводе Трубара в данном контексте употребляется существительное женского рода с прилагательными в исторически краткой форме, в XVI в. корреляции кратких и полных форм прилагательных женского рода уже не было (o ti neuerna inu ispazhena shlahta ^{[9, с. 272]}), а в переводе Далматина сохраняется существительное мужского рода с прилагательными в полной форме (o ti neverni inu spazheni rod ^{[10, с. 36а (1276)]}).

Полные формы прилагательных в рассмотренных нами отрывках были отмечены всего в 5 случаях в мужском роде. Важно уточнить, что Далматин старался не употреблять указательное местоимение в качестве определенного артикля, в то время как Трубар его активно использовал. Так, например, мы встречаем следующие примеры: чьто сьтворь жiвота вѣчьнааг ^[7] / de iest ta vezhni leben possedem ^{[9, с. 278]} / de vezhni leben erbam ^{[10, с. 37а (1278)]} (1); слышитє чьто сѫдии нєправьдьныи глѥтъ ^[5] / poslushaite, kai ta kriui Rihtar praui ^{[9, с. 318]} / poslushajte letu, kaj ta krivi Richtar pravi ^{[10, с. 42 (1287)]} (2).

В примере (1) мы видим употребление в переводе Трубара артикля в сочетании с полным прилагательным, в переводе Далматина сохранилась только полная форма прилагательного. По данным Корпуса текстов словенских протестантских авторов XVI в. существительное leben («жизнь») чаще всего употреблялось именно в сочетании с артиклем и полной формой прилагательного (всего 759 примеров), без артикля с полной формой прилагательного в Корпусе представлено только 200 примеров. Употребление данного существительного с краткой формой прилагательного не было характерно, так как является терминологическим и центральным понятием духовных текстов (всего 102 примера на сочетание неопределенного артикля и краткого прилагательного и 45 примеров на употребление с краткой формой прилагательного без артикля).

В примере (2) необходимо обратиться к контексту. В начале перевода отрывка (Лк, 18) из Остромирова Евангелия мы встречаем следующее описание: сѫди нѣкыи бѣ въ нѣкоѥмь градѣ, а в дальнейшем мы видим уже употребление данного существительного с полной формой прилагательного: слышитє чьто сѫдии нєправьдьныи глѥтъ. В связи с этим в данном случае можно говорить о известности / неизвестности, которую Ф. Миклошич обозначил как признак выражения определенности и неопределенности ^[11]. В первом примере используется неопределенная конструкция с местоимением «некий», что указывает на еще не известное читателю лицо, то есть на его неупомянутость. В дальнейшем существительное сѫдии употребляется в сочетании с полной формой прилагательного, лицо уже известно читателю, полная форма прилагательного указывает на вторичную упомянутость в тексте. Миклошич сравнивал данную функцию полных и кратких прилагательных в старославянском языке с функцией артикля в западноевропейских языках и не выявил существенных различий, так как в обоих случаях и артикль, и формы прилагательного указывают на упомянутый или известный прежде предмет ^{[11, с. 132]}. В обоих словенских переводах также встречается подобное употребление: при первом упоминании – ie bil en Rihtar venim Meistu ^{[9, с. 317]} / en Rihtar je bil v’enim Mesti ^{[10, с. 42 (1287)]}; при повторном употреблении используются полные формы прилагательного и артикль (примеры см. выше).

Употребление краткой формы прилагательного и неопределенного артикля в словенских текстах и краткой формы прилагательного в старославянских переводах также может соотноситься с теорией референтности, так как при первом упоминании объекта в тексте используется краткая форма прилагательного и неопределенный артикль. В исследуемых нами текстах отмечено всего 8 примеров: придє чкъ богатъ ^[7] / pride en bogat mosh ^{[9, с. 158]} / je prishal en bogat Mosh ^{[10, с. 29а (1240)]}; вѣды мѫжа правьдьна и ста ^[5] / on ie veidel, de ie on bil en brumen inu suet Mosh ^{[9, с. 158]} / de je on en brumen inu svet Mosh ^{[10, с. 29а (1262)]}; кто оубо єстъ вѣръны рабъ и мѫдры ^{[6, с. 12]} / ie tedai en sueist tar modar hlapez ^{[9, с. 107]} / en svejst inu razumen Hlapez ^{[10, с. 15а (1234)]}. Нельзя не отметить, что в старославянском и в словенском переводе употребление кратких форм чаще совпадают друг с другом, чем употребление полных форм. Неопределенность служила показателем того, что предмет, к которому относится прилагательное, не акцентирован логически, и поэтому не нуждается в эксплицитном выделении из числа ему подобных предметов ^{[3, с. 65]}. Схожее употребление характерно и для неопределенного артикля – неопределенный артикль служит для обозначения предмета, ничем не отличающегося от других ^{[12, с. 170]}.

Как уже было отмечено выше, употребление кратких и полных форм прилагательных в старославянском языке сравнивали с употреблением члена в древнегреческом, однако по наблюдениям А. Х. Востокова ^{[2, с. 35]} и Н. И. Толстого, полные прилагательные во всех древних списках евангелий употреблялись и в тех случаях, когда в греческом оригинале члена не было ^{[3, с. 64]}. Переводчики с греческого языка могли находить возможность выражения греческих форм с членом с помощью необходимой формы прилагательного, а в случаях, если соответствия не было, употребляли нужную форму прилагательного, независимо от наличия или отсутствия греческого члена ^{[3, с. 65]}. В связи с этим Г. Гуннарсон предположил, что две формы прилагательного в старославянском языке возникли в результате влияния двойной формы творительного падежа единственного числа существительных на –ā на склонение прилагательных, поэтому появились обе формы: доброѭ/добрѫ, однако оттенок определенности / неопределенности получили благодаря представлениям переводчика под влиянием греческого оригинала. А. Досталь выдвинул предположение, что полные формы прилагательных в старославянском языке сформировались без влияния греческого языка в результате морфологического обособления прилагательных от существительных ^{[3, с. 59]}, предпосылки к которому появились еще в праславянском языке и отразились уже в старославянском.

В словенском языке образование аналитического способа выражения определенности / неопределенности в результате утраты противопоставления кратких и полных форм прилагательных также вызвало споры о его происхождении. Употребление существительных с артиклями в конце XVIII – начале XIX вв. расценивалось как германизм, а сочетания указательного местоимения и неопределенного числительного с прилагательным, напротив, считались словенским явлением. Так, Е. Копитар видел в употреблении артиклевидной частицы с прилагательными словенскую разговорную форму сочетания с прилагательным и не считал, что это явление возникло под влиянием немецкого артикля ^{[13, с. 258]}, а Р. Коларич подчеркивал, что словенский артикль развился независимо от немецкого как дополнительное синтаксическое и стилистическое средство выражения определенности ^{[14, с. 41-42]}. В качестве доказательства этому служит тот факт, что член в словенских текстах появляется даже в тех местах, где нет артиклей в немецком оригинале.

Таким образом, мы сравнили некоторые примеры употребления полных и кратких прилагательных в старославянских (а в некоторых случаях – церковнославянских) и словенских текстах XVI в. В проанализированных нами примерах мы видим совпадение в употреблении кратких и полных форм прилагательных как в языке словенской книжности XVI в. (только у форм единственного числа мужского рода), так и в старославянском языке. В словенских текстах активно использовался артикль, который компенсировал утрату противопоставления кратких и полных форм прилагательных и выполнял схожие функции с западноевропейским артиклем и членом в греческом языке. Употребление кратких и полных форм прилагательных в старославянском языке и аналитического способа выражения определенности / неопределенности в словенском языке может указывать на то, что язык оригинала влиял на переводческую стратегию и выбор форм, а в словенском языке и артиклей – переводы выполнялись с языков, для которых было характерно использование артикля или члена для выражения категории определенности / неопределенности, поэтому переводчики старались отобразить данную категорию с помощью доступных им языковых средств в языке, на который они переводили. Однако рассмотренные нами примеры в словенских переводах могут также свидетельствовать о развитии самостоятельных специальных способов выражения категории определенности / неопределенности, заменивших противопоставление кратких и полных форм прилагательных. Проведенный нами анализ случаев употребления аналитических форм выражения категории определенности / неопределенности в словенском языке XVI в. и кратких и полных форм прилагательных в старославянском языке позволяет сделать вывод, что аналитические формы в словенском языке совпадали с краткими и полными формами прилагательных в старославянском языке, что подчеркивает схожую функциональную нагрузку аналитических форм с прежним противопоставлением кратких и полных форм прилагательных в словенском языке.