“Helicopter Rhapsody” as a historical-ethnographic source describing life in the North of Tyumen Region

Ershov Mikhail Fedorovich PhD in History Leading Scientific Associate of Research Department, Ob-Ugric Institute of Applied Research and Development 628011, Russia, Khanty-Mansiiskii avtonomnyi okrug, g. Khanty-Mansiisk, ul. Mira, 14, of. 310 mfershov@mail.ru Other publications by this author

Введение

На исходе первого десятилетия нашего столетия был опубликован роман провинциального писателя Л. Бабанина «Вертолётная рапсодия» ^[1]. Его основные герои связаны со знаменитым посёлком Берёзово, тем, что находится на Севере Ханты-Мансийского автономного округа – Югры. Произведение, во многом автобиографическое, по нашему мнению, допустимо отнести и к историко-этнографическим источникам. Автор, из коренных северян, долгое время работал в авиации, жил среди аборигенного населения, пробовал себя в предпринимательстве, далее обратился к журналистике и писательскому труду ^[11].

В романе представлены образы четырех вертолётчиков: Федьки, Сёмки, Яшки и Димки. Через динамику судеб этих персонажей, описание их работы и быта раскрыты те латентные социокультурные процессы, которые имелись, и до сих пор присутствуют, на Крайнем Севере. Несомненно, что потребность высказаться для Л. Бабанина оказалась более значима, чем вполне реальные проблемы с узнаваемыми прототипами в немногочисленном провинциальном социуме. В погоне за достоверностью этот писатель не чурается изображения негатива и не боится бравировать циничным описанием отрицательных сторон нашей жизни.

Целью данной публикации является реконструкция (на основе сведений из текста данного романа) особенностей менталитета людей, живущих в условиях нефтегазового фронтира, и специфике складывания индустриального общества на Севере Западной Сибири. Цель достигается через разрешение ряда задач. Чем обусловлена мотивация поступков главных героев? В чем заключаются особенности их менталитета? Какими типичными чертами эти герои обладают, и какие культурные функции выполняют? Насколько корректно использование исторических аналогий при раскрытии сущностных свойств провинциальных акторов, особенно с маргинальными чертами?

Объектом настоящего исследования является информация из романа Л. Бабанина об особенностях жизни вертолётчиков. Предметом исследования – значимые факторы общественной психологии лиц, живущих на территориях Крайнего Севера в период нефтегазового освоения. Актуальность данной проблемы очевидна. Сегодня, как и в предыдущие эпохи, отдаленные районы России являются теми колонизируемыми территориями, где европейская рациональность, закон и порядок, так и не укоренились в полном объеме. Теоретическая база исследования основана на междисциплинарном подходе. Использованы концепции фронтира ^{[2, 7, 17, 18]} и трикстерства ^{[6, 22, 23]} Дополнительно применены также и методы литературоведческих изысканий ^{[10, 16]}.

Краткая характеристика произведения как историко-этнографического источника: данный роман, не отличается исключительными художественными достоинствами, в нем отсутствует подлинная психологическая глубина. Его персонажи плоскостные, а автор, что называется, «зациклен» на перечислении скандалов, анекдотических положений и баек. Между тем, литература всегда стремится к типизации, социологизму, традиции. Дополнительно она еще и ориентируется на оригинальность, неповторимые художественные достоинства. Кажется, что по этой причине, текст Л. Бабанина необходимо исключить из числа историко-этнографических источников. Однако такой вывод не оправдан. М. А. Литовская и Е. К. Созина обоснованно заявляют: «Парадоксальным образом, главная помощь, которую литература может оказать истории, состоит как раз в её «сомнительности», неточности, в самом качестве фантазии, поскольку литература – специфический историографический источник, главное в котором – зафиксированные представления об истории. А также формы исторического сознания» ^{[10, с. 62]}.

Хронологические рамки произведения охватывают завершение советского периода и рождение современной России. У Л. Бабанина досконально очерчен менталитет людей, живущих на грани провинциального и природного миров, детали их повседневного быта и, наверное, самое главное, типичные качества, доминирующие в период разложения и кризиса периферийного социума. В первую очередь к ним относится усиление вертикальной и горизонтальной мобильности. Ряд обстоятельств провоцирует наших героев на постоянные перемещения. В силу этого пространственные рамки романа Л. Бабанина размыты. Действующие лица перемещаются от Риги до Кавказа. Но поселок Берёзово всё же остается в повествовании тем смысловым центром, вокруг которого переплетаются сюжетные линии.

Основная часть

Причудливое наложение друг на друга пограничных состояний (стык человека и природы и, параллельно, стык исторических эпох) усиливает маргинальное положение персонажей – вертолётчиков гражданской авиации. Видимо, не случайно присутствие элементов панибратства, уничижительности и уменьшительности в их именах. Осознанно или неосознанно, но автор романа демонстрирует присутствие подспудных негативных и даже разрушительных свойств у симпатичных ему положительных персонажей С одной стороны, его герои постоянно стремятся в небо. И регулярно, с помощью вертолётов, туда перемещаются, реализуя свою мечту. С другой же – вся их неустроенная жизнь состоит в постоянных передвижениях, в вертикальной и в горизонтальной плоскостях.

Это годы учебы в летных училищах, причём в городах вдали от дома. Это длительные перелеты через малоосвоенные территории. Это неблагоустроенная жизнь в общежитиях и в местах прилета. Закономерно, что из числа основных героев женатых мало. У максимально злоупотребляющего алкоголем Федьки, нет гармонии в семье. Анонимная жена грузина Дмитрия Сиссаури удостоена лишь нескольких упоминаний. Привычное отсутствие семейного комфорта компенсируется у персонажей Л. Бабанина варварской и незаконной охотой с вертолетов. Поистине раблезианские пьянки, смакование блюд, изготовленных по рецептам северной кухни из охотничьей и рыбацкой дичи, дополняются в романе похождениями в ресторане, приключениями в санаториях в периоды отпусков. Автор раскрывает типичные черты быта вахтовиков, и он далеко не оригинален. Фигура много зарабатывающего, но неадекватного в отпуске и без меры пьющего холостого северянина уже давно стала привычной в России и легко узнаваемой: это, например, временные дорожные попутчики или герои различных баек ^{[9, с. 4-14]}.

Л. Бабанин, в целом субъективно оправдывая проступки литературных персонажей, в то же время показывает истоки их похождений. Одна из причин бесшабашного поведения вертолётчиков: не исчерпанные природные богатства Севера. Еще одна – обстановка всеобщего попустительства. Положительный для автора Сёмка сдает экзамен в школе с помощью шпаргалки из рук учителя. Далее он же, не решив тригонометрическую задачу, поступает в училище, отдав экзаменатору трехлитровую банку осетровой икры и солёных муксунов.

На претензии номенклатурного собутыльника Вадика («государственный вертолет, государственные лоси, или вы уже в коммунизм вступили?») ему отвечает вертолётчик Федор: «Может быть, и так, но мы жизнями рискуем на охоте, а достигаем всего за счет лётного мастерства. И лосей этих в тайге…не мы их, так сами б сдохли. А вы, товарищи секретари райкома? У вас ума-то ни в голове, ни в жопе. А как дефицит с базы или из ОРСа, так вы первые с заднего крыльца» ^{[1, с. 45-46]}. В этом разговоре затронуты значимые ценностные проблемы. Официально провозглашенное советское бескорыстие разлагается, но пока еще явочным порядком, во многом латентно. Процессы инкорпорации материальных интересов в духовную сферу реализуются на окольных путях, в том числе через осуждаемое, но престижное потребление.

Для прагматичных профессионалов и, наряду с этим, романтиков своего дела, нарушение норм, инструкций, законов составляет часть того неписаного кодекса поведения, который определяет жизнь северян. Это взаимопомощь, не всегда оправданный риск, демонстративные расточительные траты, безмерное потребление алкоголя, как своеобразный спорт и средство единения локального коллектива, конкретика поступков, пренебрежение к отвлеченной рефлексии и, особенно, к демагогии. Их отличает скепсис по отношению к номенклатурной верхушке и гуманитарному знанию вообще.

Всякая теоретическая абстракция (зачеты по политэкономии, зарубежная география, высшая математика) и различный идеологический флёр для героев книги больше, чем информационный шум или повод для насмешек. Чуждые вертолётчикам явления располагаются в единой смысловой плоскости. Это всевозможное начальство, которое пользуется их услугами, но от которого исходят одни неприятности и от кого ждать помощи не стоит. Это «снежный человек», якобы виденный сверху, и, одновременно, сотрудник КГБ, который боится выяснить, кого же именно заметил экипаж вертолёта. Это, наконец, тот черный африканец, который гуляет по улицам с женщиной-рижанкой.

Негатив символизирует некую потустороннюю реальность, с которой, без особой нужды, лучше не соприкасаться. Поэтому у вертолётчиков обычно отсутствует какая-либо публично выраженная рефлексия. Их отрицательные оценки всегда «для своих», поверхностны, почти условны. Переусложнённый мир советской схоластики отчуждается на интуитивном уровне. Сведения, чуждые вертолётчикам, не задерживаясь, проходят вне их восприятия. Такая отстраненность, разумеется, обедняет внутренний мир персонажей и делает его упрощенным. Даже у положительного Семёна знания об истории Берёзова ограничиваются хрестоматийными сведениями о ссылке сюда легендарного А. Д. Меншикова. Пареньку природа Севера много понятнее, чем окружающие его локальные сообщества.

Другой вопрос, что природа, в его глазах обладает лишь материальными благами и потребительской ценностью. Обучение вертолётному делу нисколько Семёна не переделало. Он остался тем добытчиком и охотником, которому, помимо удачи, требуется еще и признание его соперников и друзей. Предметы гордости курсанта, по приезду в Берёзово на каникулы из Рижского училища, – зарубежные жвачка, сигареты и джинсы, купленные в порту у иностранцев. Его отличают не жадность (она резко отрицается в лётной среде), но неуёмная тяга к действенной материальности. Так некогда поступали архаические персонажи, мало задумываясь о последствиях своих поступков, разрушающих привычную стабильность.

Не случайно, что распад СССР для вертолётчиков оказался неожиданным и малообъяснимым. Время веселых баек и анекдотов кончилось и им на смену пришли жестокие реалии. У импульсивного Дмитрия Сиссаури, вернувшегося с Севера в родную Грузию, череда острых вооруженных конфликтов вызывает непонимание. Однако, после гибели сестры Марии, он принимает в них участие и – гибнет. Яшка мужественно спасает десантников на лесном пожаре, но из-за предательства своего второго пилота и нападения преступников, оказывается безработным, одиноким и бездомным. Фёдора же, после аварии, списали из гражданской авиации по состоянию здоровья. Бывший лётчик вынужден, без особых успехов, заняться выращиванием поросят.

Сёмка в лётной компании самый благополучный. В заключительной главе тридцатилетний Семен знакомится с рыночной торговкой из Нижнего Тагила Ириной, матерью-одиночкой, бывшей поварихой. Ира, по её словам, прежде «на мясе деньги-то и делала, оно тогда ведь дефицит было». Вертолётчику в женщине нравятся близкие ему качества: «конкретность, определённость, тяга к жизни, её оптимизм», а еще, вероятно неосознанно, черты добытчицы. После случайной встречи на рынке и кратковременного вечера в ресторане он, влюбленный, берет отпуск и едет к Ирине в Нижний Тагил.

Его избранница полностью соответствует качествам идеальной северянки, в описании Л. Бабанина: «Северная женщина – это особый народ, и заключает в себе много отличий от южной. Она тверда на ощупь, холодна телом, не игрива, как казачка. В ней нет того шарма, как, например, в рижанке или в свердловчанке. Не искусна северянка и в моде – она, прежде всего, устойчивый плот в море. Северянка крепка, сильна, смышлена, расчетлива. Руки её лепят пельмени так быстро, как та казачка лузгает семечки. Топор, колун и чурки – привычное дело. За водой сходить на прорубь – да без проблем. Работа для неё – норма жизни. Деньги, конечно, важны, но это не самое главное. На первом месте у неё дети, изба, печь, пироги. После – родственники, да мужичок пьяненький с хулиганистыми кулачками, частенько утверждающий себя таким способом» ^{[1, с. 340]}.

При сравнении запросов автора и его главного героя с этнографическими материалами о русском старожильческом населении на Тобольском Севере во второй половине XIX в. ^{[20, с. 107]}, замечается очевидная близость мужских аксиологических установок. В обоих случаях незамужняя женщина ценится северянами именно как работница. Её прежние сексуальные связи или внебрачные дети не являются препятствием для замужества. Особое отношение к женщине здесь связано с дефицитом прекрасного пола на брачном рынке при сохранении компонентов патриархального быта. Такое положение характерно для малоосвоенных территорий.

Образы вертолётчиков, созданные Л. Бабаниным, близки к произведениям об изолированных мужских коллективах, с нарочитой брутальной атмосферой или чувством нахождения в лимесе. В частности, эти образы напоминают героев «Конармии» И. Бабеля или моряков-подводников у писателя-мариниста А. Покровского ^{[15, с. 340]}. Всех их объединяет крепкий профессионализм, мужское братство и тяготение к генерации анекдотических ситуаций. Близость моряков и лётчиков далеко не случайна. Их пространственное нахождение одинаково маргинально: вне земной тверди и с полукочевым бытом. Они чувствуют фальшь и плохо воспринимают её носителей, будь то офицеры-замполиты или контролирующее начальство, с его нравоучениями в адрес северян.

Имеются определенные аналогии и между персонажами «Конармии» и героями «Вертолётной рапсодии». В обеих книгах существует предельное напряжение при выполнении задач. Оно провоцирует маргинальные свойства и тяготение к осознанию своего места в этом мире. Но в «Конармии» раскрыто, на низовом уровне, зарождение идеологии насильственного построения справедливого общества. Для красноармейцев Буденного воедино переплелись и военные победы, и вовремя найденная еда, и хороший конь, и награбленные трофеи, и бабы, и поиск подлинной правды, так, как конники её понимают.

По мнению А. Воронского, большевика, участника Гражданской войны и литературоведа, «правдоискательство их отвлеченно не оттого, что лишено конкретности, наоборот, оно всё земное, а лишь оттого, что оно смутно, инстинктивно» ^{[4, с. 508]}. Персонажи «Вертолётной рапсодии» действуют уже в иной исторической эпохе. Строительство нового общества захлебнулось на подступах к Варшаве, в горах Афганистана и в болотах Крайнего Севера. В последнем случае у литературных персонажей идет не столько поиск правды, сколько, на грани приличия, высмеивание негатива и сохранение рудиментов здравого смысла.

Для лётчиков важно всё то, что невозможно исказить. Подлинную дружбу. Хорошего пилота. Машину, надежную в воздухе. Здоровую еду. Количество выпитого. Умение трудиться на совесть. Две книги символизируют начало и конец советского периода. Минимизация и архаизация запросов во многом объединяют психологию представителей коренных малочисленных народов Севера и вертолётчиков. Во всяком случае, те и другие еще способны найти общий язык. При межэтнических контактах в отдалённых районах важны не национальность, не соблюдение европейских норм гигиены или трезвости, но умение полноценно работать.

Красивые зимние наряды ненцев, жизнь в отдаленных стойбищах или мастерство охотников всегда вызывают искреннее восхищение вертолётчиков. Однако, пьяненький ненецкий охотник Иван Ермолаевич, по совместительству, в полярной фактории секретарь партячейки, да еще выпрашивающий выпивку, выступает объектом беззлобных розыгрышей со стороны экипажа. Лётчики не пытаются «исправить» аборигенов и не ожидают, что и их самих кто-то будет исправлять. Этнические и корпоративные особенности поведения принимаются здесь как данность.

Отличия неформального поведения лётчиков от общепринятых моральных норм налицо. Но это не означает только лишь деформацию нравственности в их профессиональной среде. За нередкой внешней аморальностью этих воздушных перевозчиков скрыта внутренняя жесткая убеждённость в нужности конкретной работы. Они, как рыбаки, охотники, нефтегазодобытчики и те же подводники, презирают имитацию, сохраняя свою верность подлинному одухотворенному труду. Без малой авиации на гигантских малоосвоенных просторах обойтись было невозможно.

Нельзя не согласиться с выводами писателя о вкладе лётчиков в освоение нефтяных и газовых месторождений Севера Западной Сибири: «На их плечах завозились в непролазную тайгу геологи, нефтяники. От электрода до солярки привозили в своих фюзеляжах им лётчики, обеспечивая, таким образом, их работу. Помощи им больше ждать было неоткуда. Строилась нитка газопровода, буровая, и если уж где-то случалась беда, то первым на помощь прилетал лётчик. Это, к сожалению, сегодня быстро забылось, и заслугу лётчиков поделили между собой люди, по большему счёту, не имеющие к северу никакого отношения. Забыли, потому, что сегодня появились дороги, цивилизация» ^{[1, с. 403]}.

Ориентация в небе для вертолётчиков сродни поиску истины. Но на земле они, во многом, находятся в статусе хотя и полезных, но, всё же чужаков. Здесь у вертолётчиков главные истины оказались потеряны. Трудности с адаптацией стали свидетельствами распада каких-то скрытных, причем особенно значимых общественных оснований. Текст Л. Бабанина подтверждает, что еще до развала СССР, у части периферийного населения был утрачен ряд базовых ценностей. И материальное благополучие здесь не являлось главным. Опасная и тяжелая работа в воздухе, стрессовые ситуации и подспудное неприятие проникнутых фальшью социальных реалий перевоплощались в алкогольную зависимость, фронду и избыточный риск.

Люди из «Вертолётной рапсодии», и здесь нет сомнений, – маргиналы. Но этим их свойства отнюдь не исчерпываются. В сфере экономики они участвуют в освоении нефтяных и газовых месторождений. Нарушение ими регламентов и инструкций не препятствует высоким профессиональным навыкам лётчиков. Скорее, наоборот: оправданный риск ведет к приобретению бесценных навыков по эксплуатации техники на Севере. Благодаря действиям лётчиков на местах укореняются современные технические знания и городской образ жизни. И в сфере культуры они привносят нормы индустриального общества на окраинные патриархальные территории.

Характерно, что в романе Берёзово, ставшее с 1954 г. поселком городского типа, сразу после открытия одноименного месторождения, обычно именуется в романе городом. Население как наяву, так и в языке, на уровне топонимики начало воспринимать изменившиеся реалии. В районах нефтегазового освоения невиданно ускорились все социальные процессы. Здесь появилось множество новых акторов, профессий, учреждений. И предприятия гражданской авиации, в числе прочих, стали центрами экономической жизни, концентрацией, рядом с новой техникой, молодых и образованных специалистов ^[13].

Непривычные для местного населения изменения навязывались «сверху», причем иногда буквально – с борта вертолёта. Итогом нефтегазового освоения стало превращение Севера Западной Сибири в урбанизированную территорию с развитой инфраструктурой, где построены новые города и посёлки (сегодня горожане составляют свыше 90% населения ХМАО – Югры). Естественно, что всё это не могло возникнуть одномоментно, спонтанно. Ведь, помимо прочего, для укоренения новаций востребована особая категория людей. Тех, кто сумел объединить индустриальные достижения с наработанными предшественниками местными традициями.

Безусловно, что такие люди обладают амбивалентными свойствами. Они совмещают в себе противоположные, «полярные» черты характера. Именно их и попытался запечатлеть в своём романе Л. Бабанин. Писатель почувствовал, во многом интуитивно, что тогда было время первопроходцев с их чудачествами и озорными проступками. Сегодня оно уходит в небытие. И лишь на окраинах нефтегазоносной провинции еще сохраняются элементы неупорядоченного куража. Березовский район ХМАО и сегодня, отчасти, остается одной из таких окраин.

То, что Л. Бабанин отобразил средствами художественной литературы, целиком соответствует современным научным представлениям. В частности, в одном из экономико-географических вариантов зонирования ХМАО – Югры сделана ставка не на ландшафт и природно-климатические факторы. Главным критерием стал «возраст нефтепромышленного освоения как дирижирующий фактор дифференциации (фронтирный цикл освоения), к которому затем были добавлены факторы транспортной доступности и хозяйственного статуса территории (наличие или отсутствие в городе подразделения нефтегазовой компании)» ^{[7, с. 180-181]}. Массовое появление лётчиков на Тюменском Севере было вызвано эпохой Большой нефти, тем миграционным движением 60-80-х гг. XX в., крайне неоднозначным по своей природе.

Первопроходцы и участники нефтегазового фронтира, привнося новое на окраинные земли, сами оказывались под мощным воздействием прошлого. Их окружала обстановка вседозволенности, равно как и отсутствие полноценного контроля. Ничего особо специфичного здесь не имеется. Уже на начальных этапах российской колонизации Сибири государственные и церковные власти были озабочены «огрублением» местных нравов, злоупотреблениями и служебной неразберихой (Тобольский архиерейский дом, 1994, стр. 179-180). «Московский народ – по мнению российского историка В. О. Ключевского, – выработал особую форму политического протеста: люди, которые не могли ужиться с существующим порядком, не восставали против него, а выходили из него, «брели розно», бежали из государства» ^{[8, с. 49]}.

В современной России прежние бесшабашные социальные акторы во многом перестали быть характерными фигурами. Великих строек у нас пока не предвидится, а созидательный труд всё более заменяется карьерной чехардой. Писатель М. Веллер, отвечая на вопросы, почему он не создал продолжения сборника авантюрных рассказов «Легенды Невского проспекта», прозорливо заметил, что ранее, в советский период, «это была комедия издёвки личности над системой и трагедия обречённости этой личности пред всемогуществом системы». Но теперь обстоятельства поменялись. «Мы живём сегодня в простом и понятном мире, – замечает писатель, – где безоговорочно правят открытая сила, жадность и жульничество. Афера и кража стали нормой жизни – от министра и прокурора страны. Бандитизм сделался почти официальной работой, и любые преступления, известные всем, проходят безнаказанно» ^{[3, с. 411]}.

Если в советский период созидательная, хотя и хаотичная динамика противостояла застою и рутинности, то нынешний симбиоз ситуативной патриархальщины и отсутствия созидательности не дает возможности проявить подлинную оригинальность. Время авантюрных персонажей «Вертолётной рапсодии» ушло в прошлое. Далеко не случайно, что одна из примечательных черт современности – это вытеснение перспективных российских лётчиков на мировую периферию – вне территории России. В публикации «Люди без кожи. Что русские лётчики делают в Черной Африке» А. Молодых очерчивает особенности психологии тех, кто подрядился летать по контракту. Есть среди них и те, кто попал в Африку с территории ХМАО – Югры. Один из лётчиков иронично сравнивает города: реальный Нефтеюганск и некий, им обобщенный Африканск. И Африка, по его мнению, действительно, затягивает. Легкими и большими деньгами, удобным графиком, теплым климатом и даже временным отсутствием изрядно надоевшей жены. Характерно, что в «гуманность своей миссии в Африке мужики не верят. Они считают, что местное население крайне лениво именно из-за вмешательства белого мира».

Несомненно, что имеются общие психологические совпадения у лётчиков и на Севере Сибири, и в Черной Африке. По-прежнему ценятся способность к риску и профессионализм. Их дополняют скепсис к гуманитарному знанию, критическое отношение к женщинам и деньгам, привычное ощущение жизни на грани цивилизации. Но имеются и существенные различия. Труд в африканской глубинке перестал воспринимается как подлинное служение. Это ситуативная возможность «поднять» хорошие деньги, не более того. Нет сопричастности с жизнью местного черного населения. Есть также и другое – демонстративное обособление: «Носорог тебе брат, – бросает черному аэродромному служащему кто-то из русского экипажа самолета» ^[12].

Российские лётчики в Африке, как и персонажи Л. Бабанина – не типичны. Они всегда исключения и живут вне привычной обустроенной и комфортной инфраструктуры. Проблема заключается не столько в фиксациях массового негатива («Вертолётная рапсодия» – яркое подтверждение его существования), сколько в изучении степени архаизации сознания участников фронтира. Важно понимание места, которое занимают старое и новое в жизни лётчиков. И в какой мере их проступки обусловлены именно архаической мотивацией. Вроде бы, ответы находятся на поверхности. Время сложной работы принадлежит модерну. Время отдыха связано с архаикой, поскольку область повседневности тяжело поддается положительным изменениям. Всё остальное, например та же незаконная воздушная охота, является исключением.

Но при этом необходимо учесть, что авиационная техника пробуждает у людей чувство вседозволенности и превосходства. Она содействует уклонению от контроля, дает материальные блага для реализации не всегда благовидных поступков в среде лётчиков. Их пребывание между «сакральным» небом и «грешной» землей, по сути, близко положению мифических культурных героев. Вертолётчики, доставляя блага с небес обычным людям и оказывая им помощь, привносят в быт последних реалии нового индустриального общества. И они же оказываются жертвами еще неизжитых архаических моделей поведения.

Дело в том, что постоянное умножение человеческих потребностей ведет к формированию социума в виде неравновесной системы. По мнению психолога А. П. Назаретяна, со временем в существовании системы наступает кризис: «фаза опасного снижения устойчивости, когда в силу изменившихся внешних или внутренних условий, наработанные ранее шаблоны жизнедеятельности способны привести к её разрушению» ^{[14, с. 124]}. Одним из таких внешних условий, как считает учёный, могло стать быстрое внедрение новой техники в жизнь еще непривычного к ней локального социума. Далее следует разрушение системы, или, как варианты, смена среды обитания, выработка качественно новых шаблонов (механизмов) жизнедеятельности.

Выводы

Художественная заслуга Бабанина заключается в том, что он образными средствами показал надлом прежних культурных регуляторов и, во многом интуитивные, архаичные поиски выхода у героев его книги. Вертолётчики от своих действий испытывают эйфорию успеха и чувство острого дискомфорта. Они участвуют в творении нового мира. И у них, в числе общественных ролей, неформально присутствуют функции трикстеров, описанные антропологами ^{[22, p. 159-160]}. Признание этого культурного феномена хорошо объясняет иррациональные проступки главных персонажей романа. Мотивация лётчиков-трикстеров обусловлена стремлением покинуть старое общество, утратившее гармонию, а также искать и создавать уже своё новое пространство. В их менталитете переплетены черты архаики и модерна.

С одной стороны, эти герои, будучи трикстерами, расшатывают прежний привычный порядок. С другой же – они, подчас через обман, объективно «улучшают» человеческий мир. По меткому замечанию Л. Хайда, «трикстер не аморален, он вне морали» ^{[23, p. 51]}. Лётчики, попадая в лиминарное и почти запредельное пространство, становятся похожи на мифических изгоев, которые преодолевают территориальные и нравственные границы. Их трансгрессивные проступки имеют тенденцию перевоплощаться в благодеяния. «Таким образом, – замечает Рене Жирар о трикстерах – перед нами, как и всегда, парадокс бога, который полезен, потому что вреден, который служит фактором порядка, потому что служит фактором беспорядка» ^{[6, с. 138-139]}. Трикстер, считает исследователь, есть бог-обманщик, бог-проказник, который, однако, нужен социуму.

«Вертолётная рапсодия» свидетельствует, что культурные границы между профанными и сакральными компонентами оказались окончательно размыты, а прежние смыслы утеряны достаточно давно, еще в советское время. Однако энтропия культуры не может быть вечной. Вслед за рассеянием следует новая кристаллизация. Трикстеры (мы пока еще не знаем, в каком профессиональном обличье они предстанут) ещё вполне могут сыграть положительные роли для преодоления отечественной стагнации ^[5]. Ведь они обладают уникальной способностью адаптировать окружающих к новым непривычным реалиям и уже затем, после сыгранных ролей, эти герои в очередной раз смещаются на периферию. Сегодня общество нуждается в появлении неких пришельцев, которые начнут новый цикл социокультурной эволюции, изменив прежние смыслы и прежний язык.