Visual image of the Russian capitals and provinces of the late XIX – early XX centuries in travelogues of the foreigners

Seniukhin Aleksei Andreevich Postgraduate student, the department of Source Studies, M. V. Lomonosov Moscow State University 119192, Russia, Moskva, g. Moscow, ul. Lomonosovskii Prospekt, 27, korp. 4 asenyukhin@yandex.ru Other publications by this author

В гуманитарных исследованиях последних десятилетий наблюдается поворот к визуальности, а изобразительные документы все чаще вводятся в научный оборот. В исторической науке это направление наиболее характерно в изучении образов «Другого», чаще врагов, и для их реконструкции используются политические карикатуры ^{[1, 2]}, а с недавнего времени и иллюстрированные почтовые открытки ^[3]. Такое внимание к подобным изобразительным источникам объясняется их публичной и идеологическо-пропагандистской природой; в них условные сюжеты соединялись с символами, считывание которых позволяло конструировать представления, например, о других государствах.

Нельзя не отметить и растущее число работ с анализом фотографического материала ^[4-6], но часто эти исследования имеют уклон в историю повседневности и визуальную антропологию, а роль фотодокументов в формировании образа «Другого» изучена слабо. При этом с конца XIX века росло число снимков других стран, сделанных туристами и опубликованных в их сочинениях о поездках — травелогах. Сами по себе эти работы содержат географические образы чужого пространства, а сопровождающий издания иллюстративный ряд визуально дополнял нарратив и конкретизировал описания «Другого». Конечно, особую роль зарисовок и гравюр в туристической литературе второй половины XIX века о России ранее отмечали ^{[7, с. 80–81]}, но доступность и широкое распространение фотографии с конца XIX века качественно изменили репрезентации столиц и провинций империи, что в полной мере не оценено.

Объектом настоящей статьи является иконография Санкт-Петербурга, Москвы и русской провинции в иллюстративном ряду травелогов иностранцев конца XIX – начала XX веков, а основная цель — выявить их различия. Несмотря на то, что исследования образа России как «Другого» часто представляют страну как монолитное политическое и социокультурное пространство, практики путешествия и его описания демонстрируют обратное, в чем можно будет убедиться далее.

Источниковедческие и методологические замечания

Травелоги благодаря своей жанровой специфике содержат географический и социокультурный образ чужого пространства, а в Новое время они использовались, с одной стороны, как вид развлекательной литературы, а с другой, как путеводитель для других туристов. Поэтому особая роль в издании этих сочинений выводилась иллюстрациям, поскольку они визуально дополняли текстовые описания другой страны и позволяли читателям самим составить впечатления о «Другом».

Одна из особенностей травелогов конца XIX – начала ХХ веков заключается в его оформлении. Авторские зарисовки или чужие картины и гравюры, характерные в прошлом и часто грешившие предвзятостью и неточностью изображения, стали вытесняться фотографиями, часто сделанные самими путешественниками. Принято считать, что фотоснимки точнее передают действительность и местность, но они все равно являются субъективным взглядом их автора — фотографа, т. к. он выстраивает композицию кадра и выбирает объекты для съемки исходя из своих эстетических соображений и стремления выделить значимые элементы ^{[8, с. 222]}, в том числе социокультурного пространства чужой страны. Таким образом, вне зависимости от формы визуальный ряд травелогов позволяет выделить элементы репрезентации «Другого» и тем самым реконструировать его визуальный образ.

Поскольку фотография является субъективным взглядом фотографа-туриста, то теоретически для каждого автора травелога должен быть характерен свой набор запечатленных элементов пространства «Другого». Кроме того, они передвигались по Российской империи различными маршрутами: кто-то мог посетить только Москву и Санкт-Петербург, кто-то концентрировал большее внимание на Сибири и Дальнем Востоке, кто-то перемещался только по Средней Азии. Поэтому визуальное представление России у разных путешественников могло отличаться, но при этом имело общие черты, поскольку для любительской туристической фотографии не зазорно сделать такой же кадр, как сделали до тебя, при тебе, непосредственно перед тобой ^{[9, с. 108]}. Таким образом, возможно выяснить, на каких деталях сосредоточили внимание фотографы-туристы или издатели травелогов. Для анализа этой массы иллюстраций ее можно представить как массовый источник и выделить в ней повторяющиеся элементы: локацию, сюжет, элементы иконографии.

Локация местности — немаловажная характеристика изображения, позволяющая соотносить ее содержание с конкретным пространством.В большинстве своем она определяется благодаря известным городским достопримечательностям, подписям к иллюстрациям и вплетенности картинки в повествование, т. к. часто изображение и текстовое описание идут в издании синхронно. Но определить локацию не всегда возможно, особенно в постановочных портретах или абстрактных рисунках Тройки лошадей или типичного русского пейзажа.

На основе выборки изобразительного ряда из 43 травелогов о России конца XIX – начала XX века ^[12-54] можно выделить следующие основные локации:

1) Санкт-Петербург и его окрестности (Петергоф, Царское Село);

2) Москва и ее окрестности;

3) Центральные регионы России и Поволжье;

4) Урал и Сибирь;

5) Приамурье и Дальний Восток;

6) Другие регионы (Крайний Север, Финляндия, Кавказ, Средняя Азия, Крым).

Для материалов настоящей статьи сознательно не использовались травелоги только по Средней Азии, Кавказу или Крыму, поскольку их авторы не были даже проездом в российских столицах, но при этом в выборку могли попасть фотографии этих регионов, если путешественник был там проездом.

Под сюжетом понимается общее содержание иллюстрации, которое определяется объектом или группой объектов, выставленных на передний план и(ли) отраженных в подписи. В случае травелога, определить сюжет можно по подписи к изображению, которую дал автор или издатель. Поскольку в источниковедении нет единых классификаций изобразительных источников по содержанию, а исследуемый материал вбирает в себя как фотографии, так и рисунки, то выделялись следующие сюжеты:

1) интерьер — изображение внутреннего убранства помещения;

2) вид здания — на иллюстрации акцент сделан на конкретном здании;

3) вид улицы — композиция включает в себя группу зданий и проезжую часть;

4) панорама — вид на город или поселение с высоты или с отдаления;

5) пейзаж;

6) портрет индивидуальный и групповой — изображение человека или группы лиц, специально позирующих перед фотографом или художником;

7) бытовые сюжеты — акцентирование внимания на повседневной деятельности человека или группы людей;

8) событие — на изображении запечатлено особо значимое мероприятие (коронация, парад) или ритуал (похороны, жертвоприношение);

9) вид объекта — изображение конкретного неодушевленного предмета (памятник, экспонат в музее, предметы культа, транспортное средство).

Конечно, предложенная сюжетная классификация не претендует на универсальность, но позволяет выделить ключевые стратегии репрезентации «Другого» — через быт, архитектуру, природу и лица.

Поскольку для каждой фотографии определяется локация и сюжет, то можно выделить наиболее частотные стратегии репрезентации по регионам:

Таблица. Распределение частоты иллюстраций в травелогах о России конца XIX – начала XXвека по сюжетам и локациям

Источник данных: ^[12-54]

Несмотря на то, что разные регионы Российской империи в иллюстративном ряду представлены неравномерно, в таблице можно заметить сюжетные различия изображения столиц и провинции по их частоте использования.

Используемые сюжеты являются наиболее общей характеристикой иллюстрации, но на различия изображения регионов империи могут указывать отдельные элементы иконографии сюжета. Сами по себе эти детали дают ограниченную картину визуального образа России, поэтому важно выделить связи этих элементов между собой в рамках одного изображения и определить частоту их использования для каждой стратегии репрезентации, что будет продемонстрировано далее.

Репрезентация архитектуры

Иллюстративный ряд столиц Российской империи чаще всего представляют конкретные здания, а именно городские достопримечательности. На это есть несколько объяснений. Во-первых, туристы обычно передвигаются в пространстве культуры, освоенном и описанном другими, поэтому в ходе поездки они видят одинаковый набор обязательных элементов ^{[10, с. 44-45]}. Таковыми элементами являются достопримечательности, а фотографирование является главным способом их потребления ^{[9, с. 109]}. Во-вторых, в самих нарративах туристов-иностранцев рубежа XIX–XX веков наблюдается вписывание Москвы и Санкт-Петербурга в дихотомию «Восток — Запад», и архитектура городов позволяла соотносить с той или иной цивилизационной моделью. Сами же фотографии и рисунки на страницах травелогов иллюстрировали эти внешние различия.

В иконографии Москвы больше всего изображенных объектов связано с Кремлем (24 иллюстрации), причем 6 из них — это Колокольня Ивана Великого. Также значительную часть иконографии древней столицы составляли храмы (11 иллюстраций), не считая основных достопримечательностей — Собора Василия Блаженного (7), Храма Христа Спасителя (5), Успенского собора (2). Визуальный же образ Санкт-Петербурга чаще всего представляли Исаакиевский собор (6 изображений), Зимний дворец (5) и Казанский собор (5). Несмотря на превалирование храмов в иконографии столиц, в их внешнем облике как раз прослеживались цивилизационные различия: если Исаакиевский собор сравнивали с греческим или римским пантеоном ^{[11, р. 248; 46, р. 8]}, то московские церкви называли «мечетями» (mosques) ^{[31, p. 103]}.

Виды зданий в иконографии русской провинции занимают не последнее место, несмотря на отсутствие там значимых достопримечательностей. Как и столицы, она тоже в основном представлена храмами (30 изображений), причем 8 снимков только Казанского кафедрального собора в Иркутске, построенного к 1894 г. Такое пристальное внимание путешественников на церквях весьма показательное и могло конструировать мнение о набожности русских.

Также важными элементами иконографии зданий в провинции являются деревянные постройки (16 изображений) и русские избы (11), что неудивительно, но контрастирует с каменными постройками в столицах. Поскольку Сибирь и Дальний Восток только осваивались как туристическое пространство, а травелоги выполняли роль путеводителей для других путешественников, в издания попадали фотографии вокзалов (18 изображений), гостиниц (7) и почтовых пунктов (4), что могло бы помочь будущему туристу путешествовать по Восточной России.

Различия изображения столиц и провинции Российской империи прослеживаются и в видах улиц. Хотя этот сюжет не настолько частотный в исследуемых травелогах, как остальные, но важен для создания визуального представления пространства. Для столичных городов (рисунок 1а) ключевым элементом вида улиц являлась лошадь и связанные с ней виды транспорта (дрожки), извозчики, брусчатка и горожане. Несмотря на то, что лошади и гужевой транспорт также нередко встречаются на иллюстрациях улиц в провинции (рисунок 1б), там наиболее частотным элементом иконографии является грязь. Интересно, например, сравнение фотографий улиц Санкт-Петербурга, Москвы и Иркутска у фотографа-путешественника Бертона Холмса: ухоженный вид в столицах с брусчаткой на дороге контрастирует с грязью и лужами на главных дорогах в провинциальных городах (рисунок 2).

Рисунок 1. Визуализация частоты связей элементов иконографии сюжета «вид города» в столицах (а) и русской провинции (б), порог отбора > 4.

Рисунок 2. Музей Александра III. Кузнецкий мост. Главная улица Иркутска. Типичная магистраль ^{[29, p. 23, 133, 276]}

Репрезентация быта

Как можно было заметить в таблице, которая приводилась ранее, бытовые сюжеты наиболее характерны для Восточной России, хотя они нередки и в столицах.

Сначала стоит отметить, что распространение фотографий в травелогах с конца XIX века качественно сказалось на образ быта в России. А. В. Павловская, исследовавшая североамериканскую туристическую литературу середины XIX века, отмечала, что иллюстративный ряд охватывал разные стороны русской жизни и содержал явления и предметы, традиционно связываемых с образом русских: медведи, самовары и чаепития, пьяные на улицах, различные средства передвижения ^{[7, с. 81]}.

Некоторые элементы встречаются и в исследуемый период, но иконография бытовых сюжетов демонстрирует коренные изменения отражения повседневности в столицах и провинции.

В бытовых сюжетах российской провинции (рисунок 3) ключевыми фигурами являются пассажиры и путешественники, поэтому основными местами, где они запечатлевались — это места, связанные с железной дорогой (вокзал и вагон поезда) и речными судами (палуба, река и берег). Следовательно, иллюстрации из регионов, особенно Сибири и Дальнего Востока, в большей степени отражает жизнь самих туристов или попутчиков. Надо оговориться, что в качестве попутчиков могли выступать, например, крестьяне-переселенцы из Центральной России, которые ждали на станциях направления на новое место обитания. Таким образом, бытовые сюжеты могли косвенно касаться жизни русского народа, пусть и в специфической обстановке. Тем не менее, смещение акцента с повседневности местных жителей демонстрирует специфику визуального дополнения травелога конца XIX – начала ХХ века, которое показывает читателям маршрут глазами туриста.

Рисунок 3. Визуализация частоты связей элементов иконографии бытовых сюжетов в русской провинции, порог отбора > 15.

В столицах же (рисунок 4) под бытовые сюжеты попадало много изображений толпы прохожих-горожан на фоне лошадей, дрожек и извозчиков, что неудивительно для Москвы и Петербурга, но показывает принципиальные различия в репрезентации пространства. Цель фотографа, равно как и самого травелога — запечатлеть ритм жизни в крупном городе, а повседневные практики местных жителей были малодоступными для туриста. Исключением для иконографии быта Москвы могут являться изображения «мужиков» около храмов, что лишний раз репрезентирует город как «духовный центр» России.

Рисунок 4. Визуализация частоты связей элементов иконографии бытовых сюжетов в Москве, порог отбора > 1.

Повседневность столиц также репрезентирует значительное, по сравнению с провинцией, число фотографий событий — коронации Николая II, смотра войск, фестиваля передвижных платформ и похоронных процессий. Акцент на этих мероприятиях, свидетелями которых были сами путешественники-иностранцы, дополнительно говорит о концентрации в Москве и Санкт-Петербурге событий, связанных с имперской властью, и развлечений.

Репрезентация природы

В столицах, ожидаемо, пейзаж как сюжет в иллюстрациях встречается нечасто и представлен лишь фотографиями парков и садов. При перемещении путешественников вглубь империи число изображений природы резко возрастает, особенно в Сибири и на Дальнем Востоке, поскольку и в самих травелогах об этих регионах значительное место уделялось описанию природы ^[55].

В представленной выборке фотографий (рисунок 5) наиболее частотно изображение на одной фотографии реки и возвышенностей, скал или леса. Такая иконография наиболее характерна для сплава путешественников по Амуру, поскольку амурский участок Транссиба начали строить только после Русско-японской войны 1904–1905 гг., поэтому многие пейзажи делались с палубы судна. Также тесна связь между лесом и железной дорогой, поскольку многие изображения сибирской природы делались прямо на ходу поезда или во время стоянок.

Рисунок 5. Визуализация частоты связей элементов иконографии «пейзаж» в провинции, порог отбора > 10.

Отдельно хочется остановиться на пейзажах, связанных со снегом, поскольку он тоже довольно часто встречается на фотографиях и рисунках. Для середины XIX века мотив зимы и снега был излюбленным для иллюстраций в американской туристической литературе ^{[7, с. 81]}. В эпоху распространения фотографии этот мотив был вызван маршрутом некоторых путешественников, отходящих от железнодорожных путей. Они целенаправленно устремлялись на Крайний Север и Сахалин или покоряли Алтайские горы, поэтому изображения природы, сделанные во время таких экспедиций, часто сопровождаются наличием снега в горах и возвышенностях или в тундре вместе с сопровождающими путешественников оленеводами.

Репрезентация местных жителей

Внешний облик и лица местных жителей занимает особую роль в репрезентации «Другого», отчего неудивительно, что много портретов помещалось на страницы травелогов.

Стоит отметить, что значительное число индивидуальных портретов нельзя привязать к локации. Как правило, за ними скрываются перепечатки чужих фотографий императора и членов его семьи, чиновников, деятелей церкви и культуры. Так издатели и авторы травелогов наполняли визуальный образ России ее ключевыми символами — представителями власти и культуры. Портреты, которые делали сами путешественники, наиболее характерны для провинции, чем для столиц, но, с другой стороны, поскольку Санкт-Петербург в травелогах репрезентировал имперскую власть, то изображения политиков могли косвенно представлять столицу.

Наиболее часто на портретах можно было наблюдать крестьян (36 изображений), что неудивительно, поскольку вкупе с переселенцами, которых туристы видели в Сибири, они представляли для иностранных путешественников «настоящий русский народ». При этом образ крестьян почти всегда представлялся как худого «мужика» с длинной бородой и в лохмотьях.

Второй по популярности у издателей травелогов — образ заключенного (34 изображения). В целом интерес к ссыльным и каторжанам обуславливался сложившимся в Англии и США образом Сибири как территории, куда царское правительство ссылало неугодных. Именно поэтому некоторые туристы в конце XIX века посещали крупные тюрьмы в Иркутске и некоторые прииски, чтобы инспектировать содержание исправительных учреждений в России ^[55]. Образ заключенного мало чем отличался от типичного «мужика», но их портреты становились наглядной иллюстрацией слов авторов травелогов о положении каторжан.

Особенное внимание надо остановить на портретах коренных народов Сибири и Дальнего Востока, которых суммарно больше, чем изображений русских крестьян. Если вид русского крестьянина был привычен европейскому и американскому читателю, то вид и быт народов монголоидной расы (бурятов, киргизов, гиляков, тунгусов, монголов) у путешественников вызывал неподдельный интерес. Поскольку часть авторов травелогов о России целенаправленно направлялись в Китай через Сибирь, то можно говорить о наличии моды на «Восток» среди представителей «западной» культуры. В рамках этого ориентализма коренные народы России были «экзотикой» для иностранцев, поэтому они притягивали много внимания.

Рисунок 6. Царь и царица ^{[45, р. 36]}. Бедный сибирский крестьянин ^{[39, p. 152]}. Банда убийц, из которых четверо слева были повешены ^{[28, p. 316]}. Киргизы ^{[36, p. 32]}.

Таким образом, столицы в иллюстративном ряду травелогов в большей степени репрезентировались через власть, а провинция — через простой «народ».

Заключение

Иллюстративный ряд в травелогах путешественников-иностранцев демонстрирует неравномерность изображения столиц и провинции Российской империи в конце XIX – начале ХХ веков. Различия их иконографии кроются как в частоте использования конкретных стратегий визуальной репрезентации, так и в отдельных элементах сюжета. В Москве и Санкт-Петербурге как наиболее освоенных туристами пространствах фотографы стремились показать ритм городов и их принадлежность к «западной» или «восточной» цивилизации, для чего использовались изображения достопримечательностей, толп прохожих, развлекательных и связанных с императорской властью событий. В свою же очередь фотографии русской провинции в большей степени репрезентировали путешественников, находящихся в пути. Даже несмотря на это, в иллюстрациях прослеживаются коренные отличия в иконографии «центра» и «периферии» империи, которые вряд ли специально выпячивались фотографами, но вкупе формировали образ «настоящей» России — смешение «цивилизации», внешне наблюдаемой в Санкт-Петербурге и частично в Москве, и «варварства» местного населения в регионах — как русских «мужиков», так и коренных народов Сибири и Дальнего Востока.