Folklorismus of the works of I. I. Bashmakov in the context of “third culture” (almanac “In-Between Time”)

Usatov Konstantin Andreevich Postgraduate student, the department of Russian and Foreign Literature and Teachning Technique, Vyatka State University 610042, Russia, 43 oblast', g. Kirov, ul. Tsekhovaya, 12, kv. 1 usatovkonstantin@yandex.ru

Введение.

Проблемы взаимодействия фольклора и литературы в первой половине XIХ в. можно обнаружить в произведениях писателей различного уровня. В исследованиях В. Г. Базанова ^[1], Л. И. Емельянов ^[3], Р. М. Коволевой ^[4], К. Е. Кореповой ^[5], Е. А. Костюхина ^[6], А. М. Новиковой ^[11], А. И. Лазарева ^[7], С. Ю. Неклюдова ^[10] поднимались общие проблемы и аспекты фольклоризма. Однако при наличии большого количества работ, посвященных общим и частным вопросам использования фольклора теми или иными писателями XIХ-ХХ вв., эта проблема еще требует и некоторых уточнений. Фольклоризм литературного творчества в разные периоды истории русской литературы имеет свои виды, подвиды, типы. Это связано с представлениями о фольклоре, об орнаментальности фольклора в литературном произведении, о той читательской аудитории, к которой обращены тексты. На наш взгляд, немаловажным в развитии фольклоризма является принадлежность автора к той или иной социально-культурной категории. К фольклору обращались не только видные писатели и поэты, но чаще в произведениях «писателей из народа» встречались сюжет, мотивы и образы из народной поэзии. Как справедливо отмечал Ю. М. Лотман, «принято считать, что массовая литература близка к фольклору по принципам построения. При этом указывается на стабильность художественного языка, поэтику хорошего конца и многие другие общие признаки. Однако при этом существенно подчеркнуть другое: массовая литература возникает в обществе, имеющем уже традицию сложной “высокой” культуры нового времени, и на основе этой традиции» ^{[8, с. 825]}. К этим проблемам взаимодействия фольклора и «третьей культуры» ученые обращались неоднократно А. И. Рейтблат ^{[15, 16]}, В. А. Поздеев ^{[13, 14]}, Чжан Хун ^{[14, 17]}. В массовой литературе ХVIII - первой половины ХIХ вв. фольклорные сюжеты, мотивы и образы активно использовали так называемые «писатели из народа», которые развивали эстетику «третьей культуры». Издавать литературные альманахи начали в России в конце XVIII в. Они быстро завоевали признание как у читателей, так и писателей. Обилие альманахов 1810-1840 гг. дало повод В. Г. Белинскому называть эту эпоху «альманачным периодом». Однако с течением времени издание альманахов становится на «меркантильные рельсы», то есть издатель предполагает с меньшими затратами и меньшим качеством получить некую прибыль. Поэтому В. Г. Белинский уже в 1844 г. в рецензии писал, что «альманачный период закончился», хотя отметил, что «маленькие, тощенькие книжечки в 16-ю долю листа ежегодно появлялись чуть не десятками; в них помещались большей частию отрывки из романов и повестей в прозе, драм и комедий в прозе и в стихах, но больше всего отрывки из поэм в стихах, мелкие лирические стихотворения, преимущественно элегии. Молодая публика, которая теперь уже сделалась уже солидною, возмужалою публикою, тем с большим жаром принимала эти книжки, что и сама участвовала в их составлении» ^{[2, с. 214]}.

И. И. Башмаков (Иван Ваненко) – один из представителей массовой литературы 1830-1850 гг. Его творчество почти не известно современным исследователям. И. И. Башмаков как поэт и прозаик ХIХ в. оставил после себя несколько сборников сказок-росказней, а также повестей и драматических произведений, стихотворных сборников пародий, которые по сути являлись отражением массовой литературы того времени или эстетики «третьей культуры». И. И. Башмаков издал альманах «Междуделье» (1848), в котором поместил свои литературные тексты разных жанров. Альманах Башмакова являлся, с одной стороны, продолжением традиционного «сборного» альманах, а, с другой стороны, это альманах одного автора. Хотя составитель в «подзаголовке» ориентировал читателей на то, что альманах состоит из «разнообразных статей по смыслу и качеству принадлежащих разным неизвестным писателям и собранных воедино» ^{[9, с. 3]}. Само название «Междуделье» имеет как бы двоякий смыл. Первое – эти произведения писались между делом, а второе – читатель может читать альманах между своими делами.

В «Предупреждении» автор-составитель обращается к читателям с разъяснениями цели своего издания: «Не ради славы, корысти или иного подобного самолюбивого добуждения издана сия лежащая пред вами книга, Любезный Читатель; нет: это, издание возбуждено желанием – многих неизвестных Вам писателей – увидеть в печати свои произведения». ^{[9, с. 5]}

В статьях и разборах В. Г. Белинский 1830-1840 гг. разделил альманахи по читательской аудитории, потому что составители и авторы альманахов с редкой прозорливостью могли улавливать потребности этих читателей: аристократов, мещан и «простого, черного народа». В частности, Белинский писал, что «альманахов последнего разряда не перечесть – так много их. <…> Альманахи-мужики наполнялись стряпнею сочинителей пятнадцатого класса, горемык, которые за удовольствие видеть себя в печати готовы были платить деньги. Вот почему некоторые писаки издавали свои собственные сочинения в виде альманахов!» ^{[2, с. 215]} И. И. Башмаков как бы оправдывается перед читателями за «качество» произведений, которые помещены в альманахе. При этом он отражает мнение своих друзей-писателей, которые принадлежат к «писателям из народа», то есть таким же как он. «Быть может Вы удивляетесь, Любезный Читатель, видя здесь множество таких стихотворений, которых и помещать быне следовало? – Не удивляйтесь: в рукописи их было впятеро более; но, увы! как я ни люблю этих неизвестных писателей, этих искренных друзей моих (они все мне друзья), но несколько совестлив, – и, не смотря на их настоятельные убеждения, которые мне и грустно было не выполнить – предал-таки несколько их сочиненийaudo-da-feт.е. возложил их на костер всесозжения...» ^{[9, с. 6-7]}. Такое признание говорит о том, что Башмаков адекватно оценивал свое творчество и произведения, вышедшие из-под пера «писателей из народа».

Фольклоризм произведений И. И. Башмакова в контексте «третьей культуры»

Состав альманаха не отходил от традиционной структуры, которая была распространена в подобных изданиях 1840 гг. Открывается альманах стихотворениями «На день рождества Христова», «Поздравление Москве. В воспоминание о ее семисотлетия», «Москва». Все эти стихотворения наполнены верноподданическими мотивами. Автор провозглашает здравицу Москве: «Москва! голубушка, родная, /Кормилица ты наша, Мать!/ Как чествовать тебя, святая,/ Как нам тебя благословлять? <…>Ты сердце Руси-исполина/ Благое сердце,– где любовь, Для Руси в страшные годины, /Свою же источала кровь...» ^{[9, с. 17]}. Уже в этих поэтических строках можно видеть отголоски фольклорной поэтики: использование эпитетов, сравнение Руси с исполином.

Наиболее ярко проявление фольклоризма можно отметить в «отрывке из русской сказки» «Битва Григория Царевича со Змеем Горынычем». Сюжет, как всегда у Башмакова заимствован из разных источников. Имя героини Елена отсылает к мифологии, имя Григорий тоже связано с библейской легендой о битве Змея и Григория Победоносца. Противник героя – сказочный Змей Горыныч, наделенный всеми сказочными качествами: двенадцатиглавый, дышит огнем, выпускает смрадный дым. Начало связано со сказочным сюжетом о спящем царевиче (царевне) СУС 410. Однако у И. И. Башмакова спит не Царевна, а Царевич, который должен защитить от Змея: «У Царевича битва со Змеем,/ За красу ненаглядной Елены!» [с.]. Крепкий сон Григория Царевича и пробуждение от слезы Елены автор «переиначил» из мотива спящей Царевны из сказки Пушкина. Битва Григория со Змеем выдержана в былинном стиле.«То не две-то громовые тучи/ В поднебесье просторном сходились,/ То не две исполинские горы/ Со своих основаньев тронулись;/ Но сошлися та сила с отвагой, /Храбрость ярости противустала,/ – Чтобы встретить друг друга грудь с грудью,/ Или пастьиль врага уничтожить!» ^{[9, с. 29]}.

Отрубил Григорий сначала шесть голов «шесть фонтанов бьют огнекровавых…» ^{[9, с. 30]}, но силы покидают героя, из последних сил «шесть голов одним махом он сносит/ – И сам падает на землю грудью, /Закрываючи ясные очи...» ^{[9, с. 31]}. Автор выдерживает стиль былины в основных элементах, но некоторые из них выдают литературные приемы. Например верный конь Царевича назван «Вихробег», или после победы над Змеем «с Востока,/ Задышал благовоньем цветочков; /И румяная в небеполоска,/Разстилаясь все шире и шире…» или «Вот хор музыкантов пернатых:/ Зачиликали пташки, запели…» ^{[9, с. 31-32]}.

В альманахе помещено «Сказание о четырех кувшинах глиняных (Беседа Ковша и Ножа)». Само название отсылает к фольклорному жанру устной прозы. В произведении раскрывается сущность «бахвальства» тем, что налито в кувшинах: сытой-медом, брагой, фряжским вином и чистой водой. Автор выбирает интересную форму: беседу Ножа и Ковша, которые являются постоянными на столе хозяина, а вот кувшины с различными напитками могут разить, убрать, только кувшин с чистой водой всегда будет востребован. В заключении автор приводит своеобразную мораль: «Растолковал бы я вам, к чему это сказание, – да иной, неразумный, обидится; а толковитый – все это и сам поймет» ^{[9, с. 46]}.

В разделе «Библиографическая хроника» журнала «Отечественные записки» за 1849 была помещена заметка об альманахе И. И. Башмакова «Междуделье» и о сборнике «Семейных приключениях животных». Анонимный автор заметки писал: «Имя г. Ивана Ваненки давно уже знакомо читателям. Оно приобрело некоторого рода известность, которая всегда, рано или поздно, служит наградою таланту, более или менее замечательному – по крайне мере такому, который не прокрадется незамеченным от журнальной оценки. При том этот талант или способность (не будем спорить о словах) ясно обозначился в своих свойствах, тем с большею определенностью, что все, написанное Иваном Ваненкой, относится к одному и тому же роду. Мы даже знаем, что и все будущие его сочинения не выйдут из границ своей сферы. Эта сфера – или сказка или пародия. В двух книжечках, теперь вышедших, есть то и другое. В сказках довольно верно воспроизводится характер народных былин; видно автору знакомы предания, поговорки и склад речи русского народа. Но пародии… какая цель их?.. Мы, признаться, не видим нужды в частом повторении одного и того же» ^{[12, с. 95]}.

В стихотворении «Дума разбойника» автор обращается к популярной в народе теме вольной жизни разбойников. Начало стихотворения выдержано в стиле народной разбойничьей песни: «Ты раздолье наше, темный лес!/ Ты раздолье молодецкое!../ Что в тебе ли наша волюшка/ Разгулялась, распотешилась!...» ^{[9, с. 60]}. Автор знаком с народной разбойничьей песней «Не шуми, мати зеленая дубравушка», поэтому он называет стихотворение «Дума разбойника», однако, расширяет описание жизни и грабежей разбойников. Также раскрывает их этические правила: отпускать с пустыми фурами «честной народ». Заканчивает автор стихотворение, как в песне, но приводя детали виселицы. «И готовят, слышно, праздник нам,/Нам в потеху, в диво людям всем…/ Ворота, видишь, высокие /– Два столба со перекладиной;/Будут блоки в перекладине/ В блоках тех веревки витыя,/ На веревках петли крепкие,/ В петлях – наши буйны головы!..» ^{[9, с. 63]}.

В альманахе помещены стихи, которые по содержанию, по мелодраматизму напоминают романсы: «Она», «Грусть красавицы», «Надежда», «Красавице», «Воспоминание», «Он», «Мое светило», «Невозвратимое», «Последнее свидание», «Минута грусти», «Незнакомке». «Жалоба». В большинстве из них описывается неразделенная любовь, покинутые возлюбленные, неравный брак. «Твоя мне открыта, красавица, тайна/ – Я знаю грустишь ты о прошлой любви,/ О радости прошлой, изменой изгнанной.../ Да, годы промчались, не кличь, не зови» ^{[9, с. 106]},«И те мечтанья были ложны;/ Любовь промчалась, изменя,/ И мимолетна, и ничтожна;/ И без награды для меня!» ^{[9, с. 107]}, «Скажи, за что его ты полюбила?/ Ведь я тебе милее всех в мире был.../ И для него меня ты позабыла,/ – Ни для кого тебя я не забыл, – Скажи, за что его ты полюбила?» ^{[9, с. 123]}.

Важным элементом фольклоризма является использование пародии на фольклорные тексты, поэтому Башмаков достаточно умело использует пародию народной песни. Так в стихотворении «Песня. (Из древней рукописи)» автор советует отступиться «басурманскому ворожею Скобею Ящерину» от «белотелых молодиц, а обратить внимание на «красных девиц». Однако девицы, хоть и «пух лебяжий груди их белыя,/ Ведь краше зарницы щеки их алыя,/ Ведь уж ярче звезд очи их ясныя…» ^{[9, с. 148]}, порадуют, почествуют, но их сердца «зельем напояны». Они изведут Скобея Ящернина и как мораль «поделом тебе будет та лютая смерть:/ Чужим добром ты, злодей, не пользуйся!» ^{[9, с. 148]}.

Составитель помещает стихотворение «Свадебная песня (Употреблявшаяся в старину на сговорах)», в котором раскрывается просьба на сговоре (скорее на парничнике, когда собираются друзья молодца) Евсея, сударь, Акинфьевича поворожить, поиграть в карты. Конец стихотворения выдержан в стиле величальной песни: «Ах и где еще такой есть молодец,/ Как Евсей, сударь, Акинфьевич!» ^{[9, с. 149]}. Это стихотворение выдержано в эстетике «третьей культуры», так как вводятся элементы, не характерные для крестьянской культуры, а привнесенные из городской жизни. Автор «смешивает» детали городской жизни: молодец просит гостей садиться за «зеленые столы», ворожить на «узорных ярлыках, на атласных на карточках», игра в карты может закончиться проигрышем, тогда молодец «коль нет денег, то росписочку возьмет» ^{[9, с. 150]}.

В заключительной части альманаха «Кое что» помещены анекдоты, в современном понимании этого жанра. «Разговор мужичка с татарином» построен на использовании не столько фольклорных, сколько этнографических особенностях. В этом тексте упоминается традиционное обращение татар к русским «князь», а русских к ним «брат». Автор пытается передать особенности речи татарина: неправильное ударение, диалектные слова: «калела», «больно плоха». Узнав о том, что у татарина умерла жена, мужик подметил, что у татарина четыре жены ^{[9, с. 169]}.

Заключение.

Таким образом, анализ элементов фольклоризма творчества И. Башмакова выявляет переплетение авторско-индивидуального с фольклорным и с эстетикой «третьей культуры». И. Башмаков не столько копирует фольклорные образцы, сколько варьирует в их духе, творчески развивает их глубинный потенциал. Фольклор и тексты «третьей культуры» существуют в произведениях И. И. Башмакова как естественное начало для «писателя из народа».