Critical perception of V. D. Kudryavtsev-Platonov of the doctrine on the categories and fundamentals of I. Kant’s pure reason

Введение

Виктор Дмитриевич Кудрявцев-Платонов (1828-1891) – русский философ, автор оригинальной философской системы, называемой «трансцендентальный монизм». В научно-исследовательской литературе можно встретить частое упоминание о том, что Кудрявцев был одним из представителей духовно-академической философии, который находился в некоторой степени под влиянием Канта ^{[1, с. 93-95],[4],[6, c. 478-483],[10, c. 190],[16, c. 201]}. Тем не менее, рецепция гносеологических идей Канта в учении о познании Кудрявцева, в частности учение о чистых категориях и основоположениях рассудка, по-прежнему не стала предметом глубоко историко-философского анализа. Под глубоким историко-философским анализом в данном случае понимается, во-первых, установление степени адекватности восприятия кантовских идей Кудрявцевым, во-вторых, раскрытие характера самой рецепции, то есть определение того, какие кантовские идеи русский философ использовал, какие нет, и почему. Отсюда цель данного исследования: установить степень понимания «Трансцендентальной логики» Канта Кудрявцевым и раскрыть характер рецепции русским философом кантовского учения о чистых категориях и основоположениях рассудка.

Учение о трансцендентальных началах Канта, а именно, та его часть, в которой анализируется познавательная способность рассудка, Кудрявцев рассматривает как минимум в двух работах. Первая из них – «Метафизический анализ рационального познания» ^[17]. Вторая работа Кудрявцева – это рукописный материал ^[11], названный автором: «Из истории Новой философии (Лекц. 1858 г.)» ^{[11, л. 1]}, который на сегодняшний день практически неизвестен в историко-философской среде.

Предыстория знакомства Кудрявцева с философией Канта связана с тем фактом, что Кудрявцев был одним из самых внимательных слушателей Ф. А. Голубинского ^{[7, с. 16]}, который в свою очередь, был знаком с философией Канта и в определенной степени находился под его влиянием ^{[12],[13],[25]}. Этот факт позволяет сделать предположение, что Кудрявцев мог познакомиться с философией Канта еще на лекциях Голубинского. После смерти Голубинского в 1854 г. Кудрявцев начинает читать курсы метафизики и истории древней философии, к которым впоследствии присоединился курс по истории Новой философии от Канта до Гегеля ^{[7, с. 16]}, для которого Кудрявцев, скорее всего, и сделал рукописный конспект 1858 г. Немаловажен тот факт, что с 1856 г. по 1858 г. Кудрявцев преподавал немецкий язык ^{[7, с. 44]}, соответственно, велика вероятность того, что он мог быть знаком с работами Канта на немецком языке.

Структура и методы данного исследования будут прежде всего обусловлены сравнением учения о категориях и основоположениях чистого рассудка Канта и Кудрявцева. Отправной точкой будет выступать краткое изложение рассматриваемого учения Канта на основании «Критики чистого разума». Затем, для выяснения степени адекватности воспроизведения Кудрявцевым учения о категориях и основоположениях Канта, будет произведено сопоставление содержания текста лекций Кудрявцева по Новой философии с текстом кантовой «Трансцендентальной аналитики». Наконец, для определения характера восприятия Кантовских идей, будет проанализирована работа Кудрявцева «Метафизический анализ рационального познания» с целью реконструкции взглядов самого Кудрявцева на чистые категории и априорные основоположения рассудка, также как и его критики кантовского учения, что в дальнейшем позволит произвести сравнительный анализ учения о категориях и основоположениях чистого рассудка обоих философов.

«Трансцендентальная аналитика» И. Канта

«Трансцендентальная аналитика» Критики чистого разума И. Канта представляет собой первую часть раздела под названием «Трансцендентальная логика», задача которой исследовать законы рассудка и разума ровно настолько, насколько они a priori относятся к предметам ^{[3, В81, с. 93-94]}. «Трансцендентальная логика» начинается с важного замечания, что познание возникает в союзе чувственности и мышления. Собственно саму способность мыслить предметы чувственного созерцания, а также способность спонтанно самостоятельно производить представления, Кант называет рассудком ^{[3, В75-76, с. 89-90]}. Задачу «Трансцендентальной аналитики» немецкий философ видит в разложении формальной деятельности рассудка на априорные элементы ^{[3, В91, с. 100]}. Именно аналитическое исследование рассудочной способности позволит обнаружить формальный (негативный) критерий истинности познаний, перед тем, как установить материальный (объективный) критерий тех же познаний ^{[3, В84-85, с. 94-95]}.

Вся совокупность познаний рассудка, согласно Канту, должна быть выражена в системе, определяемой одной идеей. При этом начала рассудочного познания должны быть первоначальными, чистыми понятиями мышления ^{[3, В90, с. 99-100]}. Для выведения чистых первоначальных понятий рассудка Кант обращается к суждениям, которые по существу есть функции единства среди всех наших представлений, и которыми исчерпываются все действия рассудка. Именно функции единства в суждениях, пишет Кант, позволят отыскать все функции рассудка ^{[3, В94, с. 102]}. Таковых функций Кант определяет в 4 группы: количество, качество, отношение и модальность ^{[3, В95, с. 103]}. Но прежде чем представить таблицу категорий, Кант показывает тот путь, каким можно отыскать первоначальные элементы рассудочного познания. Всякое познание, отмечает Кант, состоит из чувственного материала, то есть многообразного созерцания, который рассудочная способность подводит под понятия. Представления даются нам в многообразии, но спонтанность мышления для получения познания требует, чтобы многообразное прежде всего было связано. Связь многообразного представлений в единство Кант называет синтезом, который, кстати, есть функция способности воображения. Синтез, отвлеченный от всякого эмпирического содержания и представленный в самой общей форме, пишет Кант, и дает чистое понятие рассудка. Посредством этих понятий единство сообщается синтезу, выступая в качестве основания синтеза. Таким образом, Кант называет чистым понятием рассудка «единство, выраженное в общей форме» ^{[3, В103-105, с. 108-110]}. Указанным путем Кант из логических функций суждений выводит 4 группы чистых понятий или категорий рассудка: количество, качество, отношение и модальность ^{[3, В106, с. 110]}. К категориям Кант прибавляет чистые рассудочные понятия, которые являются производными от категорий – предикабилии чистого рассудка ^{[3, В108, с. 111-112]}.

После выведения категорий Кант производит их трансцендентальную дедукцию, то есть объясняет каким образом понятия могут a priori относится к предметам ^{[3, В117, с. 117]}. Трудность здесь по мысли Канта возникает из того, что категории чистого рассудка не представляются условиями, при которых предметы нам даются, в отличие от чистых форм созерцания. Собственно, сами явления нам даются в созерцании без каких-либо функций рассудка. Отсюда закономерно возникает вопрос, могут ли категории, как субъективные условия мышления, иметь объективную значимость, то есть быть условиями возможности всякого познания предметов? ^{[3, В121-122, с. 119-121]} Кант утверждает, что объективная значимость категорий состоит в том, что они являются необходимыми условиями возможности опыта относительно формы мышления ^{[3, В126, с. 123]}. Отсюда знаменитое выражение Канта: «… что мы ничего не можем представить себе связанным в объекте, чего прежде не связали сами…» ^{[3, В130, с. 125]}. То есть среди всех представлений есть то, что вносится познающим субъектом – связь. Ранее Кант затрагивал понятие связи, рассматривая вопрос синтеза. Теперь немецкий философ анализирует это понятие и обнаруживает, что понятие связи возможно благодаря представлению о единстве, которое a priori предшествует всем понятиям связи. Таким образом, категории предполагают связь, а связь, в свою очередь, предполагает единство, которое Кант называет синтетическим принципом апперцепции или трансцендентальным единством самосознания (апперцепции), где положение «я мыслю» сопровождает все представления конкретного познающего субъекта ^{[3, В131-132, с. 126-127]}. Иначе, трансцендентальное единство самосознания содержит возможность постижения многообразного в одном сознании, посредством вносимой рассудком связи в представления ^{[3, В134, с. 128]}. Отсюда для того, чтобы какое-либо созерцание стало для познающего субъекта объектом, в понятии которого объединено многообразное, необходимо синтетическое единство апперцепции, выступающее в качестве условия всякого познания, что Кант называет высшим принципом рассудка ^{[3, В137-138, с. 130-131]}. Трансцендентальное единство апперцепции Кант также называет объективным единством сознания, которое отличается от субъективного единства, определяющего внутреннее чувство и выступающего как явление ^{[3, В139-140, с. 131-132]}.

По причине того, что единство созерцания возможно только посредством синтетического единства апперцепции, то все чувственные созерцаниям необходимо подчинены категориям ^{[3, В143, с. 134]}.При этом сам по себе рассудок ничего не познает, а только связывает и упорядочивает созерцания, которые нам даны через объект ^{[3, В145, с. 135-136]}. Что касается такой особенности рассудка, как то, что он посредством определенного числа категорий a priori осуществляет единство апперцепции, то для этого уже нельзя указать никакого основания ^{[3, В146, с. 136]}.

Категории, согласно Канту, могут иметь применение только для познания вещей или к предметам возможного опыта, так как для процесса познания необходимы два элемента: понятие и созерцание, причем последнее должно обязательно относится к предметам чувств. При этом категории имеют применение к предметам опыта, только как к явлениям ^{[3, В146-148, с. 136-138]}. Но в силу того, что категории выступают в качестве условия возможности опыта, то они есть понятия предписывающие природе, как совокупности явлений, законы a priori. То есть связь многообразного выводится не из природы, а из рассудка познающего субъекта ^{[3, В163, с. 147]}.

Далее Кант переходит к вопросу о том, как категории делают возможным опыт, то есть могут применяться к явлениям, а также рассмотрению основоположений чистого рассудка. Так как понятия и созерцания неоднородны, то между ними, пишет Кант, должно быть нечто третье, однородное как с явлениями, так и с категориями – это схема ^{[3, В177-178, с. 156-157]}. Именно схемы чистых понятий рассудка, пишет немецкий философ, есть «истинные и единственные условия» способные дать этим понятиям отношение к объектам ^{[3, В185, с. 161-162]}. Таблица категорий, пишет Кант, есть естественное руководство для составления таблицы основоположений. Поэтому из категорий количества, качества, отношения и модальности, немецкий философ определяет следующие основоположения чистого рассудка: 1) аксиомы созерцания; 2) антиципации восприятия; 3) аналогии опыта; 4) постулаты эмпирического мышления ^{[3, В200]}. Первые два основоположения немецкий философ называет математическими, так как они обладают созерцательной достоверностью. Вторые два основоположения динамическими, как обладающими дискурсивной достоверностью ^{[3, В200-201, с. 171-172]}.

Сопоставление текста лекций по Новой философии В. Д. Кудрявцева-Платонова с текстом «Критики чистого разума» И. Канта

В конспекте лекций по Новой философии Кудрявцев воспроизводит кантовское учение о категориях и основоположениях чистого рассудка под заглавием «Трансцендентальная логика» ^{[11, л. 21]}. Русский философ начинает сразу с вывода категорий чистого рассудка и заканчивает перечислением основоположений чистого рассудка. Для определения степени адекватности воспроизводимого Кудрявцевым в своих лекциях учения Канта о категориях и основоположениях чистого рассудка, изложенного в «Критике чистого разума», представляется необходимым сопоставить два рассматриваемых текста. Тем не менее, нет серьезных оснований считать, что Кудрявцев для составления этой части лекций использовал текст «Критики чистого разума». В пользу этого свидетельствуют, с одной стороны, заметка Кудрявцева, сделанная в самом начале рукописи. Здесь русский философ приводит четыре фамилии, три из которых: Reinhold, Erdmann, Kiesewetter (имеются ввиду Э. Х. Г. Рейнгольд, И. Г. Кизеветтер, И. Э. Эрдманн); четвертая фамилия написана неразборчиво ^{[11, л. 2]}. Здесь также указаны те работы, относящиеся к представленным фамилиям ^{[18],[23],[24]}, к которым Кудрявцев, вероятно, обращался для составления своего конспекта лекций. В результате сопоставления интересующей нас части лекций Кудрявцева с работами Рейнгольда, Эрдмана и Кизеветтера, удалось установить, что Кудрявцев, скорее всего, опирался на работу Рейнгольда ^{[24, s. 31-80]}. В то же время нельзя исключать, что Кудрявцев все-таки мог обращаться к текстам «Критики чистого разума», что косвенно подтверждается наличием в библиотеке Московской духовной академии трех изданий «Критики чистого разума»: А-издания 1781 г. (нем.), А-издания 1838 г. (нем.), и, наконец, В-издания 1796 г. (лат.) ^{[14, с. 32]}. Когда в библиотеке МДА появились указанные издания первой «Критики» неизвестно, но, учитывая годы их выпуска, вполне вероятно, что к середине XIX века они могли иметься в библиотеке МДА.

Как бы то ни было, для выяснения того, насколько воспроизведение кантовских взглядов Кудрявцева содержательно корректно отражает идеи «Трансцендентальной аналитики» Канта, все же необходимо сопоставление текста лекций Кудрявцева с текстом «Критики чистого разума». Стоит отметить, что реконструкция Кудрявцева будет далее сопоставляться с текстом В-издания в русском переводе Н. Лосского 1907 г.

В первую очередь необходимо заметить, что при сравнении объема текста лекций Кудрявцева, который посвящен разбору функций суждений, вывода категорий и замечаний к таблице категорий ^{[11, л. 21]}, и объема аналогичного текста «Трансцендентальной аналитики» ^{[3, В91-В116, с. 100-116]}, складывается впечатление, что русского философа не сильно интересовал данный пункт учения Канта. По крайне мере, эта часть кантовской теории не была предметом пристального рассмотрения со стороны русского философа на его лекциях. Собственно она не стала предметом серьезного рассмотрения и в более поздней работе Кудрявцева «Метафизический анализ рационального познания», о причинах чего будет сказано ниже.

Значительно больше внимания Кудрявцев в реконструкции кантовской теории уделяет трансцендентальной дедукции категорий чистого рассудка. Указывая на цель этой дедукции, которая вполне согласуется с видением цели трансцендентальной дедукции Кантом, русский философ предлагает мысль ^{[11, л. 21-22]} похожую на небольшую часть раздела «Трансцендентальной аналитики» под названием «§ 14. Переход к трансцендентальной дедукции категорий». А именно, по поводу двух условий возможности опыта: созерцаний и понятий ^{[3, B125-126, с. 122-123]}. Начиная с раздела «§ 15. О возможности связи вообще» ^{[3, В129-130, с. 100-116]}, русский философ идет практически вслед за мыслью Канта. Так он начинает с мысли о том, что связь в представлениях не может войти через чувства, а есть акт спонтанности рассудка, который Кант называет синтезом ^{[11, л. 21-22]}. Далее Кудрявцев сжато пересказывает идеи ^{[11, л. 22-23]}, напоминающие основные идеи раздела «§ 16. Об изначально-синтетическом единстве апперцепции» ^{[3, В132-133, с. 126-127]}. Часть указанного раздела русский философ воспроизводит близко к тексту первой «Критики»: «… рассудок есть способность связывать a priori и разнообразие данных представлений подводить под единство восприятия…» ^{[11, л. 23]}; у Канта – «… рассудок есть не что иное, как способность a priori связывать и подводить многообразное в данных представлениях под единство апперцепции» ^{[3, B135, с. 128-129]}. Далее близкое к дословному совпадение можно встретить относительно следующего раздела – «§ 17. Основоположение о синтетическом единстве перцепции…» ^{[3, B136, с. 129-130]}: в тексте лекций Кудрявцева – «… самым высшим началом его (рассудка – прим. Рожин Д.) употребления является начало «синтет. единства восприятия», которое говор.: что все разнообразное содержание чув. воззрения, состоит под таким условием, что разум производит первонач. синтет. единство восприятия» ^{[11, л. 23]}. Затем Кудрявцев также близко к тексту раздела «§ 18. Что такое объективное единство самосознания» ^{[3, B139, с. 132]} приводит слова: «Чрез указанное трансценд. единство воприятия, содержимое в воззрении многоразличное, соединяется в понятие объекта, оно называется поэтому “объективным единством самосознания”» ^{[11, л. 23]}. Затем русский философ, также как и Кант, проводит различие объективного единства от субъективного ^{[11, л. 23]}. Относительно раздела «§ 19. Логическая форма всех суждений…» ^{[3, B141, с. 133]} снова в тексте лекций Кудрявцева встречается воспроизведение очень близкое к тексту Критики: «Способ посредством которого, мы данное содержание познания приводим к объективному единству восприятия, – есть суждение» ^{[11, л. 23]}. Также относительно данного параграфа можно заметить, что Кудрявцев пересказывает идею Канта о различии между объективным единством и субъективным единством наших представлений, и приводит в качестве пояснения пример Канта – суждение «тела имеют тяжесть» ^{[11, л. 23],[3, В142, с. 133-134]}. По отношению к разделу «§ 20. Все чувственные созерцания подчинены категориям…» ^{[3, В143, с. 134]} русский философ предлагает только обобщенный вывод ^{[11, л. 23]}. Из раздела «§ 21. Примечание» ^{[3, В145-146, с. 135-136]} Кудрявцев приводит пространную цитату, начинающуюся словами «Категории гов. Кант, суть только правила для рассудка, котораго вся сила состоит в мышлении…» ^{[11, л. 23]}.

Далее в лекциях Кудрявцева есть мысль очень близкая по содержанию и порядку изложения к тексту раздела «§ 22. Категория не имеет никакого иного употребления…» ^{[3, В146-148, с. 136-137]}, которая начинается словами: «Что касается до употребления категорий в деле познания…» и заканчивается словами: «Вообще познават. возможностью категорий ограничивается сфера опыта…» ^{[11, л. 24]}. Близким по формулировкам и по общей мысли в реконструкции Кудрявцева ^{[11, л. 24]} и в разделе «§ 24. О применении категорий к предметам чувств вообще» ^{[3, В150-151, с. 139]} оказываются идеи о том, что категории – чистые формы мысли, которые многообразное, даваемое созерцанием, a priori соединяют в сознании, в силу чего имеют применение лишь к явлениям.

Что касается той части учения Канта, которая посвящена основоположениям чистого рассудка, то Кудрявцев ограничивается здесь очень кратким пересказом самых базовых принципов выведения чистых основоположений из чистых категорий и кратким изложением сути каждого основоположения. Собственно сами основоположения чистого рассудка Канта Кудрявцев излагает в своем конспекте ^{[11, л. 24-25]} очень близко к тексту первой «Критики» ^{[3, В202-266, с. 173-215]}.

В результате проведенного сопоставления можно сделать следующие выводы. Во-первых, Кудрявцев в основном воспроизводит только те положения «Трансцендентальной аналитики» Канта, которые касаются трансцендентальной дедукции категорий чистого рассудка. Во-вторых, несмотря на тот факт, что воспроизведенное Кудрявцевым кантовское учение, скорее всего, по сути есть конспект работы по истории философии Рейнгольда, порядок изложения идей в трансцендентальной дедукции Канта совпадает с порядком идей Канта в реконструкции Кудрявцева, где русский философ проводит близкое к тексту изложение идей «Трансцендентальной аналитики», из которой он также приводит цитаты. Отсюда все же можно, пускай и с меньшей вероятностью, заключить о возможном знакомстве Кудрявцева с «Критикой чистого разума» (правда остается загадкой на каком языке и с каким изданием). Наконец, в-третьих, содержательные совпадения между «Трансцендентальной аналитикой» и ее воспроизведением у Кудрявцева, сообщает о том факте, что русский философ на заре своей преподавательской и исследовательской карьеры уже был в определенной степени знаком с содержанием «Трансцендентальной аналитики» Канта. Открытым остается вопрос, насколько глубоко Кудрявцев проник в кантовские идеи относительно учения о категориях и основоположениях чистого рассудка?

Учение В. Д. Кудрявцева-Платонова о чистых категориях и основоположениях рассудка и критика таблицы категорий И. Канта

Очередной вехой в становлении философии самого Кудрявцева, как и в его отношении к критической философии Канта, стало изложение собственной метафизики, в составе которой есть учение о познании. В учении о познании Кудрявцев анализирует три вида познания: чувственное познание ^{[8, с. 67-310]}, рациональное познание ^{[9, с. 1-174]} и идеальное познание ^{[9, с. 175-367]}. Именно в «Метафизическом анализе рационального познания» русский философ затрагивает учение о чистых категориях и основоположениях рассудка, а также развивает критику кантовского учения о тех же категориях и основоположениях. Начнем с того, что изложим учение Кудрявцева в его основных положениях, затем приведем и проанализируем его критику учения Канта. Необходимо заметить, что Кудрявцев, вообще, почти не употребляет термин «рассудок», а употребляет «разум», что близко по значению к кантовскому понятию рассудка. Для удобства изложения материала, а также дальнейшего сопоставления взглядов Канта и Кудрявцева остановимся на употреблении термина «рассудок».

Рациональное познание, согласно Кудрявцеву, это познание в котором благодаря рассудку из представлений образуются понятия ^{[9, с. 1]}. Метафизический анализ рационального познания должен ответить на два вопроса: происхождение и значение понятий рассудка. Вопрос значения понятий рассудка напрямую связан с вопросом достоверности нашего рационального познания ^{[9, с. 9-10]}. Собственно само учение Кудрявцева о чистых категориях рассудка состоит из трех блоков. Первый блок посвящен вопросу происхождения категорий. Второй – вопросу значения категорий. Третий – системе категорий ^{[9, с. 155]}.

Категории, по определению Кудрявцева, это чистые понятия рассудка, в которых и форма, и материя принадлежат исключительно рассудку ^{[9, с. 40]}. Категории имеют априорный характер, то есть не происходят из опыта, хотя и образовываются при содействии опыта ^{[9, с. 89]}. Априорность категорий не означает их психологическое предшествование самому опыту, но что в процессе познания всякому представлению предшествует акт самосознания с присущими ему априорными законами. Именно в самосознании, по мысли русского философа, мы можем открыть источник всех категорий ^{[9, с. 158]}. Посредством анализа самосознающего я и его отношения к внутреннему и внешнему опыту философ обнаруживает так называемые категорические понятия, которые пока еще содержат эмпирический элемент. Из полученных категорических понятий Кудрявцев методом абстракции, отделяя априорный от апостериорного элемента, выводит категории количества, качества и отношения ^{[9, с. 161]}. Необходимо отметить, что Кудрявцев в «Метафизическом анализе рационального познания» реконструирует и тот способ выведения чистых категорий, который представлен в «Критике чистого разума» Канта ^{[9, с. 95-99]}, которому русский философ никакой оценки не дает. Что касается систематического характера чистых категорий, то они должны быть выведены из единого принципа, со строгой логической последовательностью, чтобы обнаруживалась взаимосвязь между всеми категориями. В качестве такого принципа Кудрявцев устанавливает понятие бытия (категория модальности) ^{[9, с. 172-173]}.

Мы выяснили, что согласно Кудрявцеву категории – априорные понятия рассудка, обладающие как минимум субъективным характером. Но тот факт, что независимые от опыта понятия рассудка совпадают с действительным бытием и оправдываются на опыте, говорит также и в пользу объективного значения чистых категорий ^{[9, с. 121-122]}. Поэтому категории, по мнению философа, должны определять не только мышление, но и само бытие, что является условием достоверного познания, как согласия мысли с действительностью ^{[9, с. 123]}. Только субъективное значение категорий, по мысли философа, не может быть основанием для достоверного познания ^{[9, с. 125]}. Кудрявцев утверждает, что категории в таком случае, с одной стороны, не только формы познания, но и формы бытия вещей, а с другой стороны, они выступают в качестве связующего звена между самосознающим я и действительностью ^{[9, с. 167-168]}. Более того, категории имеют значение не только по отношению к познанию и объективной действительности, но и к сверхопытной действительности, то есть к абсолютному бытию – Богу ^{[9, с. 171]}, что открывает для русского философа возможность рационального или естественного богословия. Несмотря на такое широкое применение чистых категорий рассудка, познание посредством только одних чистых категорий, по мнению русского философа, не приведет ни к какому знанию, так как человеческое познание, он пишет, «есть результат взаимодействия двух факторов: познающего и познаваемого, самостоятельной, по известным законам совершающейся деятельности разума (рассудка – прим. Рожин Д.) и воспринимаемых душой объектов, на которое простирается эта деятельность. Отсутствие одного из этих факторов сделало бы невозможным и само познание» [Цит по: 9, с. 157].

Относительно основоположений чистого рассудка Кудрявцев не отрицает того положения Канта, что категории рассудка прилагаются к предметам с помощью априорной формы чувственности – времени, выступающим однородным между чувственными ощущениями и чистыми понятиями рассудка ^{[9, с. 100-102]}. Русский философ также согласен с Кантом в том, что из категорий можно вывести априорные основоположения рассудка, как некие рациональные законы познания природы, относящиеся к эмпирическому знанию ^{[9, с. 115-116]}. Наконец, Кудрявцев не возражает против способа обнаружения основоположений чистого рассудка, представленного у Канта, а именно через синтез чистого созерцания времени и чистых категорий рассудка. Сами основоположения русский философ определяет как независимые от опыта всеобщие и необходимые положения, которые суть правила, которыми руководствуется рассудок при соединении разнообразного содержания представлений в мышлении, благодаря чему возможно познание ^{[9, с. 100-102]}. Но в силу того, что для Кудрявцева категории кроме субъективного имеют объективное значение, то выведенные из них основоположения, также должны иметь объективное значение. Тем более, это положение вполне укладывается в стремление Кудрявцева утвердить возможность достоверного познания, что он делает путем доказательства объективного значения априорных форм человеческого познания.

Как было указано, учение о чистых категориях рассудка Кудрявцев излагает вместе с историко-философским анализом и критикой учения о чистых категориях Канта, где русский философ помимо реконструкции указанного учения, предлагает его критику.

Задачу, которую выполнял Кант при построении системы категорий чистого рассудка, пишет Кудрявцев, состояла в исследовании нашей познавательной способности и определении, что и в какой мере мы можем знать. Кант, по мнению Кудрявцева, вместо рационализма и эмпиризма предлагает субъективно-идеалистическую точку зрения на происхождение и значение категорий чистого рассудка ^{[9, с. 50-51]}. Проделанную Кантом работу русский философ оценивает высоко: «…это исследование и по верно поставленной задаче и по методу ее решения и по тщательности выполнения, представляет образец строгого критического анализа основных понятий нашего разума (рассудка – прим. Рожин Д.). Но еще важнее, что Критика чистого разума, можно сказать, открыла целую новую область философского исследования…» ^{[9, с. 51-52]}. Но несмотря на то, что в исследовании чистых категорий и основоположений рассудка, согласно Кудрявцеву, выразилось «необычайное глубокомыслие и остроумие» Канта, русский философ утверждает, что система категорий Канта не развивается из единого принципа с логической необходимостью, соответственно, не указывает на взаимную связь категорий ^{[9, с. 104]}. Кудрявцев считает, что Кант не мог указать общий принцип и на взаимную связь категорий по причине того, что приписывал им только субъективное значение. Кант, продолжает Кудрявцев, искал их основание в трансцендентальной апперцепции, благодаря которому многообразное в созерцаниях подводится под единство самосознания посредством синтеза рассудка (при участи категорий). Но здесь, пишет русский философ, Кант выражает только отношение нашего самосознания к познаваемому, ни в коей мере не указывая как категории выводятся из единства сознания. Иначе, единство сознания, продолжает Кудрявцев, есть только условие субъективного мышления, но это нисколько не объясняет того, почему мы связь между предметами основанную на категориях рассудка считаем объективной. Кудрявцев считает, что только на реальной связи мыслимых предметов может выражаться в суждении единство. Отсюда, заключает русский философ, связь есть нечто объективное, что заключается в самих мыслимых предметах, а не в требовании субъективного единства. Таким образом, субъективное единство может выступать только в качестве элемента, входящего в чистые категории, но никак быть их началом, из которого необходимо вытекали бы категории в их разнообразии. По указанной причине, пишет Кудрявцев, Кант и не достигает главной цели трансцендентальной дедукции – утвердить право приложения категорий к созерцаниям и эмпирическому содержанию нашего познания. Поэтому Кудрявцев утверждает, что система Канта построена логическим путем, в то время как должна быть построена генетическим – из одного начала ^{[9, с. 105-107]}. При этом она, продолжает русский философ, не удовлетворяет требованиям формальной стройности и логической систематизации по следующим причинам. В основном Кудрявцев критикует «симметрию тройственности суждений», где указывает на искусственность и произвольность выведения третьей категории из предыдущих двух в каждой группе категорий чистого рассудка. Более того, если третьи категории в каждой группе категорий выводятся из двух предыдущих, то они не могут считаться первоначальными понятиями рассудка, а должны тогда быть производными от категорий ^{[9, с. 109-110]}.

Высказывает Кудрявцев критику и в отношении того значения, которое Кант придавал чистым категориям рассудка, а именно, Кант, по мысли Кудрявцева, из положения об априорности понятий рассудка заключает, что они не имеют реального значения в предметах опыта, которые мы познаем. Русский философ соглашается с тем, что понятия рассудка априорны и имеют такие существенные свойства как всеобщность и необходимость ^{[9, с. 112-113]}. Тем не менее, он не считает это основанием для заключения об их только субъективном характере. Более того, Кудрявцев замечает, что собственно в самой теории Канта нет оснований для вывода о только субъективном значении категорий. Он пишет: «результат исследования Канта собственно только то, что мы не знаем и знать не можем, соответствует ли действительность нашим понятиям о ней… очень может быть, говорит он, что вещи имеют свои законы бытия, отличные от тех законов, которые налагают на феномены наш познающий субъект» ^{[9, с. 118]}. Тем самым, согласно русскому философу, Кантом не исключается возможность того, что категории и законы чистого рассудка могут сходиться с законами бытия вещей в себе. Но немецкий философ, по мысли Кудрявцева, неправомерно останавливается на том, что мы не знаем и не можем знать о соответствии реальности и нашего понятия о ней, так как это противоречит самому принципу критической философии. Ведь если мы ничего не знаем и не можем знать относительно вещей в себе, то как мы можем утверждать, согласны ли наши субъективные условия познания с законами действительного бытия – задается вопросом Кудрявцев ^{[9, с. 118]}. На примере категории причинности русский философ демонстрирует следующее противоречие в теории Канта. Если строго придерживаться теории Канта, мы не имеем права сказать, что вещь сама по себе служит причиной явления, так как категория причины прилагается только к явлениям, то есть к нашим представлениям о вещах; выходит одно из двух: либо категория причины – субъективная форма рассудочного познания, в таком случае мы не можем говорить о вещи в себе как причине разнообразия внешних ощущений, в результате чего понятие «вещь в себе» становится неоправданным понятием с точки зрения критической философии, либо вещь в себе действительно существует и есть причина известных ощущений, но тогда категория причинности имеет помимо субъективного и объективный характер ^{[9, с. 120-121]}. Не согласен Кудрявцев и с тем утверждением Канта, что категория «бытия» имеет только субъективное значение, так как она выражает некоторую действительность, отличную от нашего познания. Наиболее правильный выход из представленных противоречий Кудрявцев видит в том, чтобы согласить существование независимого от нас бытия с возможностью познания его по началам нашего рассудка. Поэтому должно признать, что познавательной способностью и реальным бытием есть общие и объединяющие связи, которыми и служат категории ^{[9, с. 121]}. Отсюда, заключает Кудрявцев, учение Канта о категориях и основоположениях чистого рассудка страдает от недостатка гарантии достоверности нашего познания: мы не знаем и не можем знать вещей самих по себе, нам известны только явления, обусловленные формами познавательной деятельности, носящими исключительно субъективный характер ^{[9, с. 124-125]}. В итоге Кудрявцев пишет: «Вместо действительного генетического вывода категорий из одного принципа, Кант дал нам только формально-логическое построение их, притом, в частностях не удовлетворяющее даже требованиям логической стройности и правильности. Вместо философского оправдания права приложения их к действительности и утверждения через то достоверности и объективности нашего познания, он своим учением о чисто субъективном их значении проложил широкую дорогу скептицизму и идеализму» ^{[9, с. 125-126]}.

Из критики Кудрявцевым кантовского учения о категориях можно заключить, что русский философ не принимает таблицу категорий Канта как систему, построенную генетическим методом, то есть из единого принципа. Трансцендентальное единство апперцепции для Кудрявцева всего лишь есть нечто сопутствующее категориям, но не их начало, из которого категории могут быть выведены. Из той же критики понятно, что не устраивает Кудрявцева решение Кантом вопроса и о значении категорий, которым немецкий философ приписывает только субъективное значение, а область их применения ограничивает только предметами возможного опыта, которые могут быть даны в чувственном созерцании. Здесь закономерно возникает вопрос, почему Кудрявцев настаивает на объективном характере категорий и так резко выступает против только субъективного их характера? Ответ, вероятно, заключается в том, на что указывает сам Кудрявцев, что естественным результатом учения Канта о категориях стало отрицание права рассудка прилагать категории в деле познания Бога ^{[9, с. 169]}. В то время как для Кудрявцева вопрос возможности познания Бога – вопрос принципиальный в силу характера его философии, также как и в силу его христианского мировоззрения. В общем Кудрявцев стоит на той позиции, что кантовская трансцендентальная дедукция категорий рассудка не удалась: Кант не смог показать как категории могут относиться к предметам. Таким образом, построение системы категорий, определение их значения и трансцендентальная дедукция категорий – это те части кантовской теории, которые однозначно не были восприняты Кудрявцевым положительно, но лишь негативно. Тем не менее, кантовская теория не ограничивается только построением системы категорий, определением их значения и их дедукцией.

Сравнительный анализ учения о чистых категориях и основоположениях рассудка И. Канта и В. Д. Кудрявцева-Платонова

Для полного ответа на вопрос о характере рецепции кантовских идей в учении о познании Кудрявцева необходимо указать не только на реконструкцию кантовских идей и их критику, но и на положительную часть рассматриваемой рецепции. Кант, также как и Кудрявцев, определяет рассудочную способность познания как способность дискурсивную, то есть мыслительную способность, которая осуществляется посредством понятий. При этом оба философа замечают, эта способность рассудочного познания непосредственно связана с чувственными созерцаниями или представлениями, которые она и превращает в понятия. Уже в определении рассудка как познавательной способности человека очевидна тенденция обоих философов к уходу от крайнего рационализма, то есть того положения, что рассудочное познание или рациональное познание происходит независимо от чувственного опыта. То, что Кант и Кудрявцев указывают изначально на одну из существенных черт способа образования понятий рассудком, а именно, посредством преобразования представлений или созерцаний, имеющих непосредственное отношение к чувственной способности познания, сближает двух философов.

Кудрявцев вслед за Кантом утверждает, что в рассудке содержатся первоначальные априорные понятия – категории. Под априорностью в данном случае оба философа понимают происхождение не из опыта, а посредством опыта, как существенного условия образования категорий. Единственное, Кант свои взгляды на априорность разъяснял еще во введении ^{[3, В3, с. 41-42]}. Таким образом, в вопросе происхождения категорий и их характера оба философа имеют согласие. Более того, ранее указанное согласие в определении рассудочной способности ведет к согласию между Кантом и Кудрявцевым и вопросе возможности самостоятельного применения чистых категорий, то их применения безотносительно к созерцаниям или представлениям. Оба стоят на том, что сам по себе рассудок с его априорным содержанием не способен привести ни к какому познанию, так как познание складывается из двух элементов: субъективных форм познания познающего субъекта и познаваемого, дающего познающему субъекту материю познания посредством чувственности. Категории, не имея основания для самостоятельного употребления в процессе познания, выступают в качестве необходимого условия познания, также как и самого опыта. Другое дело, что Кант и Кудрявцев придавали разное значение слову опыт в представленном контексте. Несомненно, оба философа согласны, что без чистых категорий рассудка невозможно никакое познание, в этом отношении категории и выступают в качестве необходимого условия опыта. Но для Канта опыт непосредственно связан только с явлениями, то есть с тем, что обусловлено нашими априорными формами созерцания – пространством и временем, что, в свою очередь, ведет к признанию невозможности достоверного познания вещей в себе или сущности тех предметов, которые лежат в основании явлений ^{[3, В59, с. 79]}. В то время как Кудрявцев считает, что опыт не имеет только субъективный характер, но является отражением объективной действительности. Иными словами, наше познание о мире соответствует действительности, хотя и не в полной мере ^{[8, с. 192]}. Указанное соответствие становится возможным благодаря тому, что не только категории, но и априорные формы чувственности, являются не только формами познания, но и формами бытия внешних предметов, самих вещей в себе.

Указанное соответствие взглядов Канта и Кудрявцева на априоризм подталкивает к выводу, что русский философ следует за кантовским априоризмом. Учитывая, что суть кантовского априоризма заключается, во-первых, в утверждении идеи активности субъекта в процессе познания ^{[2, с. 78],[15, с. 28]}; во-вторых, в том утверждении, согласно которому процесс познания необходимо включает в себя априорный элемент, привносимый субъектом, как скрытую предпосылку познавательного процесса, но при этом этот элемент обязательно относится к эмпирическим созерцаниям, соответственно, он не может иметь самостоятельного, то есть независимого от созерцаний, применения ^{[5, с. 57-58],[22, с. 2]}, а также, учитывая, что Кудрявцев, как это было показано, согласен и с первым, и со вторым пунктом, можно сделать вывод: русский философ действительно стоит на позициях кантовского априоризма.

Отдельного рассмотрения требует взгляд Канта и Кудрявцева на отношение чистых категорий к единому акту самосознания. Несмотря на то, что Кудрявцев не считает, что единство апперцепции может быть началом, из которого выводятся чистые категорий, также как и быть основанием трансцендентальной дедукции категорий, он все же утверждает, что всякому представлению предшествует акт самосознания с его априорными законами. Отчасти это созвучно тем положениям концепции трансцендентального единства самосознания Канта, в которых утверждается предшествование синтетического единства созерцаниям, а также сопровождение всех представлений конкретного познающего субъекта положением «я мыслю». Из указанного синтетического единства Кант выводит понятие связи, тем самым показывая ее субъективное происхождение, при этом связь обладает всеобщностью и необходимостью в силу своего неопытного происхождения. Кудрявцев, напомним, считает, что из единства нельзя вывести представление о связи мыслимых предметов, которое при этом имеет субъективное происхождение. Связь для русского философа является принадлежностью самих предметов. Тем не менее, оба философа именно в самосознании открывают источник всех категорий.

Вывод категорий представленный у Канта, хотя и воспроизводится в «Метафизическом анализе рационального познания» Кудрявцева, но не получает какой-либо оценки. Тем более, русский философ предлагает иной способ выведения категорий, который не ясен полностью, но суть которого в абстрагировании апостериорного от априорного элемента в категорических понятиях, которые являются наиболее общими понятиями с примесью эмпирических данных. В результате Кудрявцев приходит к тем же 4 основным категориям, к которым пришел ранее Кант, то есть к категориям количества, качества, отношения и модальности (или бытия). Каких-либо пояснений к каждой категории Кудрявцев не дает, также как нет их в его критике таблицы категорий Канта. Это на наш взгляд недостаток учения о познании Кудрявцева, в которой он предлагает пространную критику исторических систем категорий, но не предлагает взамен своей системы категорий, кроме плана и принципов подобной системы. В оправдание русского философа можно отметить, что построение системы категорий, согласно его замыслу, по всей видимости не должно было входить в «Метафизический анализ рационального познания» по следующим соображениям. Во-первых, словосочетание «Метафизический анализ» в названии работы Кудрявцева близкое по смыслу метафизической дедукции Канта, и предполагающее выявление априорных элементов рационального познания, объяснение как они возможны a priori, не требует построения системы категорий. Здесь стоит отметить, что Кудрявцев, решая вопрос отношения априорных субъективных форм рационального познания к действительным предметам касается в терминологии Канта трансцендентальной дедукции этих форм. Поэтому выражение «метафизический анализ» здесь можно все-таки интерпретировать шире, чем просто метафизическую дедукцию. Во-вторых, проблема возможности достоверного познания, которая имеет первостепенное значение в учении о познании Кудрявцева, предполагает разъяснение тех вопросов относительно рационального познания, которые будут аргументами в пользу возможности достоверного познания, а именно, вопросы происхождения и значения категорий, и, соответственно, также не требует построения системы категорий.

Последнее, что обнаруживает сходства между Кантом и Кудрявцевым, но одновременно не находит широкого разъяснения у Кудрявцева – это взгляд на основоположения чистого рассудка. Во-первых, Кудрявцев соглашается с тем, что между чистыми категориями и внешними предметами есть нечто третье, что Кант называет схемой. Учение о схематизме Канта решает проблему разнородности чувственных созерцаний и категорий чистого рассудка. Схемой Кант называет тот способ , благодаря которому понятие связывается с образом. Различие между схемой и образом, по мнению немецкого философа, состоит в том, что образ имеет эмпирическое содержание, в то время как схема имеет априорный характер, при этом схема не совпадает с самим понятием ^{[3, B179-181, с. 157-159]}. По отношению к чистым категориям, согласно Канту, роль схем играют определения времени ^{[3, B184-185, с. 160-162]}. Здесь становится понятным, что общего между чистыми категориями рассудка и чувственными представлениями, а именно чистая форма времени. Во-вторых, русский философ в кантовском смысле понимает что есть априорные основоположения рассудка, а именно, такие правила соединения разнообразного содержания представлений в мышлении, которые делают возможным познание. В-третьих, Кудрявцев вслед за Кантом утверждает, что таблица категорий представляет руководство для выведения априорных основоположений рассудка.

Заключение

Учение Канта о категориях чистого рассудка, и в меньшей степени его учение об основоположениях чистого рассудка, действительно были восприняты в учении о познании Кудрявцева, причем в трех аспектах. Первый аспект – русский философ воспроизводит кантовское учение о категориях и основоположениях чистого рассудка, что было продемонстрировано посредством изложения рукописи Кудрявцева, посвященной философии Канта. Сопоставление текста рукописи и соответствующего ей раздела «Критики чистого разума» – «Трансцендентальной аналитики», обнаруживает не только содержательное сходство, но и сходство в порядке изложения, что говорит в пользу знакомства Кудрявцева с критической философией Канта, хотя еще ничего не сообщает о том, как русский философ ее понимает и оценивает.

Второй аспект – это критика «Трансцендентальной аналитики» Канта, широко представленная Кудрявцевым в его «Метафизическом анализе рационального познания». Русский философ преимущественно критикует трансцендентальную дедукцию категорий Канта, взгляд Канта на только субъективное значение категорий и то, как немецкий философ из трансцендентального единства апперцепции как системообразующего принципа строит таблицу категорий чистого рассудка. Несогласие Кудрявцева с Кантом обусловлено в первую очередь его гносеологической установкой на реализм, о чем свидетельствует твердая позиция русского философа относительно объективного значения категорий, которые есть не только субъективные формы рассудочного познания, но формы действительного бытия. Здесь уже проявляются особенности понимания и оценки учения Канта Кудрявцевым.

Третий аспект касается положительной рецепции кантовских идей в учении о познании Кудрявцева. Русский философ стоит на позиции кантовского априоризма, согласно которому в человеческом познании есть субъективные априорные элементы, происходящие не из опыта, но складывающиеся только при условии опыта, и при этом, выступающие как необходимые условия опыта наряду с созерцаниями. Таким образом, феномен «критического восприятия» Кудрявцевым учения о категориях и основоположениях чистого рассудка Канта приобретает характер, свидетельствующий не только о критическом отношении Кудрявцева к немецкому философу, но и о том, что кантовские гносеологические идеи активно использовались русским философом для решения собственных философских задач.