Scientism and anti-scientism as two images of the philosophy of science, two worldviews, and two systems of life guidance of a person (historical-philosophical and general theoretical aspects)

Введение

Актуальность темы. Одной из относительно молодых, актуальных и интенсивно ныне развивающихся областей философского знания является философия науки, которой посвящены тысячи публикаций по различной проблематике, в том числе – сциентизму и антисциентизму как полемизирующим социокультурным ориентациям. Однако недостаточно освещенным остается вопрос о полемике между этими ориентациями не просто как различными концепциями философии науки, но и как, во многом, противоположными мировоззренческими полюсами и, соответственно, двумя системами жизненной навигации человека и общества. При более пристальном взгляде можно увидеть их своеобразную инкорпорированность в решение будто бы безнадежно устаревшего, а в действительности, не устаревающего «основного вопроса философии», в многовековую полемику между атеизмом и теизмом, между синергетическим видением мира и телеологическим дискурсом, детерминизмом и индетерминизмом, редукционизмом и антиредукционизмом, антропоцентрическим волюнтаризмом и провиденциализмом, а также – революционно-материалистическим и религиозно-идеалистическим видением путей преобразования человека и социального мира. Такого рода ракурс вроде бы чисто академической и мировоззренчески «безобидной» темы полемики сциентизма и антисциентизма является особенно актуальным в нынешних постсекулярных условиях развития современного российского общества, в котором с новой силой разгорается дискуссия между основополагающими мировоззренческими постулатами и ценностными ориентациями материализма-атеизма-волюнтаризма, с одной стороны, и идеализма-теизма-провиденциализма, с другой стороны.

Объектом исследования является полемика между сциентизмом и антисциентизмом как двумя образами и концепциями философии науки и социокультурными ориентациями.

Предметом исследования являются мировоззренческие спутники сциентизма и антисциентизма и стоящиеся на них две системы идейной, ценностной и практической ориентации человеческого и общественного бытия.

Целью исследования является выяснение двух возможных и противоположных образов философии науки, предполагаемых самим этим понятием, их соотношения и взаимодействия, а также – установление мировоззренческих звеньев цепочек, начинающихся со сциентизма и антисциентизма, и прояснение двух, более или менее явно, противостоящих друг другу систем жизненной навигации человека.

Задачами исследования являются:

– анализ понятия «философия науки» с точки зрения неявного, но противопоставленного акцентирования его составляющих или на науку, или на философию;

– рассмотрение двух противоположных образов философии науки как философии [для] науки и как философии [о] науке и сопряженных с ними сциентизма и антисциентизма не просто как социокультурных ориентаций, но и как двух, без преувеличения, фундаментальных мировоззренческих заявок;

– выяснение соотношения и взаимодействия сциентизма и антисциентизма как противоположных мировоззренческих оснований и интернализма и экстернализма – не просто как двух точек зрения на ведущие факторы развития науки, но и как двух позиций оценки роли и значения науки в жизни человека и общества;

– установление мировоззренческих спутников сциентизма и обоснование необходимой идейной и логической связи первых с последним – материализма, атеизма, эволюционизма, синергетического видения мира, детерминизма, редукционизма, антропоцентрического волюнтаризма и связанного с ним «революционно-героического» дискурса представлений о преобразовании общества и человека;

– установление мировоззренческих спутников антисциентизма и обоснование необходимой идейной и логической связи первых с последним – философского идеализма, теизма, креационизма, телеологического аргумента, индетерминизма, антиредукционизма, провиденциализма и связанного с ним религиозно-подвижнического видения пути преобразования человека и социального мира.

Методами исследования являются сравнительный анализ, индуктивное обобщение, выводы по отрицающему модусу условно-категогического умозаключения (modus tollens), аналогия отношений как разновидность опосредованного умозаключения, мысленный эксперимент и модельные схемы объемных отношений между понятиями.

1. «Оппозиция ее величества или оппозиция ее величеству»

Кажется – как много сказано и написано о философии науке. Количество научных и учебных публикаций, посвященных ей, исчисляется, без преувеличения сотнями наименований: она рассматривается и как направление в западной и отечественной философии, и как дисциплина, наряду с логикой, философией истории, социологией, теорией познания, методологией и др.; говорят о различении той или иной – методологической или онтологической –ориентации философии науки, а также – о различных концепциях философии науки, среди которых диалектико-материалистическая, неокантианская, позитивистская, неореалистическая и т.д. ^{[1, с. 5–8]}. Однако, как то ни удивительно, вопрос о том, что такое философия науки, остается одним из открытых вопросов философии науки и философии, не имея общепризнанного, вполне удовлетворительного и окончательного ответа. Равно как и вопрос о том, что такое философия, может рассматриваться если не как «основной», то как один из основных, вечно открытых, философских вопросов ^{[2, 3]}.

Попытаемся начать наше изложение, как всегда, – «с прояснения оснований». Обратим внимание на то, что достаточно привычное и простое, на первый взгляд, словосочетание «философия науки» является двойственным, т.е. предполагает две различные трактовки, хотя эта его двойственность, как правило, остается, в большинстве случаев, незаметной. В чем же она состоит?

В словосочетании «философия науки» можно сделать акцент как на слове «наука», так и на слове «философия». Такое акцентирование и обуславливает две различные и даже противоположные трактовки такого феномена, как философии науки.

Если акцент делается на науке, то тогда в словосочетании «философия науки», как бы по некому умолчанию, появляется «тайный» и невидимый предлог. Это будет предлог «для», или «при», или «у», или «от», т.е. здесь получается «философия для науки», или «философия при науке» и т.д. Что это значит? Это значит то, что существует такая форма культуры и знания как наука, а философия находится как бы при ней – в качестве помощницы или служанки. Наука совершает большое и важное дело познания мира, а философия помогает ей в этом ее грандиозном предприятии. Здесь взгляд на науку производится как бы изнутри самой науки, в силу чего философия и занимает некое подчиненное, по отношению к ней, положение.

Если же акцент делается на философии, то тогда в словосочетании «философия науки» никакого «тайного» предлога не подразумевается и этот термин означает именно философию науки, т.е. философскую рефлексию по поводу такой формы культуры и знания как наука – попытку (которая, во многом, и составляет смысл философии как «любви к мудрости») «дойти до самой сути» того, что есть наука. В таком случае философия будет выступать не в роли помощницы или служанки науки, но в роли ее беспристрастного наблюдателя, арбитра, исследователя. Здесь взгляд на науку производится как бы извне науки, в силу чего философия не занимает некое подчиненное, по отношению к ней, положение, но остается самою собой – любовью к мудрости, поиском истины, попыткой ответить на предельные, или метафизические вопросы. В данном случае это и будут вопросы о сути науки, ее происхождении, развитии, возможностях, границах, целях, перспективах, функционировании и роли в жизни человека и общества. Но ведь и в первом случае философия науки пытается ответить на эти вопросы. Правильно, только в первом случае попытка ответить на них является ангажированной (со стороны науки), во втором – неангажированной.

Две указанные трактовки также возможно проиллюстрировать с помощью следующей аналогии: в первом случае наука и философия – это, соответственно, дочка и заботливая мама, которая не только во всем ей помогает, но и порой даже балует и исполняет капризы; во втором случае – ученица и строгая, но справедливая учительница, которая может увидеть и оценить возможности, достижения и промахи своей подопечной.

Рассмотрим еще одну аналогию. Лидер партии кадетов П.Н. Милюков в речи, произнесенной в июне 1909 г., во время пребывания делегации Государственной думы в Англии, сказал, что «пока в России существует законодательная власть,…русская оппозиция останется «оппозицией Его Величества, а не Его Величеству». В данном случае он всего лишь повторил известное английское парламентское выражение, однако, с учетом различий между русской и английской политической культурами, его высказывание в России, особенно в левой среде, приобрело отрицательно окрашенную известность и обычно цитировалось в ироническом смысле – оппозиция формальная, ручная, карманная, декоративная и т.д. Так вот, перефразируя слова П.Н. Милюкова, можно сказать, что в первом случае философия является оппозицией ее величества, а во втором – оппозицией ее величеству, где под «ее величеством» подразумевается наука.

Первая точка зрения является сциентистской, согласно которому наука приносит несомненную и наибольшую пользу, является ведущей формой духовной культуры и определяет облик современного мира, а философия должна быть ее помощницей. Вторая точка зрения, согласно которой наука, конечно же, приносит пользу и играет огромную роль в жизни человека и общества, но не является всесильной, не может дать человеку все, что ему нужно, из-за чего, помимо науки, существуют другие формы культуры и знания, а философия должна выступать не служанкой науки, а ее независимым исследователем, – это антисциентизм ^[4]. Приставка «анти», как правило, не означает отрицание науки, а означает отрицание ее безграничных или, по крайней мере, очень больших возможностей, о которых говорит сциентизм.

Таким образом, эти две точки зрения на науку, или два образа науки, или, как иногда говорят, две социокультурные ориентации, тесно связаны с двойственностью, или возможной двусмысленностью самого понятия «философия науки».

2. Почему преобладает философия [для] науки, а не философия [о] науке?

Зададимся вопросом – какая из этих двух трактовок философии науки, или из двух ее образов является именно философией науки, стоящей в одном ряду с такими разделами знания, как философия истории, философия религии, философия искусства, философия образования и т.д.? Какая из двух указанных выше интерпретаций философии науки будет вполне соответствовать разделам знания, обозначаемым, или представляемым конструкцией из слова «философия» и какого-либо существительного в родительном падеже – философия чего-то? Ответ будет вполне определенным – вторая, в которой философия выступает не помощницей науки, а ее арбитром. А теперь ответим на вопрос – какая из двух трактовок является более распространенной и, по умолчанию, – «правильной» – в современном мире и философском сообществе? Как то ни удивительно, – первая, в которой философия призвана быть, своего рода, референтом науки. Почему так получается? Далее попытаемся ответить на этот вопрос.

Возможные причины подобного положения дел заключаются, по всей видимости, в обстоятельствах исторического происхождения философии науки и в условиях современной социокультурной ситуации. Сциентизм, вне сомнения, – дитя Нового времени с его антропоцентризмом, рационализмом и прогрессизмом, верой в огромные возможности науки и научного метода: на заре этой эпохи нас встречает английский философ Фрэнсис Бэкон (1561–1626) с его знаменитым «Знание – сила». Пройдя период своего становления в философии Ф. Бэкона, сциентизм набрал силу в эпоху Просвещения (XVIII в.) и заявил о себе в XIX в. в учении О. Конта, который считается основателем такой интеллектуальной традиции, как позитивизм.

Одной из основных идей О. Конта является утверждение о том, что философия, задаваясь метафизическими вопросами и не находя на них ответы, приносит, таким образом, негативные результаты – в смысле отсутствия результатов, в то время как наука, задаваясь вопросами не метафизическими, а «физическими», приносит вполне позитивные результаты. Поэтому философия, чтобы приносить результаты не негативные, а позитивные, должна перестать быть метафизикой и стать наукой. Наукой о чем? Наукой о науке, или, как раз, – философией науки, логикой и методологией науки, помощницей науки. Одним из основных положений позитивизма или даже его своеобразным лозунгом является знаменитое выражение: «Физика, бойся метафизики!» Еще одно известное положение позитивизма: «Наука – сама себе философия». Считается, что философия науки исторически берет свое начало с контовского позитивизма. В этом, возможно, и заключается одна из причин того, что в настоящее время философия науки трактуется, преимущественно, в сциентистском ключе.

Другой причиной преобладания сциентистской ориентации философии науки, возможно, являются особенности современной социокультурной ситуации (как в мире, так и в нашей стране), которую, во многом, определяют такие факторы, как бюрократизация, технократизация, оптимизация, соображения конкуренции, рейтинга, эффективности и результативности, в условиях которых метафизическая область жизни человека и общества предается забвению, а на первый план выходит позитивно-прагматическая ее (жизни) составляющая.

Итак, возможно говорить о двух различных и даже противоположных пониманиях того, что такое философия науки и, соответственно, – чем являются по отношению друг к другу наука и философия, – о двух образах философии науки – сциентистском и антисциентистском.

3. Самодостаточна ли наука? Или интернализм и экстернализм как спутники сциентизма и антисциентизма

Сциентизм и антисциентизм – это две различные и противоположные точки зрения на возможности и перспективы науки, ее роль в жизни человека и общества. С ними тесно связаны еще две точки зрения, или два различных взгляда на науку, один из которых – интернализм, а другой – экстернализм. Эти две позиции обычно рассматриваются как различные интерпретации (мировоззренчески вполне нейтральные) на ведущие факторы исторического развития науки ^[5]. Однако в контексте и проблемном поле нашего нынешнего рассуждения они могут явиться чем-то более существенным. Интернализм – это, чаще всего, спутник сциентизма, а экстернализм, как правило, – спутник антисциентизма.

Интернализм – это взгляд на науку изнутри самой науки, согласно которому она существует как бы сама по себе, в неком изолированном от всего остального виде, ни от чего не зависит, ни с чем, не относящимся к ней, не связана; она, с точки зрения сторонников интернализма и сциентизма – «сама себе философия» и «сама себе религия», т.е. является вполне самодостаточной и сама для себя исчерпывающей. Как это понимать? Если говорить преднамеренно гиперболизируя (в концептуальных рамках данной статьи гиперболизм будет вполне оправданным), то существуют на свете такие не просто очень умные, но особенные (которые «нам – не чета») люди – ученые. Они живут как бы в каком-то своем особенном, возвышенном и, наверное, прекрасном мире ученых занятий, исследований и бесед, имеют удивительную страсть и необыкновенную способность к познанию мироздания, возможность проникать в тайны природы и добывать истинное знание о реальности. Их объединение – ученое сообщество – наиболее прогрессивная часть живущих на земле людей, деятельность которых и обуславливает науку, которая, таким образом, по сути своего устройства и по логике своего развития, связана с автономным познавательным интересом ученых, их увлеченностью, исследовательским любопытством, стремлением к знаниям, их целями, задачами и т.д. Эти, внутренние по отношению к науке, факторы и являются определяющими ее существование и эволюцию.

Экстернализм – это взгляд на науку извне, согласно которому она существует не сама по себе, в изолированном от всего остального виде, но является частью культуры, общественной жизни, истории, и поэтому зависит от множества различных внешних по отношению к ней факторов – экономических, социальных, политических и многих других, которые и являются определяющими ее устройство, развитие и функционирование в системе культуры. Наука не является чем-то самим по себе существующим, она «вписана» в огромный, пестрый и сложный контекст разнообразных социальных отношений, в котором она, как минимум не «лучше» и не «прогрессивнее» других форм общественного сознания. Представители же науки и научного сообщества – ученые – вовсе не небожители, или титаны духа, которые руководствуются только бескорыстной страстью к постижению и исследованию мира, а – такие же, как все мы, люди – слабые и несовершенные. Поэтому вполне возможно, что источником и стимулом научной деятельности и «познания» может быть не только исследовательский интерес, но и – обычные человеческие, мягко говоря, слабости, или немощи (они же – пороки), такие как тщеславие, самомнение, зависть, ревность, злоба, стяжательство и другие. Причем не исключено, что познавательный интерес может быть не чем иным, как суррогатом, которым человек стремится компенсировать беспросветную метафизическую тоску, заполнить пустоту и бессмысленность своего существования, более или менее осознаваемую, а скорее, не осознаваемую им («Не плоть, а дух растлился в наши дни, И человек отчаянно тоскует…» Ф.И. Тютчев).

Сциентизм и интернализм – это взгляд на науку, который исходит только из того, что она есть сама по себе и сама с собой, как таковая; а антисциентизм и экстернализм – попытка посмотреть на науку таким образом, чтобы понять, что есть в ней до-научного и вне-научного. Представители первой идейной позиции при разговоре о науке как раз игнорируют это «до» и «вне», а представители второй – именно на это и пытаются обратить внимание.

Далее рассмотрим основные расхождения между сциентизмом и антисциентизмом, но при этом оговоримся, что под наукой, в данном случае, будет подразумеваться, в первую очередь, естествознание, математические и технические науки. Почему? Потому что, во-первых, наука как самостоятельная область, или сфера духовной культуры появилась, по наиболее распространенному утверждению, в XVII в. в Европе – в виде именно естественных наук и, прежде всего, физики и математики. Последнюю обычно не относят к естественным наукам, но, тем не менее, она тесно с ними связана, т.к. язык математики – это тот язык, который используют в своем объяснении мира естественные науки. Вспомним положение Г. Галилея о том, что «книга природы написана на языке математики». Во-вторых, наука как специфическая форма духовной культуры, представлена, прежде всего, естествознанием.

Гуманитарные науки, являются науками во вторую очередь после естественных. Если последние начали складываться и оформляться в виде профессионального занятия еще в XVII в., то первые – намного позже – только в XIX в. Обратим внимание на то, например, что когда звучат такие слова и словосочетания, как «наука», «научные открытия», «научные теории», «научные достижения» и т.п., то прежде всего на ум приходят мысли о физике, химии и биологии, а не об истории, социологии и культурологи. Когда мы слышим такие выражения, как «ученый», «ученое сообщество», то опять же перед мысленным взором встает образ физика, химика, биолога, а не историка, социолога и культуролога. С наукой обычно тесно связана техника, не случайно словосочетание «наука и техника» зачастую воспринимается как одно слово. Когда говорят о научно-технических достижениях, научно-техническом прогрессе и научно-технической революции, то, понятно, что речь идет, в этом случае, именно о естественных науках, а никак – не социальных и гуманитарных. По каким направлениям подготовки и специальностям сложнее учиться в высших учебных заведениях – по естественно-математическим или социально-гуманитарным? Здесь могут сказать, что это – смотря кому и для кого. Однако, если взять человека среднестатистического, то тогда ответ будет такой, что, конечно же, сложнее учиться по специальностям естественно-математическим. Наконец, какие ученые чаще уезжают из России в страны Западной Европы и Америки на постоянное место жительства и работы – представители естественно-математического знания или социально-гуманитарного? Все эти примеры призваны проиллюстрировать то положение, что под наукой, независимо от контекста, подразумеваются, прежде всего, и в первую очередь, естественно-математические и технические науки.

4. Сциентизм и антисциентизм в контексте решения «основного вопроса философии»

Понятие «научное мировоззрение» является широко распространенным и достаточно часто употребляется в различных эпизодах интеллектуально-речевой практики. Однако, несмотря на это, мировоззрение, как ни странно это прозвучит, на первый взгляд, скорее всего, не может быть научным. Почему? Потому что наука инструментальна по своей природе, она не отвечает на вопросы метафизического характера, а мировоззрение, каким бы оно ни было, так или иначе, предполагает такие именно вопросы и поиски ответов на них. Вспомним знаменитое положение М. Хайдеггера о том, что «наука не мыслит», т.е. находится вне метафизических поисков и не знает ни своих истоков и причин, ни конечных целей и общего предназначения. Итак, мировоззрение не может быть научным, а вот сциентистским оно, как раз, вполне может быть, равно как и – антисциентистским ^{[4, с. 40–43]}.

Сциентизм и антисциентизм – это не просто две точки зрения на возможности науки и ее роль в жизни человека и общества, или две социокультурные ориентации, это еще и две определенные мировоззренческие установки. И вот здесь необходимо сказать, что «сциентизм один не ходит», равно как и оппонирующий ему антисциентизм, т.е. и та, и другая установка имеют свои мировоззренческие спутники, вместе с которыми они образуют два противостоящих друг другу мировоззрения, а также, следовательно,– и две системы жизненной навигации человека.

Далее рассмотрим мировоззренческие спутники сциентизма и антисциентизма. Отметим только, что упомянутые выше их спутники, такие как интернализм и экстернализм, равно как и не упомянутые – кумулятивизм и антикумулятивизм, представляют собой не столько мировоззренческие спутники сциентизма и антисциентизма, сколько философско-научные. Теперь обратимся к мировоззренческим их спутникам. Здесь необходимо оговориться относительно того, что рассматриваемые далее «измы» не с безусловной точностью относятся к сциентистскому или антисциентистскому полюсу, но, – именно, – скорее всего, чаще всего, в большинстве случаев, как правило и т.д.

Первой группой мировоззренческих спутников сциентизма и антисциентизма будут, соответственно, материализм и атеизм, с одной стороны, и идеализм и теизм (религиозные идеи теистического характера), с другой стороны. Как ни удивительно, но сциентистская и антисциентистская установки имеют прямое отношение к «основному вопросу философии», который в настоящее время нередко объявляется надуманным, несуществующим или, как минимум, безнадежно устаревшим ^{[6, 7]}. Однако, если он устарел, тогда дискуссия между атеизмом и теизмом тоже устарела и не является в настоящее время актуальной. Безусловно, что такая дискуссия нисколько не устарела, следовательно, столь же актуален по настоящее время и «основной вопрос философии», тесно с ней связанный. Такого рода рассуждение и есть правильный отрицающий модус (modus tollens) условно-категорического умозаключения, логическая формула которого является тождественно-истинной, т.е. дает значение «истинно» при всех истинностных значениях входящих в нее переменных. Таким образом, с утверждением о том, что «основной вопрос философии» устарел невозможно согласиться и, если даже такой вопрос и не называть основным вопросом философии, то, по крайней мере, он должен быть назван одним из важных философских вопросов ^[8]. Почему? Потому что возможные ответы на него, как мы сейчас увидим, являются краеугольными камнями, или основаниями двух противостоящих друг другу мировоззренческих систем, во много определяющих образ мыслей человека, его ценности и идеалы, надежды и упования, поступки и поведение, а также – жизнь в целом.

Материализм и идеализм – это два противоположных ответа на «основной вопрос философии» ^{[9, 10]}. С точки зрения материализма, первоначалом, или первоосновой всего существующего является материя, а дух – результат длительной ее эволюции; материальное первично, а идеальное вторично, производно от него, является результатом его длительного развития и самоусложнения. Сторонники материализма утверждают, что вне и без материи нет и не может быть ничего идеального – духа, разума, сознания, – поэтому неизбежным спутником материализма является атеизм – отрицание существования сверхъестественного мира, Бога, бессмертной души, вечной жизни.

С точки зрения идеализма (речь идет об объективном идеализме как онтологической конструкции, а не субъективном – как конструкции гносеологической) первоначалом, или первоосновой всего существующего является не материя, а дух, а материальный мир создан или сотворен; идеальное первично, а материальное вторично, производно от него, является результатом его творческой деятельности. Здесь, предваряя возможный вопрос и возражение относительно того, почему авторы сопрягают философский идеализм и теизм, предлагаем читателю задаться вопросом – каким образом можно и нужно мыслить дух, который является (в идеализме) первоначалом всего – как некое безличное или личное начало? Скорее всего, на этот вопрос следует ответить, что – как личное начало, т.к. дух, разум, сознание предполагает, прежде всего, личностное измерение и вряд ли может быть безличным. Поэтому спутником идеализма выступают религиозные идеи теистического (а не пантеистического) характера; несмотря на то, что, на первый, поверхностный и ошибочный взгляд философский идеализм предполагает равносильную свою сопряженность как с теизмом, так и с пантеизмом.

Итак, если спутник материализма – это атеизм, то спутником идеализма является теизм ^[11]. Теизм – это такое представление, согласно которому существует единый личный Бог (личный – значит, являющийся Личностью, а не – безличным началом) как первопричина и конечная цель всего существующего, Творец мира и человека, Попечитель своего творения, мудрый и любящий Родитель для человека, который является Его ребенком. Обратим внимание на то, что латинское слово «religio» переводится на русский как связь, а вернее «re-ligare» (re – возвратная частица, ligare – связь, связывать) – это восстановление связи, – утраченной связи. Какой связи? Человека и Бога, Родителя и ребенка, Личности большой и личности малой. Если – восстановление, – значит, связь изначально присутствовала, потом была утрачена, и теперь необходимо ее восстановление; или человек изначально был с Богом, потом отпал от Него и теперь стремится вернуться к Нему. Ребенок был в отчем доме, сбежал из него, чтобы, как ему казалось, обрести независимость от родителей, потом понял, что он наделал, и хочет вернуться назад в отчий дом со слезами раскаяния. Таким образом, латинское слово «re-ligare» можно художественно перевести как возвращение блудного сына, а теистическая религия – это возвращение человека (блудного сына) к своему Отцу – Богу.

Какое же отношение материализм-атеизм и идеализм-теизм имеют к сциентизму и антисциентизму? Самое непосредственное. Если человек стоит на материалистических и атеистических позициях, то, спрашивается, на что он надеется, на что уповает, в чем видит возможный источник решения сложных проблем и ответов на непростые вопросы? Конечно же, – в возможностях науки, техники и технологий, т.к. ничего иного ему не остается, или, иначе, – он сам себе ничего иного не оставляет. Если же он, напротив, придерживается идеалистического и теистического взгляда, то исходит из того, что наука, при всех ее возможностях, на все вопросы никогда не ответит и всех проблем не решит.

5. «Картина без художника», Или эволюционизм против креационизма и возможность синтеза

Следующей группой спутников будут – для сциентизма-материализма-атеизма – эволюционизм и синергетика (синергетическое видение мира и происхождения человека), а для антисициентизма-идеализма-теизма – креационизм и телеологический аргумент ^[12].В первом случае более сложные структуры происходят из более простых естественным, или имманентным образом, более упорядоченное возникает из менее организованного само собой; во втором случае – в результате внешнего, разумного, творческого акта, связанного с наличием трансцендентного мира, мыслимого в личностном его измерении. Отметим, что второе утверждение не просто возможно, но и правдоподобно не менее, а, возможно, и более, чем первое. Почему? Зададимся вопросом, в духе телеологического аргумента, – нарисуется ли картина сама собой, без художника, сочинится ли сама собой, без композитора, музыка, появится ли скульптура без скульптора, и построится ли дворец без архитектора? Конечно же, не нарисуется, не сочинится, не появится и не построится. Если для того, чтобы появилась картина или дворец, нужен художник или архитектор, – тот, кто задумает, продумает, сочинит и спроектирует, то неужели для того, чтобы появилась бескрайняя, грандиозная, сложнейшим образом устроенная Вселенная, не требуется никакой разумный замысел и проект, неужели удивительным и великолепным образом организованное мироздание появилось само собой? И действительно, когда мы сталкиваемся с каким-либо творением, то обязательно предполагаем его автора. Когда мы смотрим на картину художника, то понимаем, что он ее нарисовал, когда слушаем музыку, то говорим, что композитор ее сочинил; значит, тем более, когда мы наблюдаем восхитительный порядок Вселенной, то должны предположить ее Автора, Гения, Творца.

Здесь обратим внимание на то, что представители эволюционизма по поводу сказанного обычно говорят, что примеры, приводимые в телеологическом аргументе, связаны, как правило, с неким одномоментным, кратковременным, быстрым происхождением чего-то более сложного из более простого (картина без художника не нарисуется, радиоприемник из трясущихся в картонной коробке деталей не соберется), а, согласно эволюционным представлениям, самоусложнение материальных объектов происходит не сразу, а на протяжении очень длительного времени – миллионов и миллиардов лет, следовательно, то, что не может произойти за один день или за несколько дней, вполне может произойти за миллионы лет. Даже если согласиться с этим доводом, – материальные структуры имеют свойство, или способность к самоусложнению и саморазвитию, – то остается наиболее важный, в данном случае, вопрос – откуда у материальных структур и объектов эта способность? И здесь вновь мы получаем два противоположных ответа – эта способность внутренне присуща материальным объектам или эта способность в них заложена извне разумной и творческой силой; или эта способность имманентна материи, или она трансцендентна ей. Возвращаемся к тому, с чего начали, – к эволюционизму и креационизму, как двум противостоящим друг другу мировоззренческим установкам.

Итак, эволюционизм и креационизм – полемизирующие друг с другом мировоззренческие представления. Возможно ли их как-то примирить? Возможно ли, что креационизм вполне может не исключать, а, наоборот, предполагать эволюционизм, а последний может быть дополнением и продолжением первого?

Предлагаем читателю представить себя на месте руководителя какого-нибудь крупного предприятия. Что было бы лучше для вас – бегать за каждым сотрудником, ставить всем задачи и проверять их выполнение или же – поставить дело таким образом, чтобы даже в ваше отсутствие все прекрасно существовало, работало, сохранялось, приумножалось и даже развивалось? Лучше, конечно же, второе. А что проще? Проще – первое. Насколько сложно наладить и организовать второе? Очень сложно. Тот, кто сможет продумать и реализовать это, наверное, будет неким «непревзойденным гением руководства и управления». Теперь зададимся вопросом – если Бог, создавший мир, является Абсолютным Творцом, а творение мира – это высшее, предельное и абсолютное творчество из всех возможных видов его, то мир, созданный Богом, может быть способным к развитию, эволюции, самоусложнению и самоорганизации? Может, и в этом заключается возможный синтез креационизма и эволюционизма – Бог создал мир, способный к эволюции.

Почему же сторонники эволюционизма никак не готовы согласиться с этим тезисом, ведь в нем не отрицаются, а, наоборот, признаются все законы и механизмы эволюции, о которых они говорят в своих теориях? По всей видимости, ответ на этот вопрос будет заключаться в том, что им, получается, важен не столько их эволюционизм, сколько то, что за ним стоит и его предполагает, а именно – материализм и атеизм. Для них принципиально не то, что материя способна к эволюции или неспособна к ней, а то, является ли материя первоначалом или не является, существует ли сверхъестественный мир, помимо естественного мира, или не существует, одними ли только естественными причинами объясняется все, что происходит в жизни природы, человека и общества, или события нашей жизни имеют принципиально иной, не природный источник, наконец – есть ли у человека небесный Родитель и Попечитель, или он – круглый и одинокий сирота посреди бескрайних и холодных просторов материальной Вселенной.

6. Детерминизм-редукционизм против индетерминизма-антиредукционизма и проблема свободы воли

Еще одной группой идейных спутников рассматриваемых нами двух противостоящих мировоззренческих позиций будут детерминизм и редукционизм, с одной стороны и индетерминизм и антиредукционизм, с другой стороны. Детерминизм говорит о принципиальной определенности, предсказуемости, или «прозрачности» мира – имея полные исходные данные как о некой системе (части мира) или мире в целом, можно с достоверностью сказать, что с ней (системой) или с ним (миром) будет дальше, т.к. развитие носит линейный характер. Детерминизм также может быть назван естественным фатализмом. Индетерминизм, наоборот, утверждает о невозможности полной предсказуемости мира или какой-либо его системы (части), говорит о нелинейном характере развития, в котором присутствуют развилки, альтернативы и выбор.

С детерминизмом тесно связан редукционизм – совокупность утверждений, согласно которым более сложное явление (объект, событие и т.п.), в принципе, может быть сведено к более простому явлению и объяснено им и через него: любовь – это гормоны, мышление – это нейроны, человек – это природные инстинкты, история – это экономические потребности и т.п. В детерминизме что-то одно обусловлено (детерминировано) чем-то другим, – первичным, или базисным, основополагающим по отношению к нему, или – первое сводится (редуцируется) ко второму, выводится из него и объясняется им ^[13].

Точно так же с индетерминизмом тесно связан антиредукционизм – положение, согласно которому более сложное явление (объект, событие и т.п.) не может быть сведено к более простому явлению и объяснено им и через него, представляя собой принципиально иной уровень бытия – не сводимый к уровню более простому и не выводимый из него: любовь не сводится к деятельности гормонов, мышление не сводится к взаимодействию нейронов, человек не сводится к его природным инстинктам и биологическим потребностям, а история человечества не сводится только к экономическим интересам общественных групп и не объясняется полностью ими (этими интересами) и т.п. В индетерминизме нет полной обусловленности (детерминированности) одного другим, а поэтому невозможно и сведение (редукция) первого ко второму, равно как и – выведение одного из другого.

Каким образом детерминизм-редукционизм и индетерминизм-антиредукционизм связаны, соответственно, со сциентизмом и антисциентизмом? Если наука, как утверждает сциентизм, действительно познает мир, открывает тайны природы, добывает истину, а «знание – это сила», то этот мир, – для того, чтобы быть принципиально познаваемым, – должен подчиняться детерминистско-редукционистской логике или – быть построенным и организованным в соответствии с ней, иначе он не будет познаваемым, а знание, добываемое наукой, не сможет быть силой. Равно как и наоборот, если наука не столько познает мир, сколько строит различные его интерпретации, как утверждает антисциентизм, то сам мир вполне может быть, или «имеет право» быть намного более сложным, неопределенным, непредсказуемым и нелинейным, нежели нам хотелось бы ^[14].

В контексте разговора про детерминизм и редукционизм, с одной стороны, и индетерминизм и антиредукционизм, с другой, невозможно обойти стороной вопрос о свободе человеческой воли, который по-разному решается в этих двух мировоззренческих системах координат. Вопрос о свободе воли, или свободе выбора – один из важнейших не только в философии, но и в других формах знания и культуры и, вообще, – в жизни человека и общества. То ли свобода воли – иллюзия, то ли она – реальность.

С точки зрения детерминизма и редукционизма, а значит – и сциентизма, свобода воли, или свобода выбора, по крупному счету, – иллюзия. Здесь речь идет о том, что человек, в принципе, сводится к внешним по отношению к нему факторам и обстоятельствам (природа, общество, эпоха, среда, наследственность, воспитание, пол, национальность, темперамент и т.п.), выводится из них, объясняется ими, прикрывается и оправдывается ими. Я такой, какой я есть, потому что меня так воспитали, сформировали, научили, и я сам тут ни при чем, и вообще – «не мы такие, жизнь такая». Человек обуславливается, или детерминируется внешними факторами и сводится, или редуцируется к ним, поэтому не виноват в одном, не отвечает за другое, и какой может быть с него спрос, если все, что он думает и делает, – это продукт или результат среды, эпохи, воспитания и других каких-то внешних обстоятельств.

С точки зрения индетерминизма и антиредукционизма, а значит – и антисциентизма, человек, несмотря на огромное влияние на него внешних факторов и обстоятельств, все же не сводится к ним полностью, не выводится из них безусловно, не объясняется ими до конца, не может ими совсем закрыться и оправдаться. Почему? Потому что он, в случае своей вменяемости, т.е., если находится в здравом уме и твердой памяти, что бы он ни делал, в любом случае, понимает, что он делает, а это значит, что он также понимает, что может это не делать, а это, в свою очередь значит, что он находится в состоянии свободного выбора – делать это или не делать это. Значит, свобода воли, или свобода выбора, – не иллюзия, а реальность.

Понятно, что если свобода воли – иллюзия, т.е. никакого выбора у человека, в действительности, нет, тогда не приходится говорить о его вине и ответственности, он, в этом случае, ни в чем не виноват и ни за что не отвечает. Если же свобода воли – реальность, т.е. выбор действительно существует, тогда есть и вина и ответственность. Индетерминизм и антиредукционизм – важнейшие особенности экзистенциализма, согласно одному из основных утверждений которого, в центре внимания философии должно находиться не что-то общее и безличное (мир, природа, общество, история и т.п.), а человеческая личность, ее свобода, выбор, вина, ответственность, смысл жизни и т.д. Обратимся к известному высказыванию выдающегося французского философа-экзистенциалиста Ж.П. Сартра: «Важно не то, что сделали из меня, а то, что я сделал из того, что сделали из меня». Что мы видим, – сторонники индетерминизма и антиредукционизма не отрицают того, что на человека, в значительной степени, влияют различные внешние факторы и обстоятельства, которые и формируют и «форматируют», и воспитывают, и делают его. Однако, человек понимает, что из него что-то сделали, осознает это. Вот в таком понимании-осознании и коренится свобода человеческой воли: поскольку я понимаю, что именно из меня сделали, каким я сейчас являюсь, что собой представляю, то у меня есть возможность выбора – 1) оставить все так, как есть, и сохранить это, а может быть даже, – развить и приумножить или же, наоборот, – 2) отказаться от этого, преодолеть, измениться, преобразиться, «перезагрузиться».

7. Все ли «в наших руках»? Или антропоцентрический волюнтаризм против провиденциализма

Далее следует сказать о таких спутниках первого и второго, обозначенных выше, мировоззренческих полюсов, как волюнтаризм и провиденциализм. Если наука действительно познает мир и увеличивает человеческую силу, а человек – наиболее совершенный результат длительной эволюции материального мира, тогда «все в наших руках». Такого рода утверждение и представляет собой волюнтаризм. Это философское понятие может иметь разный смысл в различных контекстах. В данном случае, волюнтаризм – это такая идея, или мировоззренческая установка, согласно которой человек, как наиболее совершенное существо в мире и итог длительной эволюции, занимает в иерархии бытия наиболее высокое место, и поэтому «человек – это звучит гордо», он сам формирует свою жизнь, является «кузнецом своего счастья» и т.п. Здесь могут возразить, что человек скован множеством внешних обстоятельств (происхождение, наследственность, родители, воспитание, среда, страна, эпоха и т.д.), которые не просто влияют на него, но и формируют его, в результате чего он сам себе как бы и не принадлежит, подвержен не свободе, но необходимости.

Однако, если иметь ввиду тесную связь материализма и атеизма со сциентизмом, то получается, что с помощью науки и научного метода человек может познавать эту необходимость и, таким образом, освобождаться от нее, – свобода – есть познанная необходимость. Знаменитые слова К. Маркса о том, что «философы лишь различным образом объясняли мир, дело же заключается в том, чтобы изменить его» являются выражением того самого волюнтаризма, который является продолжением и дополнением первой из рассматриваемых нами мировоззренческих позиций ^[15].

Во многом противоположным волюнтаризму представлением является провиденциализм – воззрение, согласно которому все в жизни природы, человека и общества происходит по воле Бога, с силу Его безграничного и непостижимого Промысла. Достаточно часто провиденциализм рассматривают как разновидность фатализма, основное положение которого заключается в том, что все предопределено, и от человека ничего не зависит. Волюнтаризму, утверждающему, что «все в наших руках», и «каждый – кузнец своего счастья», часто противопоставляется фатализм, согласно которому «от судьбы не уйдешь». Провиденциализм, как то ни удивительно прозвучит, на первый взгляд, имеет мало общего с фатализмом, или даже вообще – не имеет ничего общего. Как это понимать?

Для лучшего уяснения того, чем отличается провиденциализм от фатализма, рассмотрим следующую аналогию. Существует ли различие в отношениях между хозяином и его питомцем, с одной стороны, и родителем и его ребенком, с другой стороны? Конечно же, различие есть, и оно является очень большим. В чем оно состоит? В том, что питомец не является личностью, а ребенок является ей, в силу чего у питомца нет свободной воли, а у ребенка она есть. Значит, в отношениях хозяина и питомца не происходит диалога личности с личностью, а в отношениях родителя и ребенка этот диалог происходит, более того их отношения и строятся именно на таком диалоге. Кроме того, питомец никак не может уподобиться хозяину, а ребенок может уподобляться своему родителю. Так вот в фатализме отношения между высшими силами, или сверхъестественным миром (представленным, как правило, каким-то безличным началом) и человеком – это отношения между хозяином и питомцем, в которых от человека ничего не зависит, и он не в силах ничего изменить. В провиденциализме отношения между Богом и человеком – это отношения между Родителем и его ребенком, постоянная связь и диалог между Абсолютной Личностью и малой личностью.

Выше мы сказали про аналогию, однако применительно к взаимодействию высших сил и человека как хозяина и питомца в фатализме, действительно можно говорить об аналогии; но, что касается отношений Бога и человека как Родителя и ребенка в теистической религии, то здесь имеет место не аналогия, а реальное положение вещей, т.к. в теизме Бог – это Творец и Создатель мира, небесный Отец всех людей, бесконечно мудрый и добрый Родитель и Покровитель человека – своего ребенка. Человек, будучи личностью, имеет свободную волю, которую Бог уважает, т.к. мудрый Родитель всегда уважает свободную волю своего ребенка. В силу свободной воли человек-ребенок может как слушаться своего Родителя, так и не слушаться его, как принимать бесконечную любовь к нему своего Родителя, так и отвергать ее, как оставаться постоянно со своим Родителем, так и сбежать от Него; сбежать, – как ему кажется, для того, чтобы обрести пресловутую свободу от Родителя, а на самом же деле, – чтобы пропасть и погибнуть без Его помощи, наставления и заступничества. Сбежавший от Родителя ребенок может понять безумие своего поступка, искренне раскаяться и вернуться к Родителю, который, несмотря ни на что, любит его и ждет назад, и прощает ему в покаянии все его безобразия, и готов помочь всегда, когда ребенок сам того хочет.

Таким образом, в провиденциализме утверждение о безграничной воле и промысле Бога не исключает, а предполагает наличие человеческой воли. На этих двух основаниях, – воле Бога и воле человека и строится теистическая религия и провиденциальное понимание мироздания и человеческой жизни. Когда «выносится за скобки» одно из этих оснований, тогда исчезает провиденциализм: если «за скобки» выносится воля Бога, то получается атеизм и волюнтаризм, когда «за скобки» выносится воля человека, получается фатализм.

8. Как изменить человека и общество? Или путь героизма и путь подвижничества

Наконец, обратимся к вопросу о том, как сторонники первой и второй рассматриваемых нами мировоззренческих позиций видят возможные пути изменения человека, его исправления и улучшения. Один из важных философских (и не только философских) вопросов – как сделать человека (или ему сделаться) лучше, чем он есть, на самом деле. Обратим внимание, в этом вопросе сразу же намечаются и два возможных ответа на него, которые являются противоположными и оппонирующими друг другу: или сделать человека лучше (изменение человека извне), или ему сделаться лучше (внутреннее изменение).

В рамках первой мировоззренческой ориентации (материализм, атеизм, сциентизм и т.д.) надо сначала изменить внешние условия и обстоятельства жизни человека (ведь, как утверждают сторонники детерминизма и редукционизма – не мы такие, а жизнь такая). Надо создать такую экономическую, социальную, политическую и культурную реальность, в которой постепенно и вырастет человек нового типа. Но для того, чтобы создать такую реальность, или построить такое общество, надо сначала решительно сокрушить нынешнее несовершенное общественное устройство. В знаменитых словах К. Маркса об «изменении мира» речь идет как раз об этом. Однако, кто знает, как надо переустроить общество? Кто возьмется за этот титанический труд? Передовая часть человечества, или партия, которая, вооружившись научной теорией преобразования общества, поведет за собой народные массы к лучшему будущему. Как видим, сциентизм здесь проявляется и выступает в полной мере – наука может познать и открыть не только законы природы, но и законы общественного развития и, на основе знания этих законов, превратить человека из ведо′мого в ведущего («Маркс раскрыл истории законы, пролетариат поставил у руля» В.В. Маяковский). Одна из работ соратника К. Маркса – Ф. Энгельса называется «Развитие социализма от утопии к науке». Почему в антропоцентрическом волюнтаризме все в наших руках? Потому что знание – это сила. Какое знание? Конечно же, – научное, а в данном случае, – социально-научное, но подкрепленное и усиленное естественнонаучным знанием. Одной из предпосылок марксистской теории, по утверждению ее сторонников, являются естественнонаучные достижения и технические успехи Нового времени. Такая точка зрения на изменение человека может быть названа революционно-материалистической.

Противоположная ей идейная позиция может быть названа религиозно-идеалистической. Здесь речь идет о том, что никакие революции и общественные перевороты не сделают человека лучше, что его изменение связано не с преобразованием условий его жизни, а с его собственным, личным, внутренним преображением ^[16]. Но как мне измениться или преобразиться, если я искренне думаю, что я хороший, если я собой доволен и ничего такого плохого не сделал? Ну вот, например, я же никого не убил, не украл, не предал и т.д. Разве я не хороший? Нет, не хороший. Почему? Потому что, несмотря на то, что не убиваю, не краду, не предаю, я завидую, обижаюсь, осуждаю, раздражаюсь, гневаюсь, злюсь, унываю, тщеславлюсь, празднословлю, ленюсь, люблю похвалы, не люблю критику, высокомерничаю и т.п. Но здесь я себя вполне могу утешить, что все это мелочи, и что все так делают и даже больше моего делают. Это «утешение» и является тем метафизическим сном или обмороком, от которого меня не способны пробудить никакие революции и общественные переустройства.

И действительно, пока я собой доволен, пока считаю, что кто-то явно хуже меня, никаких шансов на изменение у меня нет. Значит, первое условие моего преображения – это осознание мной своей порочности и негодности, искреннее понимание того, какой я плохой. Но как же мне это понять и осознать, когда я понимаю и осознаю прямо противоположное? А ведь это только первый шаг, и даже его я не могу сделать. Этот первый шаг или первое условие является покаянием.

Следующий шаг – это уже собственно преображение и изменение, когда я стараюсь измениться, стать другим, начать по-настоящему новую жизнь, начинаю борьбу со своими пороками, страстями и грехами. Этот шаг еще более сложный и трудный. Как же мне сделать его, когда я не могу сделать даже первый шаг. Я вообще ничего сам не могу. Могу ли не завидовать, не обижаться, не осуждать, не тщеславиться? Не могу! У меня так получается само собой. Что же мне делать? Когда я кругом и везде связан этим не могу, у меня все же остается одно могу, которое намного перекрывает все мои не могу. Что это такое? Что я могу?

Поскольку данная точка зрения является религиозно-идеалистической, то я могу попросить у Господа Бога, ведь Он может все. Что попросить? Во-первых, – увидеть свое настоящее духовное состояние и ужаснуться увиденному, содрогнуться от него, сокрушиться о себе. Во-вторых, – прощения моим безобразиям и помощи в моей борьбе с самим собой, со всем плохим во мне, в моем исправлении, изменении, преображении. Сам я не могу сделать ни первый, ни второй шаг, а с помощью Божией могу сделать и тот, и другой.

Святой Максим Исповедник сказал, что человек может превратить в рай всю землю, если он будет носить рай в себе самом. Революционно-материалистический путь предполагает построение земного, или социального рая, без первоначального достижения рая в человеческой душе. С религиозной точки зрения этот путь является ложным и тупиковым, поскольку внутренний рай может иметь только внутреннее же происхождение, а не внешнее. Борьба с несовершенством общественной системы – это борьба со следствием, а не с причиной, которой являются человеческие несовершенства, страсти и пороки. Поэтому сначала человеку надо достичь чистой души, а вслед за этим возможно и изменение внешних условий человеческой и общественной жизни. И действительно, если бы мы стали следовать заповеди любви к Богу и к ближнему (любому человеку), разве не стала бы тогда жизнь человечества намного лучше, чем она есть?

В данном случае уместно вспомнить о С.Н. Булгакове, который, будучи сначала приверженцем марксизма, разочаровался в нем, утверждая, что марксистское учение неспособно ответить на метафизические вопросы и глубинным образом преобразить человека. В его знаменитой работе «Героизм и подвижничество» идет речь о двух путях русской интеллигенции ^{[17, 18]}. Героизм – путь, которым идет большинство, – попытка построить новое общество с помощью внешних средств, среди которых насилие, террор и кровопролитие. Однако герой-революционер, как правило, полностью пренебрегает нравственным и духовным содержанием собственной личности. Другой путь – подвижничество, который предполагает, прежде всего, изменение и преображение собственного духовного состояния, «ибо из сердца, – по слову Евангелия, – исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления: это оскверняет человека…» (Матф. 15, 19). Первый путь предполагает подвиг внешний, второй путь требует подвига внутреннего. Мыслитель предупреждал, что путь героизма ведет Россию к трагедии. Скорее всего, декабристам, революционным демократам, народникам, социал-демократам и большевикам было чуждо покаяние, вряд ли им было знакомо сокрушенное, смиренное и плачущее о своих (а не чужих!) беззакониях сердце.

Заключение

Подводя итоги нашего изложения, еще раз отметим, что сциентизм и антисциентизм являются не только и даже не столько, как принято думать, различными и мировоззренчески «нейтральными» социокультурными ориентациями, сколько, наоборот, мировоззренчески «нагруженными» интеллектуальными позициями, вполне согласующимися с определенными идейными установками, которые, в своей совокупности и взаимодополнении, образуют два противостоящих друг другу мировоззрения и две системы практической, или жизненной ориентации человека.

Мировоззренческие спутники сциентизма – это материализм, атеизм, эволюционизм, синергетика (синергетическое видение развития материального мира), детерминизм, редукционизм, волюнтаризм и революционно-материалистическое представление об изменении человека; а спутники антисциентизма – это идеализм, теизм, креационизм, телеологический аргумент, индетерминизм, антиредукционизм, провиденциализм и религиозно-идеалистический взгляд на изменение и преобразование личности.

Фактически каждый человек, даже если он не знает об этих «измах», так или иначе, прямо или косвенно, более или менее сознательно, придерживается одной из этих мировоззренческих моделей, которые, как уже говорилось, существенно влияют на его образ мыслей и поведения, и, во многом, определяют его жизнь, в силу чего и могут быть названы двумя системами жизненной навигации человека.

Предвидя возможное возражение относительно некого схематизма и «огрубления» многомерной действительности человеческой жизни и сопряженной с ней философской мысли, которыми (схематизмом и огрублением) вроде бы характеризуется данная статья, отметим, что речь в ней идет как раз о последовательных представителях материализма, атеизма, сциентизма, эволюционизма, детерминизма, редукционизма и антропоцентрического волюнтаризма, равно как и об их оппонентах. Поскольку же последовательных представителей какого-либо мировоззренческого лагеря, как правило, оказывается меньше, чем непоследовательных, то обозначенные в статье противостоящие друг другу идейные «берега» могут быть представлены в качестве «чистых типов», или «логических утопий». Однако последние, возможно, связаны не со схематизмом и огрублением действительности, а с попыткой, пусть и умозрительного, но преодоления мировоззренческой непоследовательности, свойственной действительному положению дел в виде контаминационности сознания современного (а, скорее всего, не только современного) человека, которая характеризуется тем, что в нем (сознании) вполне может сочетаться несочетаемое, как, например, антропоцентрический волюнтаризм и провиденциализм, синергетизм и телеологизм, эволюционизм и индетерминизм, материализм и антисциентизм, сциентизм и антиредукционизм и т.п. Такого рода сочетания являются более общим видом таких хорошо знакомых нам мировоззренческих сочетаний, по большей части религиозного характера, когда, например, «фрагментарные и несистематизированные христианские представления легко уживаются в массовом сознании современных православных с астрологией, оккультизмом, суевериями, идеями реинкарнации и кармической зависимости» ^{[19, c. 177]}. Вопрос же о происхождении, причинах, особенностях, разновидностях и сущности такого рода мировоззренческой непоследовательности – тема уже другого, но не менее важного и интересного, исследования.