Mass deprivation of freedom in the conditions of new global crises of a sanitary-epidemiological nature and sociocultural factors for its effective counteraction

Siiukhova Aminet Doctor of Cultural Studies Professor, the department of Philosophy, Social Studies and Pedagogy, Maykop State Technological University 385000, Russia, respublika Adygeya, g. Maikop, ul. Pervomaiskaya, 191 aminsi@mail.ru Other publications by this author

Ovsyannikova Tat'yana Anatol'evna Doctor of Philosophy Professor, the department of Constitutional Structure, State and Municipal Administraiton, Maykop State Technological University 385000, Russia, respublika Adygeya, g. Maikop, ul. Pervomaiskaya, 191 prorector_nr@mkgtu.ru

Современное мировое сообщество весной 2020 г. столкнулось с забытой для себя ситуацией пандемии нового вируса, когда в результате противодействия распространения инфекции были закрыты внешние и внутренние государственные границы, люди должны были принять требования властей по самоизоляции, закрылись на вынужденные каникулы учебные заведения, многие предприятия и организации, приостановили свою деятельность учреждения культуры. Потеря работы как источника доходов, возможности передвижения по своему желанию, получения необходимых товаров и услуг и пр. в совокупности означало временную депривацию свободы большинства населения многих стран, приведшую к значительной социальной напряженности. Кризис спровоцировал жесткое противостояние идеологических противников в политических сферах, вплеснувшееся на страницы средств массовой коммуникации, вовлекшее в свою орбиту простых обывателей, главной темой которого стали ограничения свободы личности в разрез с конституционными правами. В связи с этим тема свободы как системной категории гуманитарных дисциплин и ее депривации получила импульс к своему осмыслению в новых социокультурных условиях современности.

В философском дискурсе свобода интерпретируется как возможность проявления субъектом своей воли в условиях осознания законов развития природы и общества. В социально-политическом отношении свобода рассматривается как независимость, отсутствие стеснений и ограничений, связывающих общественно-политическую жизнь и деятельность какого-нибудь класса, всего общества или его членов. Социально-экономический подход к категории свободы заключается в признании в качестве свободы способности личности, группы людей, хозяйствующих субъектов правомерно действовать в соответствии со своими интересами и целями, опираясь на осознание объективной необходимости, отсутствие стеснений и ограничений в деятельности, превращающих свободу для одних в несвободу, ущерб для других ^{[1, с. 460]}. Таким образом, мы видим, что свобода есть качество личности, либо более крупного структурного элемента общества, связанное с возможностью социального субъекта реализовывать свои волевые устремления в различных областях жизни. В то же время, лишение или утрата этого качества ограничивает человека или общность в своих действиях и отношениях, и символизирует депривацию свободы.

Исторически сложилось два взаимоисключающих понимания соотношения личности и свободы по факту ее наличия в тот или иной период бытия человека. Анализируя философские подходы к категории свободы, исследователь В. М. Межуев замечает, что в концепции Ж.-Ж. Руссо свобода есть прирожденное качество человека: «Человек рождается свободным, а умирает в оковах». Альтернативной точкой зрения представляется мысль русского философа Г. П. Федотова о том, что в природе априори нет свободы, что человек создан для свободы, но отнюдь не рождается свободным ^{[2, с. 134]}. Под свободой в данном случае понимается личная свобода индивида от общества и государства, в особенности от их принудительных институтов. В такой трактовке естественным образом свобода сознания и действий приобретает качества относительности, т. к. абсолютной независимости личности от государства быть не может. Примером высшего уровня свободы в античную эпоху Федотов указывал «свободнорожденных», особенно философов, избавленных от необходимости работать в обыденном понимании и постигающих вечные истины, в отличие от рабов и бедных слоев крестьян, вынужденных по своей воле или против нее зарабатывать себе на жизнь тяжким физическим трудом. Таким образом, в философии Древней Греции сложилось понимание свободы как привилегии для избранных, отличающей их от остальной массы. По мнению З. Баумана, привилегированность свободы для элиты сохраняется неизменно ^{[3, с. 22]}. Возникает вопрос о возможности депривации свободы в контексте понимания свободы как привилегии для элиты. Можно предположить, что такая возможность была минимальной, если вспомнить об отношении к закону Сократа, для которого он был значим только до тех пор, пока не ограничивал его свободу мышления и познания.

Христианская доктрина свободы видела ее природу не столько в сознании, сколько в воле, и провозглашала ее доступность для каждого верующего, независимо от его положения на иерархической лестнице статусов при одном условии, что она будет использоваться для богоугодных деяний. При этом свобода воли вне религиозного контекста оценивалась средневековыми теологами Августином Блаженным и Фомой Аквинским как источник своеволия, греховного соблазна и приверженность власти Сатаны ^{[2, с. 136]}.

В эпоху Просвещения, когда интенсивно формировались капиталистические общественные отношения, категория свободы стала выступать в качестве обоснования правовых взаимоотношений, и понятийно предполагала возможность личности выбирать собственную форму поведения и отношений, исходя из своих интересов, независимо от внешних факторов – других людей, государства ^{[4, с. 8]}. По замечанию исследователя И. Г. Напалковой, с самого начала своего развития буржуазный способ производства нарушил гармонию, равновесие между внутренним и внешним миром человека, породил различные формы его отчуждения, лишил его целостности и индивидуальности. Выдающиеся мыслители эпохи Просвещения пришли к мысли о необходимости формирования гражданского общества, построенного по принципам главенствования свободы. Так, Кант провозглашает свободу в качестве «замысла природы», являющегося основой развития всех природных задатков человечества ^{[4, с. 9-10]}. В кантовском представлении, таким образом, свобода является универсальной категорией, совмещающей в себе аспекты сознания, воли и права.

С юридической точки зрения современное государство предоставляет индивидам свободу выбора, но оставляет за собой право контролировать и вмешиваться в последствия этого выбора. Нарушение государственных предписаний влечет за собой правовую ответственность личности, может порождать чувство вины и раскаяния, при условии, что государство реально, а не номинально, стоит на страже интересов общества. Если человек действует в соответствии с правилами и соблюдает свой внутренний нравственный закон, то наградой за это является самоуважение и высокая оценка его достоинства со стороны социального окружения ^{[4, с. 12]}.

Если свобода как продукт сознания достаточно стабильна и с трудом поддается депривации, то свобода воли легко может быть ограничена со стороны общественных институтов, таких как суд инквизиции, тюрьма, армия т. п. Такое ограничение свободы воспринимается индивидом как дискриминация и давление на личность. При этом сужение свободы воли может быть обоснованно внутренними мотивациями самого носителя свободы, связанными с вопросами веры, идеологии, культуры в целом. В этом случае подобная аскеза оценивается как возвышение духа, достижение высокого уровня нравственности и гуманизма. В данном случае не приходится говорить о депривации, т. к. она предполагает отъем свободы внешними силами. В форме депривации чаще всего происходит процесс лишения свободы по отношению к преступникам в мирное время и по отношению захваченных военных противников в условиях войны. В качестве депривации свободы в современную эпоху рассматриваются противозаконные формы рабства – принудительное лишение свободы людей с целью эксплуатации (трудовой или сексуальной). Следует заметить, что уголовное преследование и наказание за такое правонарушение во многих государствах приравнивается к наказанию за предумышленное убийство и предусматривает лишение свободы преступника на длительные сроки.

В силу того, что злоумышленное лишение свободы личности не является частым и институциональным, а заключение в тюрьмы преступников представляется делом законным и целенаправленным, большая часть современных научных исследований касается именно социальных аспектов содержания преступников в заключении и остаточным явлениям депривации свободы после их освобождения. Вопросы депривации свободы решаются в границах теории социальной эксклюзии, т. е. социального исключения как результата разрыва социальных и символических связей между отдельными лицами и обществом и неспособности государства к установлению солидарности, которую описывал в своих произведениях еще Э. Дюркгейм. Исследователи Е. А. Степанова и М. Ю. Ефлова отмечают, что заключенные и отбывшие срок в местах лишения свободы являются одними из самых отторгаемых групп со стороны социального окружения, - их поведение, манеры, стиль общения отталкивают людей, вызывают страх и недоверие. При этом, существует проблема защиты прав и свобод осужденных, которая, однако, не входит в перечень приоритетных вопросов российского общества и государства ^{[5, с. 125]}. В то же время во многих западных странах, таких как Великобритания, Австралия, Ирландия, существуют социальные программы по нивелированию социальной эксклюзии в отношении к бывшим заключенным. В их содержание входит квотирование рабочих мест для освободившихся из тюрем, направление их на учебу для профессиональной переподготовки, социальный патронаж, касающийся бытовых условий проживания и пр. Как видим, западное общество рассматривает заключение не только как наказание в виде депривации свободы, но и как способ исправления и последующей инклюзии, т. е. включения индивида в систему нормальных социальных связей.

Существуют исследования, посвященные рассмотрению категории свободы в ценностной системе современного общества и отдельных личностей в условиях формирующегося гражданского общества. В данном аспекте есть некоторые отличия между интерпретацией понятия свободы в странах западной демократии и в России. Авторы И. М. Модель и Б. С. Модель замечают, что что сегодняшняя ситуация в России характеризуется, с одной стороны, ростом политической и общественной пассивности населения, с другой – активностью радикально настроенного меньшинства граждан, далеких от осознания демократического плюрализма и идейной терпимости. Отсюда возникает понимание свободы как некой вольницы, вседозволенности ^{[6, с. 109-110]}. В своем исследовании, проведенном на рубеже XX-XXI веков, ученые выяснили на основе проведенного социологического опроса, что свободу как главную ценность восприняли 31,6 % респондентов, что в значительной мере отличается в меньшую сторону от показателей по таким ценностям, как мир (56,5%), законность (52,5 %), безопасность (47,8%) ^{[6, с. 113]}. Обобщая сегодня эти результаты, можно отметить, что приоритет ценностей мира, законности и безопасности по сути косвенно указывает на первичность ценности свободы, вследствие того, что данные аксиологические паттерны являются детерминирующими по отношению к свободе, иными словами, без мира, законности и безопасности свобода воли не может быть реализована в достаточном объеме.

Современная кризисная ситуация, связанная с наступлением событий, относящихся к пандемии нового вирусного заболевания, подтвердили приоритет ценности свободы. Для предотвращения завоза и распространения опасной инфекции власти объявили режим самоизоляции для большинства населения. Первые дни такая мера воспринялась как оправданная, способная защитить жизнь людей. Однако уже через неделю, когда стало ясно, что быстрыми темпами не удается справиться с эпидемией, и, вне зависимости от самоизолированности людей, заболеваемость стремительно прогрессирует, самоизоляция стала восприниматься большинством как неэффективная мера, понапрасну отнимающая у людей свободу во всех ее проявлениях. Независимые СМИ в Интернете стали пестреть заголовками публикаций профессиональных и самодеятельных авторов, где слово «свобода», либо отношение к данному понятию, выступали в качестве определяющих: «Как наш привычный мир превратился в гетто, за несколько дней» (авторская пунктуация не изменена), «Узникам перчаточного режима», «Доктор Мясников об отмене карантина с 12 мая: свободы точно не будет», «О тех, кто в квартирах живет, кто-то думает? Невозможно сидеть 2 месяца взаперти» и пр. Как признак жесткого ограничения свободы население восприняло введение электронных пропусков для работающих и электронных программ контроля через смартфоны за передвижением лиц, находящихся на карантине с подтвержденным диагнозом заболевания и контактных с ними. Однако наша задача состоит не в том, чтобы определять правомерность действия властей в кризисной ситуации – это должны делать специалисты в данной области. Мы апеллируем к теме депривации свободы, которая в современном мире приобретает новые детерминанты, в связи с чем общество должно вырабатывать новые концепции и стратегии противодействия наступления тотальной несвободы для личности и общества.

Понимание свободы в научно-философском плане раскрывается в логических системах соответствующих дисциплин – философии, социологии, экономики, политики, права. Если в условиях институциональных взаимодействий личность сознательно идет на ограничение своих свобод, связанных с узаконенными на официальном уровне нормами взаимодействия в трудовой, учебной деятельности, то в повседневной жизни люди в отношении к свободе руководствуются личными потребностями и интересами, и возможностью беспрепятственно их удовлетворять. Невозможность непосредственного общения с близкими людьми, ограничение на свободу передвижения, запрет на получение привычных бытовых услуг в условиях последнего карантина большей частью населения были восприняты как жесткая депривация свободы. Возникла обида на государство, которое не смогло предвидеть развития такого сценария, и по мнению многих ученых, журналистов и простых граждан, переложило груз решения возникшей проблемы на плечи населения. В этом смысле обозначилась проблема цивилизационного уровня в отношении способности государства противостоять глобальным угрозам, в том числе и потенциальным возможностям возникновения пандемий опасных заболеваний.

Существует общее правило для организации готовности общества и государства при угрозах массового характера, к каким относятся внешние военные конфликты, разгул внутренней преступности, природные и техногенные катастрофы, кризисы в экономике. Таким общим правилом является избыточность ресурсов, имеющихся в распоряжении государства для их быстрой активации при наступлении кризиса. Каждое развитое государство содержит мощную армию, не будучи в состоянии войны. В нашем распоряжении нет достоверных сведений о соотношении численности личного состава и материально-технических ресурсов полиции с численностью преступлений за определенный период, но можно предположить, что данное соотношение может показать перевес в сторону правоохранительных органов. Не часто случаются природные и техногенные катастрофы, но спасательные службы несут постоянную вахту для их предотвращения и ликвидации последствий. В экономике государства всегда есть стабилизационный фонд на случай падения цены на нефть и пр. В ситуации последней пандемии выяснилось, что для ее локализации не оказалось не только избыточных, но и необходимых ресурсов. Оставив за рамками обсуждения дефицит материальных средств противодействия эпидемии (защитных средств для населения и, в первую очередь, для медперсонала, медикаментов, койко-мест для потенциальных заболевших и пр.), обратим внимание на главный дефицит – нехватку самого медицинского персонала и отсутствие методик лечения новой короновирусной инфекции. Мы видим, что в сравнении с условной избыточностью ресурсов по предотвращению военных, противоправных и катастрофических угроз, в случае с пандемией выявился огромный дефицит ресурсов санитарно-эпидемиологических и медицинских служб. Многие авторитетные деятели медицины (Л. Рошаль, Г. Онищенко и др.) главную причину такого дефицита видят в проводимой оптимизации медицинской отрасли, результатом которой стало сокращение медицинских учреждений, количества врачей и младшего медперсонала, увеличение рабочей нагрузки на действующих врачей, т.к. больных осталось прежнее количество. Оптимизация была проведена по примеру развитых западных стран, где медицина представляется сферой услуг, т. е. сектором экономики, приносящим прибыль ее организаторам. Российская медицина в результате политико-экономических реформ конца XX столетия достаточно быстрыми темпами также стала превращаться из социальной сферы медицинской помощи населению в экономическую услугу. Пандемические события показали, что этот путь был ошибочным, и медицина должна быть приравнена к институтам общественной безопасности наряду с армией, полицией и спасательными службами, и так же как они обладать избыточными материальными и кадровыми ресурсами, безотносительно того, приносит ее деятельность прибыль, или нет. Только в этом случае медицина станет одним из факторов предотвращения угроз массового характера, возможности реализации свободы личности и преградой ее депривации.

Избыточность ресурсов как необходимое условие обеспечения свободы граждан также должна быть присуща сфере науки, дающей возможность предвидеть угрозы для общества и быстро находить эффективные способы противодействия им. При этом необходимо осознавать, что в науке не должно быть разграничения на приоритетные и неприоритетные направления, как это было, например, до последнего времени при распределении средств грантов Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ). Сама система грантов, заимствованная из опыта организации научных исследований в западных странах, на российской почве часто превращается не в способ достижения научного прорыва в какой-либо области, а средством для освоения материальных благ, т. е. заработка денег на личные нужды. Можно задаться вопросом: возможно ли было реализовать космическую программу 1950-60-х гг., выведшую СССР в мировые лидеры в данной сфере, если бы она не являлась государственным заданием, а финансировалась из грантовых средств, распределяемых на конкурсной основе? Этим же вопросом задался академик Ж. И. Алферов, замечая, что если бы рыночная модель, которую культивируют сегодня в России представители либеральных кругов в политике, внедрялась 40-50 лет назад, то сегодня не было бы ни космоса, ни электроники, ни науки, а была бы в полном смысле животная жизнь ^{[7, с. 325]}.

Следует признать, что конкуренция в науке играет важную роль в развитии новых исследовательских методов и технологий, в том числе, касающихся вопросов защиты населения от глобальных угроз и утраты личной и групповой свободы. Однако, если конкурс объявляется на финансирование проекта, то научные основания, как правило, отодвигаются на второй план. С другой стороны, если на кон ставятся не слишком большие ресурсы, то это также может сыграть в пользу отказа от участия в его разыгрывании. Приведем актуальный на сегодняшний день пример, связанный с необходимостью научной проработки проблемы борьбы с пандемиями. РФФИ объявил Конкурс на лучшие проекты фундаментальных научных исследований по теме «Фундаментальные проблемы возникновения и распространения коронавирусных эпидемий» сроком реализации 01.07.2020-30.06.2022. Максимальный размер гранта на каждый этап реализации проекта: 6 миллионов рублей ^[8]. Итак, решение проблемы противодействия глобальной угрозы жизни и депривации свободы человечества было оценено в стоимость легкового автомобиля. На сайте РФФИ не опубликованы данные о количестве заявок на данный конкурс, очевидно, что они есть, раз он закрыт. Несомненно, кто-то выиграет этот грант и будет осваивать и отчитываться за эти 6 миллионов рублей. Однако вся ситуация отношения к научной разработке проблемы борьбы с угрозами эпидемий новых инфекций со стороны государства выглядит легкомысленной, сиюминутной. Несоответствие масштабности шагов государства по организации самоизоляции, закрытию границ и транспортного сообщения, срочной постройки новых корпусов больниц, с одной стороны, и мизерных средств, предлагаемых за научные исследования причин пандемий вирусных заболеваний, с другой стороны, может натолкнуть на мысль о вымышленности смертельной опасности новой инфекции, и использовании такого вымысла в каких-то неизвестных большинству населения политико-экономических целях. Оговоримся, что мы не склонны так думать, достоверно зная о случаях тяжелого течения заболевания со смертельным исходом среди людей близкого окружения, однако для коллективного сознания такое несоответствие глобальности целей научных исследований и выделяемых на это средств является поводом снижения имиджа государственной власти, средством манипуляции общественным мнением со стороны политической оппозиции.

Как видим, наука, наряду с медициной и здравоохранением в целом, представляется безусловным фактором общественной и государственной безопасности, является залогом противодействия массовой депривации свободы, и требует избыточных ресурсов для своего развития. При этом данные социальные институции не имеют потенциала к самовоспроизводству. В современных условиях стать врачом или ученым-исследователем можно только при условии наличия у человека качественного образования. Логическим выводом из этого становится понимание приоритетности института образования в формировании социальной безопасности и свободы на государственном и личностном уровне. Данная мысль не нова, как для отечественных, так и для зарубежных мыслителей. Ярким примером является книга американского автора – адмирала атомного флота США – Хаймана Риковера «Образование и свобода» (1959), где он говорит о повышении стандартов в американском образовании как о необходимом фундаменте национальной безопасности ^[9]. Школа, по убеждению Риковера, должна дать ученику существенный объем знаний, развить в нем способность интеллектуальной работы, привить привычку суждения о вещах и явлениях на основе логики и объективной проверяемости. Только таким образом, считает он, в дальнейшем можно вырастить из студентов выдающихся лидеров в науке и технике, что будет являться залогом будущего Соединенных Штатов и всего мира.

Данные тезисы не утрачивают актуальность в современной ситуации не только США, но и всего мирового сообщества, напротив, становится очевидным их универсальность. Так, в 2009 г. исследователь В. В. Нестеров теоретически рассматривает тему соотношения национальной безопасности и образования, основываясь на институциональном провозглашении их взаимной детерминации в Указе Президента Российской Федерации от 12 мая 2009 г. № 537 «Стратегия национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года», в которой повышение уровня и доступность конкурентоспособного общего и профессионального образования населения отнесено к стратегическим целям обеспечения национальной безопасности. Автор разделяет понятие безопасности по двум направлениям: с одной стороны, безопасность как характеристика жизни социума и его элементов, т. е. отсутствие угроз различного характера, либо защита от них; с другой стороны, безопасность как целенаправленное и объективированное приложение деятельности специализированных институтов и организаций по обеспечению защиты населения от угроз. В такой связи отмечается, что образование является не только объектом направленности служб безопасности, т. к. в кризисных социальных условиях институт образования не может полноценно функционировать, но и представляется значимым субъектом национальной безопасности, в следствие того, что именно в системе образования готовятся специалисты органов безопасности, и от уровня и качества их образования напрямую зависит эффективность деятельности служб ^[10].

Реальность показала, что провозглашение принципов какой-либо деятельности не всегда приводит к обязательному следованию данным принципам. Именно так происходит со сферой российского образования, которое находится сегодня в кризисном состоянии, о чем может свидетельствовать частая смена руководителей Минобра за последнее десятилетие. Сущность системного кризиса отечественного образования как фактора, угрожающего национальной безопасности, а также способы выхода из него подробно рассматриваются в работе коллектива авторов (В. И. Слободчиков, И. В. Королькова, А. А. Остапенко, М. В. Захарченко, Е. В. Шестун и др.) ^[11], выполненной в 2017 г. В ракурсе нашего исследования становится важным понимание того, что образование в своем современном виде утратило качество избыточности, необходимое для выполнения функций базиса национальной безопасности и предотвращения угроз массовой депривации свободы. Так авторы В. И. Слободчиков, И. В. Королькова и др. справедливо пишут о том, что «компетентизация» содержания учебных планов и образовательных стандартов свели на нет энциклопедизм как необходимый фактор общего образования в угоду утилитаризму и функционализму. С переходом на Болонскую систему бакалавриата и магистратуры для большинства студенческой молодежи период обучения в институтах и университетах сократился на 1 год. Экономическая оптимизация привела к увеличению наполняемости классов и студенческих групп, т. е. уменьшению количества времени, уделяемой педагогом каждому конкретному обучающемуся. Добавим к этому, что вынужденный переход на бесконтактный способ обучения on-line в период пандемии данную проблему еще более усугубил. Общее снижение материальных и временных затрат на обучение школьников и студентов напрямую влияет на снижение уровня подготовки специалистов во всех сферах общественной жизни – экономике, политике, культуре, и, в том числе, науке и здравоохранении, что является фактором ослабления государства и общества перед массовыми угрозами, ведущими к депривации свободы больших слоев населения.

Итак, подводя итог наших рассуждений, мы пришли к выводам, что свобода как категория в современном коллективном сознании является сложным образованием, неразрывно связанным с возможностью независимо мыслить, выражать свои суждения, действовать в своих и общественных интересах, беспрепятственно участвовать в процессах коммуникации, иметь право передвигаться по своему усмотрению и пр. Ограничение данных возможностей по каким-либо причинам воспринимается в качестве депривации свободы. Если депривация свободы наступает по объективным причинам для больших групп населения, то возникает социальная напряженность, способная привести к дестабилизации в обществе. На страже от угроз массового характера должно стоять и стоит государство, имеющее, как правило, избыточные средства для предотвращения и подавления военных угроз, внутренней преступности, ликвидации последствий катастроф техногенного и природного характера посредством институализированных органов безопасности (КГБ, ВС, МВД, МЧС). Ситуация с пандемией, охватившей весь мир, показала необходимость включение в ряд сил общественной безопасности сферу науки, а также сферу медицины и образования, выведя их из кластера сферы услуг и предав им статус сил национальной безопасности с соответствующими данному статусу избыточными ресурсами материального, кадрового и иного содержания. В таком случае реализуется общий принцип культуры как формы человеческого существования, имеющей одним из базовых целей вечного противостояния небытию (по Ж. Дюрану ^[12]), и обладающей имманентным качеством избыточности, потенциально имеющим огромное адаптивно-эволюционное значение. По глубокому замечанию Э. С. Маркаряна, культура должна быть способной отвечать не только минимуму требований условий среды, но и иметь необходимые потенции (избыточные средства) для адоптивного эффекта в новых, порой резко изменяющихся условий ^[13]. Таким образом, общество высокой культуры должно обеспечивать личности полный спектр свобод, оградить от возможных форм социальной депривации посредством целенаправленной деятельности государственных сил безопасности, куда помимо правоохранительных органов, армии и спасательных служб должны войти институциональные сферы науки, медицины и образования.