Network forms of self-organization and management of social systems in the context of informatization and virtualization of modern society

Проблема информатизации и виртуализации общества.

Проблематика данного исследования обусловлена феноменом массового распространения электронных форм коммуникации, таких как интернет-коммуникация и мобильная связь. Происходят информатизация и виртуализация общества, которые в значительной мере перестраивают сложившиеся связи и отношения в обществе ^{[1, 2]}. Более того, данные процессы со временем создают возможность становления общества нового типа – информационного общества.

Информатизация и виртуализация общественных связей и отношений, а также структур общественной жизни представляют собой сложные и многогранные процессы, выражающиеся в массе отдельных явлений, и имеют целый ряд предпосылок. Процессы настолько масштабны и значительны, что возникает предположение, что через них осуществляется переход человечества к новой стадии цивилизационного развития ^[3]. В данном исследовании мы ограничиваемся узким взглядом на данные процессы и затрагиваем аспекты, которые на наш взгляд являются наиболее фундаментальными, а именно: формирование новых связей и отношений между элементами социальных систем в результате информатизации; становление виртуализированных систем социальной коммуникации; анализ форм самоорганизации и управления в данных системах. Вначале необходимо сказать несколько слов о связи между процессами информатизации и виртуализации.

Информатизацию общества мы понимаем, как распространение в нем информационно-коммуникационных технологий, замену ими прежних каналов связи: устного общения лицом к лицу, письменной и печатной коммуникации. Современный человек неизбежно перестраивает свою социально-коммуникативную позицию в условиях электронных каналов связи, он осуществляется как коммуникант цифрового пространства. В то же время, сегодня, не только, и не столько измененное положение человека выступает причиной возникновения новых (виртуальных) форм социально-коммуникативных связей и отношений, сколько новый актор, встраивающийся в систему этих отношений. Данным актором выступает то, чего никогда не существовало ранее – искусственный коммуникант, или искусственный интеллект (ИИ).

С развитием средств ИКТ, человек все в большей степени делегирует часть своих возможностей, связанных с когнитивными процессами, электронным вычислительным машинам. На данный момент выделяются множество областей применения ИИ, такие как: экспертные и поисковые системы («Google», «Яндекс» и т.д.) голосовые помощники («Сири», «Алиса»), системы целевого маркетинга, управление сухопутным, воздушным и водным транспортом, компьютерные игры, редактирование и написание текста, сложные математические расчеты, диагностика заболеваний, распознавание образов, банковские системы, сборочные конвейеры, и многое другое. Человек не может контролировать все множество потоков информации в сети, данные функции будут неизбежно перекладываться на ИИ в ходе информатизации. Назарчук А.В. отмечает: «коммуникационная система, основанная на сетевых технологиях, способна радикально изменить морфологию общественных связей, основанных на традиционных иерархических взаимоотношениях» ^{[4, c. 57]}. В результате информатизации, оформляется достаточно сложно организованная самостоятельная область социального бытия – виртуальное социальное пространство ^[5]. Именно оно и способно выступить в качестве основы для существования базовых структур условного информационного общества.

С одной стороны, развитием ИИ закладывается необходимое условие становления информационного общества, с другой стороны, происходит неизбежная утрата социально-онтологической полноты существования, виртуализация человека и общества, как следствие первого. В то же время, «машины», на данный момент, не занимают господствующего положения в обществе, как в романе «Утопия 14» Курта Воннегута, однако, уже сейчас они прочно встраиваются в нашу повседневную жизнь. Машины становятся неотъемлемой частью как всемирной информационной коммуникативной сети, так и формирующегося информационного общества.

Мы вовсе не поднимаем проблему антиутопического сценария господства искусственного интеллекта, победы машин над человеком, и захвата ими власти. На данный момент не наблюдаются достаточные условия для его осуществления. Согласно К. Шеннону, подобное будет возможно только в том случае, если сам человек делегирует власть над собой машинам. Здесь затрагивается другая проблема – проблема последствий сращивания общества с ИКТ и системами искусственного интеллекта. В данном исследовании вопрос ставится еще уже, речь идет о возникновении принципиально новых форм организации, управления и самоуправления социальных систем внутри формирующегося информационного общества. Условно данные образования обозначены, как сетевые формы власти.

Роль ИКТ в становлении основ информационного общества.

В научном дискурсе существует мнение, что роль ИКТ в формировании систем управления и власти незначительна, либо она сильно преуменьшается ^[6]. Мы не можем согласиться с этим положением. ИКТ формируют актуальное коммуникативное пространство, то пространство, в котором происходит взаимодействие между включенными в него социальными субъектами ^[7]. Согласно М. Маклюэну, канал коммуникации всегда будет определять ее содержание. Коммуникативная среда формирует условия для тех элементов, которые в ней как-либо осуществляются. Другими словами, в случае возникновения устойчивых социальных систем в условиях цифровой среды, характеристики самой среды неизбежно будут накладывать отпечаток на данные системы. В определенных условиях данные новообразования неизбежно будут себя проявлять.

В качестве ключевого признака возникновения новых структур в информационном обществе мы обозначаем их столкновение с предшествующими аналогичными структурами. При использовании волновой модели общества (Э. Тоффлер) становится ясно, что, при становлении основ нового, информационного общества, оно неизбежно будет сталкиваться с уже сложившимися ранее структурами предшествующего ему общества – бюрократического. Здесь важно обнаружить примеры данных столкновений и обрисовать контуры сторон столкновения.

В современном социально-коммуникативном пространстве обнаруживаются признаки борьбы за контроль каналов связи, в число которых входят: радио, телевидение и интернет. Ковалев Г.С. пишет: «Оказывается, что в эпоху информационного общества, военно-полицейский диктат, присущий авторитарным формам правления, можно с успехом заменить диктатурой медиакратии» ^{[8, с. 70]}. Именно здесь и порождается то явление, которое получило наименование современного информационного противостояния, «великого разрыва» и информационной войны. Алексеев А.П. отмечает: «Судьбе угодно было распорядиться таким образом, что ни многообещающие совместные заявления лидеров мировой политики, ни успехи, достигнутые на пути реализации соответствующих программ, не привели к созданию мирного и процветающего глобального информационного общества. Напротив, сегодня мы живем в условиях мировой информационной войны, театры действий которой едва ли не во всех секторах глобальной информационно-телекоммуникационной инфраструктуры, в сфере производства и потребления различных видов инфокоммуникационных технологий и услуг» ^[9]. Информатизация общества открывает новые возможности для коммуникативного действия, порождает ценные информационные ресурсы, что неизбежно приводит к возникновению силового напряжения в социальном пространстве. Такие явления, как информационное противостояние, кибервойна и информационный экстремизм во многом являются результатом информатизации и, вероятнее всего, становления основ информационного общества.

Истоки современных форм ведения войны и противостояний исследованы в работах Э. Тоффлера. Тоффлер полагал, что сторонами современных противостояний являются общества разных порядков. «Хоть и с опозданием, но до людей стало доходить, что промышленная цивилизация подходит к концу. И этот конец – уже очевидный в то время, когда мы писали об «общем кризисе индустриализма» в книге «Шок будущего» (1970), – несет с собой угрозу не снижения, а роста числа войн – войн нового типа ... На самом деле, как только мы примем волновую теорию конфликта, станет ясным, что главный сдвиг силы, начинающийся сейчас на планете, происходит не между Востоком и Западом, не между Севером и Югом, не между разными религиозными или этническими группами. Самые глубокие экономические и стратегические перемены из всех – это грядущее разделение мира на три различные, раздельные и потенциально конфликтующие цивилизации …Цивилизация Первой волны … есть плод аграрной революции … Истоки цивилизации Второй волны … фабричное производство» ^{[10, с. 46]}. Цивилизацией третьей волны Тоффлер называет уже развивающееся постиндустриальное общество, которое, в свою очередь, как утверждает Е. Масуда, плавно перетекает в информационное общество ^[11]. Конфликт между цивилизациями второй и третьей волны определяет картину грядущих мировых противостояний – информационных войн. Электронная коммуникация выступает мощнейшим инструментом психологического воздействия на реципиента, инструментом, посредством которого становится возможным перераспределение ресурсов и формирование систем властных отношений.

Г. Маркузе, в 60-х годах показал в «Одномерном человеке», как системы массовой информации могут применяться для установления жесткого порядка отношений власти и подчинения в обществе, формировать иерархические структуры власти. М. Фуко наглядно показывает, на примере «паноптикума», как власть связана с каналами чувственно восприятия, каналами физической и социальной коммуникации. Информационно-коммуникационные технологии представляют собой не просто мощнейшее средство политического воздействия, но также обуславливают специфику и формы данного воздействия.

Использование ИКТ предоставляет беспрецедентные возможности для тех субъектов, которые оказываются способными их эффективно применять. В то же время, субъект использующий данные средства также подстраивается под те условия, которые данными средствами порождаются. Ковалев Г.С.: ««Власть» и «влияние» начинают принадлежать не «демосу» или авторитарному лидеру, но тем, кто способен создавать новые культурные коды, используемые для создания (конструирования) новой, часто виртуальной реальности, – то есть медиакратии» ^{[8, с. 67]}. Формы власти, возникающие в условиях информационного общества, довольно специфичны, обладают своими характерными атрибутами и предполагают особый набор инструментов (информационно-коммуникативных) силового действия.

Проблема форм власти информационного общества.

В условиях становления информационного общества субъект данного общества получает в свое распоряжение целый набор опосредованных ИКТ специфичных инструментов социально-коммуникативного действия. Во-первых, его действие не зависит от физического пространства и осуществляется в виртуальном социальном пространстве; во-вторых, оно осуществляется мгновенно и массово, ему доступна мгновенная публичность; в-третьих, он получает когнитивное усиление средствами ИИ; в-четвертых, ему доступна (в некоторых пределах) анонимность.

Вполне закономерным является то, что именно в данных условиях наблюдаются новые формы политической самоорганизации. Ф. Фукуяма отмечает: «Общество, базирующееся на информации, все в большей степени способствует возрастанию свободы и равенства – двух вещей, которые люди в современной демократии ценят больше всего. Свободы выбора приобретает все более неограниченный характер. Иерархии всех видов, и политические, и корпоративные, подвергаются давлению и начинают распадаться. Власть больших, негибких бюрократических образований, которые стремились посредством правил, предписаний и принуждения контролировать все и вся в пределах своей сферы влияния, была подорвана переходом к экономике, основанной на знании; это способствует росту самостоятельности индивида, обретаемой благодаря доступу к информации» ^{[12, с. 12]}. В данных условиях формируется относительно самостоятельный субъект информационного общества. Человек как бы разделяется надвое: реального человека и его цифровую, виртуальную оболочку, своего рода виртуальный субъект. Виртуальный субъект получает в свое распоряжение ресурсы силового воздействия, в основе которых лежат преимущественно информационные ресурсы. На этом фоне складывается система отношений между данными субъектами, оформляется структура виртуального социально-коммуникативного пространства.

По мнению Ф. Фукуямы общественный порядок способен возникать в результате самоорганизации социальных систем, а не только под действием внешнего контроля. «Представление о том, что социальный порядок должен возникать благодаря централизованной, рациональной, бюрократической иерархии, тесно связано с индустриальным веком» ^{[12, с. 16]}. Дж. Нейсбит считает, что в наиболее развитых государствах, в результате столкновения старых систем администрирования и управления с новыми реалиями информационного общества старые системы неизбежно уступают и перестраиваются ^[13]. Происходит переход и трансформация, изменение структуры социальных систем на пути к их новым состояниям.

В работах Дж. Нейсбита и Э. Тоффлера отмечается, что при формировании основ информационного общества неизбежно перестраиваются системы управления и администрирования в государстве. Активное формирование основ информационного общества создает условия, при которых «Политически мы сейчас находимся в процессе массового перехода от представительной демократии к демократии участия» ^{[13, с. 229]}. Формирование и развитие информационного общества предполагает тенденцию децентрализации управления. В отношении информационного общества Нейсбитом отмечается: «Ведущий принцип этой партисипативной демократии состоит в том, что люди должны участвовать в принятии решений, затрагивающих их жизнь» ^{[13, с. 228]}. Партисипативная демократия по Нейсбиту и Тоффлеру является закономерной формой управления в условиях информатизации общества. Тоффлер утверждает, что современная представительная демократия, сформировавшаяся более двухсот лет назад была наиболее совершенной ее формой, в условиях печатных средств связи. В наше же время сформировались новые виды социальной коммуникации, что должно было привести к переходу к новым, в том числе децентрализованным формам власти и управления. Однако, стоит отметить, что данные процессы либо неочевидны и проходят в скрытой форме, либо сильно замедлены по сравнению с темпами развития тех же средств связи. И тут возникает закономерный вопрос: происходит ли вообще возникновение новых форм власти и управления в ходе информатизации и становления структур информационного общества, которые имели бы принципиальные отличия от тех форм власти, которые существовали ранее? Далее мы осуществим попытку обнаружения данных форм власти и управления.

Признаки формирования структур власти информационного общества.

Основные признаки новых, гипотетических форм власти мы можем выделить, обратившись к работам наиболее авторитетного представителя теории сетевого общества, концепции сетевых структур власти М. Кастельса. Кастельс противопоставляет два типа систем власти: иерархические, предполагающие наличие вертикали отношений власти и подчинения, а также массовый трансляционный способ коммуникации; сетевые системы, в которых отношения власти и подчинения носят децентрализованный способ существования, коммуникация интерактивна, развиты средства обратной связи, преобладает диалог ^[14]. Постепенное становление сетевой экономической структуры информационного общества, по Кастельсу, формирует условия становления соответствующих ей способов регуляции и систем управления экономическими и общественно-политическими процессами. Повышение значимости информации, средств ее получения, обработки, хранения и передачи смещает баланс силы в социальном пространстве к системам способным эффективно осуществлять данные функции. В информационном обществе формируется своего рода новый «базис», предполагающий адекватные ему формы управления – сетевые ^[14]. Данные формы власти и управления должны обеспечивать производство и воспроизводство структур сети, децентрализованный порядок отношений между элементами, динамику информационных и символических форм капитала и устойчивое развитие информационного общества. Однако, обнаружить подобные формации оказывается довольно сложно.

Несмотря на прогнозы быстрого развития сети футурологами 70-х 80-х годов и децентрализации форм власти, сегодня в пространстве виртуальной коммуникации находят признаки скорее иерархических форм власти ^{[15; 16]}. Рыков Ю. Г., изучая неравенство в системах виртуальной социальной коммуникации замечает, что, несмотря на условное равенство между коммуникантами, в данной среде возникают иерархические структуры, однако, с некоторой спецификой. «Итак, на основе результатов проведенного исследования можно сделать вывод: коммуникативный капитал играет ключевую роль в неравномерном распределении власти в социальном поле виртуального сообщества «Лепрозорий». Отсюда, форма социального неравенства, возникающего в виртуальном сообществе, принципиально отличается от прежних форм неравенства, существующих в «физической» реальности общества, где определяющую роль играют «классические» виды капитала, и прежде всего, экономический. Отличие виртуальной формы социального неравенства состоит в доминировании коммуникативного капитала: ключевым ресурсом становится внимание и возможность продолжения интеракции» ^{[17, с. 57-58]}. Очевидно, что неравномерность в распределении информации и символических форм капитала служит условием построения отношений власти и подчинения в структуре виртуального социально-коммуникативного пространства. Здесь же закладываются предпосылки противостояния за информационные ресурсы и символические формы капитала. Возможность распоряжаться данными ресурсами в большом объеме, контроль каналов коммуникации формируют условия, при которых коммуникант занимает высокое положение в иерархии системы социальных коммуникаций.

Борьба за информационно-коммуникационные ресурсы и, как следствие, за власть в системе виртуального социального пространства в настоящее время достаточно широко распространена. Механизмы управления вниманием в современном информационном пространстве активно пытаются использовать для извлечения прибыли крупные IT компании, такие как Facebook, Google, Mail.ru Group. Один из пионеров изучения сетевого общества и автор термина «виртуальная реальность» Дж. Ланье отмечает: «Тысячи стартапов Кремниевой долины уповают на то, что фирмы вроде Facebook собирают чрезвычайно важную информацию, называемую «социальный граф». Рекламодатель, используя эту информацию, … может целевым образом воздействовать на группу равных (реципиентов) прямо во время того, как те формируют свои мнения о брендах, привычках и т. д.» ^[18]. Другими словами, внимание реципиента, направленное на рекламу при помощи таргет-маркетинга, SMM (социальный медиа-маркетинг) или других средств является условием превращения коммуникативного капитала в экономический.

В условиях современной экономики управление социально-коммуникативными каналами и потоками информации способно предоставить широкие возможности применения. Несмотря на то, что сами IT компании выступают на стороне информатизации, они зачастую представляют собой иерархические системы, и при этом часто оказываются сопряжены с классическими бюрократическими системами власти, которые активно встраиваются в информационное пространство, через прямой контроль или опосредованно, через обозначенные компании. Данное явление приводит к закономерному скепсису по отношению к гипотезе возникновения самостоятельных структур власти информационного общества.

В сети можно обнаружить признаки столкновения сетевых сообществ с существующими системами власти. Заметно это становится на примере российского сегмента интернета и социальной сети «Вконтакте». Такие информационно-аналитические центры, как «Агора» и «Сова» отмечают многократный рост количества привлеченных интернет-пользователей в России к уголовной ответственности за распространение запрещенных материалов или неосторожных высказываний в социальных сетях, с 3-х человек в 2007 до 194-х в 2015 году ^[19]. В одной только сети «Вконтакте» за цитирование запрещенных записей к уголовной ответственности в 2015 году привлечено 119 человек. Начиная с 2015 года возросло количество пользователей получивших наказание в виде реального лишения свободы – 43 человека за год, против 39 за период в 8 лет - с 2007 по 2014. Исследователи установили прямую зависимость между суровостью наказания и наличием в высказываниях критики и оскорблений в адрес представителей официальной власти. Опираясь на статистику «Роскомнадзора» ^[20] специалисты центра «Агора» выявили 116 103 факта ограничения свободы интернета в 2016 году в России, в 2018 уже 662 842 факта.

Описанные явления хоть и относятся к одной из форм современного информационного противостояния, однако не показывают наличия самостоятельных структур управления информационного общества. Помимо вышеуказанных, также обнаруживаются и другие свидетельства в пользу того, что формирующееся информационное общество способно к самостоятельной самоорганизации и саморегуляции. В сети существует множество сообществ интернет-пользователей, которые обладают признаками самостоятельных самоорганизующихся систем. Выделяются такие сообщества, как: change.org – гражданские инициативы, ag.mos.ru – активный гражданин, airesis.eu – открытая платформа электронной демократии, pirate-party.ru – пиратская партия России, sci-hub – открытый доступ к научной информации, wikileaks.org – доступ к базам секретной информации, wikipedia – открытая энциклопедия, openedu.ru – открытое образование и многие другие. Подобные ресурсы привлекают множество пользователей, например на change.org зарегистрировано более 240 миллионов пользователей. Система обмена информацией и принятия решений носит здесь сетевой и партисипативный характер, однако, решения оказываются результативными преимущественно внутри самого виртуального социально-коммуникативного пространства. Данные сообщества осуществляют свою работу без жесткого контроля извне, за пределами сети, преимущественно в результате внутренней саморегуляции. Тем не мене, к полноценным системам властных отношений данные образования отнести нельзя, так как отсутствует важный критерий, выделяемый М. Кастельсом: воздействие на другие системы власти за пределами их собственного коммуникативного пространства.

Возникает необходимость выделить и другие проявления зарождающихся сетевых форм власти. Есть определенные свидетельства того, что интернет-СМИ, киберсообщества способны проявлять политическую активность в социальном пространстве, в том числе вне виртуальности, что может свидетельствовать в пользу того, что в них возникают внутренние формы самоорганизации. В качестве данных свидетельств выступает ряд признаков информационного противостояния и даже информационной войны в мировом и отечественном социально-коммуникативном пространстве ^{[9; 21]}. Сюда можно отнести волны протестов, прокатившиеся дважды в России в период с 2011 года по 2018.

Физическим воплощением данного противостояния стало массовое протестное движение 2011-2012 годов (оппозиционные митинги, шествия, пикетирования). По оценкам некоторых социологов в российском протестном движении этих годов ключевую роль сыграли именно ИКТ ^[22]. Мы не разбираемся в причинах и ходе данных событий, мы лишь подчеркиваем тот факт, что ИКТ выступили одним из факторов организации и самоорганизации пользователей сети в определенный момент времени.

Следующая волна протестного движения начинается с массовых митингов и пикетов 26 марта, 12 июня и 7 ноября 2017 года, затронувших десятки городов России ^[23]. Все мероприятия в этот раз были осуществлены в результате самоорганизации масс исключительно средствами ИКТ и, прежде всего, интернет-коммуникации. Информация о данных событиях в официальных российских СМИ практически полностью отсутствовала. Данные события являются достаточно значительными, так как число задержаний оказалось рекордным для современной истории России ^[24] – 1030 человек 26 марта было задержано только в Москве. Рост протестной активности со стороны интернет-сообщества очевидно наталкивается на довольно жесткую реакцию органов государственной власти. Здесь, таким образом, вскрываются две стороны противостояния – оппозиционно настроенная часть интернет-пользователей и неофициальных интернет-СМИ и действующие органы управления государством.

Опираясь на волновую теорию конфликта Э. Тоффлера можно предположить, что в данном случае наблюдается столкновение сложившихся ранее систем власти бюрократического типа с только зарождающимися формами власти информационного общества. Данное локальное противостояние, вполне вероятно, является только частью более масштабных процессов в мировом информационном пространстве. Характерным примером глобального информационного противостояния могут служить протестные экологические и феминистические движения ^[10], «цветные революции» и целая волна событий, произошедших на территории исламских государств, так называемая «арабская весна».

События арабской весны вызвали множество противоречивых предположений об их причине, течении и последствиях. В то же время, бессмысленно отрицать, что именно ИКТ стали условием политической самоорганизации значительных масс населения в таких странах, как Тунис, Йемен, Египет, что привело в итоге к смене представителей высших органов власти в данных государствах. Как отмечает политолог Степанова Е.А., в событиях арабской весны ИКТ выступили главным средством построения новых форм политической самоорганизации, условием и фактором их осуществления ^[25]. Данные события укладываются в волновую теорию конфликта, представляют собой одну из форм противостояния сетевого и бюрократического (либо традиционного) общества, принявшую достаточно экстремальный вид информационной войны и киберэкстремизма. Степанова Е. А. утверждает, что интернет-коммуникацию саму по себе не следует рассматривать как источник такого явления, как «арабская весна», сеть является лишь фактором политической самоорганизации представителей интернет-сообществ ^[22]. Самоорганизация же перерастает в конфликт только при наличии реального социального и политического напряжения в государстве. В сети становится возможной консолидация оппозиционно настроенной части пользователей интернета.

В данный момент, наблюдается множество признаков силового противостояния и даже информационной войны, которая выходит далеко за его пределы виртуального социального пространства. Все это свидетельствует в пользу того, что виртуальность порождает некий источник силы и даже власти, который, однако, до сих пор не имеет четких и явных свидетельств своего реального воплощения. Предполагаемые сетевые формы власти все еще не имеют эмпирических доказательств своего существования. В чем же причина такого дефицита наблюдений? Мы придерживаемся предположения, что сетевые формы власти существуют, однако в довольно непривычной, скрытой форме.

Виртуальный способ существования сетевых форм власти.

Достаточно сложно ответить на вопрос, почему же в составе формирующегося информационного общества оказывается сложным обнаружение его собственных форм властных отношений. Имеется множество свидетельств того, что они существуют, но нет удачных попыток выделения конкретного их воплощения. Само их существование носит проблематичный характер, и на данный момент можно предложить только теоретическую модель их существования, и надеяться, что она поможет в их обнаружении в будущем. Достаточно емкие модели сетевых общественных структур выделяются на основе постструктуралистской социальной философии.

Если предположить, что сетевые формы власти существуют, то их существование является в определенной мере скрытым. Связанно это с особой системой коммуницирования в условиях виртуального социального пространства, которая приобретает свойства гиперреальности (Ж. Бодрийяр) ^[26]. Это означает следующее – в виртуальном социальном пространстве нет единого центра, источника, как коммуникации, так и власти, связь распределяется по всем узлам сети, «… в Сети есть только коллективный разум» ^[18]. Дж. Ланье в качестве примера сетевого сообщества приводит интернет энциклопедию wikipedia.org, крупнейшую энциклопедию (российская Википедия содержит 1,5 миллиона статей). У статей в Википедии нет общего автора, единого центра управляющего всеми частями сети. Проект подчиняется нескольким основополагающим принципам, опираясь на которые все желающие пользователи самостоятельно формируют информационное наполнение энциклопедии. Текст Википедии состоит из множества гиперссылок, переносящих на другие тексты, энциклопедия не апеллирует к авторитету автора, она представляет собой гипертекст. Каждый фрагмент текста переносит на огромное множество других текстов, каждый из которых связан с другими, и так далее. В итоге, каждый элемент отсылает на всю сеть. Референтом здесь служит бесконечная цепь внутренних связей сети, а не единичный источник информации или центр ^[18]. Примеров таких сетей достаточно, это социальные сети, системы распределенного реестра и распределенных баз данных, виртуальные библиотеки, проекты распределенных вычислений. Общим для них является децентрализации в управлении, которая достигается через самостоятельную регуляцию всех элементов сети.

Данные сети принимают форму «ризомы» (Ж. Делез, Ф. Гваттари), отличной от древовидной, иерархической структуры. В ризоме нет единого, общего стержня, некой оси, вокруг которой выстраиваются отношения центра и периферии. Вместо иерархической структуры в ризоме выделяются участки «плато» – своего рода локальные «центры», участки, каждый из которых не может претендовать на доминирующую роль. Таких «центров» в сети может быть огромное множество. Старые древовидные структуры распадаются в условиях ризоматической среды на множество подобных плато. Уничтожение даже большей части плато не ведет к гибели системы, она регенерирует даже из единственного оставшегося плато, и способна восстановиться полностью. Данный принцип, в последнее десятилетие, начал применяться в технологии распределенного реестра для повышения безопасности ценных данных, а также операций с электронными валютами (активно набирает популярность и в других сферах).

Участки плато копируют свой код и «размножаются» в условиях сети в гетерогенную, дифференцированную структуру, в которой возможны только децентрализованные способы управления. Данное условие и формирует то, что мы называем здесь сетевыми отношениями власти и подчинения. Подобная структура власти не имеет четкого единого центра, также она не имеет однозначной периферии – участков удаленных от центра. Здесь же выделяются ключевые характеристики сетевых форм власти, они детерриторизированы и кибернетизированы, имеют распределенный способ существования. В силу этих характеристик, возникает впечатление, что в сети не просто нет субъекта, носителя власти, но и даже каких-либо форм власти. Сетевые формы власти виртуальны, именно в том смысле, что они существует и не существует одновременно. Они лишены ключевых онтологических аспектов своего существования, таких как время и пространство, для них действует виртуальное социальное пространство и виртуальное социальное время. В целом, они представляют собой деонтологизированную, сетевую, распределенную структуру управления процессами социально-коммуникативных систем в результате информатизации последних.

На данный момент, существование сетевых форм власти в условиях виртуального социально-коммуникативного пространства остается сложной, комплексной проблемой, которая требует пристального к себе внимания. Сеть продолжает экстенсивно и интенсивно развиваться в соответствии со своей внутренней логикой, в сети сосредотачивается все больше реальной силы и власти. Потенциал негативных явлений информатизации огромен, информационные войны могут превращаться в реальные противостояния, наносить существенный ущерб не только экономике, но и здоровью и жизням людей. Необходимо уже сейчас осуществлять попытки предсказать потенциально-опасные и разрушительные последствия информатизации и виртуализации общества, и наметить пути преодоления данных последствий.

Выводы.

В процессе информатизации – распространения ИКТ как канала передачи информации между людьми – происходит становление самостоятельно-функционирующих систем социальной коммуникации, характерных для них автономных коммуникативных пространств. Сюда относятся виртуальные и кибер-сообщества, интернет-группы, социальные сети и другие. Данные системы формируют новые формы и разновидности социальных, политических, духовных и экономических отношений, и постепенно оформляются в целое «новое общество», которое можно обозначить, как информационное. Хотя данное общество и находится в процессе становления, в нем постепенно оформляется собственная структура управления, соответствующая его ключевым характеристикам. Данная гипотетическая структура получает наименование сетевых форм власти.

Оптраясь на теорию социальной коммуникации и концепты постструктуралистской философии для сетевых форм власти информационного общества удается выделить следующие характеристики: частичная кибернетизация, ризоматичность, детерриториальность, виртуальность. Сложившиеся же ранее структуры власти, характерные для традиционного и индустриального общества, не могут напрямую переноситься на «базис» информационного общества, и вынуждены либо перестраиваться в нем, либо перестраивать его структуру под себя. Сетевые структуры власти информационного общества способны реагировать на внешнее воздействие, в том числе, в форме противостояния. Таким образом, возникают предпосылки столкновения структур старого и нового общества, что может выражаться в таких феноменах, как: кибертерроризм, информационная война и другие угрозы.

Становление информационного общества, помимо очевидных преимуществ, порождает вполне реальные опасности и риски для общества. Опасности, возникающие в ходе становления структур власти информационного общества проявляются уже сейчас и набирают актуальность с каждым годом. Ощущается недостаток как эмпирических исследований зарождающихся сетевых и виртуальных форм власти, так и фундаментальной теории. И то и другое, значимо для профилактики и предупреждения возможных потрясений, вызываемых столкновением систем старого и нового общества.