Theoretical approaches towards the category “digital environment of trust”

Kuznetsov Vladimir Ivanovich PhD in Law Senior Scientific Associate, Institute of Legislation and Comparative Jurisprudence under the Government of the Russian Federation 117218, Russia, g. Moscow, ul. B.cheremushkinskaya, 34 adm1@izak.ru

Kabytov Pavel Petrovich Researcher of the Department of Administrative Law and Process at Institute of Legislation and Comparative Law under the Government of the Russian Federation 117218, Russia, g. Moscow, ul. Bol'shaya Cheremushkinskaya, 34 kapavel.v@yandex.ru Other publications by this author

Современное развитие общественных отношений, предметом которых является информация, приобрело революционный характер. Влияние «информационной революции» в праве отражается не только появлением новой отрасли права – информационное право, но и в его влиянии на другие отрасли. Дело в том, что осознание обществом своего положения в условиях информационного пространства, привело к возникновению кризиса в доверии к действующим правилам общественного поведения «доцифрового» периода, при применении их к отношениям, связанным с генерацией сведений и информационным обменом. Состояние субъекта в этих условиях, его информационный статус стали объективной реальностью, которая, как известно «дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них» ^[1]. При этом неконтролируемое государством информационное воздействие на поведение человека приводит к тяжелым последствиям.

Объективным законам, отметил Ю.А. Тихомиров, непросто получить адекватное отражение в юридических законах ввиду сложности познания процессов развития и трудности выбора обоснованной меры правового регулирования^[2]. Сложность состоит в обеспечении адекватности научного инструментария для познания нового правового явления.

Непосредственно направленная на человека и воздействующая на его сознание информация становится инструментом использование которого нуждается в особенно строгом регулировании. Идеи становятся силой, когда они овладевают массами^[3]. Эта ленинская интерпретация известного выражения К. Маркса^[4] как нельзя лучше иллюстрируется современностью. Информационный характер объективной реальности и необходимость правового регулирования, возникающих вследствие влияния информационных процессов на жизнь людей и общества общественных отношений, нуждаются в теоретическом осмыслении и, в первую очередь, в обосновании категориального аппарата, как первичного инструмента познания реальности.

Глубокие социальные потрясения, вызванные среди прочего информационным воздействием на сознание людей, со всей полнотой ставят вопрос о безопасности современной информационной среды как объекта, способного нанести вред человеку. Поэтому Конституция Российской Федерации (ст. 71) вопросы информации относит к ведению Российской Федерации, признавая тем самым публичный характер регулируемых информационным правом отношений, необходимость защиты прав человека и гражданина в информационной среде (ч. 1 и ч. 2 ст. 24, ч. 4 ст. 29, ст. 42) ^[5]. И.Л. Бачило формулируя задачу информационного права, указывала на такой его аспект, как обеспечение безопасности в процессах освоения информационных технологий, осуществляемое им благодаря своей функции интеграции всех отраслей права ^[6]. На отношения в сфере информационной безопасности, как часть предмета информационного права, указывали А.В. Терехов и Э.В. Сысоев^[7].

Термины, связанные цифровой и электронной техникой, в нашей стране известны с первой трети прошлого века. Появление еще до начала Великой отечественной войны 1941-1945 гг. цифровых средств вычислений, позволило в последующем осуществить переход от аналоговых технических устройств к цифровым и «решать задачи, которые могут быть сведены к численному решению» ^[8]. Ввод в эксплуатацию первой в СССР быстродействующей электронной цифровой вычислительной машины был отмечен на состоявшемся 4 января 1952 года заседании Президиума Академии наук СССР ^[8]. Автоматизация управленческих и иных процессов, связанных с получением и обработкой данных без прямого участия человека, стала возможной только после появления соответствующих техники и технологий. При этом формирование правового статуса субъектов и мер комплексной правовой охраны возникающих отношений в своем развитии несколько запаздывало.

Определение места и роли права в условиях необходимости укрепления законности в деятельности, связанной с автоматизацией государственно-управленческих процессов, поставили перед юридической наукой широкий круг задач по анализу вновь возникших общественных отношений, которые А.Б. Венгеров в начале 70-х годов прошлого века впервые предложил именовать информационными отношениями^[10]. Т.Я Хабриева в докладе «Право перед вызовами цифровой реальности» отмечала, что «развитие информационно-коммуникационных технологий придало новый импульс научно-техническому прогрессу и обусловило переход общества к информационной, постиндустриальной (базирующейся на генерации знаний) стадии социально-экономического развития, формируя новую реальность»^[11].

Современная информационная реальность государственного управления формируется в результате осуществления внешне и внутриуправленческих процессов, реализуемых, в том числе с использованием информационных технологий, базирующихся на применении специальных цифровых технических средств и технологий (цифровизации). При этом термины «цифровизация» и «цифровая среда» постепенно уступают место другим – «информатизация» и «информационная среда». Достаточным будет указать, что в Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017 - 2030 годы, утвержденной Указом Президента РФ от 09.05.2017 № 203 ^[12], цели, задачи и меры по осуществлению внутренней и внешней политики Российской Федерации в сфере применения информационных и коммуникационных технологий направлены в числе прочего на формирование национальной цифровой экономики и развитие «цифрового правительства».

Цифровизация, то есть максимально возможное внедрение в управленческие, экономические и социальные процессы цифровой вычислительной техники и цифровых средств связи, ставшая первым обязательным этапом мировой информационной революции, несомненно, сказалась на состоянии законотворчества, законодательства, регламентирующего различные общественные отношения, и правоприменительной практике. Современный процесс информатизации характерен внедрением широкого круга новых информационных инструментов (искусственный интеллект, прогностическое кодирование и автоматизированное составление документов). При этом в правовую практику без должной их проверки и адаптации привносятся технические термины, что вызывает значительные риски при их использовании в нормотворчестве и правоприменении.

На сохранение социальной сущности публичного управления в условиях тотальной цифровизации управленческого процесса применительно к тем видам административного процесса, в которых затрагиваются права, свободы и законные интересы людей, указывают У. Крамер, Л. А. Мицкевич, А. Ф. Васильева^[13]. Названные авторы прямо связывают цифровизацию и электронный документооборот, т.е. создание и получение в электронном виде документов, подписанных электронной подписью, констатируя, что доверие к автоматизированной технике еще не достигло необходимого уровня. Тем самым, по нашему мнению, они не отрицают технико-технологическую составляющую категории доверие в новой не связанной с бумажными документами форме общения. Имеет место и неравномерность в степени цифровизации в различных видах производств, а также внутри каждого вида производства. Например, наиболее широко применяются цифровые способы обмена информацией в административном судопроизводстве, в наименьшей степени — в производстве по делам об административных правонарушениях^[13].

В СССР проблемам правового обеспечения создаваемых на базе вычислительной техники автоматизированных систем различного назначения (автоматизированные системы государственного управления, управления производством, информационных, информационно-поисковых и других) уделялось внимание в теоретических и прикладных исследованиях. Однако правовая категория «доверие» в отношениях, связанных с обменом информацией в электронном виде, должного внимания не получила. В этот период внимание специалистов сферах связи и электронной вычислительной технике было сосредоточено на обеспечении аппаратно-программными средствами достоверности передаваемых данных достоверность и отразилось в правовой науке^[14-16].

А.Б. Венгеров указывал на правовую защиту информации, как на одну из первичных функций права в области информационных отношений. При этом все первичные правовые функции должны быть переосмыслены, когда мы от системы управления «человек — человек» переходим к человеко-машинным системам управления. Если в первых основную роль в защите информации играют правовые средства, то во вторых − технические. Однако в рассуждениях о правовой защите информации о доверии к защищаемой правом информации и к технической среде, в которой эта информация существует, речи нет. Защита сводится к обеспечению достоверности информации, достигаемой техническими средствами, строгой фиксации форм носителей документов, закреплению стандартизации и унификации этих форм, показателей, массивов информации и т.д., а также правовому регулированию сбора и передачи данных, способов регистрации информации ^[10].

Между тем, рассматривая переход от письменной формы документов к электронной, цифровой форме, И.Л. Бачило подчёркивала, что важен не только электронный документ как объект права, защита и обеспечение безопасности электронной цифровой подписи, но и проблема доверия к такой подписи, к документу. Тут и психологические и правовые проблемы ^[6],[10]. Заметим, что И.Л. Бачило, перечислив формы документов (письменная, электронная, цифровая) и отделив письменную форму документа от электронной и цифровой, ничего не сказала об информационной форме документа. Это сделано, скорее всего, потому, что такого правового феномена не существует, а определения «электронный», «цифровой» в нормативных правовых актах, регламентирующих информационные отношения, и в научных публикациях часто рассматриваются как синонимы. При том, иногда критерием для отделения цифрового от электронного служит наличие цифровой электронной подписи ^[7].

С учетом изложенного представляется допустимым категорию доверия рассматривать в трех средах: цифровой, электронной и информационной. Говоря о доверии применительно к цифровой среде, ее возможно рассматривать в качестве объекта доверия. Вопрос состоит в том, что такое цифровая среда.

Этимологически и содержательно категория «цифровая среда доверия» получена путем объединения понятия «цифровая среда» и понятия «доверие». Если понятие «доверие» находится в центре внимания представителей различных социальных наук достаточно продолжительный период времени, то понятие «цифровая среда» введено в научный оборот сравнительно недавно.

Будучи социальным феноменом, доверие первоначально рассматривалось философской этикой и теологией, впоследствии получив свое теоретическое осмысление и интерпретацию в социологии, экономики, политической и правовой науках ^[18],[19].

В теории права категория «доверие» исследуется сравнительно недавно. Обобщая результаты имеющихся исследований, можно констатировать, что вопросы о содержании, природе, и функциях доверия в праве остаются достаточно дискуссионными.

Термин «доверие» многозначен.

Доверие, писал Г. Гегель, «есть сознание, что мой субстанциальный интерес сохраняется и содержится в интересе и цели другого» ^[20]. Другими словами, доверие, следуя Г. Гегелю, есть умонастроение, которое существует только в сознании субъекта доверия и состоит в его убежденности в том, его собственные цели и интересы содержаться в целях и интересах другого лица. Человеку свойственно одушевлять предметы и явления. Поэтому, осуществляя «перенос» собственных целей и интересов на цифровую среду, он тем самым считает, что его интересы и цели совпадают интересами и целями этой среды. Однако при этом из виду упускается то, что как таковая цифровая среда не имеет ни интересов, ни целей, а лишь является механизмом для достижения целей и исполнения интересов других лиц. Эти цели и интересы могут как совпадать (полностью или частично), так и быть прямо противоположными. При этом субъект, доверяя цифровой (информационной) среде, вступает в скрытие для него самого отношения с неизвестным лицами, имеющими неясные цели и интересы, высокий уровень риска которых, приводит к тому, что государство не всегда в силах обеспечить правовую защиту и себя его.

Доверие в праве имеет различные проявления и может рассматриваться в различных аспектах. В частности, А. Н. Кокотов, в своем монографическом исследовании, указывает, что доверие в праве присутствует как «а) сущностная подоснова права; б) значимый внешний фактор влияния на право; в) особый предмет правового воздействия, регулирования; г) элемент правосознания (мотив правового поведения правотворческих органов, адресатов правовых норм); д) фоновое результирующие состояния правовой действительности, правовой жизни; е) ценность, играющие роль объективных критериев проверки социальной действительности» ^[21].

Схожий, но более широкий, перечень проявлений доверия в приводит Н.А. Арапов: «1. внешний фактор влияния на право и показатель правовой культуры; 2. предмет правового регулирования; 3. облеченная в правовые формы ценность, в т.ч. играющая роль критерия действительности норм, устанавливаемых государством; 4. часть правосознания, в т.ч. мотив правового поведения; 5. категория, объясняющая цель вводимого регулирования; 6. юридический факт; 7. основание правовых конструкций. «Презумпции, фикции… выстроены на элементах веры, доверия» ^[22]

Обращение к положениям национального проекта «Национальная программа «Цифровая экономика Российской Федерации» ^[23], которым определена задача формирования цифровой среды доверия, показывает, что доверие в проекте рассматривается в первую очередь как объект правового регулирования. Так, национальным проектом программой и Цифровая экономика Российской Федерации. Так, указанной отмечается необходимость создания правовых условий для формирования цифровой среды доверия, принятие соответствующих правовых актов.

Само доверие рассматривается в юридической литературе как «уверенное и вместе с тем рискованное ожидание доверяющего о том, что субъект или объект, которым он доверяет, будут действовать или функционировать согласно тем качествам, которые вызывают к ним доверие ^[22]. Однако такое определение, так или иначе, охватывает все проявления доверия, в том числе те которые не имеют какого-либо правового значения. В этой связи на первый взгляд справедливой кажется критика Ж.К. Тихоновой, которая указывает на необходимость разграничения доверия как социального и психологического явления и доверия как правовой категории. К числу отличительных признаков доверия как правовой категории автор предлагает относить зависимость от объекта, которому оказывается доверие, нестабильность, алеаторность, прогностичность, избирательность, верифицируемость, специальный субъектный состав, выражение в действиях ^[24]. Однако даже поверхностный анализ предлагаемых признаков демонстрирует, что часть из них характерна и доверию как социальному и психическому явлению (алеаторность), а, следовательно, не могут рассматриваться в качестве отличительных. Другие признаки как, например, выраженность в действиях исключают такие важные проявления доверия в праве как «часть правосознания». На наш взгляд, с учетом многообразия проявлений доверия в праве, говорить об универсальной совокупности отличительных признаков доверия как правовой категории, затруднительно, поскольку совокупность этих признаков применительно к каждому из проявлений доверия в праве будет различаться. Более того доверие именно будучи социальным явлением попадая в область действия права приобретает свойства предмета правового регулирования, а потому противопоставление доверия как социального явления и доверия как правовой категории представляется необоснованным.

Термин «цифровая среда» является производным от широко применяемого термина «цифровизация», который имеет, скорее, технологический характер, поскольку указывает на связанный именно с применением построенных на особых физических принципах технических средств связи и управления, способ повышения производительности труда работников, не имеющих непосредственного отношения к правовым особенностям возникающих отношений. В современной юридической литературе это обстоятельство не учитывается. Поэтому конструирование в рамках доктрины информационного права правовых категорий с использованием этого термина требует известной аккуратности и тщательного анализа.

Иногда в работах о цифровизации и информатизации термины и понятия, построенные с использованием определяющих слов электронный, цифровой, информационный применяются как равнозначные ^[25]. Например, у Апроян А.А. и Шевкуновой М.А терминами электронный документооборот и цифровой документооборот обозначены одно и то же явление ^[22]. Ефимова О. В. и Балдина С.С., справедливо отмечая несогласованность законодателя в вопросах установления цифровых и информационных прав, тем не менее, на какие-либо различия между цифровыми и информационными не указывают ^[27].

К сожалению, неопределенность в содержании и соотношении рассматриваемых понятий свойственна и для законодателя. В целом нахождение четкой границы между понятиями электронный, цифровой, информационный и производных от них, насущная задача для юридической науки.

Кратко очерченное нами выше развитие понятийного и терминологического аппаратов информационных отношений свидетельствует о том, что на первых порах в правовых и юридических конструкциях широко использовались термины и понятия, воспринятые от технических наук. Так, аппаратные средства сбора, обработки и хранения информации построены на принципах цифровой электроннй техники. Информационные технологии, в свою очередь, в практической реализации опирались и опираются на достижения информатики. На первых порах данные, подвергаемые обработке, на каждом из этапов информационного процесса, оценивались с точки зрения их достоверности, а аппаратные средства – надежности. При этом критерий доверие как комплексная оценка информационного обмена или, говоря современным языком, информационной среды, возник позднее. Вместе с тем, результаты полученные в каждой из этих сфер, как по отдельности, так и в совокупности могут характеризовать в определенном смысле и уровень доверия к обмену информации в этой среде. В свою очередь информация может быть цифровой, документарной, аналоговой, вербальной и т.д. Цифровая информация является одним из видов информации, Следовательно, категория информация имеет характер родовой. Поэтому в рамках настоящего исследования считаем возможным рассматривать понятия цифровое, цифровизация, цифровая среда доверия как более узкие по сравнению с понятиями информационное, информатизация, информационная среда доверия.

Одно из немногочисленных содержательных определений понятия «информационная среда» дано профессором С.М. Зыряновым, который понимает под ней «совокупность общедоступных информационных ресурсов в любой форме (печатной, телекоммуникационной и цифровой)» ^[28]. Категория информационные ресурсы охватывает как отдельные документы и массивы документов, так и порталы, медиатеки, библиотеки, информационные системы и реестры и т.д., находящиеся в ведении органов публичной власти, коммерческих и общественных организаций, доступные для субъектов информационных отношений, а также информационную инфраструктуру, обеспечивающую обмен информацией. Однако не совсем понятно, почему вводится ограничение общедоступностью ресурсов? Едва ли правовой режим обращения к информационным ресурсам имеет здесь какое-либо значение.

Используя элементы информационной среды, субъекты права (физические и юридические лица) вступают в различные правоотношения. Уверенность, указанных субъектов, во-первых, в конфиденциальности, сохранности и целостности, предоставляемых при их взаимодействии данных, во-вторых, в достоверности информации, составляющей информационную среду, в-третьих, в субъектах, с которыми осуществляется информационное взаимодействие с использованием цифровой среды, в том числе в юридической значимости такого взаимодействия и его результатов, позволяет охарактеризовать цифровую среду в качестве среды доверия.

Анализ положений федерального законодательства о безопасности и доктринальных документов в этой сфере показывает, что безопасность есть состояние защищенности объекта безопасности.

Таким образом, цифровую среду доверия допустимо рассматривать, как совокупность информационных ресурсов в цифровой форме при взаимодействии с которыми и (или) с их использованием для субъектов права правовыми, организационными и техническими мерами контроля и защиты обеспечена достоверность и защищенность этой информации.

В правовых исследованиях имеется и иная точка зрения относительно содержания понятия «цифровая среда доверия». Так, Р.Б. Головкин, П.Д. Зыбин, Д.Г. Макаренко и С.О. Пысин определяют цифровую среду доверия как предусмотренную правовыми нормами деятельность по формированию комплекса цифровых правоотношений, основанных на доступной идентификации, аутентификации и деловой репутации субъектов, вступающих в цифровые правоотношения ^[29]. Трехчленная конструкция цифровых правоотношений (идентификация, аутентификация, деловая репутация) не представляется идеальной. С одной стороны, среда доверия это деятельность по формированию комплекса определенных правоотношений. С другой стороны, правовое формирование цифровой среды доверия осуществляется в цифровом пространстве информационных систем, понятие которого авторами не раскрыто.

Предлагалось и такое определение, в соответствии с которым цифровая среда доверия есть юридическое отношение, возникающее вследствие приобретения всяким лицом статуса пользователя предоставляемых средой информационных ресурсов. При этом названные отношения закреплены в соответствующих актах, содержащих необходимые юридические признаки, идентифицирующие данные отношения ^[24].

Приведенные подходы к определению цифровой среды доверия имеют не только теоретическое, но и практическое значение и позволяют:

критически оценить само понятие «цифровая среда доверия»;

говорить о том, что в нормативных правовых актах нашел отражение узкий подход к категории «цифровая среда доверия». В частности национальный проект «Национальная программа «Цифровая экономика Российской Федерации» сводит решение задачи по формированию цифровой среды доверия к уточнению правового статуса удостоверяющих центров, установлению унифицированных требований к универсальной (единой) усиленной квалифицированной электронной подписи и расширению возможностей и способов идентификации;

термины «цифровой», «цифровая», «электронный», «электронная», «информационный», «информационная» образуют смысловой ряд, отражающий начавшийся в СССР в первой половине 30-х годов прошлого века процесс освоения человечеством новых идей в области связи в широком смысле этого слова. Однако утверждать о том, что возникшие на начальном этапе развития новых технических средств обмена информацией и обусловленные им понятия «цифровая среда» и «цифровая среда доверия», отражающие технико-технологические первоосновы появления современного информационного права, едва ли следует рассматривать в качестве базовых категорий информационного права;

учитывать зависимость состояния и содержания регламентации общественных отношений в области информатизации от степени социально-экономического развития государств, выражаемой в вынужденном восприятии ими технической и технологической терминологии более развитых в социально-экономическом отношении стран.

Построение цифровой среды доверия является сложной комплексной задачей, решение которой требует осуществления большого количества организационных, информационных и правовых мероприятий. Это не только формирование условий для однозначной идентификации субъекта правоотношений в цифровой среде, но и создание гарантий конфиденциальности, сохранности и целостности его данных, достоверности информации в цифровой среде. Все это тесным образом связано с информационной безопасностью, что актуализирует проблематику форм и методов ее обеспечения в коммерческих компаниях, деловой среде, государственном секторе.

Думается, что уровень доверия, то есть позитивного отношения граждан России к новым технологиям будут повышаться одновременно с ростом не только количества информационных ресурсов и проникновения информационных технологий во все более широкий круг социальных отношений, но и с повышением уровня гарантируемой государством защищенности прав и свобод граждан путем решения задач по направлениям и в целях, определенных в Доктрине информационной безопасности Российской Федерации.