Technification of human body as a practice of removing biological restrictions

Идея «вторичности» тела по отношению к другим, как будто бы подлинно человеческим аспектам существования — будь то бессмертная душа или рациональный разум, — одна из констант западноевропейской истории. Однако в современности, переоткрываясь в соответствии с новыми мировоззренческими диспозициями, этот неравновесный дуализм получает качественно иной смысл и наполнение. Устремлённая к постантропологической стадии культура достигла точки, в которой биологическая предопределённость человека, ассоциированная с телом, понимается как досадный атавизм. Новая повестка переориентирует технонаучное развитие на изыскание способов радикального преобразования тела, вплоть до полной его ликвидации. Первые шаги на этом пути уже сделаны, о чём свидетельствует появление бионических протезов или, например, технологий дополненной реальности. В связи с этим актуальным представляется исследование процесса технизации тела как практики снятия его биологических ограничений.

Опираясь на опыт философско-антропологического осмысления человека, можно заключить: появление техники есть результат его невозможности пребывать в слиянии с наличной данностью. Согласно идее Х. Плеснера, живые существа отличает особое свойство — «позициональность». Животные обладают «центричной позициональностью»: имеют тело и центр внутренней жизни, который это тело координирует; однако от животного «скрыто его собственное бытие». Позициональность человека «эксцентрична»: если животное «растворяется в здесь-и-теперь», то человек «не только живет и переживает, но он переживает своё переживание» ^{[10, с. 254]}. Жизнь человека распадается на «природу и дух, связанность и свободу, бытие и долженствование». Этот конфликт составляет средоточие его экзистенции: «человек должен действовать, чтобы быть», он «ищет превышения, вечного процесса» ^{[10, с. 276]}. «Эксцентричная позициональность» формирует стремление к самотрансцендированию как сущностную характеристику человека, то есть содержит в себе предпосылку для развёртывания и усложнения культуры.

Поскольку человек не «соматический автомат» ^[9] — не живёт в соответствии с инстинктивной программой, порождаемой телом-сомой, — он оказывается противопоставлен единству и непротиворечивости природного мира. Иначе говоря, он существо естественно-искусственное. Человеческое «естественное» совпадает с телом как органической данностью, но человек не сводим к телу и не укоренён в нём, обнаруживает себя исключительно в «искусственном» — надприродном, то есть культурном бытии. Человек одновременно «есть тело» и есть «существо, не идентичное своему телу, а, напротив, имеющее это тело в своём распоряжении» ^{[3, с. 86]}. Это обстоятельство предопределяет восприятие тела как инструмента осуществления человечности, но в определённом смысле не как самого человека.

Тело далеко не всегда было «личным», на протяжении большей части истории оно принадлежало некоторому большему по отношению к человеку порядку. Представления о теле развивались сообразно становлению автономии и субъектности: первоначальная универсивная размерность превратилась сначала в социальную, а затем в индивидуальную. Античное единство человека с космическим порядком в Средние века сменяется абсолютной идентификацией с конкретными социальными общностями, будь то род, цех, сословие или всё человечество; и, наконец, уже в Новое время человек оказывается «сам собой» — обнаруживает самотождественность. «Личное» тело, таким образом, — явление достаточно современное, а именно продукт эпохи Нового времени ^[12].

Автономия и субъектность человека и, как следствие, интериоризация власти над телом связаны с ренессансным антропоцентризмом, Реформациями, появлением капитализма и либеральной демократии ^[15]. В рамках сложившейся в результате этих трансформаций эпохи Просвещения зародилось понятие личности — человека как существа, наделённого рациональным разумом, свободой, стремлением к самосовершенствованию и неотчуждаемыми естественными правами. В числе последних ключевым является право собственности, и тело в его новом личностном смысле — собственность первичная и фундаментальная, предоставленная по праву рождения ^[11].

Новое личное тело прежде всего пассивно и в этом смысле подчинено активности личности. Оно предстаёт в качестве опредмеченного фрагмента реальности, превращено в объект для субъекта — личности «владельца». Центральное дискурсивное понятие современности — «самособственность» (self-ownership). В общем смысле оно означает фундаментальную убеждённость в том, что «каждый человек является собственником своего тела, имеет естественное право на неприкосновенность, и лишь он один контролирует и распоряжается этой своей собственностью, поступая с ней так, как считает нужным» ^[19]. Новое отношение к телу зафиксировано в появлении соматических прав — кластера юридических гарантий «самособственности» ^[7]. М. Мор эти тенденции обозначает термином «морфологическая свобода» — возможность изменять тело по собственному желанию и одновременно и огромный спектр способов его «настройки» ^[22].

В тот момент, когда тело становится личным, с очевидностью обнаруживается проблема: абсолютизировать «владение, распоряжение и пользование» им невозможно. Природное происхождение тела предопределяет наличие некоторых нерегулируемых аспектов: пространственной и временной конечности, физиологических потребностей, подверженности болезням и деформациям. Биологическая детерминированность тела противоречит требованию неукоснительной самособственности, в связи с чем идеей современности становится замещение «данного» природой тела телом, «сделанным» самим человеком.

Борьба с ограничениями тела ожидаемо разворачивается на технонаучной платформе. Важно здесь то, что техника принципиально телесна по своему происхождению. Тело человека — «первый и наиболее естественный технический объект» ^{[8, с. 311]}. И в этом смысле любые «вторичные» техники и культура в целом возникают прежде всего при помощи тела и для тела. Человек опирается на технику как на добавочный способ материализации, её сущность заключается в способности сообщать телу свою функциональность и тем самым восполнять его биологическую «недостаточность» ^[4].

По мысли П. А. Флоренского, несовершенство организма обуславливает стремление человека наращивать область своего присутствия. Этой цели и служит создание техники: «орудия расширяют область нашей деятельности тем, что они продолжают наше тело» ^{[16, с. 149]}. Аналогичным образом у З. Фрейда «слабое животное» — человек — вне рамок культуры выжить не способен, однако внутри культуры, используя «протезы» — вспомогательные научно-технические органы — он становится почти богом, «разновидностью бога на протезах». Важно здесь то, что «протезы» с человеком не срослись и их ношение не только компенсирует, но и делает видимой изначальную человеческую неуместность в мире ^{[17, с. 312]}. Это обстоятельство запускает бесконечный научно-технический прогресс, единственная цель которого эту неуместность искоренить.

Преодоление природной неудобности тела в некотором смысле изначальная сущность техники, однако если раньше она была направлена на переработку окружения человека в соответствии со стремлением к комфорту и эффективности, то сейчас возвращается к самому органическому телу, чтобы денатурализовать уже его.

В этом смысле трансгуманизм — мировоззренческая основа современной идеи переизобретения человека — закономерное следствие развития цивилизации. В сущности, основная миссия трансгуманизма как раз и состоит в дебиологизации тела ^[6]. Трансгуманисты декларируют, что враг человеческой расы «внутри неё самой» и это «законы природы, заставляющие каждого стареть, болеть и умирать» ^[14].

Для борьбы с врагом предлагается кардинальное усовершенствование тела при помощи новых технологий. Сам способ не принципиален: это может быть генетическая модификация, микро- или макроуровневое внедрение технических устройств, фармакологическое вмешательство или же «загрузка сознания». Основанием конструирования являются нано-, био-, инфо-, когно-, социотехнологии (феномен их слияния получил название НБИКС-конвергенция). Результатом же могут быть самые разные телесные проекты, по сути, объединённые только стремлением к уменьшению естественности человека, его трансформации таким образом, что природная предзаданность как качество тела исчезнет. Уровень развития технологий пока не позволяет достичь постчеловеческих целей, однако вполне достаточен для того, чтобы наблюдать первые практические результаты.

Человек и техничен, и соматичен изначально, но современность декларирует невозможность вычленить само тело из технической среды. Измерения настолько переплетены и внедрены друг в друга, что оппозиция тело — не тело теряет смысл. Рине ван Эст (Rinie van Est) называет это интимно-технологической революцией ^[21]. Интимизация в данном случае — процесс максимального сближения техники и тела человека. Технологии подстраиваются под тело, подражают телу, проникают в тело и, наконец, становятся телом.

Можно выделить две обширные категории интимных технологий: формирующие поверхность тела (экзогенные) и формирующие тело изнутри (эндогенные). Технологии, формирующие поверхность тела, привлечены к участию в его объёмности: расширяют тело пространственно, но вместе с тем прошивают это пространство, делая его менее телесным, менее присутственным. Тело делегируется технологиям, которые тотально опосредуют повседневный опыт контакта с реальностью. Собственно тело дополняет технологический экзоскелет.

Биометрическая аутентификация, системы распознавания лиц или электронный текстиль смыкают поверхность тела с техносферой. Человеко-машинные интерфейсы развиваются по пути интуитивизации и натурализации: ещё в прошлом столетии перфокарты сменили клавиатура и мышь, а современные компьютеры распознают речь, прикосновения пальцев, движения глаз и даже электрическую активность мозга (технологии BCI7) ^[1].

Человек домысливается из техники, сцеплен с ней и в определённом смысле является ею — сообщает вещам себя. Технологии фрагментируют тело, делят его на сферы влияния: оптические пульсометры и приборы контроля сна заняты отслеживанием состояния здоровья, сфера GPS-навигаторов — положение тела в пространстве, мессенджеры налаживают коммуникацию, социальные сети формируют публичный образ. Подобное расчленение тела — этап, предваряющий его трансгуманистскую пересборку, которая напоминает интеграцию множества технологических функций в один вещественный носитель, чаще всего смартфон или персональный компьютер.

Эндогенные технологии, или технологии, формирующие тело изнутри, переструктурируют и переопределяют его на всех уровнях организации. Это весь спектр направленного улучшения (human enhancement) или восполнения органических свойств тела, то есть всё, что внедряется в человека, а не внедряет человека вовне.

В контур тела-сомы инкорпорируются сложные технические объекты: от стоматологических имплантатов до кардиостимуляторов, что создают ситуацию неразличимости органики и механики.

Другие технологии не столь явно вещественны и деформируют естественность тела иначе. Основой для радикального пересмотра антропологической нормы нередко выступает генная инженерия. Если в ближайшем будущем редактирование генотипа, вероятно, станет инструментом устранения серьёзных наследственных патологий, то в отдалённой перспективе оно может превратиться в подспорье для генетического дизайна будущих людей, позволяющего настроить набор первоначальных данных и отрегулировать их выраженность. В такой перспективе ребёнок будущего — «достаточно произвольно конструируемое и даже реконструируемое существо, порождаемое не столько природой, сколько осуществлением человеческого замысла» ^{[20, с. 26]}.

Химеризация — смешение биологических субстратов, полученных из особей разных таксонов — предполагает усовершенствование человека за счёт живого материала, наделяющего иные виды специфическими свойствами. Считается, например, что включение отдельных генов животных с «пренебрежимым старением» в человеческий генотип позволит добиться значительного увеличения продолжительности жизни или даже «отключения» смерти. Другой потенциальный биотехнологический способ продления жизни — терапевтическое клонирование. Его смысл заключается в выращивании из живой субстанции человеческой природы ничем не ограниченного количества «запасных частей» для человека ^[4].

Компьютерная техника постепенно интегрируется в тело. Идея состоит в дополнении человеческого сознания искусственными компьютерно-информационными возможностями, встроенными в сам организм. Важное достижение в этом направлении — технологии BCI (brain — computer interface), система коммуникации пользователя с компьютером, который использует для идентификации его намерений характеристики электрической активности мозга. Предсказывается возникновение нейронета — Web 4.0, основанного на принципах нейрокоммуникации (brain — brain interface) между людьми.

Обновлённая роль техники в конструировании человеческого тела неоспорима, однако она не отстранена и от своих первоначальных функций — продолжает переформатировать окружающее тело пространство. Первоначально естественная среда обитания человека сегодня уже не просто искусственная, а высокотехнологичная. Повседневность пронизана нерасчленимыми техносоциальными общностями (наиболее глобальной из которых является интернет); их количество и разнообразие с очевидностью будет увеличиваться и дальше. Появляются также исключительно технологические коллективы, развитие которых в обозримом будущем станет причиной четвёртой промышленной революции (Industry 4.0) — повсеместного внедрения киберфизических систем.

Интернет вещей становится всё более обширным, создаёт «умный» ареал существования, поддерживающий человеческую жизнь без навязчивого человеческого участия. Речь идёт, например, о технологии «умный дом» или «коммуницирующих объектах» (товар с помощью smart label выдает потребителю информацию о себе) ^[1].

Техническое последовательно замещает природное, но также в определённом смысле ориентируется на природность как на итог своего развития. К примеру, предполагается, что нанотехнологии, работая с веществом на атомарном уровне, позволят воспроизводить окружающий мир таким же «естественным» и «непротиворечивым» способом. Современные технологии приобретают черты сложноорганизованных биологических систем. Технические устройства рождаются, по-своему живут, образуют техноценозы, адаптируются и эволюционируют: обладают всё большими степенями свободы, всё более широким сенсорным диапазоном, всё более сильными когнитивными характеристиками. Технонаука одержима идеями создания сильного искусственного интеллекта, который станет венцом техники, как некогда человек стал «венцом» природы.

Техника обеспечивает власть над обстоятельствами, даёт возможность противопоставить случайности контроль — имеет в качестве цели «осознанное формирование будущего» ^[2]. Изученная и контролируемая природа суть культура, и в этом смысле «цивилизационный прогресс» состоит в убавлении неизвестности (естественности) в пользу определённости (искусственности). Однако усложнение технологий экспоненциально ускоряется и рано или поздно достигнет состояния «технологической сингулярности». В этой ситуации дальнейшее развитие технонауки окажется невозможно предвидеть и понять человеческими силами. Возникнет новая, уже искусственная неизвестность. Техника в некотором смысле окончательно уподобится природе, какой она представала перед человеком древности.

Итак, «в момент, когда животное трансцендировало природу… оно стало (с биологической точки зрения) самым беспомощным из всех животных — родился человек» ^{[18, c. 444]}. Дальнейшая его судьба сопряжена с поэтапным убавлением этой «беспомощности» за счёт создания всё более совершенных компенсаторных средств. Иначе говоря, врождённое качество человеческого бытия — техничность. «Перепроизводство» неудобной для человека природы со временем приобрело интроверсивный характер: современные технологии денатурализуют уже само тело. Декларируя себя как собственный же творец, человек совершает акт как будто бы окончательной сепарации от природы.

Однако именно биологическая «недостаточность» предопределяет способность к самотрансцендированию — преодолению наличных условий, форм и границ существования. Эта способность — конститутивная для человека черта, он всегда «вне самого себя», в движении к трансцендентной цели ^[13]. Аннулировать предзаданность означает аннулировать процессуальность, стать чем-то непревосходимо окончательным. И эта идея вряд ли достижима, потому что человек не может быть не обусловлен извне. Для того чтобы исполнять человечность как акт постоянного самотрансцендирования, обусловленность с необходимостью требуется, так как именно наличие «нерушимого» основания задаёт предельность как вектор развития.

Ликвидируя природную данность тела, человек не получает его в безраздельную собственность, он перепоручает тело технике и тем самым оказывается по-новому предзадан. И, вероятно, следует учитывать, что технологическая предзаданность может привести к самым разным, в том числе катастрофичными, последствиям, на фоне которых индивидуальное старение или смерть могут показаться не такими уж серьёзными проблемами.