The peculiarities of compositional and semantic arrangement of text in Shakir Selim’s literary-criticism article “About Shamil Alyadin, Charyks and the Pocket Knife”

Проблема композиционно-смысловой организации текста разрабатывалась такими учеными как Ю.А. Васильев ^[7], А.Э. Венделанд ^[8], А.Э Бабайлова ^[2], Н.В. Бесмертная ^[6], В.В. Одинцов ^[24], Д.И. Изаренко ^[16], И.В. Арнольд ^[1], Е.А. Баженовой ^[3], И.Р. Гальперина ^[10], М.Н. Котюровой ^[4], С.Г. Николаева ^[23] и др. По мнению учёных А.Н. Кожина, О.А. Крылова и В.В. Одинцова «в композиции непосредственно объединяются, сочетаются, фокусируются содержательные и формальные элементы текста» ^{[17, с. 176]}, композиция является своеобразным каркасом, на котором держится текст ^{[17, с. 180]}. Автор, посредством данного «каркаса» формирует элементы содержания, которые выстраивает в определенной последовательности в соответствии со своим замыслом.

При композици­онном анализе литературно-критических произведений, как и академических текстов, мы опираемся на положения, описанные в словарной статье Е.А. Баженовой, где под термином «композиция текста» понимается «схема организации и структурной упорядоченности целого текста (произведения), отражающая строение, соотношение и взаимное расположение его частей, членение на смысло­вые элементы, степень и характер выраженности этих элементов, порядок их следования и взаи­мосвязь между ними» ^{[3, с.168]}.

Отдельные элементы анализа литературно-критических статей в данном контексте ранее были изучены такими учеными как Н.К. Михайловский ^[22], С. И. Кормилов, Е. Б. Скороспелова ^[20], Н. М. Раковская ^[25]. Однако на материале литературоведческих статей Ш. Селима таких исследований не проводилось. Творчество Ш. Селима, как крымскотатарского поэта, переводчика, публициста и литературного критика глубоко и многогранно. Особого внимания заслуживают статьи Ш. Селима по литературной критике, которые по праву можно приравнять к художественным произведениям.

Рассмотрим некоторые аспекты композиционно-смысловой организации текста на примере литературно-критической статьи Ш. Селима «О Шамиле Алядине, чарыках и перочинном ноже» ^[28]. Отдельные элементы данной литературно-критической статьи были рассмотрены нами в предыдущей работе ^[26], где была изложена проблема произведения: в тексте отражён «конфликт мнений» трёх литературных критиков – это критическая статья Шакира Селима, по ответу Пирае Кадри-заде, написанному на критический очерк Шамиля Алядина, где критик анализирует стихотворение Мемета Нузета «Авджы» (Охотник).

В исследовании применён подход методологического плюрализма ^{[15; 11]}, который заключается в выборочном перекрёстном анализе текста, с точки зрения того или иного компонента композиционно-смысловой организации, посредством одного или нескольких методов исследования. В рамках описанного подхода были определены основной – герменевтический метод анализа и следующие вспомогательные методы исследования: структурно-жанровый, логический, феноменологический, психологический, а также подходы философской рефлексии и рецептивной эстетики.

Композиционно-смысловая организация текста, по мнению А.Э. Бабайлова ^[2], включает 2 аспекта: статический (построение самого текста) и динамический (логическое развитие мыслей в тексте). Следовательно, можно выделить две стороны композиционно-смысловой структуры произведения: собственно композиционный аспект, который в свою очередь, подразделяется на формально композиционный план, связанный с разработкой вступления, главной (основной) части и вывода в тексте и композиционно-содержательный план текста, отражающий структурные способы раскрытия элементов содержания через форму выраженности, характер раскрытия темы и т.д. Если в формально-композиционном плане автор выдержал все каноны и в статье отчётливо наблюдаются вступительная, основная и завершающая часть, то с точки зрения композиционно-содержательного плана мы видим различные способы выражения мнения и раскрытия темы: лирическо-экспрессивный: «Погода облачная. Со стороны Азова надвигается и давит караван туч. Такая отвратительная погода на улице. Посмотрел с террасы на улицу. Испортилось настроение. От погоды конечно. Решил немного поработать. Но рука не поднимается что-либо писать. Такое вот уныние и тяжёлая лень…» ^{[28, с. 80.]}; логический: «Раз за разом перечитывая письмо Пирае ханум Кадри-заде и критические заметки Шамиль агъа, всем своим существом и совестью принимаю сторону Пирае ханум. Возразить её доводам не представляется возможным ^{[28, с. 82.]}, «…Такой мэтр поэзии как Мемет Нузет не мог допустить такой оплошности! К тому же, стихотворение «Авджы», как и многие другие произведения поэта, является лёгким сатирическим, ироническим стихотворением. Следовательно, поэт в строках «Если подстрелю добычу, то разделаю» – сказав, закрепил свой перочинный нож за завязки чарыка» – смешит читателя, так как для того, чтобы разделать животное, нужен не перочинный нож, а большой. Неужели Шамиль агъа не понял этого?..» ^{[28, с. 83.]}, «Однозначно, эти шнурки и есть те самые завязки, за которыми можно было закрепить перочинный нож. А потому замечание Шамиля агъа не что иное, как повод для придирки.» ^{[28, с. 82–83.]}; нарративный: «... знакомый отца по прозвищу Чарыкчы Чарпык Мустафа оставлял у нас на продажу свои чарыки. Порой они неделями лежали у нас и мы (дети) одевали их на ноги, играли с ними... Очень хорошо помню, что эти чарыки были сшиты из кожи, а по краям были какие-то шнурки» ^{[28, с. 82–83]}; философский: «О ты, обманчивый мир! Через какие же сложные и тяжелые испытания ты проводишь людей!.. » ^{[28, с. 84]} и др., что говорит о незаурядном мастерстве критика.

По мнению Е.А. Баженовой, в основной части произведения особенно важно соотношение общих и частных вопро­сов, абстрактных понятий и конкретных при­меров, фактических и статистических сведений ^{[4, с. 168]}. В данном контексте статья Ш. Селима является незаурядным примером гармонии абстрактных понятий, экспрессии, эмоций с одной стороны и фактов, логического мышления и последовательности с другой ^{[28, с. 82–84]}. Логико-композиционный аспект напрямую связан с отражением в тексте хода мыслей автора. В данном аспекте особенности исследуемого произведения могут выявляться в индуктивном, дедуктивном или традуктивном построении ^{[10; 27]}. Автор, в данном случае, выбрав индуктивный метод, выстроил эмоционально-логическую цепочку от частного незначительного (на наш взгляд) вопроса, «…о чарыках и перочинном ноже» ^[28], переросшего в литературоведческий «конфликт мнений», до общечеловеческих глубоких философских суждений и аксиологических принципов литературной критики: «Критика, которую мы делаем, должна быть объективной, обоснованной и отвечать принципам совести и чести. Иначе выпущенная стрела может через много лет вернуться и ранить нас самих» ^{[28, с. 84]}.

Как известно, можно выделить линейную, ступен­чатую, концентри­ческую, параллельную, дискретную, коль­цевую и контрастную композиции текста. По мнению М.А. Сухомлиновой «текст ака­демического эссе строится по линейному, парал­лельному и контрастному типу в зависимости от разновидности эссе; статье могут быть присущи все четыре типа: линейный, ступенчатый, парал­лельный, концентрический» ^[27]. В произведениях, построенных на осно­ве логического объединения элементов, как это сделано в исследуемой литературно-критической статье, исполь­зуется линейная, ступенчатая, параллельная и концентрическая композиция текста ^[10].

Стратегия доказательства в литературоведческих статьях, очерках и эссе реализуется посредством композици­онно-смыслового моделирования текста, как построение, взаимное расположение частей посредством которого автор управляет вниманием читателя та­ким образом, что части текста воспринимаются как единое целое, где каждому ком­поненту уделяется внимание, соответствующее его значимости, обусловленной замыслом автора. Ш. Селиму удалось скомпоновать эмоции ^{[28, с. 80]}, воспоминания ^{[28, с. 82–83]}, факты ^{[28, с. 82]}, таким образом, что произведение безусловно воспринимается как единое целое и весьма убедительно.

Структурный уровень также включает заголовок, предназ­начение которого уникально: с одной стороны, заголовок связан с текс­том; с другой стороны, он рассматривает­ся как автоном­ный элемент ^{[23, c. 18–19]}. Заголовок академи­ческого текста содержит основную мысль произ­ведения, представленную в определённом коде ^{[21, c. 9]}. Так, по наблюдениям И.В. Арнольда, сильной позицией в художест­венном тексте обладают заглавия, эпиграфы, на­чало текста и его заключительная часть» ^[1]. Ш. Селим эффективно применяет данный литературный приём посредством, безусловно привлекающего внимание читателя заголовка, глубоко эмоционального, экспрессивного начала, логически выстроенной основной части и философского завершения произведения. Изложение в литературно-критическом тексте выстраивается от экспликации проблемы к аргументированному доказательству и выводу ^[24]. Критик, не только, следует этой логике, усиливая свои аргументы основательной доказательной базой, конкретными фактами из жизни и эмоциональной экспрессией, но и подкрепляет свою позицию глубоко философскими суждениями ^{[28, с. 84]}.

Говоря о жанрово-родовой принадлежности произведения, необходимо отметить, что в формально-субъектной организации эпического по форме произведения отчётливо проявляются признаки лирического, эмоционально-оценочного стиля. С первых строк на передний план проступает чувственность, перед читателем в мгновенье открывается внутренний мир автора. Посредством эпитетов, усиливающих выразительность, поэтичность текста вначале произведения отчётливо проявляется «лирическое Я» автора как поэта не менее талантливого в прозе. Критик пишет об отвратительной облачной погоде на улице и караване туч, надвигающемся со стороны Азовского моря, которая гнетёт его душу ^{[28, с. 80]}. Или другой пример экспрессивности, где критик с душою поэта взывает обманчивому миру ^{[28, с. 84]}. Вследствие чередования лирического и прозаического в тексте мы можем говорить о двухродовой литературной конструкции – лирическом эпосе. Причина такого стиля, на наш взгляд, кроется в глубокой поэтичности некоторых прозаических произведений Ш. Селима.

Анализируя текст в контексте единства формы и содержания, прежде всего, необходимо акцентировать внимание на авторском замысле, сформулировать причины, сподвигшие Ш. Селима на написание данной статьи. Критик пишет, что в течении длительного времени его внимание привлекало письмо П. Кадри-заде, где речь идёт о М. Нузете, и что он хотел изложить свои мысли по этому поводу ^{[28, с. 80]}.

Автор, в процессе цитирования Ш. Алядина и П. Кадри-заде, одновременно приводит и свои комментарии, что говорит о его непосредственной вовлеченности в данный «конфликт» мнений ^{[28, с. 80]}. Безусловно, как исследователь и литературный критик, он наверняка составил план и дорожную карту своего литературно-критического произведения. Но вместе с тем, мы видим, что данное произведение не является результатом холодной аналитики и программы. Временами, оно спонтанно, эмоционально и экспрессивно, как и всё лирическое, как натура поэта – Ш. Селима, который пишет из глубин души вперемешку с воспоминаниями, эмоциями, местами холодным анализом, насквозь пронизанным, пропитанным, невидимыми на первый взгляд, глубокими нравственно-философскими суждениями. В этом и заключается ценность пера поэта и прозаика Ш. Селима – великолепный пример единства идеи, формы и содержания в произведении.

Образы Ш. Селима настолько экспрессивны, что вследствие высокой художественности, лиричности и полижанровости исследуемого текста, анализируя его, мы вполне можем говорить о таких понятиях как художественное пространство, сюжетная линия, фабула и т.п.

В тексте наблюдается не только синкретизм родовых, жанровых форм, но и нескольких хротопов (разное время, место, события, факты) гармонично сосуществующих и формирующих целостность произведения. Читатель одновременно пребывает во внутреннем мире Ш. Селима, сидящего на веранде среди книг с чистым листом бумаги и смотрящим в окно ^{[28, с. 80]}, в произведении и хронотопе П. Кадри-заде, живущей в Бухаресте и пишущей своё критическое письмо и наконец, в литературно-критическом очерке и хронотопе Ш. Алядина, в эпоху советского режима.

Своеобразие временной точки зрения – отношения между субъектом и объектом хронотопа во многом определяется характером соотношения времени, в котором находится первичный субъект – автор и вторичные субъекты – герои и окружающий их мир. В исследуемом тексте все три хронотопа (автора и двух объектов сознания) соединяются в нарративе автора – первичного субъекта, объединяясь в один общий хронотоп, так как (на наш взгляд) непосредственно сам автор является объектом сознания своего произведения. Посредством субъектно-объектной системологии, мы видим, как сознание и мышление автора отражаются в произведении, более того, он становится неотъемлемой её частью ^{[28, с. 80]}.

Оригинальность «сюжета произведения» заключается в том, что не только «герои» статьи Ш. Алядин и П. Кадри-заде являются вторичными объектами сознания, но и сам автор является не кем иным, как «главным героем произведения» – одним из объектов сознания. В этом и заключается глубокая лиричность литературно-критической статьи, с жанровыми признаками очерка и дневника, присутствие которых, проявляется с первых строк текста и не покидает читателя до конца прочтения ^{[28, с. 80]}.

Ш. Селим, довольно глубоко показал не только проблематику исследуемых текстов и внутренний мир авторов, но и события, связанные с ними. Следовательно, можно говорить, что критик, собрав воедино несколько, пусть взаимосвязанных во времени, но по сути отдельных фабул – «историй» М. Нузета, Ш. Селима и П. Кадри-заде, выстроил единую сюжетную линию. И удалось это ему за счёт того, что он объединил их вокруг единой общей фабулы – своей личной истории, воспоминаний и переживаний.

Художественное пространство в произведении – главным образом крымскотатарский литературный мир, пересечение, советской и постсоветской эпох. Мы имеем дело с заочной дискуссией, объектов сознания, находящихся в разных хронотопах, в области литературной критики, которую по праву можно назвать философской.

Говоря образами, если для Ш. Селима «дом» или «прошлое» – это литература советского периода, а «свободное пространство» или «будущее» – это современная крымскотатарская словесность, то автор стоит, на «пороге» дома, устремив свой взор в даль, но всё же временами оглядывается назад. Нужно понимать причинность отношения автора к советскому периоду, из-за запретов на национальную литературу и восприятия им постсоветского времени, как возможности свободного творения на родном языке, развития национальной литературы.

В тексте мы видим сюжетно-композиционную обработку, отдельно линейно развивающейся историй, которые связаны между собой и вытекают одна из другой. Следовательно, присутствие разных хронотопов в данном случае, ни в коей мере не нарушает целостности литературоведческого текста и говорит о его полноценной субъектной организации.

Особого внимания в исследуемой статье занимает позиция автора. В отечественном литературоведении изучению категории «автора» посвящены труды М. Бахтина ^[5], В. Виноградова ^[9], Б. Кормана ^{[18; 19]}, Л. Гинзбурга ^{[12; 13]}, Н.Д. Тамарченко ^[30] и др. Практически в каждом из данных исследований первым решается вопрос о разделении понятий «автор биографический» («реальный») и «автор художественный» («автор-творец»).

Вследствие особой лирико-эпической родовой формы и полижанровости, в произведении Ш. Селима автор, на наш взгляд, предстаёт перед читателем в «четырёх проявлениях сущности автора»: реальный (биографический) автор ^{[5; 9; 15; 11]}; художественный автор (концепированный автор, по Б. Корману) ^{[18; 19]}; автор-повествователь – собственно «образ автора» и автор как «лирический герой» в собственном прозаическом произведении – схожий с описанием Б. Кормана – «автор как особая форма выражения авторского сознания в лирике, отличный от лирического героя» ^[19].

Авторская позиция, в том числе как зафиксированное отношение между субъектом и объектом сознания, в произведении прямо, однозначно выражается, не только в оценке точки зрения и поведения героев, но и в образной форме, которая гораздо глубже и шире объективной характеристики событий. Ш. Селим углубляется в социально-исторический и психологический анализ текстов вторичных субъектов сознания – «героев» своего литературно-критического текста, в поиск причинно-следственных связей и духовно-нравственных принципов литературной критики ^{[28, с. 84]}, фактически вступая с ними в заочную дискуссию [28 с. 82–83]. А самое главное, задевая струны чувств и совести, он пробуждает и побуждает читателя к глубоким переживаниям и рефлексии на эти непростые темы ^{[28, с. 82–85]}.

Позиция автора, по сути определённая изначально, «как будто» формируется постепенно, по нарастающей, на самом деле, лишь готовя, воспитывая, подводя читателя к необходимому выводу. Авторская позиция Ш. Селима гораздо шире и богаче его позиции как повествователя, она выходит за рамки повествования, связывая воедино все четыре «проявления сущности автора» – она глубоко поэтична, ровно настолько, как и прозаична. Глубина её смыслов, будучи сферой исследования герменевтики, феноменологии и рецептивной эстетики, открывается индивидуально для каждого читателя, по степени его эмоциональных, духовных и интеллектуальных способностей.

Не менее значимым выступает и авторская модальность – как выражение в тексте отношения автора к позиционируемым смыслам, его точки зрения и ценностной ориентации в совокупности со способами выражения композиционно-смысловой линии. В данном контексте Ш. Селим раскрывает перед читателем, не просто свое отношение и аргументацию, но и глубокие философские смыслы, гармонично используя для этой цели, как логические доводы ^{[28, с. 82–83]}, так и глубоко лирические образы ^{[28, с. 80]}, демонстрируя при этом единство формы и содержания, а также художественную целостность текста.

Анализ текста с точки зрения художественной целостности, по мнению М. Гиршмана, является одной из самых существенных философско-эстетических характеристик произведения: «целостность литературного произведения – это всегда личная целостность, в каждом моменте своем обнаруживающая присутствие в произведении автора, созидающего художественный мир субъекта» ^{[14, с. 12]}. Этот же аспект отмечает В. Скобелев в «Поэтике рассказа»: «…проблема автора, будучи одной из центральных в литературоведении, является первоосновой для ответа на вопрос о художественной целостности произведения» ^{[29, с. 15]}. В данном контексте, присутствие автора в тексте Ш. Селима, настолько явно, что мы отвели ему роль «главного героя», отметив, наряду с логичностью и последовательностью, высокую лиричность статьи, что в очередной раз подтверждает художественность произведения и обосновывает применение к нему методологии анализа художественных текстов.

Художественная целостность анализируемого нами текста заключается не только в многоуровневом единстве, гармоничной взаимосвязи всех элементов произведения (темы, идеи, образа, сюжета с его компонентами, конфликта, композиции, интонации и стиля писателя), но и в глубине художественного мира, которая является пространством встречи автора, героя, читателя и критика. Именно неразрывность этой связи и побуждение читателя к рефлексии и переживаниям, как во время прочтения, так и после, является существенным признаком художественной целостности произведения.

Подытоживая сказанное, можно сделать вывод, что особенность композиционно-смысловой организации исследуемого литературно-критического текста заключаются в том, что систематическое чередования лирического и прозаического стилей, а также явное присутствие в произведении самого автора, его экспрессии и мироощущений позволяет нам говорить о двухродовой и полижанровой литературной конструкции. Данное предположение, в свою очередь, позволяет нам применить в анализе литературоведческого текста критерии художественного произведения, что дает возможность раскрыть глубинные герменевтические смыслы и возможности новых исследований касаемо объекта исследований.