Artistic system of the children’s poetic folklore of Dagestan

Художественная система детского поэтического фольклора народов Дагестана анализируется в статье на основе текстов, собранных и опубликованных в основном научными сотрудниками Института языка, литературы и искусства Дагестанского федерального исследовательского центра РАН. Институтом ЯЛИ проводится большая работа по изданию 20-томного Свода памятников фольклора народов Дагестана, семь томов из которых уже вышли в свет. В 2019 году был опубликован 7-й том «Детский фольклор», в который включены наиболее распространенные и художественно значимые произведения детского фольклора народов Дагестана: аварцев, агулов, бежтинцев, даргинцев, кумыков, лакцев, лезгин, ногайцев, рутулов, табасаранцев, цахуров ^[6]. В книгу вошли как поэтические, так и прозаические жанры. Общность и национальная специфика детского фольклора, созданного взрослыми и детьми, являются ярким отражением этнического многообразия духовной культуры многонационального Дагестана. Детский фольклор был объектом внимания многих дагестанских исследователей. В трудах Ф. З. Абакаровой, А. М. Аджиева, Ф. О. Абакаровой, Ф. А. Алиевой, А. М. Ганиевой, С. М. Хайбуллаева, Х. А. Юсупова, М. М. Курбанова, Ф. М. Ибрагимовой и др. рассматривались идейно-эстетические, жанровые и художественные особенности детского фольклора каждого из народов Дагестана.

Дагестанский детский поэтический фольклор включает колыбельные песни, игровую поэзию и календарную поэзию.

Колыбельные песни – необычайная сокровищница поэзии, вобравшая в себя идеалы добра. Это песни, убаюкивающие, усыпляющие ребенка и вместе с тем дающие первые уроки поэтического восприятия мира. В своих песнях женщина-мать использовала яркие красочные образы для знакомства ребенка с окружающим миром. По мере его взросления менялось их содержание, они приобщали его к родной природе, к человеческой деятельности, знакомили с бытом, учили мечтать, то есть развивали практическое и эстетическое отношение к действительности.

Колыбельная песня – один из древних жанров фольклора. Сохранившиеся отдельные реликтовые элементы в образной системе произведений и в некоторых случаях архаические изобразительные средства позволяют предположить, что этот жанр в Дагестане развивался на протяжении многих веков, испытывал влияние фольклора других народов. Так, исследователь Ф.З. Абакарова, будучи в экспедиции в 1971 году в сел. Гента Советского (ныне Шамильского) района записала колыбельную песню, в которой фигурирует имя полулегендарного правителя шумерского (месопотамского) правителя города Урука (конец XXVII – начало XXVI века до н.э.) Гильгамеша, прославившегося своими деяниями и ставшего основным героем шумерской мифологии и эпоса.

Отголосок культового запрета на произношение имени новорожденного и замена его названиями зверей, птиц, домашних животных, восходящая к тотемистическим воззрениям, наблюдается в ранних колыбельных песнях народов Дагестана – в них никогда не звучит имя ребенка, оберегаемого от сглаза. Следует отметить, что этот запрет по-своему способствовал созданию образности и выразительности песенного текста. Свою глубокую любовь и нежные чувства к ребенку мать передавала с помощью таких названий, как «волчонок», «медвежонок», «сокол», «ягненок», «голубок» и т.д., что, несомненно, усиливало эмоциональную окраску и выразительность песни. Впоследствии это становится традицией фольклорной эстетики и одним из художественных приемов обрисовки образа.

С учетом возрастных категорий детей и с гендерным предназначением колыбельные песни можно разделить на следующие группы: 1) песни для самых маленьких; 2) песни для мальчиков; 3) песни для девочек.

В первые месяцы жизни для ребенка важна ритмическая смена звуков. Это, как правило, самые несложные песни, которые поются над младенцем, еще не понимающим смысла слов, и в которых превалируют мелодия, напев, создающие лирический, умиротворяющий настрой. Простая, монотонная песня успокаивает его и усыпляет. Так как песня сопровождалась мерным покачиванием люльки, в ней очень важен ритм.

Со временем ребенок начинает узнавать мать, понимать отдельные слова, и колыбельные песни, предназначенные для этого периода, постепенно приобретают форму небольшого несложного рассказа.

В колыбельных песнях народов Дагестана в обобщенной форме выражено стремление к созданию нравственно-эстетического идеала человека, идеала героя. «…Социально-экономические, политические, географические условия жизни горца на протяжении веков способствовали формированию его национального характера. Жизнь народов, полная опасностей, требовала от членов общества высоких воинских качеств. Храбрость, бесстрашие, стойкость – вот те качества, которые народ особенно ценил в человеке… Песни… выражая эстетические идеалы народа, имели и определенное воспитательное значение. На образцах народных произведений воспитывался человек с малых лет» ^[2].

Фольклор – в основном порождение трудового народа, поэтому с самого рождения продолжатель людского рода воспитывался в лучших трудовых традициях, в психологическом климате гуманистического отношения к миру. На протяжении веков народы Дагестана вырабатывали свод нравственных и этических правил и норм, где первой заповедью были любовь к отечеству и гуманизм, а затем как производные этой всеобъемлющей темы для мужчины – храбрость и трудолюбие, для женщины – трудолюбие и скромность.

Вместе с тем суровые условия жизни порождали в горцах особую жизнестойкость, умение противостоять невзгодам, способность постоять за себя словом и делом в антагонистическом обществе. И поэтому идеальный герой в представлении трудового люда должен был быть и смелым воином, защитником своего отечества, и трудовым умельцем, мастером на все руки, и обладателем острого слова, юмора. В Дагестане, как пишет М.Р. Халидова, «высоко ценились образность речи, остроумие, умение высказывать мысли через сопоставления, путем создания смысловых метафор, одним словом, все то, что мы называем красноречием. Примечательно, что уже с детских лет ребенку старались привить вкус к сочной и образной речи. Причем эта традиция, по-видимому, уходит в глубь веков» ^[8].

Таким образом, в фольклоре народов Дагестана сложился определенный тип национального характера, в котором наряду с культом физической силы, воспеванием воинских доблестей далеко не последнее место занимают трудовые и интеллектуальные качества, что и нашло отражение и в детском фольклоре.

В широко известной аварской колыбельной песне, которая может быть отнесена к одной из наиболее ранних, передается выработанный народом на протяжении веков идеал героя: «Чтобы ловко на коня садился, / Гордо оружие носил, / Чтобы бурную реку / Переплывал, / Чтобы дракона в траве / Пополам рассекал, / Чтобы построив крепость на перепутье, / Сражался с врагом, – / Вот таким бы вырос ты / Для матери родной! ^[6].

Культ физической силы в определенный период отмечается как одно из основных духовных проявлений общества и как основная эмоционально-оценочная категория в определении человека, его значимости и ценности. Чем большей физической силой обладал человек, тем он был значительнее, так как в тяжелой борьбе с окружающим миром ему приходилось, рассчитывая только на свою силу и ловкость, вести нелегкую борьбу за существование. Так сложился в народном сознании тип героя-храбреца, богатыря с предельной гиперболизацией его подвигов, поступков. Подобное изображение стало основным приемом, опирающимся в своих истоках на мифологическое мировоззрение.

Наряду с культом физической силы, в колыбельной песне воспеваются и воинские доблести. Действительность Страны гор давала народной фантазии богатейший материал для героических мотивов. Именно эти факторы – суровые условия гор и постоянная борьба с иноземными завоевателями – развили в фольклоре, в том числе и в колыбельных песнях, посвященных мальчику, героические традиции. Идеал героя-храбреца ярко представлен в колыбельных песнях всех дагестанских народов. Они базируются на единой эстетической основе и очерчивают образ будущего мужчины, культ его личного героизма и прочих достоинств.

Таким образом, история Дагестана, борьба с иноземными захватчиками предопределили героические традиции народа, получившие свое развитие в новых исторических условиях в годы гражданской, а затем Великой Отечественной войн, когда дагестанцы еще раз подтвердили свою воинскую славу, выдвинув храбрецов, удостоенных высшей почести – звания Героя Советского Союза. Отечественная война дала воображению и сердцу богатый материал о легендарных подвигах. Матерям-дагестанкам было о ком петь. Фольклорная традиция продолжилась уже в новых песнях.

Во многих песнях, посвященных мальчику, говорится о мужестве героев, прославившихся в боях. Такие песни по своему происхождению, как правило, более позднего характера, герои в них часто имеют реальных прототипов – близких, конкретных, взятых из жизни людей. Так, например, в даргинской колыбельной песне поется: «Илалай, мой любимый, / Лайла, мой дорогой, / Вырасти, стань красивым. / Возмужай, женись. / Чтобы ты стал таким храбрым, / Каким был Капила Мутай, / Чтобы ты стал таким известным, / Каким был аварец Шамиль», – поется в даргинской колыбельной песне.

Таким образом, история Дагестана, борьба с иноземными захватчиками предопределили героические традиции народа, получившие свое развитие в новых исторических условиях в годы гражданской, а затем Великой Отечественной войн, когда дагестанцы еще раз подтвердили свою воинскую славу, выдвинув храбрецов, удостоенных высшей почести – звания Героя Советского Союза. Отечественная война дала воображению и сердцу богатый материал о легендарных подвигах. Матерям-дагестанкам было о ком петь. Фольклорная традиция продолжилась уже в новых песнях.

Развиваясь в русле всего народного творчества и являясь отражением реальной жизни горцев, колыбельная песня не могла не вобрать в себя образ труженика, широко вошедший в народное сознание и его творчество. Эта тематика для колыбельной поэзии тем более важна потому, что она содержала первостепенную для данного жанра воспитательную функцию, в какой-то мере передавала житейский опыт и нацеливала сознание ребенка на то, что труд определяет жизнь человека, что человек славен трудом.

В цикле трудовых песен в колыбельной поэзии народов Дагестана выделяется группа песен, посвященных мальчику – будущему мужчине, и девочке – будущей женщине, в них рисуется идеал женщины и мужчины, выработанный народом на протяжении веков. В соответствии с ним мужчина должен обладать трудолюбием, высокими нравственными и физическими качествами, женщина – скромностью, добротой, усердием в труде. Все эти мотивы трудового воспитания и отношения к труду в колыбельных песнях предопределены условиями жизни в горах, которые имели свою специфику и были сопряжены с особыми трудностями.

Колыбельная трудовая песня зачастую связана с древнейшими формами хозяйства, в первую очередь с охотой, которое издавна было подспорьем в жизни горцев, позднее – с земледелием и скотоводством.

В колыбельных песнях нашел отражение труд землепашца, садовода, чабана, ремесленника. С неутомимой энергией люди, жившие в горных и предгорных районах, отвоевывали у суровой природы клочки земли, чтобы посадить пшеницу, развести сады и виноградники. Труд чабана предполагал особый комплекс качеств и черт характера. Работа чабана требовала специальной подготовки, и потому им, естественно, мог быть мужественный и выносливый человек. Самой высокой похвалы заслуживал тот, кто умел защитить овец от волков. В колыбельных песнях чабан характеризуется как настоящий герой, «вырвавший добычу из пасти волка, добывший слезу из глаза тигра…».

К более поздним трудовым колыбельным песням относятся песни с социальной тематикой. Во многих текстах прямо или косвенно выражены мотивы классового антагонизма, социального неравенства. Протест против гнета, нищеты и бесправия – это настроения эпохи феодализма, отмеченного усилением борьбы между низами и верхами общества. «Правдивость изображения жизни низов в этом цикле колыбельных песен, суровая социальная действительность меняют облик лирического героя, что свидетельствует о трансформации песни… Уже не мораль храбреца с его кодексом чести, а мораль бедняка-труженика и его класса становится здесь определяющей» ^[1].

В песнях, адресованных дочерям, трудолюбие и способность к работе были главными пожеланиями матерей. Будущая женщина должна была уметь полоть, косить, жать, ухаживать за скотом, ткать, справляться с домашними обязанностями, и эта народная мудрость выражена практически во всех колыбельных песнях с трудовой тематикой, посвященным девочкам. Нижеприведенная аварская колыбельная песня иллюстрирует качества, которые мать мечтала видеть в дочери: «…Скромная, как Небесная гурия… / Пока пробудятся птицы, / На полевые работы идущая, / Пока проснется перепелка, / Возвращающаяся домой».

В народной эстетике внешняя красота сама по себе не являлась эталоном. Идеалом женского совершенства в фольклоре народов Дагестана в целом и в колыбельной песне в частности является сочетание естественной красоты с трудолюбием, скромностью и другими качествами национального характера, выработанными в процессе трудовой и жизненной практики народа. Красота девушки в понятии народа должна была быть природной, естественной, не утрачиваемой во время работы в поле под палящими лучами солнца, на ветру, под дождем.

Колыбельные песни в целом характеризует высокая образность, их поэтическая система изобилует изобразительно-выразительными средствами, представляющими собой причудливую живопись эпитетов, сравнений, метафор, символов и др. Отражение народных представлений о прекрасном особенно ярко проявляется в языковых средствах. Образ, выражающий эстетические идеалы народа, чаще всего отождествляется с миром природы. Дети в песнях сравниваются с «ароматной грушей», «грузинским белым виноградом», «белым ягненком», «жеребенком», «луной» и т.д. Излюбленными поэтическими образами являются «ягненок», «голубь», «кошечка». Материалом для поэтических тропов в колыбельных песнях служат и природные явления, и животные, и растения, и даже предметы домашнего обихода. Сравнения, эпитеты, метафоры в них поражают своей образностью, эстетическим совершенством и глубиной содержания. «Как вымоленный дождик – мамин он, / Как вымоленное солнце – мамин он, / Как солнечный и лунный свет – ведь он, / Как сердце в груди – ведь он, / И как ключи от сердца – ведь он, / И как к ключам сундук – ведь он, / Как золото в сундуке – мамин он», – поет мать в аварской колыбельной песне.

Главное место в композиции колыбельной песни занимает развернутый монолог, построенный на приеме обращения, посредством которого достигается эмоциональность и максимальная конкретизация содержания, выражаемого часто с дидактическим намерением. Для колыбельной поэзии народов Дагестана в целом характерен семисложник. Встречаются колыбельные песни и с разным количеством слогов в строке, но редко. Колыбельные песни часто имеют рифмованные строки. «Наличие рифмы, повторение в конце строки одних и тех же звуков, – подчеркивает исследователь аварского фольклора С. М. Хайбуллаев, – явление, свойственное только детским и колыбельным песням. Оно редко для песенного фольклора в целом. Особенности звуковой организации колыбельных песен приводят к тому, что стих песен становится звучным, музыкальным, легким для запоминания» ^[7]. Но в основном колыбельные песни строятся на повторе созвучий. Повторение одних и тех же звуков делает песню доступнее для ребенка, помогает сосредоточить его внимание, воздействует эмоционально. Рифма, аллитерация, ассонансы являются мелодической основой колыбельных песен. Музыкально насыщенная фраза и мягкий слог воспринимается детьми легко и ясно. Говоря об изобразительно-выразительных средствах аварских колыбельных песен, С. М. Хайбуллаев справедливо замечает, что «своеобразные художественные формы и поэтические средства колыбельных песен не повторяются ни в каком другом жанре народной лирики» ^[7].

Своеобразна и неповторима вся колыбельная поэзия народов Дагестана, отличающаяся легкостью, живостью и ритмическим разнообразием стиха. В одних колыбельных песнях организующая роль принадлежит рефрену. Структура стиха других довольно свободна, ритм медленный. Отсутствие симметричного членения на строфы и свободное совмещение различного сочетания строк создают их астрофическую организацию.

В песнях, не содержащих какого-либо сюжета, а создающих определенное лирическое настроение, где рядом с рефреном соседствуют ласковые обращения к ребенку, стих часто не имеет стройной архитектоники. Импровизация, свойственная этим произведениям, вольно и свободно варьируется в соответствии с пристрастиями и индивидуальностью воображения женщины. Многие произведения мажорного тона, где рифмы не играют большой роли, построены на ассонансе. В других случаях звуковая организация стиха подчинена аллитерации или основана на комбинированных повторах.

Доминантой настроя колыбельных песен народов Дагестана, как правило, является оптимизм. С надеждой смотрит женщина в будущее. Нежные и грустные слова матери, порой и жалобы на нелегкую долю переплетаются с верой в перемены; тон колыбельных песен, как правило, светел, полон счастливых грез. Хотя колыбельные песни народов Дагестана дают в целом реальное представление о крестьянском быте и нравственно-эстетических взглядах народа, в них немалое место занимает и приукрашивание будущей жизни ребенка в мечтах матерей, пожелания богатства нередко были несбыточной мечтой, фантазией.

В советскую эпоху содержание колыбельных песен обновляется, модернизируется, в них находят отражение социальные изменения в жизни народа. Если в начале века в них звучали мечты матери о хлебе насущном, то в ХХ столетии мотивы совершенно иные. «С карандашом в руке, / В белом халате, / Больных лечащим / Доктором будешь», – поет ныне горянка сыну.

Игровая поэзия – одна из разновидностей детского фольклора народов Дагестана, включающая такие же жанры, как и в русском народном творчестве: пестушки, потешки, прибаутки, дразнилки, считалки, жеребьевки. Она занимала большое место в жизни детей и представляла своеобразную страницу коллективного таланта народов Дагестана. Исследователь детского фольклора калмыков В.Т. Сарангов отмечает: «Художественная система детского фольклора специфична: для него характерна образная система, тяготение к ритмизированной речи и к игре. Игра – элемент, психологически необходимый для детей» ^[5]. Сопровождающая определенное действо и нераздельно соединенная с элементами драматического представления, игровая поэзия по сравнению с колыбельной песней была более сложной и разнообразной формой народного искусства, обслуживающей подрастающего человека (младшего и старшего возраста), который, играя в кругу сверстников, мыслит, творит, подражая жизни взрослых.

В игре последовательно продолжались уроки воспитания. Уже на собственной практике малыш постигал правила поведения, воспринимал достойные примеры в качестве образцов. Пестушки, прибаутки и в особенности игры для детей постарше прививают им трудовые навыки, воспитывают чувства добра, смелости, справедливости, развивают умение мыслить и фантазировать, укрепляют их физически.

Пестушки– это короткие стихотворные песенки матери или няни, сопровождающие бодрствование младенца, его движения в первые месяцы жизни. В русском фольклоре они получили свое название от глагола «пестовать» – «заботливо, с любовью растить (малолетних детей); нянчить». Проснувшегося и потягивающегося ребенка гладят по головке, животику, складывают и разводят ручки, массируют ножки и сопровождают эти движения ритмическими приговорками – пестушками. Первые «диалоги» взрослого и ребенка начинаются с ласковых, нежных обращений родителей, на которые он отзывается радостными восклицаниями.

Пестушки постепенно заменяются потешками – песенками, которые сопровождают игры с пальцами, ручками, ножками ребенка (по аналогии с «Ладушками» и «Сорокой» в русском детском фольклоре). В этих играх уже нередки педагогические наставления, урок. К примеру, лезгинская потешка: «Эта яйцо снесла, / Эта в печку положила, / Эта сварила, / Эта почистила, / Эта съела, / Ее побейте». Наставления делиться с ближним, не быть жадным, которые в самой занимательной форме давались ребенку, едва он начинал понимать смысл слов, характерны для текстов потешек каждого из народов Дагестана, ибо гуманизм был одной из первых заповедей коллективного сознания демократических слоев общества.

Художественное слово сопровождает и первые шаги ребенка. Например, несложный аварский текст: «Ножка танцует – сердце танцует, / Вставай, Магомед, прыг-прыг!» В этих двух незамысловатых строчках возникает яркий образ, который содержит и емкий смысл: «Ножка танцует – сердце танцует». Такая художественная параллель обогащает стих, рождая метафору, подчеркивающую радость события.

Первый шаг для ребенка – это первый этап взросления. «В период, когда ребенок пытался делать первые шаги, – отмечает исследователь чеченского детского фольклора В.Ш. Расумов, – взяв его ногу, чеченцы (и мужчины и женщины) исполняли такую песенку: «Ножка, ножка, маленькая ножка, / На грязь ступив, испачканная ножка, / О траву потерев, почищенная ножка, / Дав грудь, успокоенная ножка, / Ножка, ножка, маленькая ножка» ^[4].

В полтора-два года взрослые начинают обучать малыша счету. Для этой цели существуют различные игры с пальчиками и ладошками. К необходимости учить детей счету, чтобы развивать их ум, народ-воспитатель пришел собственным многовековым опытом. В основном четырех-, пяти- и шестистрочные стишки, которые произносят при элементарных играх с пальчиками, ладошками и т.д., развивают ум ребенка, знакомят его с названиями предметов, домашней утвари, животных, птиц, видов труда взрослых, учат его сравнивать, сопоставлять.

В содержании аварских, даргинских, кумыкских, лакских, лезгинских, табасаранских, рутульских, агульских, цахурских текстов игровых песен нет больших расхождений. У всех этих народов потешки имеют довольно устойчивую композицию, обычно рифмованы, причем для них характерна многократная рифма, образуемая в результате повторения одной и той же формулы в конце, в середине или в начале строки. Часто используется и такой стилистический прием, как анафора (это, этому, этот и т.д.), или повтор частицы слова, которые предстают связующим звеном всей звуковой организации текста.

В потешках очевидна особая звуковая организация, заключающаяся в специально воспроизведенной ритмичности, которой способствуют звуковые совпадения, синтаксические параллелизмы или эпифора. Их сопровождает несложная игра с ребенком, самые простые физические упражнения, которые диктовались заботой об укреплении мышц малыша и его физическом развитии.

Прибаутка более сложна по содержанию, нежели пестушка или потешка, функция которых – вступить в самое первоначальное, но активное общение с малышом, обратиться к нему с ласковым словом, высказать пожелания. Отличается она и от потешки в том плане, что не связана с игрой. Прибаутка подобна сказочке или рассказу в стихах, в котором дана картина какого-либо яркого события или изображается стремительное действие. Птицы и животные – персонажи многих прибауток. Так, аварская прибаутка уже с малых лет учит ребенка что в обществе следует строго выполнять народные обычаи, в данном случае быть воздержанным в пище: «Куропатка квохчет: / – Ночью [я] иду на свадьбу. / Голубь воркует: / – Бедного меня возьмите. / – Не возьму тебя, я, голубь: / Ты – большой обжора, / Будешь много есть, / Опозоришься при всех!».

Сюжет прибаутки, как правило, ограничивается одним эпизодом, но имеются и объемные тексты. При удлинении сюжета прибаутка прибегает к его «цепной» организации, заимствуя сказочную кумулятивность. Нередко композиционной особенностью прибаутки выступает диалогическое построение в форме вопросов и ответов. К числу прибауток можно отнести и небылицы-перевертыши, с их нарочитым смещением реальных связей и отношений.

Главная роль прибауток – познавательная. Ребенок узнает о людях, животных, явлениях, предметах, об их главных свойствах. Тексты прибауток отличаются юмором и тонким преподнесением замысла, высокой поэтичностью и многообразием формы. Вместе с тем прибаутка может ненавязчиво передавать в занимательной форме и определенное дидактическое наставление. Так из подобных текстов дети усваивают мысль о том, что все должны трудиться. Эта идея своеобразно высказана в одном из даргинских текстов, который по смыслу близок русской поговорке «На бога надейся, а сам не плошай»: «– Давайте поедим! / – Что будем есть? / – То, что даст Аллах. / – А если не даст, что будем делать? / – Давайте пойдем работать!»

Другие интересные виды игровой поэзии народов Дагестана – широко бытующие в народном творчестве считалки и жеребьевки, вовлекающие в свою сферу детей разного возраста, которые уже вступили на путь самостоятельных занятий, забав со своими сверстниками. Эти жанровые разновидности игровой поэзии, некогда восходившие к творчеству взрослых и ставшие со временем игрой, интересны прежде всего тем, что дают простор для выдумки, импровизации детского творчества, развивающего сообразительность, находчивость, смекалку, умение образно выражать мысли, вкладывая в них порой элементы иносказания, условности и прочих черт фантастического свойства.

Считалка – это рифмованный стишок, состоящий по большей части из выдуманных слов и созвучий с подчеркнуто строгим соблюдением ритма. В детской игровой поэзии народов Дагестана считалки представлены двумя разновидностями – это смысловые и заумные. Смысловые считалки имеют определенное содержание. Ярко выраженной особенностью считалок является необычность, основанная на словотворчестве, выдумке и остроумии, четкий ритм, непременными компонентами являются счет, числа, иной раз употребляющиеся в переносном значении. Заумные считалки являются «набором рифмованных десемантизированных основ, внутри которых могут встречаться… слова с лексическими значениями» ^[9]. Возникновение заумных считалок исследователи склонны относить к глубокой древности, когда люди, слепо веря в разные божества, шли на всевозможные ухищрения, чтобы враждебные силы не мешали им в осуществлении их замыслов. С развитием человеческого сознания люди перестают придавать столь большое значение табу счета. Потребность в подставных словах исчерпывается, исчерпывается и считалка с заумными иносказаниями и со временем становится достоянием детской аудитории.

Таким образом, если в свое время заумная считалка была далеко не детским занятием, то позже она стала выполнять функцию игры и развиваться в контексте детского фольклора. В нее вносятся художественные элементы, придумываются сходные по созвучию слова взамен ранее бытовавших.

Однако какое бы содержание ни наполняло тексты данного жанра, определяющим является их ритмико-интонационное построение, подчиняющее себе художественную систему, подчеркнуто четкие, расчлененные на звуковые паузы сочетания. Игра словом достигается искусным сочетанием ничего не означающих рифмообразующих звуков, как, например, в даргинском тексте: «Ижижилан, бижижилан, / Тукижилан, балбажилан, / Гъудурбижан, / Гъаппан, яппан, / Чияр, бияр, / Къанч!».

Жеребьевки представляют собой короткие, лаконичные произведения, чаще рифмованные, использующиеся для разделения играющих на две партии и содержащие обращение в виде вопроса, в котором предлагается выбор. В текст жеребьевки часто заложены элементы загадки, требующей сообразительности при ответе: «Бублик вокруг мельницы? / Или помет дикой мухи?». В приведенной аварской жеребьевке первое понятие означает змею, второе – пчелиный мед. И дети, на какое-то время забыв об основной функции жеребьевки, отдаются разгадыванию смысла. Подобные тексты способствуют умственному развитию детей, расширению их словарного запаса. Жеребьевки и считалки, занимающие досуг старших ребят, активизируют в них сам акт творчества.

Современные жеребьевые присказки, естественно, утрачивают скрытый смысл, бытовавший в архаических формах. Сегодня в них используются уже новые слова и понятия. В аварском сел. Урма Левашинского района, например, была записана жеребьевая присказка: «Белохвостый самолет? / Или длиннохвостая ракета?»

Игра, дающая простор для выдумки, импровизации, привнесения собственной эмоциональной окрашенности, помогает интеллектуальному развитию ребенка, самоусовершенствованию, становится новым, более существенным фактором восприятия, развития и проявления эстетического чувства, художественных находок. Соединение действия и слова, распределение драматизированных задач, затейливое словотворчество, динамичный диалог, подчеркнутая ритмика, афористичность, множество эпитетов, метафор и других изобразительных средств делают игры детей многокрасочными.

Поэтическое искусство, связанное с действием, объединено целым рядом специфических черт, а именно «запрограммированностью», заданностью, дидактической направленностью. Поэтическая облаченность этих действий ограждает их от перерождения в чисто спортивные игры, придает им живой смысл, эмоциональность. Поэтические тексты и игровое действие, таким образом, искусно взаимосвязаны.

Календарно-обрядовая поэзия, являющаяся сопровождением и частью обряда культового заклинания, величания и т. д., имела древнюю первобытно-религиозную основу. Однако в процессе развития общественного сознания она теряла свои синкретические функции, отрываясь от обрядового действа и отчасти становясь достоянием детского фольклора. Тогда многие календарно-обрядовые произведения трансформировались в детские развлекательные песни, в которых еще сохранились следы древних магических представлений народа, его трудовой деятельности и древней психологии. Стихотворные обращения к силам природы: солнцу, дождю, воде, ветру и т. д. исследователи называют «закличками» и «приговорками». По представлению древних людей, они имели магическое свойство, были исполнены веры во всемогущие силы природы и обращены к ним. Младшие члены общества, перенимая суть назначения заклинаний и приговоров, приспосабливали их к себе и создавали по их образцу нечто свое, обращая к силам земли и неба собственные просьбы. Тематика этих произведений определена главным образом житейскими заботами, которые, как уже отмечалось ранее, не были чужды в трудовой семье и детям. Несмотря на трансформацию многих текстов календарно-обрядовой поэзии в детские развлекательные песни, в них сохранились следы древних магических представлений народа, их «трудовых» корней, психологии и т. п.

У народов Дагестана детям отводилась немаловажная роль в совершении обрядов, особенно календарных. Обряд вызывания дождя, например, у аварцев, лезгин, лакцев совершался мальчиками 12–15 лет. У детей были «собственные» тексты, когда праздновался день наступления весны, зимы, первой борозды. Они также произносили многочисленные заклинания и приговорки.

22 марта в Дагестане отмечалось наступление весны – оно сопровождалось празднованием, в котором народ выражал радость по поводу пробуждения природы к новой жизни; исполнялись обряды, которые должны были помочь природе в ее возрождении.

У аварцев накануне первого дня весны для детей пекли обрядовые хлебцы в виде фигурок различных животных. Мальчики лепили из глины конусы, в верхнюю часть которых втыкали сухие палочки или стебли растений. В канун наступления весны ночью зажигали сухие стебли и при помощи пращи запускали их в воздух. Зажигался также костер, вокруг которого веселилась молодежь. В основных чертах подобным образом праздник отмечался всеми народами Дагестана. Горящие предметы, пущенные в воздух, символизировали солнце. В этом ритуальном действии со следами мифологии выражалось желание человека помочь солнцу в борьбе с холодом, ускорить наступление тепла, необходимого для земледельческих работ. Зажигание костров преследовало ту же цель.

В многообразный ритуал встречи наступающего нового земледельческого года непременным элементом входило словесное творчество. Исполняемая при этом детьми песни носили сообразный празднику и времени года характер, в них очевидны антропоморфные представления народа, выразившиеся в одушевлении природы, радующейся приходу весны.

Праздник весны у кумыков – Навруз-байрам – проходил несколько иначе, нежели у аварцев, даргинцев и др. Готовясь к этому дню, женщины пекли сладости, а вечером в канун праздника зажигали лампы и ставили на окна. Вечером ребята группами ходили с подснежниками (шатман) в руках по дворам и, дойдя до середины двора, исполняли навруз-сарыны. Один из ребят произносил строфу песни, остальные хором подхватывали: «Шатман, шатман, да будет благословен день Навруза!». При проведении праздника Навруз было принято одаривать детей яйцами, символизирующими плодородие, и сладостями.

Торжественно отмечалось у многих народов Дагестана начало полевых работ. При проведении Праздника первой борозды население заранее оповещалось об этом дне, также заблаговременно выбирался трудолюбивый, уважаемый человек, которому отводилась почетная роль пахаря при проведении первой борозды. Пахарь запрягал быков, надевал вывернутую наизнанку шубу и приступал к пахоте. Вывернутой шубе приписывалась магическая сила, якобы способная заставить поля сделаться косматыми, как одеяние пахаря. На детей в этом обряде возлагалась следующая функция: едва пахарь приступал к работе, как толпа ребятишек начинала осыпать его комьями земли, обливать водой. Действо сопровождалось следующей песней: «Пусть сыплется пшеница / Подобно земле. / Пусть урожай будет изобильным, / Да увеличится зерно!..»

К детской календарной поэзии можно отнести также песни, входящие в обряд заклинаний о ниспослании благоприятной погоды. Они были связаны с языческими верованиями, сопровождали труд земледельца, скотовода. В наиболее первозданном виде у народов Дагестана, как и у других народов Кавказа, сохранился обряд вызывания дождя, в котором принимал участие все жители села, в том числе и дети. У аварцев, например, мальчики 12–15 лет втайне от жителей села собирались в поле. Одного из участников с головы до ног укутывали в зеленый наряд (ряженого называли «цIадал хIама» – «дождевой ослик»), причем он не должен был быть узнан, в противном случае считалось, что цель обряда не будет достигнута. Процессия входила в аул с песней-мольбой о дожде. У каждого дома, к которому подходили дети, ряженого обливали водой и подносили ему кукурузу или фасоль. Действие символизировало буйный рост трав, нивы после дождя. Текст, сопровождающий обряд, имел конкретное и вполне реальное содержание, выражая насущные заботы крестьянина, которые становились и заботами детей, с малых лет вовлеченных в нелегкий труд горца: «Пусть пойдет, Кодо, сильный дождь!.. / Зеленая трава высохла, / Пожалей, Кодо, нас, / Не дай нам умереть… / Пожалей сирот малых, / И не умеющих говорить животных, / Пусть пойдет, Кодо, пусть пойдет сильный дождь!» Приведенный текст аварской песни интересен обращением к Кодо (букв. перевод – Старая, Почтенная, Бабушка). По представлениям аварцев, она олицетворяет прародительницу Земли, с которой связаны представления о плодородии и обо всех благах, идущих от нее. У лезгин и лакцев этот обряд исполнялся почти так же, как у аварцев. Ряженого у лезгин называют Пешапай, у лакцев – «Къурнил читту» («полевая кошка»). Сам процесс обряда, в котором активно участвовали и дети, и сопровождающий его текст типологически сходны с обрядом вызывания дождя почти у всех народов Дагестана.

Сохранился у народов Дагестана и обряд вызывания солнца. У даргинцев, кумыков, лезгин он дошел до нас во многом в своем первозданном виде, тогда как в фольклоре аварцев он сохранился только в форме детской игры, имея при этом следы видимой связи с некогда ритуальным действом. Совершая обряд вызывания солнца, даргинцы, лезгины, кумыки прибегали к самым разным способам. У лезгин этот обряд назывался «Ала пехъ» – так называли и чучело с красным лицом, изображающим солнце; табасаранская молодежь надевала на деревянную лопату рубаху, изображая этим чучело. Его называли «Гуни» («Вызывающий солнце»). Даргинские дети наряжали в женское платье лопату и, организовав шествие по аулу, пели: «О, чтоб взошло солнце, взошло солнце!.. Чтоб взошло солнце с лицом, как лопата!.. / Пусть поля крестьян колосятся… / Пусть овцы чабанов умножатся…»

Тексты детских календарно-обрядовых песен народов Дагестана по форме и содержанию в основных чертах однотипны. Их жанровой особенностью является императивная форма. Одним из главных изобразительных средств предстает гипербола, с помощью которой достигается особая образность.

Еще одна особенность дагестанских детских календарных песен состоит в использовании рефрена, становящегося их органичной частью. Рефрен – важная составляющая поэтической фольклорной традиции – и в данном контексте является элементом, выполняющим одну из функций заклинания, передающего веру народа в магическую силу слова.

Художественная система детского поэтического фольклора Дагестана, рассматриваемая в статье как художественная разновидность исторически сложившегося общественного сознания и деятельности, обладающей своими содержательными компонентами и общими особенностями художественной формы, свидетельствует о глубокой гуманистической и демократической основе, высокой идейной направленности и эстетическом совершенстве замечательных образцов, созданных благодаря поистине неиссякаемым творческим силам народа. Художественный материал колыбельных песен, игровой и календарной поэзии представляет один из сложных синкретических видов народного искусства, в котором явственно проступают отголоски древних форм, ряд реликтовых элементов. Как и в колыбельных песнях, в игровой и календарной поэзии ощутимы психологический склад, природа и своеобразие национального характера, специфика труда, быта, религиозных верований, отголоски далекой истории, разные стадии развития фольклора народов Дагестана, эволюция коллективного творчества, в том числе его поэтики, а также неистребимый дух оптимизма человека.

Детская поэзия содержит человеческий опыт – и прежде всего трудовой опыт – в оформлении и в виде, доступном пониманию ребенка. Комплекс воспитательных, дидактических моментов в ее художественных произведениях был «разработан» с большой тщательностью и на все случаи жизни. И прививая нравственно-этические качества, преподнося каждый раз моральный урок, детская поэзия в художественном плане способствовала развитию эстетического вкуса ребенка. «Гуманизм, человечность, оптимизм, жизнеутверждающее начало, наполняющие произведения устного народного творчества, выражение в них идеи возвеличивания труда, национальная основа сюжетов – все эти лучшие качества фольклора народов Дагестана взяты на вооружение дагестанскими писателями, создателями дагестанской детской литературы. Литература для детей сохранила живую связь с устным народным творчеством на всем протяжении своего развития» ^[3]. Именно поэтому так поэтически прекрасно почти все, что создано народом для детей, в которых общество видело свое будущее.