“Unfathomable Event of the Fatal Time” or the Russian theme in the novella “Vision” by in E. T. A. Hoffmann

Il'chenko Natal'ya Mikhailovna Doctor of Philology Professor, the department of Russian and Foreign Philology, Kozma Minin Nizhny Novgorod State Pedagogical University 603002, Russia, g. Nizhnii Novgorod, ul. Ul'yanova, 1, kab. 406 ilchenko2005@mail.ru Other publications by this author

Новелла «Erscheinungen» ^[1] - одно из самых загадочных произведений Э.Т.А Гофмана: неизвестно время ее создания (возможно, 1817 г., но, может быть, и 1814 г.); ее вымышленные образы и ситуации характеризуются недостаточно ясно, хотя некоторые фрагменты других произведений («Видение на поле битвы под Дрезденом», 1813, «Три роковых месяца», 1813, «Молочник с Эльбы в Париже», 1815), связанные с осадой Дрездена, могут служить ее комментарием. Новелла, переведенная как «Видение» ^[2] и как «Явление» ^[3], включается в четвертый том седьмого раздела цикла Гофмана «Серапионовы братья» («Die Serapionsbrüder», 1819-1821).

Эта новелла, как и «Золотой горшок», «Магнетизер», «Поэт и композитор», связана с дрезденским периодом жизни немецкого романтика. 25 апреля 1813 года он вместе с женой прибыл в Дрезден по приглашению Йозефа Секонды для работы в качестве капельмейстера в оперной труппе. Как раз накануне, 24 апреля, русский царь Александр I и прусский король Фридрих Вильгельм III, заключившие в феврале 1813 года договор против Наполеона, приветствовали дрезденцев на Старом рынке. Получается, что Гофман оказался в самом центре военных действий.

В 1806 году Саксония заключила военный союз с императором Франции. Поэтому в Дрездене были размещены французские войска, а их снабжение тяжелым бременем легло на дрезденцев. Саксонский курфюрст Фридрих Август III перешел на сторону французов, за что ему был пожалован титул короля.

Гофман уже бывал в саксонской столице в 1800 г. и 1803 г.; уникальная атмосфера города на Эльбе вдохновляла писателя, он даже мечтал о переводе сюда, считая Дрезден «раем на земле», «Эдемом». Его восхищало живописное географическое расположение Дрездена, живописные берега Эльбы, картинная галерея. «Когда я снова буду бродить по райским кущам! – Когда я снова увижу Дрезден!» - восклицал он в Дневнике в 1803 году ^{[4, с. 436]}. Теперь Гофман увидел город, в котором «все забито войсками… Всю ночь раздавались крики “Ура!” и русские народные песни. Необычайное воодушевление и движение: русские и прусские офицеры обнимаются на улицах, во всех тавернах произносят имена Александра и Фридриха Вильгельма ^{[5, с. 186]}.

Гофман живет в Дрездене немногим более шести месяцев – с 25 апреля по 20 мая и с 25 июня по 9 декабря 1813 г. За это время город недолго находился под властью коалиции, а потом снова возвратился к французам. Писатель стал свидетелем битвы за Дрезден (25 – 27 августа), пережив сильнейший артиллерийский обстрел. Деревня Стрелен, где располагались русские войска, была разрушена французскими пушечными ядрами. Русская армия отступила в Богемию. В небольшом тексте «Три роковых месяца» он подробно описал поле битвы: «Русские егеря здесь вели атаки под яростным огнем французских пушек, поэтому поле битвы покрывали тела убитых русских солдат, частью страшно изуродованные и разорванные в клочья. У одного из тех, кого я видел, было снесено полголовы. Жуткое зрелище: кони, люди, рядом сабли, взорвавшиеся телеги с порохом, кивера – все брошено в диком беспорядке» ^{[6, с. 206]}. Гофман восхищен мужеством и храбростью русских. Так, его внимание привлек русский офицер, убитый пушечным ядром и застывший со взметнувшейся над головой саблей. Удивление и преклонение писателя вызывает русский солдат с простреленными ногами, пролежавший несколько дней на поле битвы, а теперь спокойно жующий кусок хлеба, «несмотря на сильное ранение был жив и бодр» ^{[6, с. 206]}.

В Дневнике при описании военных действий Гофман часто обращается к изображению именно русских солдат и офицеров: «Удивительным» называет «зрелище», когда они прицеливаются и стреляют во французов, появившихся на Эльбском мосту ^{[4, с. 506]}; с грустью констатирует 10 мая 1813 г., что «Русские оставили Новый город» ^{[4, с. 506]}; 30 октября 1813 г. отмечает, что французы собираются «закрепиться» в городе, но «Русские со всех сторон блокировали Дрезден» ^{[4, с. 520]}; наконец, 11 ноября 1813 г.: «Днем видел одного австрийского и одного русского офицера в полной парадной форме – своеобразное великолепное ощущение – да, это правда! Свобода!.. Прекраснейшее настроение…» ^{[4, с. 521]}. Французы капитулировали и оставили саксонскую столицу 10 ноября 1813 года. В ходе войны Дрезден сильно «пострадал от оккупации… население снизилось в 1813 году с 51 964 до 46 175 человек» ^{[7, с. 46]}, дрезденцы голодали, многие умерли тифа.

Эти «ужаснейшие события» в самом Дрездене и вокруг него отразились в новелле «Erscheinungen». Непосредственное действие новеллы относится к 1815 году, когда переживший осаду Дрездена герой, названный «сказочным Ансельмом» (как и герой другой «дрездонской новеллы» - «Золотой горшок», 1814), вспоминает события двухлетней давности. Он называет «лихолетьем», «кровавой сумятицей» пережитое время. Главный враг – Наполеон – именуется «неуязвимым чудовищем», «демоном», причинившим «глубокие раны каждому сердцу» ^{[3, с. 122-123]}. В новелле «Магнетизер» (1814) Гофман размышляет о власти, ее магнетическом воздействии, проецируя «стремление к господству» одного из героев произведения на Наполеона.

Гофман впервые увидел Наполеона именно в Дрездене, хотя еще в начале 1806 года лишился работы после вступления французов в Варшаву и отказа принести ему присягу. В своем Дневнике 12 мая 1813 года Гофман записывает: «Днем видел императора, вице-короля и прочих на мосту, где он наблюдал, как мимо него продефилировали кавалерия и артиллерия (особенные ощущения)» ^{[4, с. 507]}. «Особенные ощущения» Гофмана связаны с темой власти. Восприятие Наполеона, пораженного «змеино-орлиной демоничностью», характерно и для русских современников немецкого романтика ^{[8, с. 82]}. Герой романа Н.И. Греча «Черная женщина» итальянец Алимари это «особенное ощущение» от встречи с Наполеоном именует «неизъяснимым трепетом» ^{[9, с. 60]}. Для Гофмана же Наполеон становится «монументальной фигурой из темного мира “животного магнетизма”» ^{[10, с. 235]}. В новелле «Erscheinungen» звучит мысль о том, что война, развязанная Наполеоном, вторглась в жизнь каждого и заставила взяться «за непривычное оружие»: «Как раз сегодня вживе и во плоти предстала мне могучая сила, что действовала в те мрачные дни и, оторвав меня от искусства и науки, погнала в страшную кровавую сумятицу» ^{[3, с. 123]}. Так говорит «кроткий» Ансельм и проявляет в эти осенние дни, последовавшие за Лейпцигской битвой 16 – 19 октября 1813 года, чудеса «отчаянного героизма».

Ансельм – романтик-мечтатель, создавший свой «волшебный сад». Приятель, с которым он вспоминает «роковые дни», с улыбкой говорит о его способности видеть «небесные видения», которые выскальзывают из этого «волшебного сада» ^{[3, с. 122]}. Гофмановский герой отчетливо воплощает в себе «серапионов принцип»: жизнь как будто «подсовывает» ему «немыслимые происшествия, в которые никто не верит» и которые складываются «в мистический символ того чудесного, что встречается нам в жизни на каждом шагу» ^{[3, с. 123]}. Причина преувеличенной фантазии Ансельма объясняется примерно так, как и в отношении безумного Серапиона: «удивительная звезда, властвующая надо мною, в решительные мгновенья подсовывает мне немыслимые происшествия» ^{[3, с. 123]}. Уже в завязке новеллы рядом с именем архивариуса Линдгорста (снова отсылка к дрезденской новелле «Золотой горшок») он называет таинственные русские имена – Поповиц и Агафья, намекая на участие в происшествии, из-за которого можно прослыть «слабоумным»: «Kann ich’s den erzӓhlen, wie alles sich begab mit Popowicz und Agafia, ohne für nӓrrisch gehalten zu wеrden?» ^{[1, s. 838]}. Ансельм обладает способностью видеть то, что недоступно другим. Поэтому он становится участником ситуации, ставшей понятно только его поэтическому вдохновению.

В истории Ансельма представлен Дрезден с его реальной топографией, описывается путь героя туманной осенней ночью 1813 года от кофейни на Старом рынке к себе домой – мимо дворца Брюля через Эльбский мост. Кстати, к этому времени мост уже был разрушен: французы взорвали его в марте, обеспечивая безопасность своему отступлению. Поэтому герой новеллы «дошел до середины моста, где часть пролета была взорвана и заделана деревянным настилом. По обе стороны этого настила там и сям были возведены надежные укрепления, состоявшие из высоких палисадов и земляных валов» ^{[3, с. 124]}. Здесь Ансельм становится свидетелем «невероятных событий», загадочность которых сохраняется до конца новеллы. На мосту неожиданно «оживает» огромное бревно, оказавшееся высоким стариком. Его седые волосы, большая борода, длинная палка в руке освещается лучами полного месяца. К нему обращены слова, произнесенные по-русски: «Михаил Поповиц! Михаил Поповиц! Видишь ли ты огонь?» ^{[2, с. 227]}. Величественный старик показан на фоне бушующей реки: «Лицо его светилось красноватым отблеском, выходившим, казалось, из волн Эльбы. Не Мейсенских горах появились яркие столбы огня, и их отражение от поверхности реки было причиной света, озарившего фигуру старика» ^{[2, с. 227]}. Старик, повелевающий волнами, сравнивается со «святым чудотворцем» ^{[3, с. 126]}. Перед французским батальоном, внезапно появившемся на мосту, он изображает нищего. Французы сравнивают его со святым Петром, ловящем рыбу. В небольшой по объему новелле несколько раз даются отсылки к христианской символике: рыба как символ Иисуса Христа ^{[11, с. 316 - 317]}, дельфин как эмблема Христа Спасителя ^{[11, с. 74 - 75]}. В помощнице старика, которую он называет Агафьей, Ансельм узнает Доротею – девушку, прислуживающую его хозяину. Поповиц и Агафья / Доротея – русские. Стоя на Эльбском мосту, они подают сигналы, сообщающие о передвижении французов.

Ансельм становится невольным свидетелем их действий и должен погибнуть. Однако Агафья / Доротея, которая каждое утро подавала ему кофе, уверена, что он не предаст, поэтому спасает юношу. С образом этой таинственной героини связана еще одна составляющая Серапионова принципа – мистификация. Ансельм подозревал, что эта девушка – не просто крестьянка, дочь саксонского земледельца, как ее представлял хозяин: «она обыкновенно отвечала на расспросы какой-то чепухой… на губах ее постоянно блуждала какая-то странная улыбка» ^{[2, с. 228]}. При описании ее внешности используются слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами, что характеризует отношение к ней: хорошенькая девушка, пальчики, головка, малютка и др.

Агафья / Доротея, мокрая и озябшая от холодной осенней воды Эльбы, сравнивается с «водной девой» - «ундиной» ^{[2, с. 232]}, «русалкой» ^{[3, с. 132]}. Ансельм слышит, что она обращается за помощью к «святому Андрею». Согласно одному из евангельских текстов, Иисус Христос призвал в свои апостолы Андрея с Петром, когда те рыбачили. Возможно, Гофман учитывает, что «Русь с давних времен считала Андрея Первозванного своим покровителем» ^{[12, с. 25]}. Согреваясь плащом Ансельма, девушка вспоминает Москву и своего жениха Алексея. Она обещает испечь своему спасителю свадебный пирог. С мистификацией связана еще одна составляющая Серапионова принципа – неопределенность. «Ундина» / «русалка» называет своего жениха «прекрасным дельфином», которого ждет «любящая невеста». Между тем старик «бормотал глухим, мрачным голосом: «Он тебе кивает! Кивает! Смотри, как развевается его пламенная борода! Как сверкают огненные столбы, с которыми он гуляет по дну реки!» ^{[2, с. 229]}. Этим загадочным словам соответствует интонация, сравниваемая с «порывом бурного ветра», и результат: «по мере того как он говорил, пламя на Мейсенских высотах разгоралось все сильнее и сильнее» ^{[2, с. 229]}. Благодаря их предупреждению французы были отбиты. «На следующее утро русские прогнали с гор совершенно растерявшихся врагов и принудили их снова вернуться в Дрезден» ^{[2, с. 229]}.

После этого загадочного происшествия Доротея исчезла, а «хозяин с испуганным лицом объявил, что видел, как ее провели под крепким конвоем из дома маршала в Нейштадт вместе с каким-то полусумасшедшим стариком» ^{[2, с. 229]}. Однако трагической развязкой – казнью – это «немыслимое происшествие» не завершается. «Агафья была спасена, после подписания капитуляции я принял из ее рук прекрасный белый свадебный пирог, который она испекла сама!» ^{[3, с. 129]}. На этой таинственной ноте заканчивается история о «диковинном происшествии» с Ансельмом.

Обрамляющие новеллу диалоги друзей позволяют прокомментировать замысел произведения, его отдельные фрагменты, но мотив тайны, как ведущий, сохраняется. Эту «небольшую, но забавную рукопись» читает Киприан, который сам вспоминает о пережитой им осаде Дрездена. Он заявляет, что все прочитанное, «за исключением небольшого фантастического дополнения, в буквальном смысле слова достоверно и что даже это дополнение коренится в действительности» ^{[3, с. 129]}. «Сказочный Ансельм», как называет своего героя Киприан, повествует о «собственном приключении» рассказчика.

Лейпцигская битва, именуемая Битвой народов, имела катастрофические последствия для французов. Войска коалиции начали осаду Дрездена, в котором были сосредоточены французские войска, именуемые в новелле «ненавистными пришельцами» ^{[3, с. 123]}. Судьба жителей Саксонской столицы стала пугающей.

Рассказчик Киприан говорит о единомышленниках, собиравшихся в кофейне Эйхелькраута, который не скрывал своей ненависти к французам. Здесь снова дается отсылка к христианской символике: «собирались поздно вечером, как ученики в Эммаусе» ^{[3, с. 129]}. Сам Э.Т.А. Гофман в письме К.Ф. Кунцу (8 сентября 1813 г.), как и в Дневнике, тоже сообщает об этом заведении: «Вечером хожу на Старый рынок к Эйхелькрауту, где встречаю веселого секретаря Шульце (Фридрих Лаун), Винклера (Теодор Хелль) и Кинда … Кажется мы приближаемся к великим потрясениям!» ^{[13, с. 208]}. Диалоги Серапионов, их перекличка с письмами и дневниками Гофмана – «неотъемлемая часть» сочинения. На основе пережитого и глубоко прочувствованного давалась воля фантазии, «всевозможным чудесным явлениям, что виделись нам в загадочном мерцании луны и тех костров…» ^{[3, с. 130]}. Киприан вспоминает о встрече на мосту со старым нищим, которого никогда раньше не видел, о сигнальном огне на Мейсенских горах, о невозможности пройти незамеченным через заграждения на мосту, миновать сторожевые посты, чтобы сообщить о готовящемся нападении. «Словом, как это могло произойти и что на самом деле произошло, осталось загадкой, а этого достаточно, дабы воспламенить чье-то живое воображение» ^{[3, с. 131]}.

Казалось бы, «непосредственный повод для этого химерического сочинения» ^{[3, с. 121]} представлен. Однако тайна остается не разгаданной. «… я вынужден теперь молчать? И я буду молчать!» - заключает Киприан ^{[3, с. 132]}. При этом он вновь пробуждает воображение, говорит о появлении прелестной девушки, «осыпанной бриллиантами, в богатой собольей шубе на плечах» ^{[2, с. 232]}. Из ее рук все-таки был получен свадебный пирог. Свадебные обряды включали в себя многочисленные символы, которые гарантировали прочность брака. Один из них – свадебный пирог, символически объединяющий всех присутствующих. Агафья / Доротея обещала Ансельму «отведать свадебного торта, такого белого и красивого» ^{[3, с. 127]}. Она сдержала обещание, что свидетельствует о благополучном и счастливом финале.

Именно с Агафьей / Доротеей связана «эта чарующе-страшная тайна» ^{[3, с. 132]}. Концовкой являются слова Винцента: «Саксонская служанка – русская принцесса, Москва – Дрезден!» ^{[3, с. 132]}. Как справедливо утверждает Г. Виткоп-Менардо, «художник может делиться с другими своими подозрениями, в то время как безумец зачастую является единственным, кто убежден в истинности того, что выдумано им самим и существует только для него» ^{[14, с. 205]}.

После разгрома Наполеона генерал-губернатором Саксонии был назначен князь Н.Г. Репнин-Волконский. О восторженной встрече русских жителями Дрездена есть множество свидетельств. Одно из самых ярких принадлежит В. фон Кюгельхену, сыну дрезденского живописца Г. фон Кюгельхена, и представлено в «Воспоминании старого человека о молодых годах»: «Из чердачного окна была видна округа. К северу за Черными воротами вплоть до лесистых холмов простирался Радебергский бор. Однажды утром, когда мы с братом шумно веселились на чердаке, нам пришло в голову еще раз выглянуть в окошко, не видна ли русская конница… “Русские! Русские!” – возликовали мы и, скатившись кубарем с лестницы, помчались сообщить эту восхитительную новость родителям» [Цит. по: 15, с. 125-126]. Князь Н.Г. Репнин-Волконский восстанавливал хозяйственную, общественную и культурную жизнь Дрездена. В частности, благодаря действиям русской администрации был отремонтирован взорванный французами пролет Эльбского моста.

В период наполеоновских войн в Дрездене побывали многие русские. Под Дрезденом сражался создатель отечественной «таинственной повести» А.А. Перовский, печатавшийся под псевдонимом Ан. Погорельский и заслуживший славу «второго Гофмана» в России. Он служил старшим адъютантом при генерал-губернаторе королевства Саксонского Н.Г. Репнине-Волконском ^[16].

Таким образом, требование изображать не только наблюдаемое, но и то, что возникает в воображении Серапионов нашло отражение в новелле Э.Т.А. Гофмана «Erscheinungen». Вымышленные образы и ситуации в истории Ансельма и рассказчика Киприана сложились в ясную и определенную картину, указав на храбрость и необычность поведения русских освободителей Дрездена. Антинаполеоновские настроения четко выражены также в письмах, дневниковых записях и публицистических текстах немецкого романтика. «Немыслимое происшествие», показанное в новелле, позволило избежать однозначности объяснения «сурового, бурного времени» и сохранить волшебство фантастического. Прозвучавшее у Гофмана соотношение двух городов «Москва – Дрезден», как двух стран, стало пророческим. Освободительная миссия русских воинов проявилась и во Вторую мировую войну. Показательно, что именно в Дрездене осенью 1945 года был установлен памятник павшим советским вонам. Он стал «первым мемориалом воинам Красной Армии на германской земле» ^{[15, с. 129]}.