The image of a teenage girl in Chuck Palahniuk’s novel “Cursed”

Kurakova Inna Aleksandrovna post-graduate studentn of the Department of Foreign Philology and Teaching Methods, Institute of Philology, History and Arts at V.I. Vernadsky Crimean Federal University (Yalta) 299002, Russia, respublika Krym, g. Sevastopol', ul. N. Muzyki, 54, kv. 23 inna-novikova.@mail.ru Other publications by this author

Чак Паланик (Чарльз Майкл Паланик/Чак Палагнюк, род. 1962) современный американский писатель, автор большого числа романов. Его новаторство и индивидуальность отличает его от других писателей литературного мейнстрима. Своими стилевыми особенностями Паланик, как писатель, обязан постмодернизму. Многие сюжетные истории романов имеют под собой реальную основу. Объяснение избирательности читательской рецепции объясняется тем, что его произведения относят к трансгрессивной прозе. В сознании современного читателя имя Ч. Паланика прочно связано с его культовым романом «Бойцовский клуб», который был экранизирован.

В российской науке Ч. Паланику уделяется немало внимания. Из большого числа работ обращают на себя внимание работы по литературоведению В. Б. Шаминой. В одной из своих статей автор показывает, как сочетаются приемы постмодернизма и романтизма на примере трех романов Паланика, где автор в итоге делает выводы о том, что романтическая составляющая доминирует не только в идейном, но и в эстетическом отношении ^[1]. Две другие публикации автора посвящены изучению романтизма в романе «Бойцовский клуб» Паланика. Исследовательница утверждает, что в романе присутствуют характерные атрибуты романтизма в виде интертекста и структурообразующих принципов ^[2]. Помимо этого, автор рассматривает слияние документального и художественного в творчестве Паланика, а также находит в них автобиографическое начало ^[3].

В статье «Память жанра в романе Ч. Паланика “Бойцовский клуб”» О. Ю. Анцыферовой, Н. Ю. Георгиевой рассматривается продолжение древнейших литературных традиций в аспекте «памяти жанра». Опираясь на работы М. М. Бахтина, ученые утверждают: «Паланик испытал на себе опосредованное влияние архитипизированного “серьезно-смехового жанра” мениппеи или “менипповой сатиры”» ^{[4, стр. 417]}. Ученые также полагают, что в творчестве Ч. Паланика соединяются идеи движения битников, идеи постмодернизма и разных проявлений культуры андеграунда.

Диссертация Е. Р. Чемезовой посвящена изучению антиномии “мир/антимир” в художественном мире прозы Ч. Паланика, в которой рассматривается творчество Ч. Паланика в контексте современного литературного процесса и анализируются его основные темы ^[5]. В статье Г. И. Лушниковой, Е. Р. Чемезовой исследуется поэтика антимира в романах «Проклятые» и «Обречённые» Ч. Паланика, где ад противопоставляется миру реальному и служит его пародией ^[6]. Е. Р. Чемезова также рассматривает место феномена смерти в художественном мире произведений, влияние феномена смерти на мироощущение персонажей, различия и сходства в авторской трактовке смерти в ранних романах Ч. Паланика ^[7].

В работе А. И. Жолудь прослеживаются особенности повествования в книге Ч. Паланика «Беглецы и бродяги», которое строится на сочетании документальной фактографичности и художественности. Исследовательница отмечает, что данные особенности проявляются в композиции, повествовательном методе и создании образа города ^[8]. А. И. Жолудь высвечивает технические элементы письма, используемые Ч. Палаником, и приходит к выводу, что ключевыми характеристиками писательского стиля Ч. Паланика являются минимализм и динамизм аргументации ^[9].

А. А. Амгаланова, Э. Г. Сангадиева выделяют жанровую специфику и особенности антиутопии как литературного жанра на примере романа Ч. Паланика «Бойцовский клуб» ^[10]. В. С. Гривина анализирует роман Ч. Паланика «Бойцовский клуб» в контексте трансгрессивной и контркультурной литературы, опираясь на теоретические работы Ж. Батая и Т. Розака ^[11]. Н. В. Иноземцева, Т. В. Сапух также относят произведения Ч. Паланика к контркультурной литературе и исследуют их со стилистической точки зрения ^[12]. Р. А. Сёмченко рассматривает механизм творчества Ч. Паланика как внутриличностную и межличностную коммуникацию творца с миром и социумом, проводя анализ последовательности этапов объективации творческой интенции Ч. Паланика ^[13]. Г. Р. Ильдарханова, Р. А. Аюпова рассматривают черный юмор и его проявление в современной американской литературе на материале романа Ч. Паланика "Бойцовский клуб"^[14].

Представляются интересными научные изыскания по анализу переводов произведений Ч. Паланика на русский язык. М. В. Норец, Р. А. Сёмченко рассматривают способы образования и особенности перевода авторских неологизмов Ч. Паланика ^[15]. С. А. Иванов исследует авторские приемы в романе «Бойцовский клуб» и способы передачи индивидуального стиля автора в переводах на русский язык ^[16]. М. С. Галлямова, К. Р. Габисова посвящают свою работу проблемам адекватного перевода сленговых реалий в тексте художественного произведения Ч. Паланика «Бойцовский клуб» ^[17].

Целый ряд зарубежных трудов посвящен отдельным жанрам, темам и образам в творчестве Ч. Паланика. Особое место в исследованиях отводится изучению его романов «Бойцовский клуб» (1995), «Уцелевший» (1999), «Невидимки» (2000), «Удушье» (2001), «Колыбельная» (2002), «Дневник» (2003). Менее всего подвергаются анализу романы «Проклятые» (2011) и «Обреченные» (2013).

В корпусе научных статей о Ч. Паланике преобладают работы американских ученых. В статье Эдуардо Мендиета (Eduardo Mendieta) «Выживание американской культуры: о Чаке Паланике» / “Surviving American Culture: On Chuck Palahniuk” пишет о том, что Паланик – писатель с определенной миссией, обладает не только особым стилем, но и особым видением: “He is a writer with a mission, a vision, and a very distinctive style. The stories that Palahniuk tells are <…> about the discovery of moral resources that lay dormant in the very simplicity of human solidarity and trust in our will to survive morally untainted, or at least redeemable. I will conclude by arguing that Palahniuk's novels are about surviving American Culture, and about how deviance is the health of the individual in a sick society” ^[18].

В 2005 году Бингемптонский университет (штат Нью-Йорк, США) опубликовал журнал “Stirrings Still: The International Journal of Existential Literature” (V. 2, No 2), посвящённый проблеме экзистенциализма в творчестве Паланика ^[19].

Важнейшим вкладом в изучение творчества Ч. Паланика стал сборник статей «Чак Паланик. “Бойцовский клуб”, “Невидимки”, “Удушье”» / “Chuck Palahniuk. “Fight Club”, “Invisible Monsters”, “Choke”” (2013). Сборник содержит критические эссе ученых о трех его ранних романах «Бойцовский клуб», «Невидимки», «Удушье». Ключевыми вопросами исследования становятся постмодернистская эстетика и этический аспект творчества Ч. Паланика. Авторы также рассматривают специфику трактовки Ч. Палаником тем насилия, секса, влияния потребительского общества на личность. Во многих статьях утверждается, что эти романы сыграли существенную роль в становлении статуса писателя как культовой фигуры и демонстрируют его особый стиль, а вымысел на страницах романов Паланика является не только трансгрессивным, но и разрушительным ^[20].

Среди зарубежных научных работ особое место занимает монография доктора филологических наук, профессора Бразильского университета (University of Bells' River Valley) Клаудио Весия Занини (Claudio Vescia Zanini) «Оргия закончилась: фантазии, фальшивые реалии и потеря границ в произведении Чака Паланика Призраки» / “The Orgy is over: Phantasies, Fake Realities and the Loss of Boundaries in Chuck Palahniulk`s Haunted” (2012). Эта работа анализирует модель поведения маргинальных персонажей постмодернистского западного общества в романе Ч. Паланика «Призраки», социальная адаптация которых чаще всего происходит неосознанно. Главными характеристиками такого общества являются индивидуальные сложности, связанные с изменениями в личной, социальной и психологической сферах. Данное толкование Занини основано на работах известного французского философа Жана Бодрийяра. Он предполагает, что современный мир находится в состоянии пост-оргии, преследуемый тремя фантазиями: болезнь «рак» как форма патологии, «трансвестит» как единство сексуальной и этической формы и «терроризм» как форма трансполитики, которые символизируют современные социальные проблемы, связанные с политикой, сексуальностью, коммуникацией и человеческими отношениями ^[21].

В 2016 году вышла книга «Понимание Чака Паланика» / “Understanding Chuck Palahniuk” профессора Дугласа Кизи (Douglas Keesey). Дуглас Кизи утверждает, что Паланик в душе романтик и верит в общество. Вопиющие рассказы Паланика на самом деле коренятся в его личном опыте: “Palahniuk is much more than a “shock jock” engaged in mere sensationalism. His visceral depictions of sex and violence have social, psychological, and religious significance. Keesey shows that Palahniuk is really a romantic at heart and a believer in community. Keesey reveals how this writer’s outrageous narratives are actually rooted in his personal experiences, how his seemingly unprecedented works are part of the American literary tradition of protagonists in search of an identity, and how his negative energy is social satire directed at specific ills that he diagnoses and wishes to cure” ^[22].

Отдельного упоминания заслуживает книга профессора Дэвида МакКракена (David McCracken) «Чак Паланик, пародист: постмодернистская ирония в шести романах трансгрессивной прозы» / “Chuck Palahniuk, Parodist: Postmodern Irony in Six Transgressive Novels”, где автор сравнивает ряд произведений Ч. Паланика с произведениями известных писателей мировой литературы. Так, например, он отмечает тот факт, что трилогия Паланика, в которую входят два опубликованных романа “Damned” и “Doomed” и неизданный роман “Delivered”, является пародией на «Божественную комедию» Данте Алигьери, которая состоит из трех частей: «Ад», «Чистилище» и «Рай». Д. МакКракен опровергает критику, которой подвергаются произведения Паланика, и отрицает тот факт, что целью Паланика является шокировать и произвести сенсацию ^[23].

Резюмируя вышесказанное, можно утверждать, что отечественные и западные филологи-литературоведы изучают различные аспекты творчества Ч. Паланика. Основные темы литературных творений писателя: концепция существования человека, его места и роли в этом мире, противостояние между человеком и современным обществом, культ потребления и молодежный нигилизм.

Перейдем к непосредственному анализу образа девушки-подростка в романе Ч. Паланика «Проклятые». Этот роман является первой частью дилогии, которые объединены типом героя и общностью сюжета. В зарубежных источниках указывается, что Ч. Паланик задумал трилогию, две части из которых опубликованы, а третья пока нет. Цикл романов посвящен жизни / послежизни девушки-подростка.

Эпиграф к роману «Проклятые» Ч. Паланика Life is short. Death is forever. – Жизнь коротка. Смерть бесконечна представляет собой видоизмененный афоризм знаменитого греческого мыслителя Гиппократа «Жизнь коротка, искусство вечно» / Vita brevis, ars longa, где лексема «искусство» заменена на лексему «смерть». История о смерти получает воплощение в произведении. Слово «смерть» не случайно выносится в эпиграф произведения, именно смерть становится определяющей для всего хода действия романа и жизни её главной героини – Мэдисон. Сама смерть для подростка настолько загадочна и неизведанна, что на её постижение не хватит и всей человеческой послежизни.

В романе Ч. Паланика «Проклятые» существует двоемирие. Главная героиня живёт в мире реальном, а затем, после её убийства, в мире ирреальном, загробном. Местом действия служит вымышленное пространство – ад, мир, альтернативный реальности. Мы видим детализированные картины потусторонних кар преисподней глазами девушки. Изображение двух миров – реального и фантастического, выдуманного автором, имеет черты магического реализма. Согласно определению, «термин “магический реализм” используется в литературе, когда речь идет о произведениях, в которых имеет место смешение реалистического описания событий обычной жизни и обычных персонажей и элементом фантастического, ирреального, чудесного» ^{[24, с. 68]}. К характерным чертам данного жанра относятся ирреальные персонажи, духи умерших, мифические существа, а также «реальные персонажи, которые обладают способностью общаться с ирреальными персонажами. Они могут переходить из реального мира в ирреальный и практически во всех произведениях стоят перед выбором того или иного мира для своего дальнейшего существования» ^{[24, с. 70]}. В ряде произведений «авторы магического реализма описывают возможные варианты жизни после смерти» ^{[24, с.71]}. При анализе поэтики романа «Проклятые» обнаруживается ряд признаков, которые свидетельствуют о том, что он во многом наследует традиции магического реализма.

В романе создана картина двух миров, в которых существует главная героиня. Контраст между двумя мирами определяет ее поступки и характер. По сути, автор рисует два образа героини – в жизни и в послежизни.

В романе «Проклятые» нарратором является главная героиня Мэдисон. Она повествует о сокровенной истории жизни реальной и жизни после смерти, пребывании в аду, где у неё начинается послежизнь. В монологе Мэдисон чувствуется искренность и откровенность: Nevertheless, here it is: my Hideous Admission. I’ll fess up and come clean. ^{[25, p. 3]} − Вот оно, Мое Ужасное Признание. Сознаюсь во всем и очищу совесть, не буду ничего скрывать – заявляет она о своем намерении исповедоваться (здесь и далее перевод Е. А. Мартинкевич) ^{[26, с.10]}.

Образ паланиковской девушки-подростка многогранен и собирается из мельчайших деталей, таких как отношения с родителями, друзьями, одноклассниками, противоположным полом, а также отношение к обществу, понятиям рая и ада, Бога и сатаны. Паланик избегает прямой оценки Мэдисон, просто излагая события её жизни / жизни после смерти − post mortem. Эта писательская стратегия делает роман еще более интригующим, так как читатель вынужден сам дать оценку героини, сам прийти к выводам о ее жизненном пути и причинах трагедии девушки. Рассмотрим образ подростка в реальном мире.

Имя героини − Мэдисон Спенсер. В силу своего возраста она наивна, скромна, добродушна и плохо знает жизнь. Слова героини свидетельствуют об её открытой душе: Mine has always been an open, vulnerable nature ^{[25, p. 141]} − Я по природе своей всегда была открытой и доверчивой ^{[26, с.187]}.

В жизни героиня романа обладает рядом комплексов, присущих подростковому возрасту, считая себя толстой и нескладной. Она представляет себя неудачницей во внешности и осмеивает себя: <…> I`m fat – a Real Porker ^{[25, p.1]} − <…> Я толстая – настоящий жиртрест ^{[26, с. 7]}; I might wear eyeglasses or be chunky around the hips or a girl <…> ^{[25, p. 4]} − Да, я очкастая, жирная и к тому же девчонка <…> ^{[26, с. 11]}. Критическая оценка своей внешности переходит в комплекс ущербности и неполноценности, который причиняет вред её психологическому состоянию и определяет взаимоотношения с ровесниками. Среди ровесников подруг и друзей у Мэдисон не было. Очередные каникулы она проводила одна в частной швейцарской школе, где училась: Last winter, if you must know, I find myself alone at boarding school during the holiday break. <…> Christmas occurred to my parents as just another ordinary day, and the rest of my classmates were leaving <…> leaving me in almost complete solitude ^{[25, p. 61]} − Прошлой зимой на праздники я оказалась в интернате одна. Мои родители считали Рождество самым обычным днем; мои одноклассницы все разъехались <…> я осталась практически в одиночествe ^{[26, с. 82-83]}. Мэдисон чувствовала себя одинокой, отчужденной от общества и родителей: My family assumed I was aboard a yacht, among giggling friends. My mom and dad assumed I had friends. The school assumed me to be with my parents and Goran. For two glorious weeks all I had to do was read the Brontës, evade the occasional security guards, and wander about – naked ^{[25, p.63]}− Мои родители думали, что я провожу каникулы где-то на яхте с хихикающими подружками. Они думали, будто у меня вообще есть подружки. В школе думали, что я с родителями и Гораном. А мне достались две прекрасные недели, на протяжении которых я только и делала, что читала сестер Бронте, избегала встреч с редкими охранниками и бродила по школе – голая ^{[26, с. 84-85]}; Even while reading “Forever Amber” ^{[25, p.66]} −Я даже читала «Навеки твоя Эмбер» ^{[26, с.88]}.

Прием ретроспекции позволяет рассказать о жизни Мэдисон в семье, которая играет особую роль в её воспитании. Её родители, Антонио и Камилла Спенсер, известные люди. Мать девочки – кинозвезда, отец – продюсер. Они выросли в 70-е года, бывшие хиппи, растаманы и анархисты. В последующем стали голливудскими знаменитостями. Их дочь Мэдисон выросла в роскоши, богатстве, изобилии и воспринимала это как данность: From my birth, the world was already rendered deferential ^{[25, p.101]} − С самого рождения мир меня уже боготворил ^{[26, с. 131]}. Материальное положение родителей позволяет им покупать дома чуть ли не в каждом уголке планеты и усыновлять обездоленных детей третьего мира ради раскрутки собственного имиджа и пиара своих же фильмов: The homes in Dubai and Singapore and Brentwood ^{[25, p. 207]} − <…> все эти дома в Дубае, Сингапуре и Брентвуде ^{[26, с. 269]}. Мэдисон говорит, что у родителей свое видение о её счастливом детстве и благополучие детей: <…> My parents imagined all the little boys and girls of the third world wanted to become them…my folks thought my childhood should be the childhood they’d wanted to have, resplendent with meaningless sex, recreational drugs, and rock music ^{[25, p. 120]} − Мои родители почему-то думают, что все дети из стран третьего мира хотят стать такими, как они. Что мое детство должно быть таким, о котором мечтали они, с кучей бессмысленного секса, наркотиков и рок-музыки, татуировок и пирсинга ^{[26, с. 158]}. Циничность их поведения является следствием потребительского отношения в обществе. Это близкие ей люди, которые оказывают сильное влияние на формирование внутреннего мира дочери и её представлениях о жизни. Девочка знает, каковы на вкус легкие психотропные препараты: And it was my parents who told me to act out, a little, and experiment with recreational drugs ^{[25, p.19]} − Между прочим, именно папа с мамой посоветовали мне высвободить напряжение и поэкспериментировать с легкими наркотиками ^{[26, с. 31]}. Поражает тот факт, что родители запрещают ей есть сладкое во избежание кариеса, но дарят марихуану и рассказывают о сексуальных отношениях между мужчиной и женщиной, оказывая на неё развращающее влияние. Родителям Мэдисон по большей части нет до нее дела, хотя они любят ее, но по-своему. При этом они искренне убеждены, что делают для нее все возможное. Мэдисон полагает, что является для них чем-то вроде сувенира: At best I served as a souvenir – like drugs or grunge music – of my parents’ long-gone younger selves ^{[25, p. 101]} – В крайнем случае родители считали меня сувениром из своей молодости, вроде наркотиков или музыки в стиле гранж ^{[26, с.134]}. Становление характера Мэдисон проходило внутри семьи при отсутствии добрых, теплых, родственных отношений между дочерью, матерью и отцом. Мир, в котором она живет вместе с родителями, она осуждает и не принимает. Она разочарована в этой действительности. Жизнь девушки протекает в достатке, отсутствии забот, можно сказать, что она ведет богемный образ жизни: In my life <…> the rewards have come with so little struggle ^{[25, p. 207]} − при жизни мне тоже все давалось без особых усилий ^{[26, с. 269]}. Но, несмотря на такой образ жизни её счастливой не назовешь. Тринадцатилетняя девочка-подросток не может не замечать театральность, фальшь поступков своих родителей: All this muss and fuss is to justify their getting the cover of “Architectural Digest” ^{[25, p. 97]} − Вся эта шумиха – лишь ради обложки «Архитекчурал дайджест» ^{[26, с. 129]}. Она чувствовала себя одинокой, часто оставалась одна, родители жили своей жизнью, совсем не уделяли ей внимания, не разговаривали по душам. Можно сказать, что избалованная девочка не жила при жизни, а существовала как красивый сувенир на витрине своих богатых родителей. У нее не было ни собственных желаний, ни своего вкуса, ни личного времени. Don’t imagine I even get to speak. On top of that, my mom complains that I never talk ^{[25, p. 120]} − <…> И не думайте, что мне дают сказать хоть слово. (А потом моя мама еще и жалуется, что я ничего не говорю) − говорит Мэдисон ^{[26, с. 158]}.

Любимое занятие Мэдисон – чтение книг. Речь героини романа наполнена аллюзиями на разные художественные произведения и их персонажей (Джейн Эйр, Кэтрин Эрншо, Джуди Блум, Барбара Картленд, Элинор Глин, Хитклифф, Скарлет О`Хара), что характеризует её как образованного и начитанного человека с широким кругозором. Любимыми книгами Мэдисон были известные классические произведения: «Грозовой перевал» Эмили Бронте, «Нортенгерское аббатство» и «Доводы рассудка» Джейн Остин, «Ребекка» Дафны дю Морье.

Появление в семье нового приемного брата Горана, четырнадцатилетнего подростка, вызвало в юной девушке чувство любви к молодому человеку: <…> yen for Goran as symptoms of my budding sexuality ^{[25, p.65]} − <…> моя тяга к Горану – симптомы зарождающейся сексуальности ^{[26, стр.86]}. Названый брат становится предметом её вожделения: Unlike any of my previous siblings, now apportioned to various boarding schools and long forgotten, I found myself quite smitten with Goran ^{[25, p. 57]} − В отличие от всех предыдущих братьев и сестер, ныне разбросанных по интернатам и давно забытых, Горан произвел на меня неизгладимое впечатление ^{[26, стр.78]}. Его поведение отличалось от всех людей из окружения девушки: Быть может, это я больше всего в нем и люблю – что он не похож на моих родителей. И на всех остальных, кого я знаю ^{[26, с. 159]}; я нахожу полное ненависти презрение Горана совершенно неотразимым ^{[26, с. 132]}. Мэдисон влюбляется в него: He of the brutish, hooded eyes and beetling brow, an orphan sourced from some war-torn, former-socialist hamlet, Goran had been starved of the early physical contact and imprinting required for a human being to develop any sense of empathy. With his reptilian gaze and broad pit-bull jaw, he arrived forever and always as damaged goods, but this only added to his appeal ^{[25, p. 57]}− С жестокими припухшими глазами и низким лбом, этот сирота из какой-то измученной войной деревни бывшего соцлагеря был лишен раннего физического контакта и импринтинга, необходимого, чтобы выработать эмпатию. С холодным взглядом змеи и массивной челюстью питбуля, он оказался безнадежно дефектным товаром, но лично для меня это сделало его еще привлекательнее ^{[26, стр.78]}. Мэдисон привлекает его внешняя и внутренняя неординарность: Next to Goran, even adult men sounded silly and chatty and insignificant. Even my father ^{[25, p. 62]} − Рядом с Гораном даже взрослые казались глупыми, болтливыми и легкомысленными. Даже мой отец ^{[26, стр. 84]}. Она вознамерилась завоевать его расположение. Подростковое влечение Мэдисон к приемному брату Горану было вызвано восхищением достоинствами брата. Ради любви главная героиня романа готова на все. Эти истинные чувства, самые сильные, какие ей доводилось переживать за всю жизнь.

Используемое героиней констатирующее суждение о том, что Бога и сатаны не существует, иллюстрирует, что родители Мэдисон внушили ей данную догму: <...> my parents raised me to believe you didn’t exist. My mom and dad said you and God were invented in the superstitious, backward pea brains of hillbilly preachers and Republican hypocrites ^{[25, p.16]} − <...> родители приучили меня верить, что ты не существуешь. Мама и папа говорили, что ты и Бог – порождение крошечного, суеверного и отсталого мозга деревенских проповедников и лицемерных республиканцев ^{[26, с. 26]}.

Перейдем к описанию главной героини в мире ирреальном. Мэдисон, будучи задушенной во время недопонятой сексуальной игры, оказывается в аду. Перевозится героиня в «убежище Сатаны» на «линкольне». Сатана, словно «перевозчик умерших душ через реку Стикс Харон» ^{[27, с. 1048]}, перевозит свою гостью в подземное царство мертвых.

Следует также подчеркнуть, что каждая глава романа начинается со слов Мэдисон, обращенных к сатане: Are you there, Satan? It’s me Madison ^{[25, p. 1]} − Ты там Сатана? Это я, Мэдисон ^{[26, с. 7]}. Эти слова являются пародийной перекличкой с романом Дж. Блум «Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет». Обычный подросток настолько нуждается во внимании, что ждет его от сатаны.

Даже в пределах ада нет места безделью и снисходительности. За все нужно платить по счетчику, чтобы не намотать дополнительных эонов за место в аду: <…> demons are always running tabs on you ^{[25, p. 104]} − <…> демоны следят за всем, что ты делаешь ^{[26, стр. 138]}. Мэдисон вынуждена устроиться на работу в телемаркетинг, единственно приемлемой альтернативой для обреченных обитателей ада: <…> you have a choice between two types of careers in Hell ^{[25, p. 103]} − <…> можно выбрать одну карьеру из двух ^{[26, стр.137]}. Цель работы Мэдисон заключается в том, чтобы навязываться респондентам и умолять их отвечать на задаваемые вопросы по телефону: <…> until the would-be dinner loses their composure, and their mood and evening meal are both ruined ^{[25, p. 106]} − Пока тот, кто собирался поужинать, не выйдет из себя, и его настроение и еда не окажутся безнадежно испорчены ^{[26, стр. 141]}. По большей части, только смертельно больные и пожилые люди отвечают на опросы Мэдисон. Они очарованы ею настолько, что она убеждает их совершить смертные грехи, чтобы они могли провести с ней вечность в аду. Мэдисон становится главным рекрутером душ для проклятых. Она начинает собирать армию поклонников и друзей.

Опыт смерти заставляет её переосмыслить бытие. Она в какой-то момент сожалеет о том, что умерла и ничего нельзя исправить: In dying – worse than flunking a grade in school, or getting arrested, or knocking up some prom date – perhaps we’ve majorly, irreversibly fucked up ^{[25, p. 45]} − Умереть – хуже, чем провалить экзамен, чем попасть в полицию, чем сделать ребенка на выпускном. Мы облажались по-крупному, и ничего уже не исправить ^{[26, с. 63]}. Её собственное неверное понимание французских поцелуев и любовная игра с приемным братом Гораном привели её в ад, но возврата уже не существует: What transpired in that hotel suite was a gross comedy of errors ^{[25, p. 220]} − Что произошло в том номере – глупейшая комедия ошибок ^{[26, с. 286]}.

Девушка не стесняется озвучивать такие мысли: <…> since I spent my entire life being nice, maybe I should consider some alternative demeanor for my afterlife. If a formerly nice girl wants to turn over a new leaf, maybe explore being a bully or a bitch, or being pushy or simply being assertive and not just smiling bright toothpaste smiles and listening politely ^{[25, p.186]} − Раз всю жизнь я провела в попытках быть хорошей, в послежизни стоит попробовать вести себя наоборот. <…> Если бывшая «хорошая девочка» хочет начать все с чистого листа и попробовать, как это − угнетать других и стервозничать, а не сушить зубы и вежливо слушать… Что ж в аду вполне можно пойти на такой риск ^{[26, с. 242]}. В какой-то момент Мэдисон понимает, что терять ей уже больше нечего: It’s stunning how having nothing to lose will build your self-confidence ^{[25, p.126]} − Поразительно, насколько уверенней становишься, когда тебе уже нечего терять ^{[26, с. 166]}. Смерть уже наступила. А что может быть хуже смерти? «Пребывание в Аду – это не вечная жизнь, хотя бы в страдании, но мука вечной смерти <…>» ^{[29, с. 32]}. У Мэдисон в аду формируются новые привычки, она начинает вести иной образ жизни, предпринимает новые действия.

Героиня романа проходит испытание духа. По мере прочтения можно заметить, как изменяется личность героини. Очевидно наличие причинно-следственной связи: изменения места пребывания героини влекут за собой изменения во внутреннем мире. Ч. Паланик убедительно показывает, что характер и судьба героини формируются под влиянием конкретного времени и места – ирреального мира. О важности развития характера героя при смене пространства и состояния героя пишет Н. А. Ларина: «<…> момент перенесения действия из одного пространства в другое, из одного состояния в другое всегда знаменует смену координат и представляет собой важный момент в сюжете или в развитии характера героя» ^{[28, с. 10]}. Мэдисон говорит: What little that was left of Madison Spencer, movie-star scion, is lost in the subsequent savage flurry ^{[25, p. 204]} − Если что-то еще и оставалось во мне от Мэдисон Спенсер, дочери кинозвезды, последующая яростная атака все стирает ^{[26, с. 265]}. Будучи мёртвой, в какой-то момент она будто заново оживает, обретает силы и уверенность в себе, какой никогда не было у неё при жизни. Gone is the previous Maddy Spencer, she of sterling posture and finishing-school manners. That winsome me has been declared extinct ^{[25, p. 207]} − Исчезла прежняя Мэдди Спенсер, девица с благородной осанкой и изысканными манерами. Та милашка стерта с лица земли ^{[26, с. 269]}, – рассуждает она. Так Мэдисон выражает нравственный перелом во внутреннем мире, характере, который она сама ощущает, чувствует. Who I am is no longer the plump girl who’d smile winningly, bat her eyelashes, and say, “Pretty please, with sugar on top” ^{[25, p. 201]} − Сейчас я уже не толстушка, которая умильно улыбалась, хлопала ресничками и говорила: “Будьте добры, подсыпьте сахарку!” ^{[26, с. 261]}. В аду у Мэдисон проявляются новые черты характера. Вместо скромной девочки мы видим уверенную в себе, волевую девушку.

Получая возможность выбора места пребывания после смерти, она уже не спешит ей воспользоваться и переместиться в рай: <…> but no sooner am I offered a chance to flee Hell than I yearn to stay ^{[25, p. 214]} − <…> как только мне дали шанс спастись из ада, у меня появилось сильное желание остаться ^{[26, с. 277]}. Несмотря на то, что история Мэдисон трагична, она находит в себе мужество чтобы «улучшить» себя. Девочка-подросток постигает себя и свои возможности. Освоившись в преисподней, главная героиня узнает истинную причину своей смерти, завоевывает огромной авторитет у других обитателей ада и, наконец, понимает, что в аду проклятые остаются до тех пор, пока не прощают себя сами. Мэдисон, попав в ирреальный мир, смотрит новым взглядом на людей, на отношения, постепенно становясь умнее и проницательней. Кажется, что это уже не юная леди, а зрелый взрослый человек. Нахождение в аду выводит Мэдисон на новую ступень, на ступень молодой, но зрелой женщины − мисс Мэдисон. Так говорит Мээдисон о себе в третьем лице: The young lady <…> she is not the same young woman who now presents herself before the gates of Hell. Hannibal should’ve presented such a fearsome sight. The hordes of Genghis Khan would appear as compared to my own ^{[25, p. 199]} − Юная леди <…> превратилась в молодую женщину, которая стоит перед адовыми вратами. Она страшней Ганнибала. Её орда ужасней всех орд Чингисхана ^{[26, с. 258]}.

Она почувствовала вкус власти и не хочет ее терять: My taste for power continues to grow, as does my ability to accrue it ^{[25, p. 250]} − Мой вкус к власти растет, равно как и умение её приобретать ^{[26, с. 250]}; Yes, now it’s power I want. Not affection. <…> Death, like life, is what you make of it ^{[25, p.195]} − Да, теперь я хочу настоящей власти. А не привязанностей. <…> Смерть, как и жизнь, вы создаете себе сами ^{[26, с. 254]}. Проявляя ум, она постепенно из замкнутого подростка перевоплощается в правительницу ада. Ч. Паланик наделяет свою героиню не только умом, но и властью над миром, в котором она оказывается.

Оказавшись в мире ирреальном, Мэдисон задумывается о своем отношении к родителям: I did’t die because I wanted to punish my family ^{[25, p. 6]} − И вообще, я умерла <…> не потому, что хотела наказать родных ^{[26, с.13]}; If I’d been a more appreciative child, maybe they'd have seemed like better parents. On a larger scale, maybe if I’d shown more gratitude and appreciation for the precious miracle of my life, then maybe life itself would’ve seemed more wonderful ^{[25, p.102]} − <…> если бы я больше их ценила, они бы казались мне лучшими родителями. В более широком масштабе: если бы я высказывала немного больше благодарности и радовалась, что живу, сама жизнь казалась бы мне лучше ^{[26, с. 135]}. В аду Мэдисон винит себя в поступках родителей: Maybe if I hadn’t been so flip and glib, maybe my parents wouldn’t have looked to get their emotional needs met by corralling together so many other destitute kids ^{[25, p.102]} − Может, если бы я не была такая оторви да брось, мои мама с папой не пытались бы удовлетворить свои эмоциональные потребности, загоняя к себе толпы бездомных детей ^{[26, с. 135-136]}. Однако, лишившись родителей, она осознает, что ей их очень не хватает: It simply makes sense that I should miss my parents more than they miss me, eespecially when you consider that they only loved me for thirteen years while I lived them for entire life ^{[25, p. 6]} − Понятное дело, я скучаю по родителям больше, чем они по мне: ведь они меня любили только тринадцать лет, а я их всю жизнь ^{[26, с. 14]}.

Переход в другое измерение является своеобразной завязкой последующих событий, открывающей череду необычных и удивительных подземных приключений Мэдисон. Она попадает в компанию подростков. Разные по характеру и социальному положению подростки похожи на персонажей фильма «Клуб „Завтрак”». Медисон перестает страдать от одиночества и отлично проводит с ними время: <…> but at least I find myself mingling in very, capital-V, Very good company ^{[25, p.84]}. − Но по крайней мере я оказалась в очень, ОЧЕНЬ хорошей компании [стр. 111]. Мэдисон заявляет: After a somewhat rocky start, I’m having simply the best time ^{[25, p. 30]} − Сначала было не просто, но теперь я отлично провожу время и нахожу новых друзей ^{[26, с.44]}. Именно здесь, в аду, Мэдисон приобретает много друзей. Мэдисон становится богаче в прямом и переносном смысле: I have my kitty. I have my boyfriend. I have my best friend. I have more dead that I ever did while alive ^{[25, p. 220]} −У меня снова есть котенок. И парень. И лучшая подружка. Я-покойница оказалась богаче, чем была когда-либо при жизни ^{[26, с. 285]}.

Вызывает крайнее удивление, что девушка, оказавшись в потустороннем мире, ничего не боится, хотя то, что она видит, её шокирует: Probably any grown-up would pee herself silly, seeing the flying vampire bats <…> ^{[25, p. 7]} − Любой взрослый, наверное, обмочится от страха при виде летучих мышей-вампиров <…> ^{[26, стр. 15]}. Она проявляет смелость и отвагу, согласившись путешествовать с друзьями. Несмотря на то, что Мэдисон слишком много времени провела в аду, многие ее качества стали лучше – она научилась дружить, стала смелой, приобрела уверенность в себе.

Влияние Мэдисон становится настолько огромным, что сам сатана пытается убедить её, что она – одно из его собственных созданий. Автор сообщает нам, что судьба фиктивной героини написана заранее Сатаной: You’ve done nothing I didn’t plot for you since the beginning of time! ^{[25, p. 233]} − С начала времен ты делаешь только то, что я задумал! ^{[26, с. 301]}. Сатана является автором не только сценария её жизни, но и всех событий, происходящих с ней: Madison Spencer does not exist, Satan claims. I am nothing but a fictional character he invented aeons ago ^{[25, p. 233]} − Мэдисон Спенсер, по утверждению Сатаны, не существует. Я не больше, чем фиктивная героиня, которую он изобрел тысячи и тысячи лет назад ^{[26, с. 301]}. Сатана считает, что она обладает даром и способностью заманивать человеческие души в мир ада: <…> such a natural talent for luring souls to prediction! ^{[25, p. 235]} − <…> врожденным даром заманивать души на вечные муки! ^{[26, с. 304]}. Он создает её как лучшую героиню сценария мира зла. Втянутая в игру Дьявола, она становится его жертвой.

Интересно отметить, что в тексте романа «Проклятые» образ Мэдисон раскрывается также через фиксацию деталей, описывающих ее внутренние ощущения. Находясь в царстве мертвых, она неоднократно описывает ощущения, присущие живым людям. В качестве примера можно привести следующие фрагменты: <…> counting my heartbeats ^{[25, p. 58]} − Я считаю удары сердца ^{[26, с. 79]}; <…> I know I’m supposed to be dead, with no corporeal body and physical needs or physiology, but I start sweating like a pig ^{[25, p. 92]} − <…> я знаю, я мертвая, у меня нет тела и прочей физиологии, но я вспотела как мышь ^{[26, с. 122]}. Таким образом, Мэдисон описывает восприятие пространства и свое эмоциональное напряжение. Фокусирование на таких деталях придает её образу одушевлённость и материалистичность. Иной мир не нарушает физические законы привычной реальности.

Так, мы можем выделить внешние и социально-психологические изменения, которыми обладает героиня в двух разных мирах, систематизировав их в таблице.

Таблица 1. Внешние и социально-психологические характеристики главной героини Мэдисон в реальном и ирреальном мирах романа Ч. Паланика «Проклятые»

Сопоставление по ряду критериев позволило установить контрастность особенностей характера и внешности главной героини романа Мэдисон в реальном и ирреальном мирах.

Таким образом, рассмотрев образ девушки-подростка в романе «Проклятые» Чака Паланика, можно сделать вывод, что художественный образ главной героини романа реализуется в двух противоположных мирах по-разному. Автору удается достаточно выразительно показать два образа одного и того же персонажа. Парадоксальность идеи Ч. Паланика заключается в том, что только в послежизни, в аду происходит становление героини романа. Проблемы, которые поднимает Паланик в романе «Проклятые» через образы подростков разнообразны: роль семьи в определении вектора судьбы человека; личность, отвергнутая обществом; личность с девиантным поведением и комплексами неполноценности, противостояние между личностью и обществом потребления.