The initial stage of the Muslim Brotherhood's activity: from political self-isolation to the demand to create an "Islamic party" (1928-1936)

Fedorov Nikolay PhD Candidate, Section of Near and Middle Eastern History, History Department, Lomonosov Moscow State University 125009, Russia, g. Moscow, ul. Mokhovaya, 11, str. 1 nikolasfedorov93@gmail.com Other publications by this author

1920–30-е гг. в истории Египта ознаменовались серьезной трансформацией государства, общества и экономики. В политической сфере борьба за независимость от Великобритании, которая в ходе Первой мировой войны (1914–1918) провозгласила протекторат над страной, привела к обретению частичного суверенитета, введению конституции и появлению зачатков парламентаризма ^{[3, p. 286]}. На волне антибританских волнений 1919 г. к власти в Египте пришла националистическая партия Вафд, провозгласившая своей конечной целью эвакуацию (джала’) английских военных из Долины Нила и зоны Суэцкого канала ^{[9, с. 32]}. Пользуясь колоссальной популярностью среди населения, вафдисты на всем протяжении межвоенного периода одерживали одну победу на выборах за другой. Навязать им борьбу мог только королевский двор, стремившийся к абсолютизации власти монарха. При этом противники Вафда не чурались открыто нарушать положения конституции, низвергая неугодные кабинеты министров и приводя к власти своих ставленников.

В начале 1930-х гг. египетский монарх доверил пост премьер-министра видному государственному деятелю Исма’илу Сидки (1875–1950). Его главной задачей стал подрыв авторитета ведущей националистической партии Египта. Глава кабинета действовал решительно: в его правление был принят ряд законов, ограничивших свободу прессы и собраний, а также новый избирательный закон, который существенно понизил значимость голосов крестьянства — главной электоральной базы вафдистов. Националисты ответили масштабными демонстрациями, для подавления которых Сидки прибегнул к использованию сил охраны правопорядка ^{[12, с. 72]}. Хотя в 1933 г. его правительство было отправлено в отставку, свою задачу выполнить он успел. Вафдисты оказались обескровлены, а общество — расколотым.

На фоне политического конфликта королевского двора и Вафда в Египте происходили серьезные социально-экономические перемены. Стремительно беднело крестьянство. О его нуждах не думали ни консервативные силы, стоявшие за монархом, ни националисты. Малоземельные и безземельные крестьяне (феллахи) стекались в города в поисках работы, что вело к ускоренной урбанизации ^{[5, p. 23]}. Но темпы роста национальной промышленности не позволяли трудоустроить малообразованные слои населения на новые заводы. В городах крестьян ждала бедность и социальная фрустрация, связанная с непониманием и неприятием особенностей городской жизни.

В межвоенный период в крупных населенных пунктах проникновение западных элементов в повседневную жизнь стало еще более заметным, чем в предшествовавшие периоды. В сознании феллахов, сохранивших преданность традиционному исламу, диссонанс вызывали костюмы европейского кроя, роскошные особняки, автомобили и пришедшие с Запада технические новинки. Отдельные элементы — алкогольные напитки и использование в повседневном общении европейских языков — провоцировали настоящий «культурный шок» вчерашних крестьян. В результате, в Египте множилось число движений, выступавших против вестернизации общества и апеллировавших к исламу и его многовековым ценностям. Самым влиятельным из них оказалась организация «Братья-мусульмане» (Ал-Ихван ал-муслимун), основанная Хасаном ал-Банной (1906–1949) в 1928 г. в городе Исмаилия.

Молодой школьный учитель, ал-Банна еще в студенческие годы увлекся идей исламской проповеди. Находясь на обучении в Каире, он организовал кружок единомышленников, участники которого выступали в небольших городских кофейнях с призывом противостоять западному культурному проникновению. В 1927 г. Хасан ал-Банна получил назначение в расположенную на берегу Суэцкого канала Исмаилию. Позже он отмечал в своих воспоминаниях, что в этом небольшом городе европейское культурное влияние ощущалось даже сильнее, чем в столице ^{[8, с. 69]}. Этот факт не кажется удивительным: практически все жители Исмаилии работали на европейцев — в казармах английских войск или в компании Суэцкого канала. В стремлении возродить в обществе интерес к исламу ал-Банна начал в свободное от работы время проповедовать в кофейнях.

Его целевой аудиторией были городские обыватели. С первыми проповедями ал-Банна выступал перед мелкими служащими, торговцами и рабочими ^{[11, с. 64]}. От традиционных пятничных наставлений, которые мусульмане получали в мечетях, речи молодого наставника (муршида) отличала простота и доходчивость. Отечественный исследователь М. З. Ражбадинов отмечал, что его выступления представляли собой органичную «смесь бытового диалога, проповеди и специальной лекции, на которую он захватывал с собой даже небольшую школьную доску и мел» ^{[2, с. 46]}. В скором времени у Хасана ал-Банны появились постоянные слушатели. Они все чаще обращались к нему с вопросом о том, что нужно делать, чтобы следовать по пути Аллаха. В этот момент школьный учитель осознал, что настал момент для создания полноценной организации.

Большинство исследователей сходятся во мнении, что возникновение «Братства» относится к 1928 г. Именно тогда последователи ал-Банны стали регулярно собираться в арендованном помещении для того, чтобы изучать под руководством своего учителя Коран и хадисы. В ходе занятий он призывал их отказаться от суеверий и заблуждений, вернуться в лоно истинного ислама (ал-ислам ал-ханиф) и принять в качестве руководства к повседневной жизни священное писание мусульман ^{[11, с. 68]}. Хасан ал-Банна не забывал и об организационной работе: в течение нескольких лет у «Братьев-мусульман» появилась своя штаб-квартира с мечетью и школами для детей, а также сеть региональных ячеек в округе.

Несмотря на видимые успехи, характерной чертой «Братства» в период работы его основателя в Исмаилии была самоизоляция от политической повестки Египта. Хасан ал-Банна решительно отвергал любые обвинения в связях с вафдистами и коммунистами ^{[8, с. 101]}. С националистами его роднило только желание избавиться от присутствия в Долине Нила англичан. Однако приверженность Вафда либерально-демократическим институтам правления отталкивала исламистов ал-Банны. «Братья-мусульмане» воспринимали парламент как чуждый элемент западной цивилизации, а потому не желали сотрудничать с националистами. Обвинения в связях с Москвой и египетскими коммунистами и вовсе кажутся надуманными: Советская Россия открыто поддерживала атеизм; местные марксисты, хоть и были менее радикальными в своих заявлениях, все равно ставили во главу угла не религию, а борьбу за социально-экономическую справедливость и права трудящихся.

Отказ Хасана ал-Банны от сотрудничества с Вафдом и коммунистическим движением был, таким образом, логичным и закономерным. Удивительным было его нежелание установить тесные контакты с правительством Исмаʻила Сидки, которое предлагало «Братству» финансирование в обмен на лояльность, но встретило вежливый отказ ^{[4, p. 9]}. Сложно судить о том, что именно подтолкнуло ал-Банну к такому решению. Можно предположить, что он боялся до поры связывать свою организацию с какой-либо из боровшихся за власть в стране групп. Лидер «Братьев-мусульман» оставлял, тем самым, пространство для маневра и возможность рекрутировать новых последователей из самых разнообразных социальных слоев. Вместе с тем, Хасан ал-Банна имел все основания опасаться преследования в случае падения режима Сидки и возвращения к власти вафдистов. Кроме того, его организация не имела на тот момент четкой политической доктрины и каких-либо политических целей и идеалов. На протяжении всего времени работы в Исмаилии наставник «Братства» продолжал позиционировать свою организацию как благотворительное общество с просветительскими целями, заключавшимися в распространении исламского образа жизни среди египтян. От политической повестки он сознательно самоизолировался.

В 1932 г. Хасан ал-Банна перебрался в Каир, где сразу приступил к новому этапу организационной работы. К этому времени в «Братство» входило порядка 50 ячеек по всему Египту. Менялся качественный состав общества: его ряды пополняли бывшие националисты — студенты, инженеры, чиновники ^{[11, с. 96]}. Требовалась новая структура, которая позволила бы вести оперативное управление и способствовала дальнейшему росту числа адептов. В итоге, ал-Банне удалось выстроить вертикаль власти, на вершине которой располагался сам муршид. Функции по распространению его решений были возложены на административный аппарат (мактаб ал-иршад ал-ʻамм) ^{[2, с. 67]}. Корректировка общего курса организации «Братья-мусульмане» происходила в ходе специальных конференций, проводившихся не реже, чем раз в год.

К середине 1935 г. сложилась система ступеней посвящения (маратиб) ^{[8, с. 141]}. Параллельно шло создание тайного аппарата организации — тренированных в духовном и физическом плане странствующих проповедников (джаввала). Египетский историк Рифʻат ас-Саʻид подчеркивал, что с самого момента возникновения отрядов джаввала Хасан ал-Банна предполагал использовать их в политических целях — для давления на власти страны ^{[11, с. 179]}. Мнение исследователя выглядит достаточно обоснованным потому, что в этот же период муршид «Братства» впервые открыто заговорил о политическом идеале Египта и арабского мира в целом.

После переезда в столицу ал-Банна выдвинул идею «правильного» общественного строя. Таковым он считал исламское государство (ад-даула ал-исламийа), в котором Коран был бы конституцией, а полнота власти принадлежала бы общему совету мусульман (шуре). Избранный им правитель (халиф) исполнял бы волю народа, но не имел бы права передавать власть по наследству ^{[1, с. 248]}. По сути, ал-Банна предлагал вернуться во времена раннего ислама, которые он считал «царством истинного равноправия и религиозного братства» ^{[4, p. 210]}.

Сформулированная концепция политического идеала «Братства» не означала, впрочем, перехода организации к политической активности и участию в борьбе за власть. В период с 1932 по 1935 г. Хасан ал-Банна оставался верен курсу на самоизоляцию общества. Доказательством этого служит отсутствие какой-либо политической программы действий в итоговом документе III конференции организации «Братья-мусульмане» (1935 г.), на которой и была утверждена концепция исламского государства. В связи с этим, М. З. Ражбадинов отмечал, что «в политической позиции муршида в большей степени преобладала критика существовавших порядков и в меньшей степени предлагались альтернативные варианты» ^{[2, с. 66]}. При этом в итоговый протокол попали два противоречивых пункта. Первый обозначал курс на нейтральное сосуществование со всеми заинтересованными в управлении Египтом сторонами — националистами из Вафда, королевским двором и даже с англичанами. Второй в расплывчатой форме подтверждал готовность «Братства» взять на себя задачу по защите мусульман и построение в будущем исламского государства. По всей вероятности, ал-Банна по-прежнему считал активное участие в политических баталиях несвоевременным, но предполагал, что в скором времени ситуация может измениться.

Примечательно, что в тот же период муршид решительно отрицал любые попытки сравнения «Братства» с партией. Проведение конференций, возникновение четкой структуры и административного аппарата — все это свидетельствовало о том, что организация переросла уровень благотворительности и просветительства и превратилась в своего рода аналог партии. Однако, отмечал один из сподвижников Хасана ал-Банны, лидер «Братьев-мусульман» не считал видимое сходство достаточным для проведения параллелей. Наоборот, в своих выступлениях и обращениях он всячески подчеркивал уникальность своей организации и ее принципиальные отличия от западных партийных структур, заключавшиеся в следовании установлениям раннего ислама ^{[7, с. 19]}. Такую позицию ал-Банны можно трактовать по-разному. С одной стороны, она давала ему возможность избегать конфликтов с Вафдом и другими политическими силами страны. С другой — способствовала обособлению «Братства» и его членов от общей социальной и политической конъектуры, а также их большему сплочению.

Поворотным моментом в истории организации стал 1936 г. Именно в этот год Хасан ал-Банна впервые во всеуслышание заговорил о необходимости искоренить западные элементы, проникшие во все области жизни египетского общества ^{[6, p. 329]}. Отдельного внимания муршида удостоилась политическая сфера. Основатель «Братства», в частности, предложил ликвидировать разрозненные партии и движения и заменить их единой «исламской партией» (ал-хизб ал-ислами), организованной на базе своей организации. Это позволило бы мусульманам мира перейти к следующему этапу — реорганизации армии и началу священной войны (джихада) против врагов истинной веры ^{[8, с. 281]}.

Большинство исследователей склонны связывать такую перемену с изменившимся положением на политической арене. В 1936 г. вафдистское правительство подписало окончательный договор с Великобританией. Лондон признал полную независимость Египта, однако сохранил своей военное присутствие в зоне Суэцкого канала. Националисты, тем самым отступили от главного своего требования — немедленного ухода английских воинских контингентов, что существенно подорвало доверие к ним со стороны населения. При этом решением лидера Вафда Мустафы ан-Наххаса (1879–1965) пойти на уступки в переговорах были недовольны не только простые жители страны, но и часть однопартийцев, заявивших о своем недоверии руководителю ^{[3, p. 295]}. На фоне намечавшегося раскола внутри крупнейшего политического движения страны Хасан ал-Банна и принял решение действовать.

Египетский исследователь истории «Братства» Ас-Сейид Йусуф, в частности, отмечал, что призыв ал-Банны отказаться от многопартийной системы в 1936 г. был продиктован желанием еще больше ослабить Вафд. Он указывал на тот факт, что большая часть представленных в парламенте или претендовавших на места в нем партий были, по сути, «политическими карликами». Они не могли конкурировать с контролировавшими густонаселенную сельскую местность вафдистами. В равной мере не могли этого делать и «Братья-мусульмане». Однако, в случае запрета деятельности существующих партий, единственной массовой идеологией должна была стать религия. В условиях отсутствия конкуренции Хасан ал-Банна получил бы весомое преимущество ^{[10, с. 359]}. Такая точка зрения объясняет, в свою очередь, упорное нежелание муршида на ранних этапах признавать «Братство» партией, несмотря на очевидные структурные и организационные сходства.

Важной переменой, которая не могла не способствовать дальнейшему вовлечению «Братства» в политические процессы, было отступление англичан. Согласившись дать Египту большую самостоятельность, они уже не могли напрямую воспрепятствовать деятельности Хасана ал-Банны, поддерживавшего идею ухода иностранцев-христиан из страны. Соглашение 1936 г. лишило «Братьев-мусульман» двух серьезных противников, добавило муршиду уверенности в своих силах.

На дальнейшую политизацию «Братства» во второй половине 1930-х гг. повлияли и внутренние факторы. Одним из них явилось укрепление структуры военизированных отрядов джаввала. В 1935 г. была организована специальная школа духовной и физической подготовки юношей до 17 лет. По окончании обучения они пополняли отряды джаввала в качестве тренированных бойцов, прошедших специальные летние сборы в форме походов в пустыню (рихалат) с целью получения навыков миссионерской деятельности и «укрепления плоти» ^{[2, с. 75]}. Параллельно происходил рост общего числа последователей Хасана ал-Банны. По данным некоторых исследователей, к концу 1930-х гг. в «Братство» входило до одного миллиона человек ^{[4, p. 329]}. Это, вкупе с отступлением вафдистов и англичан, дало наставнику «Братьев-мусульман» возможность заявить в 1936 г. о необходимости единой исламской партии.

В период с 1928 по 1936 г. отношение организации «Братья-мусульмане» к вопросу о собственном участии в политических процессах в Египте претерпело серьезные изменения. Они были тесным образом связаны как с развитием и укрепление положения самого общества, так и с происходившими в стране событиями. На начальном этапе лидер «Братства» Хасан ал-Банна следовал курсу на самоизоляцию организации. Им двигали опасения в возможном преследовании со стороны идеологических противников, которые чувствовали себя на политической арене гораздо увереннее, чем исламисты. По мере роста числа адептов и спада националистических чувств населения во второй половине 1930-х гг. муршид стал все чаще задумываться над непосредственным вовлечением «Братьев-мусульман» в борьбу за власть. Перемены, происходившие в риторике ал-Банны в 1928–1936 гг., наглядно демонстрировали умение основателя организации лавировать в политических потоках и подстраиваться под окружающую действительность. Озвученное в 1936 г. требование исламской партии подтверждало, в свою очередь, амбициозность наставника «Братства» и всего исламистского движения Египта.