On the role of national education in formation of identity

Skorokhodova Svetlana Igorevna Doctor of Philosophy Professor, Department of Philosophy, Moscow State Pedagogical University 119571, Russia, Moscow region, Moscow, Prospekt Vernadskogo str., 88, room 818 moscow.belgrad@mail.ru Other publications by this author

Вопрос о сохранении национальной идентичности и исторической памяти особенно остро стал перед эмигрантами после революции 1917 года. К сожалению, эмиграция, как и ее основной вопрос, не ушла в прошлое, а остается реальностью нашего времени [см. 34], [см. 19], [см. 20]. Она вновь и вновь возвращает нас к вопросу о русском мире, который, как и в послереволюционное время, по-прежнему расколот. Трагедия заключается в том, что люди, некогда жившие в советских республиках и честно служившие своему Отечеству, оказались выброшены за его пределы после распада Советского Союза. А их потомки, третье поколение русских, родившееся заграницей, уже не говорят на родном языке.

И сейчас возникают те же вопросы, которые задавали себе русские эмигранты первой волны: «Живы ли мы еще, остались ли мы русскими людьми?», «Есть ли еще какой-либо смысл в существовании нас, выброшенных за пределы родины и рассеянных среди чужих народов?..» ^[4]. Все они, по сути, сводятся к одному: что такое «русский мир»?

Среди известных его значений можно выделить следующие: это цивилизационный код развития; это русское мировидение, русская идея о мироустройстве, о началах сотрудничества с другими народами и государствами [см. 2]. Русский мир – это не столько географическое, сколько духовное пространство, основанное «на духовной общности людей, единых по вере, по образу мыслей, менталитету» ^{[22, 52]}. Как справедливо заметил современный исследователь М.А. Маслин, «Россия значительно шире своей территории» [там же]. Некоторые специалисты подчеркивают неоднородность и расколотость «русского мира» за пределами России [см. 23]. Согласно этой позиции, понимание «внутренней дифференциации» необходимо для того, чтобы избежать «националистических иллюзий». Думаю, что акцент нужно делать на то, что объединяет, а не на то, что разъединяет русский мир и за рубежом, и внутри России. Если мы говорим об эмигрантах, то предлагаю выделить два типа: тех, кто любит Россию, но не может вернуться на родину по ряду причин; тех, кто не любит Россию и не хочет возвращаться. Последние нуждаются в специальном изучении на предмет того, относятся ли они еще к русскому миру или нет. Кроме того, без взаимодействия с Россией русский мир, как показывает практика, начинает вырождаться и обезличиваться. И тут возникает еще одна серьезная проблема: Россия ведет пассивную политику в отношении своих бывших граждан за рубежом.

И если вопрос сохранения национальной идентичности и исторической памяти в ситуации беженства после революции был центральным, то современная эпоха диктует русским эмигрантам совсем иные условия выживания: им в основном приходится «маскировать» свое происхождение по разным причинам. И если в эпоху между двумя мировыми войнами русский мир и на Востоке, и на Западе стремился сохранить свои черты даже в процессе аккультурации, то подлинными носителями ценностей русского высококультурного мира в ХХI в. в Европе являются лишь отдельные его представители. Коротко попытаемся рассмотреть, как в прошлом решалась задача сохранения национальной идентичности в системе образования и каковы итоги проекта просвещения, созданного русскими эмигрантами первой волны. Этот вопрос мало изучен, но очень значим, интересен и заслуживает особого внимания в контексте современной постсоветской реальности. Под образованием будем понимать процесс обучения и воспитания. Просвещение – процесс передачи и распространения знаний и культуры, а также воспитательно-образовательная система.

Русские беженцы строили свой образовательный проект на основе русской религиозно-философской мысли XIX в. [см. 16]. Любомудры и славянофилы поставили и начали решать задачу создания русской религиозно-философской педагогики – воспитание внутренне «цельного» человека, который во всей полноте раскрывает свой творческий потенциал только в соборном единстве с другими людьми, который умеет сочетать веру с разумом, народные традиции с мировой культурой, творчество с молитвой. Соборный интеллект превосходит искусственный, так как он способен к творчеству и созиданию. Безусловно, в деле просвещения славянофилы делали акцент на воспитании гораздо в большей степени, чем на обучении.

Под воспитанием в широком смысле славянофилы понимали то действие, посредством которого одно поколение приготовляет следующее за ним поколение к его очередной деятельности в истории народа. Согласно славянофилам, древнерусское образование было духовным – «монашество наши университеты». Преобразование общества, по их мнению, необходимо начать «изнутри», с оздоровления «корней», которые находятся в душах людей, потому что существенное в мире – только разумно-свободная личность.

Интересно по этому поводу писал А.С. Хомяков: «Воспитание в умственном и духовном плане начинается так же рано, как и физическое. Строй ума у ребенка, которого первые слова были Бог, тятя, мама, будет не таков, как у ребенка, которого первые слова были деньги, наряд или выгода. Что же прежде всего следует давать малышу? Это музыка. Старорусские сказки, песни народные, древние грамоты языком своим, содержанием, чувством, пробуждают в нас заглохнувшие силы, они выводят нас из нашего безродного сиротства. Затем цветы. Надо обращать внимание на цветы, то есть показывать ему их, обращать внимание. Далее зелень, воду и вообще стихии. Далее небо, облака, зори. Далее произведения искусств, хотя бы в репродукциях» ^{[32, 95]}. Родители, дом, общество уже заключают в себе бóльшую часть воспитания, и школьное учение есть только меньшая часть того же воспитания. Школа [см.35, 7-13] должна быть не заменою, но необходимым преддверием церкви. Славянофилам был близок аскетический идеал воспитания. Еще одно начало отечественного воспитания заключается в том, чтобы ребенок всегда живо чувствовал свои недостатки. Воспитание должно заключать в себе те начала, которым живет и развивается историческое общество.

«Познание веры» славянофилы выдвигают на первый план, «ибо человек – это его вера» ^{[14, 334]} и истина постигается не одним рассудком, а всей духовной сферой человека, цельность которой во многом зависит от сердца. Вера состоит из единства догмата, обряда и жизни в их цельности. Грамотность и первоначальное обучение могут быть полезны, а могут быть и вредны. Ни отдельный человек, ни народ никогда не бывают пустым сосудом, который можно наполнять знанием, и знание не есть нейтральное вещество. В основе всякой сложившейся образованности лежит вера. Каждый народ раньше всего определяется религиозно. Надо стремиться к развитию чувства веры и нравственности преимущественно перед знанием. При этом всякая наука должна выговаривать свои современные выводы прямо и открыто, без унизительной лжи, без смешных натяжек, без умалчивания, даже если это не вполне согласно с историческими показаниями Священного Писания или с его догматическою системою. Опасна не свобода наук: она необходима столько же для их успеха, сколько для достоинства Веры; а опасно немецкое суеверие в непреложность наук. Главная черта, которою отличается православное христианство от исповедания латинского и протестантского вероучений в их влиянии на умственное и нравственное развитие человека, с точки зрения славянофилов, заключается в том, что Православная церковь строго держится границы между Божественным Откровением и человеческим разумом,

По мнению представителей московской школы, не должно быть специализированных школ. Разум человека – начало живое и цельное. Ум, с детства ограниченный одною какою-нибудь областью человеческого знания, впадает по необходимости в односторонность и тупость и делается неспособным к успеху даже в той области, которая ему предназначена. Обобщение делает человека хозяином познания. Ранняя специализация делает ребенка рабом вытверженных уроков.

Можно сказать, что славянофилы впервые поставили проблему символической наглядности в преподавании и воспитании. В частности, они подчеркивали огромное воспитательное значение церковного искусства. Для А.С. Хомякова «икона не есть религиозная картина, точно так же, как церковная музыка не есть музыка религиозная» ^{[33, 163]}. Сама икона есть «выражение чувства общинного, а не личного, она требует в художнике полного общения не с догматикою церкви, но со всем ее бытовым и художественным строем, так, как века передали его христианской общине»  [там же]. Икона, по Хомякову, настолько доступна русскому человеку, насколько «он живет в полном согласии с жизненным и духовным бытом русского народа» [там же]. Знаковая и символическая наглядность становится средством передачи «невыразимого», методом развития творческих способностей.

Русские религиозные философы XIX в. искали пути примирения знания с верою, науки с религией, принятия наукой христианства. В частности, согласно Киреевскому, православный человек чем более будет развивать свой разум, тем более будет соглашать его понятия с истинами Божественного Откровения. Православие направляет разум к скромности, смирению и одновременно к обновлению. Он ввёл понятие «разумная вера». Русские религиозные философы начала XIX века реанимировали святоотеческое наследие и взяли его за основу духовного просвещения. Однако, с точки зрения Киреевского, крайне ошибочно думать, что у нас есть готовая философия, заключающаяся в творениях святых отцов. «Философия наша должна еще создаться […] Развитие этого […] должно быть общим делом всех людей верующих и мыслящих, знакомых с писаниями святых отцов и западной образованностию» ^{[15, 270-271]}. Эта новая философия «будет соответствовать развитию новых сторон наукообразной и общественной образованности» ^{[14, 322]}.

Русские религиозные мыслители осуществили поворот философско-педагогической мысли в сторону исследования проблем духовного преображения человека. Основные принципы русской религиозно-философской педагогики XIX в., как уже отмечалось, легли в основу белоэмигрантского просвещения.

Почти все философы русского зарубежья были практикующими педагогами, которые оставили ценное теоретическое наследие в сфере образования [см. 26]. Они понимали особую роль просвещения в эмигрантской среде. Известно высказывание П.А. Сорокина: «Родители и учителя в своей совокупности влияют на ход истории своего народа не меньше, а больше, чем глава государства или глава церкви, а потому и ответственность первых за судьбу отечества не меньшая, чем ответственность последних. Это следует помнить всякому народу, желающему жить и процветать» ^{[30, 56]}. В русском зарубежье первой волны издавалось более 40 педагогических журналов. Они выходили в странах Европы, а также в Китае и США ^{[31,123–127]}.

Признанным лидером русской педагогической мысли зарубежья был В.В. Зеньковский. В 1923 г. на Общеэмигрантском педагогическом съезде он был избран председателем Педагогического бюро по делам молодежи. Он же стал основателем Русского педагогического института в Праге им. Я.А. Коменского, а также организатором общеэмигрантских педагогических съездов и совещаний. Его перу принадлежат труды по педагогике и детской психологии, которые вошли в сокровищницу религиозно-философской мысли ХХ в. [см. 8], [см. 10], [см. 11], [см. 12]. Профессор подчеркивал необходимость религиозного обоснования педагогики. А кризис в сфере образования связывал с оторванностью педагогической мысли от христианской антропологии. «Речь ведь идет не о том, чтобы искусственно связать истины православия с проблемами и построениями современной педагогики, а о том, чтобы раскрыть внутреннюю связь подлинных и серьезных достижений педагогической мысли с тем глубоким пониманием человека, какое развивает христианство» ^{[9, 23]}.

 Некоторые учителя не затрагивают религиозные темы, уважая свободу своих учеников. Но христианство, как указывал Зеньковский, в идеале обожения расширяет царство человека за пределы космоса и нисколько не умаляет его внутренней свободы. Уже во второй половине XIX в., согласно философу, стала намечаться в педагогике тенденция отрыва от философии. Этот процесс в результате привёл к началу ХХ века к острой постановке вопроса о мировоззренческой направленности педагогики. Философия, считал профессор, – фундамент образования.

Зеньковский призывал к этическому плюрализму в сфере образования: «...всякая личность должна найти свой путь, свою идеальную форму» ^{[26, 69]}. А большинство педагогов стремятся к абстрактному идеалу, хотят воспитать «человека вообще». Они не могут принять тот факт, что «всякое дитя есть новое и неповторимое событие в мире» [там же, 172].

Личность ребенка, согласно философу, очень хрупкая и нежная. Эмпирическое «я» ребенка не совпадает с творческим, поэтому дитя переменчиво, как «хамелеон». Детская душа в своей влиятельнейшей стороне имеет внеэмпирический характер, «метафизическое ядро», «мистический центр личности», поэтому детство полно настоящей свободы. Именно с этих позиций он раскрывал смысл заповеди «Будьте как дети». По Зеньковскому, дитя живет настоящей духовной жизнью, так как во всем ищет смысл [там же, 179]. Но развитие воли и интеллекта подготавливает будущую власть эмпирической личности.

Учитель не сможет понять душу ребенка, не учитывая скрытые, иррациональные стороны его личности. Согласно философу, важно не забывать, что «человек никогда не бывает только дан, он никогда не закончен, он всегда “задан”, перед ним всегда раскрыта перспектива духовного развития» [там же, 171]. В современное время появляются отдельные работы, посвященные становлению личности в христианской антропологии В.В. Зеньковского [см. 5].

Наибольшее количество школ было создано в славянских странах и на Балканах. Кроме этих учреждений было значительное число местных школ в Германии, Франции, Швейцарии и др., при которых создавались русские отделения.

Уникальная система обучения и воспитания была создана эмигрантами из России в Югославии. Русским было позволено сформировать автономную систему среднего образования, иметь свои библиотеки, читальни, типографии, издавать свои газеты и журналы. Русские беженцы не имели только собственных институтов. После своего прибытия в Югославию первое, что они основали, были средние школы, и последними по времени создания оказались детские ясли (1920). В 1933 г. был открыт Русский Дом им. Государя Императора Николая II, где работали культурные и научные учреждения. Король Александр I и вся королевская семья финансово поддерживали это учреждение. Король говорил академику Александру Беличу: «Мы должны сохранить за русскими русскую душу...». В Русский Дом вошел и Русский научный институт, основанный еще 16 сентября 1928 г., который имел философское отделение. Им руководили Н.О. Лосский и П.Б. Струве. На философском отделении проводились публичные лекции. Их проводили докладчики и из других стран, которых приглашали выступить. Лишь в Чехословакии, Болгарии и Югославии правительства принимали серьезные меры по финансовому поддержанию русских школ.

Среди сербских исследователей, написавших книги о системе образования в среде русской эмиграции, следует назвать Тому Миленковича ^[24], Любодрага Димича, Драгана Алексича.

Можно сжато резюмировать основные задачи в сфере образования, которые в большинстве случаев ставили лидеры русской эмиграции: обеспечить детям «национальное воспитание» и «укрепление духовных связей […] со своим отечеством»; сохранить «лучшие традиции русской школы» и другие.

Как решались эти задачи?

Была создана особая образовательная система, образцом для которой стала Ипатьевская школа, возникшая ещё до революции. Главным предметом в подобных учебных заведениях был русский язык.  

«Одним из решений проблемы сохранения национальной идентичности и исторической памяти в условиях эмиграции стали церемонии памяти, выразившиеся в праздновании многочисленных знаменательных дат. Исторические праздники должны были способствовать сохранению эмигрантами целостной культурной традиции и их единению вокруг нее. Коллективная культурная память выступала одним из главных способов сохранения национальной самобытности на чужбине, выполняла объединительные функции. Для эмиграции она служила важным механизмом этнической и культурной самоидентификации» ^{[17, 85]}.

У русских эмигрантов в Королевстве Югославия был особый праздник – День русской Славы, связанный с Крещением Руси князем Владимиром. Его отмечали ежегодно с 1928 г. как на Западе, так и на Востоке [см. 4]. О том, что происходило в Харбине и в Шанхае, можно было узнать из Белградских газет и наоборот.

В русско-сербских гимназиях Приходской совет Русской православной церкви в Белграде по предложению Комиссии по устройству празднования дня св. Владимира учредил по две денежные премии, 200 и 100 динаров, за лучшие сочинения, посвященные единству русского народа, символом которого стал св. Владимир, и одну почетную награду в виде стяга национальных цветов на древке за наилучшую работу из числа премированных. Этот стяг Учебным советом Державной комиссии присуждался тому учебному заведению, в котором были написаны лучшие сочинения. Например, в 1936 г. высшую награду получил Русский кадетский корпус. Сочинения писали 7 классы. Если учесть, что в душах детей, писавших эти сочинения, «было смято детство, смята та наивная, но идущая от общей любви к миру вера в человека»  ^{[6, 146]}, что им не хотелось вспоминать о «милой родине», потому что память о ней была несчастной, то подобные мероприятия были необходимы для того, чтобы оживить их замученные души, убедить их в том, что от них зависит продолжение жизни России.

В Харбине и Шанхае программа была особенно обширной благодаря заботам епископа Иоанна (Максимовича) Шанхайского [см. 28], о котором следует написать особо: идеи святителя во многом определили вектор развития образовательной системы в Китае. Владыка прибыл из Югославии в Шанхай в 1934 г. Он сразу учредил приют им. Тихона Задонского (1783) и стал воспитывать детей в строгих религиозных правилах, стараясь прививать интерес к церковной жизни.

Как уже отмечалось, он придавал особое значение Крещению Руси, которое, как он считал, открыло новую жизнь для восточных славян и сделалось исходным пунктом их славной истории [см. 3, 441]. В статье «950-летие Крещения Руси» владыка Иоанн отмечал, что славянский мир до крещения не был диким, но стоял на распутье между добром и злом. Крещение, по его мнению, «внутренне переродило прежде грубых сердцем людей» [там же, 442]. И с тех пор общим направлением жизни русского народа стало «искание правды Божьей». Это, с точки зрения святителя, и есть главная черта русского национального характера. «Искание правды – основная нить жизни русского народа» [там же, 450]. Именно на этот путь и нужно направлять подрастающее поколение.

Иоанн Шанхайский был убежден, что «спасение России – спасение всего мира» [там же, 453], «восстановленная Россия нужна всему миру» [там же], потому что Россия имеет наднациональный характер. Владыка считал, что Святая Русь не умерла. Но, как сказал современный поэт, «она затаилась на время» (В.В. Высоцкий). Она не есть определенное место на земном шаре, а совокупность воззрений и жизни народа. И выразителями Святой Руси могут быть и не русские по крови. Можно быть, как справедливо писал святитель, русским по крови, но чуждым Святой Руси [см. там же, 438]. «Святость есть главный и самый существенный признак Руси (выделено мной. – С.С.). Святая Русь есть народ, унаследовавший христианство от святого Владимира и сделавший его основою своей жизни. Христианство, разумеется, православное» [там же, 437]. Согласно святителю, уклонение от веры привело к надлому народной души, а вследствие этого произошел слом народной мощи и государственного строя. К многочисленным ликам русских святых прибавился сонм мучеников.

И русский человек, желающий спасения России, должен прежде всего спасти себя православного. Только через духовное обновление вырастут «пальмы русской славы» [там же, 439]. «Насколько русский народ проникнется верою и благочестием и последует ему в жизни (выделено мной. – С.С.), настолько он станет Святой Русью» [там же].

Кроме Дня русской Славы были и другие праздники, которые каждый год отмечали в Шанхае и Харбине. Например, День св. Кирилла и Мефодия. Владыка повторял, что благодаря славянским просветителям русские приняли православие и смогли проповедовать Евангелие и другим народам, в Сибири и на Дальнем Востоке, и поэтому они стали «апостолами всех народов Восточной Европы и великих пределов Азии» [там же, 68].

Иоанн Шанхайский был очень образованным человеком. Он живо интересовался и светским образованием, посетил много учебных заведений в Харбине, Шанхае и Пекине. Владыка призывал к тому, чтобы образование не шло вразрез с духовной жизнью. Еще в начале XIX в. Киреевский писал: «Мышление, отделенное от сердечного стремления, есть так же развлечение для души, как и бессознательная веселость […] потому серьезное и сильное занятие науками принадлежит к числу средств развлечения, средств для того, чтобы отделаться от самого себя» ^{[14, 334]}.

В докладе на Втором Всезарубежном соборе 1938 г. в Сремских Карловцах Иоанн Шанхайский дал неутешительную оценку белоэмигрантскому образованию в контексте упадка нравов в области семейных отношений.

Он указывал, что значительная часть выехавших за границу русских принадлежала к тому интеллигентскому классу, который в последнее время жил идеями Запада. Они исполняли требования и обряды Православной церкви постольку, поскольку это не мешало их больше европейскому, чем русскому укладу жизни. Но, даже очутившись за границей, горделивый ум не мог согласиться с тем, что он до сих пор стоял на ложном пути. Большинству интеллигенции присуще чувство тонкой гордости, желание жить собственной мудростью. Святитель во всех красках нарисовал картину духовного разложения в среде русской эмиграции.

Безусловно, что подобный процесс не мог не сказаться на образовании.

«Будущее поколение, молодежь и дети, растет, наблюдая безнравственные уроки со стороны старших. Но и, кроме того, перед всем будущим поколением в целом нынешнее поколение совершает великий грех, слишком мало уделяя внимания его воспитанию.

На воспитание детей обращается слишком мало внимания не только со стороны родителей, часто занятых приисканием средств к жизни, но и со стороны всего русского общества в целом. Хотя и созданы в некоторых местах русские школы, не всегда, правда, удовлетворяющие своему назначению, но в большинстве русские дети за рубежом учатся в иностранных школах, где не изучают ни православный Закон Божий, ни русский язык. Они растут совершенно чуждыми для России, не зная ее действительного богатства. Существуют воскресные школы, но родители не посылаю туда своих детей.

Есть те, которые смогли вывести значительные суммы. Есть те, которые щедро помогают своим собратьям и общерусскому делу, но большинство занято личными своими делами.

Благодаря тому что те немногие из наших благотворительных и просветительных учреждений содержатся больше на пожертвования иностранцев, чем русских, они не обладают достаточными средствами.

Имеющие достаток русские люди вместо того, чтобы прийти им на помощь, предпочитают пользоваться однородными иностранными учреждениями, внося в них свои капиталы. Позором для нас является, что обладающие средствами русские люди воспитывают часто своих детей в иностранных школах, не могущих ничего дать детям для православного мировоззрения и познания Родины даже при наилучшей постановке.

Они не уделяют никакой помощи русским школам, а кроме того, не заботятся, чтобы восполнить пробелы национального образования у своих детей, имея к тому материальную возможность.

Многие родители совершенно равнодушны к будущему мировоззрению своих детей, имея к тому материальную возможность. И разные колледжи, где проводится определенное религиозное, но неправославное воспитание, переполнены русскими детьми.

Трудно сказать, какие дети будут в будущем более несчастными, они ли или совсем заброшенные дети, которых тоже немало в зарубежье.

Они делаются профессиональными преступниками.

Но от тех несчастных не столько спросится в будущей жизни, как от тех, кто, бывши воспитаны в прекрасных колледжах, сделаются злейшими врагами России.

Приходится заранее предвидеть, что в будущем зарубежье даст многих сознательных работников против Православной России, которые будут стремиться ее окатоличить или насадить разные секты, как и таких, которые, оставаясь православными и русскими, будут тайно работать против России. Значительная часть тех, кто ныне воспитывается в иностранных школах [...] окажутся вероотступниками и предателями Родины.

Стремясь лишь обеспечить своих детей в настоящей жизни и выбирая потому для них школу, которая, как им кажется, сможет им дать наибольшее будущее, такие родители не обращают внимания на души своих детей и делаются виновниками их будущего падения и измены вере и Родине. [...]

Состояние находящихся за рубежом русских людей было бы безнадежным в нравственном отношении, если бы мы наряду с приведенными печальными явлениями не видели проявления высокого подъема духа и жертвенности» ^{[25, 12-15]}.

Образовательная система русской эмиграции включала в себя и политическую составляющую. Но ошибочно думать, что политическое воспитание сводилось только к идеологической обработке молодежи.

Идеологом белого движения, как известно, был философ И.А. Ильин, работавший в Берлине. У мыслителя были и философско-педагогические сочинения. Одно из самых известных – «О воспитании в грядущей России» ^{[13, 218-219]} (1953), в котором он развивал концепцию «предметного воспитания»: «Грядущая Россия будет нуждаться в новом, предметном воспитании русского духовного характера: не просто в “образовании” (ныне обозначаемом в Советии пошлым и постылым словом “учеба”), ибо образование само по себе есть дело памяти, смекалки, практических умений в отрыве от духа, совести, веры и характера. Образование без воспитания не формирует человека, а разнуздывает и портит его, ибо оно дает в его распоряжение жизненно-выгодные возможности, технические умения, которыми он – бездуховный, бессовестный, безверный и бесхарактерный – начинает злоупотреблять». «Дух» в глубине бессознательного у ребенка должен быть пробужден. Если этого не произойдет в детстве, то впоследствии на человека не подействуют никакие уговоры и доводы: он будет видеть в «духе» врага. «Дух есть подлинная реальность, и притом самая драгоценная реальность из всех. Тот, кто жаждет духа, должен заботиться об обогащении своего опыта, а не о наполнении своей памяти из чужих книг и не об изощрении ума. Нужно разыскать в непосредственной жизни то, что придает ей высший смысл, что ее освящает. […] Первый луч солнца должен озарить детскую колыбель, только тогда дитя станет “солнечным ребенком”, а взрослый человек понесет через жизнь “лучезарное сердце”» ^[1]. Дух живет повсюду, где люди стремятся к совершенству. Философ, как свидетельствует высказывание, тоже отдавал приоритет воспитанию в образовательном процессе.

В целом принципы воспитания у философа созвучны славянофильской философско-педагогической системе. Ребенок должен как можно раньше научиться чувствовать собственное несовершенство и чужое страдание, чтобы жалеть, беречь и помогать. Единая и великая цель человеческой жизни, единый и великий Предмет, согласно философу, – служение Божьему Делу. Для русского человека это означает служение России, а не начальству, не партии, не карьере, не страстям. «Жить предметно – значит службу превратить в служение, работу – в творчество, интерес – во вдохновение, дела освятить духом, заботы возвысить до замысла, жизнь освятить идеей, ввести себя “в предметную ткань Дела Божия на земле”» [там же]. Только на таком пути возможно духовное обновление и возрождение России.

Педагоги-философы в эмиграции уповали на то, что Отечество снова воспрянет и станет опираться на тысячелетние национальные традиции и историю. А что давало народу обращение к его собственному прошлому? Оно, как справедливо писал Д.С. Лихачев, обогащало, разнообразило, расширяло культуру народа и его эстетическую восприимчивость: «Человек воспитывается в окружающей культурной среде, незаметно для себя. Его воспитывает история, прошлое. Прошлое открывает ему окно в мир, и не только окно, но и двери, даже ворота – триумфальные ворота» ^{[21, 157]}.

Усилия эмигрантов по воспитанию русского человека за рубежом принесли свои плоды в годы Великой Отечественной войны. Подавляющее большинство русских беженцев не стали служить фашистским захватчикам в борьбе против СССР, как они считали, против России. Более того, многие эмигранты активно воевали против фашистов, чем внесли значимую лепту в победу СССР.

Однако перелома правящей в СССР элиты в отношении к русским эмигрантам не произошло. После войны русские эмигранты не были приняты их Родиной и их богатейший международный опыт, в том числе педагогический, а также их связи не были использованы на благо Отечества. Послевоенное будущее русской эмиграции до конца 1980-х годов оказалось печальным и не оправдало их надежд.

Реставрация ряда прошлых ценностей пошла только с конца 80-х благодаря внутрипартийной борьбе в СССР, которая и привела к его распаду. Пришли долгожданные прощения прежним эмигрантам. Но лес рубят – щепки летят: место старых эмигрантов заняли новые. И в результате «щепками» оказались десятки миллионов русских людей, которые никуда не уезжали, а оказались в эмиграции с лишением всех гражданских прав.

И все проблемы русской эмиграции возникли вновь. Цикл длиной 74 года (с 1917 по 1991 г.) завершен, а русский мир вновь оказался на прежнем месте. Цена пройденного пути – 100 миллионов жизней. При правильном развитии Россия в современную эпоху должна насчитывать не менее миллиарда жителей. Однако у нас, по сути, демографический провал. При этом около 30 миллионов граждан, говорящих по-русски, с русским менталитетом долгое время не могли вернуться на родину.

В 2020 году вышла моя брошюра «Послания трех русских эмигрантов с Дальнего Востока королю Александру I Карагеоргиевичу» [см. 27]. В исследовании подтверждается вывод о том, что даже в экстренной ситуации авторы писем из Кульджи, Циндао и Шанхая рассматривали проблему обучения и воспитания как вопрос о собственном выживании.

Образовательная система русской эмиграции Запада и Востока в 20–40-е годы ХХ в. опиралась на национальные традиции и историю. Образцом для нее стала Ипатьевская школа. Эмигрантское просвещение было основано на идеях русской религиозной философии, которая составляла мировоззренческий каркас, и включало в себя политическую составляющую. Оно способствовало сохранению национальной идентичности и исторической памяти и связано с вопросом о выживании. Оно оказало влияние на культуру других народов и привело к тому, что многие эмигранты активно воевали против фашистов Великой Отечественной войны.  Каковы же будут плоды просвещения русской эмиграции рубежа ХХ–ХХI вв. – покажет время.