Russian Orthodox parish in modern Sweden

Mikheeva Anna PhD in History Scientific Associate, Ural Federal University named after the first President of Russia B. N. Yeltsin 620083, Russia, Sverdlovskaya oblast', g. Ekaterinburg, ul. Lenina, 51, Laboratoriya arkheograficheskikh issledovanii aniutamiheeva@gmail.com Other publications by this author

Швеция долгое время представляла собой достаточно монолитное в этно-конфессиональном плане государство. Ситуация стала стремительно меняться с 1960-х гг., когда бурный рост экономики совпал с проведением серии социальных реформ и формированием т. н. «шведской модели». Швеция превратилась в государство, в котором устойчивый экономический рост сочетается с высоким уровнем социального обеспечения, относительной бесконфликтностью в обществе и политической стабильностью. Вместе с тем, расширяющемуся шведскому производству не хватало рабочих рук, несмотря на активную миграцию сельского населения в города ^{[1, с. 372-373]}. Это стало причиной сознательного привлечения иммигрантов – уже в 1975 г. была утверждена политика их интеграции в шведское общество. С 1990-х гг. стала использоваться «концепция разнообразия», основанная на трех постулатах: равенство, свобода выбора и сотрудничество. Согласно данной концепции, постоянно проживающие в стране иммигранты могут пользоваться теми же правами, что и шведские граждане, включая социальное обеспечение. По результатам исследования Британского Совета и Брюссельской группы среди стран Евросоюза в 2010 г. в области успешности интеграционной Швеция была признана самой благоприятной страной Евросоюза для адаптации иммигрантов ^{[2, с. 9-12]}.

Результат такой политики сказался незамедлительно: в начале XXI в. из однородного по этническому и религиозному составу государства Швеция превратилась в страну, где из 9 млн населения 1,5 млн – иммигранты и их дети самых разных национальностей и вероисповедания ^{[2, с. 12-14]}. При этом наиболее привлекательными для иммигрантов оказались крупные города и, прежде всего, столица – Стокгольм: по данным Центрального статистического бюро Швеции на 2018 г. население этого города на 25% состоит из иностранцев ^[3]. Таким образом, Стокгольм является наиболее репрезентативным городом для их изучения.

Привлекательна Швеция и для русских мигрантов. Они приезжали сюда на протяжении всего XX в., хотя основная их масса прибыла сюда в 1970-е – 2000-е гг. В целом, русских в «стране викингов» не так много (лидирующие позиции среди иммигрантов в наши дни занимают сирийцы, граждане Сомали и Ирака ^[3]). Тем не менее, точно посчитать количество россиян в Швеции сложно. Во-первых, адекватная официальная статистика доступна только с 2000 г. (актуальный закон об официальной статистике, в соответствии с которым налажен современный статистический учет, был принят в 2001 г. ^{[4, p. 7]}). Во-вторых, национальность граждан не указывается, а учитываемое за каждый год отдельно количество иммигрантов, лиц, получивших гражданство, и иностранных граждан, родившихся в Швеции, не совсем соответствует общему числу мигрантов и их потомков. При знакомстве с этими цифрами необходимо иметь в виду, что гражданство в Швеции можно получить только после 5-летнего проживания в стране. В-третьих, не учитывается количество нелегальных иммигрантов из России, хотя такие тоже есть. По данным за 2000-2018 гг. в Швецию переехало 21 410 россиян, гражданство получило 15 280 (часть из них, судя по всему, приехала до 2000 г.), а русских детей родилось за тот же период 21 615 ^[3]. Что касается советских граждан, приехавших в «страну викингов» из Российской республики, их по данным того же Центрального статистического бюро (но до закона 2001 г.) оказалось не так много: около 7 000 ^[5]. Сообразуясь со всеми этими данными, можно сказать, что на данный момент русская диаспора в Швеции насчитывает около 50 000 человек. При этом большая часть из них – это женщины, иммигрировавшие в результате заключения брака, и их дети. Именно женщины составили почти 66% русских мигрантов за 2000–2018 гг. (14 122 из 21 410 ^[3]).

Несмотря на высокие показатели успешной адаптации иммигрантов в Швеции, на форумах уехавших туда русских часто можно встретить негативные отзывы об их опыте. При этом об одном и том же люди пишут совершенно различно, спорят в комментариях. Все русскоязычные общественные организации в Швеции отмечают большую разнородность русской диаспоры. Особенно отличаются иммигранты разных волн: прибывшие в страну в 1970–1980-е , 1990-е и 2000-е гг. не похожи друг на друга, не говоря уже об иммигрантах более раннего времени (см., например: ^[6]). При этом, как и другие иностранцы в Швеции, большинство русских поселилось в Стокгольме (по данным Союза русскоязычных обществ в Швеции: ^[7]). Несмотря на всю разнородность, очевидно, русские нуждаются в поддержке и общении с соотечественниками, поэтому в Швеции еще со времен «белой» эмиграции постоянно создаются различные русскоязычные общества. Довольно подробный доклад о них опубликован организаторами Союза русскоязычных обществ Швеции Людмилой Сигель и Ириной Макридовой ^[7]. Сам Союз существует с 2003 г. и довольно относительно является координатором других объединений русской диаспоры, между которыми нет какой-либо строгой взаимосвязи, иерархии или разделения функций. Зато весьма активно русская диаспора в Швеции представлена в СМИ, прежде всего – в сети Интернет. В наши задачи не входит анализ всех этих организаций, информационных порталов, проблем и достижений русской диаспоры в «стране викингов», хотя отметить их существование для более полноценного представления о жизни россиян в Швеции необходимо. Разумеется, все они существуют, чтобы облегчить адаптацию русских на новом месте жительства, в том числе деятельность многих из них направлена на сохранение русской культуры, прежде всего – языка, в инокультурной среде.

Одним из центров притяжения русской диаспоры в Швеции, а именно в Стокгольме, является приход во имя св. Сергия Радонежского Русской православной церкви Московского патриархата (далее – РПЦ МП). Какую роль он играет в процессе адаптации и интеграции русских в шведское общество?

Роль религии в процессе адаптации и интеграции мигрантов не новый предмет изучения. Общий вывод исследователей можно сформулировать так: «С одной стороны, религия, выполняя смыслообразующую, компенсаторную, регулятивную и другие присущие ей социальные функции, может способствовать более успешной адаптации мигрантов к новым условиям бытия. С другой стороны, миграция изменяет сложившийся конфессиональный баланс и тем самым в определенных местах способна порождать напряженность в межконфессиональных отношениях» ^{[8, с. 5]}. Если же оставить в стороне аспект взаимоотношений с новой средой, «религиозная вера выступает как психологический механизм, который способствует преодолению таких состояний психологического дискомфорта как депривация, изоляция, фрустрация, кризис идентичности, повышая тем самым эффективность адаптирования» ^{[8, с. 22]}.

Американский исследователь Чарльз Хиршман выделяет «три R», которыми обладает религия, способствующих адаптации и интеграции мигрантов в США: refuge, respectability и resources (убежище, респектабельность и ресурсы). Религиозные общины, во-первых, предоставляют мигрантам психологическое, а порой и вполне физическое убежище в чужой стране, обеспечивая ощущение комфорта и защищенности от связи с родным и привычным. Во-вторых, даруют социальное признание, в том числе предоставляя вакансии и возможности проявления лидерства, социального служения (это особенно важно, когда инокультурная среда не стремится принимать новичка и когда, что часто случается, мигрант вынужден понизить свой профессиональный статус). В-третьих, обладают материальными и людскими ресурсами, чтобы оказать помощь и поддержку финансами, информацией, связями при поиске работы и жилья, изучении языка и получении образования и т. п. ^[9] Хотя исследование Хиршмана касается конкретно американской ситуации, выделенные им функциональности в той или иной мере воплощаются и в других обществах. Задача нашего исследования – определить, в какой мере они реализуются приходом во имя св. Сергия Радонежского в Стокгольме.

Необходимо иметь в виду, что наибольшее значение для мигрантов религия имеет на этапе вхождения в новое общество, т. е. для детей первого поколения иммигрантов она уже будет играть менее значительную роль. Так, при изучении русских мигрантов первой половины XX в. в США было установлено, что «с течением времени участие иммигрантов в религиозных организациях неуклонно уменьшалось. Если среди представителей их первого поколения членами таких объединений являлось 65%, то во втором поколении только 35%» ^[10]. Исходя из этого, для русских в Швеции религия должна иметь большое значение, поскольку большинство из них – иммигранты первого поколения.

Само общество во имя св. Сергия Радонежского возникло не так давно – после смерти настоятеля епископа Стефана (Тимченко) в 1979 г., а в 1996 г. оно было принято под юрисдикцию РПЦ МП и стало самостоятельным приходом ^[11] (На данный момент это единственный приход РПЦ МП в Стокгольме, хотя с 1617 г. здесь был храм для купцов, который затем стал церковью при посольстве. Этот приход в честь Преображения Господня сейчас относится к Болгарскому патриархату и состоит в очень сложных отношениях с Сергиевским). В 2009 г., по оценке протоиерея Владимира Александрова, который тогда был настоятелем, количество прихожан было не так уж велико: «В среднем около 150 человек достаточно регулярно, то есть чаще, чем два раза в месяц, посещают богослужения. Из них примерно 60% – русские люди, русские жены, примерно 20% – студенты, дипломаты. А оставшиеся – шведы, их около 25-30 человек. И еще важный момент. Поскольку шведской Православной Церкви не существует, то миряне не имеют четкой юрисдикционной, если можно так выразиться, принадлежности. Сначала они молятся в нашем приходе, потом идут к сербам, потом к грекам» ^[11]. При этом количество прихожан, которые посещали храм менее двух раз в месяц, по-видимому, было больше. В 2014 г. официально зарегистрированных членов прихода во имя св. Сергия Радонежского в Стокгольме насчитывалось уже 750 ^{[12, с. 1]}, при этом далеко не все прихожане зарегистрировались. Нынешний настоятель протоиерей Виталий Бабушин в интервью 2015 г. отметил рост числа прихожан: «Четыре года назад, когда я приехал в Стокгольм, в воскресный день у нас было около 25-30 причастников. Сейчас у нас меньше 60 не бывает <…>. Еще могу сказать, что за последние два года (с 2013 по 2014 годы) в приходе крестилось свыше сотни человек. В основном это дети, но было и с десяток взрослых. Крестились трое шведов. Такая же статистика, правда, раз в десять в процентном соотношении меньшая, чем в Стокгольме, в других наших приходах в Швеции, но только там, где чаще всего совершаются регулярные богослужения. Имею в виду города Вестерос и Умео» ^[13]. К этому стоит добавить, что всего в Швеции на 2019 г. насчитывается 11 общин РПЦ МП, зарегистрированных как приходы и религиозные группы (статус зависит от возможности создания финансового счета), которые возникли в последние десятилетия и составляют одно благочиние ^[14]. Это не так уж мало для 50 000-ой диаспоры, при этом стокгольмский приход самый большой.

Так же стоит иметь в виду тех потомков русских иммигрантов, которые остались в бывшем русском приходе во имя Преображения Господня в Стокгольме. Однако этот приход разорвал отношения с РПЦ МП. В октябре 2018 г. от него были отлучены 16 прихожан, не поддержавших признание автокефалии Украинской православной церкви Константинопольским патриархатом ^[15] (на тот момент Преображенский приход в Стокгольме сам находился под его юрисдикцией), в результате чего отлученные перешли в Сергиевский приход РПЦ МП. Оставшиеся в Преображенском приходе – это не иммигранты первого-второго поколений, как в Сергиевском, поэтому ситуация там иная.

Сама история с разделением этих приходов (сначала выделение Сергиевского из Преображенского в результате отказа части прихожан перейти под юрисдикцию Константинопольского патриархата и принять священника-шведа, затем отлучение от Преображенской общины некоторых членов) очень красноречива. Для русских иммигрантов оказалось очень важно состоять именно в русской национальной церкви. Такое поведение и стремление довольно типично именно для иммигрантов первой волны. Подобный же пример с ирландскими переселенцами приводит Ч. Хиршман в статье про роль религии в адаптации мигрантов в США. Он пишет, что первое поколение приезжих ирландцев не принимало в свои приходы других мигрантов-католиков, чьи «традиционные формы народного католицизма не соответствовали их строгим требованиям регулярного посещения храма и принятия таинств», тогда как уже укоренившееся второе поколение стало принимать самых разных одноверцев ^{[9, p. 1227-1228]}.

При этом, конечно, ряд русских иммигрантов никак не связан с православной церковью. Тем не менее, есть и такие, кто не был религиозен на родине, но для кого на чужбине приход стал спасением в сложных социально-психологических условиях адаптации в новом обществе. Например, некая Елена написала на портале «Русские в Швеции»: «Дорогие мои, соотечественники, я здесь уже 10 лет в статусе беженца, меня ждут новые 10 лет, но я не грущу, где то услышал Бог, где то помог, но он всегда со мной, приехала мало верующим человеком, но сегодня и сейчас поняла насколько наше православие обладает мудростью и силой, не надо смеяться надо мной тем, кто не верит, подумайте, послушайте внутри себя и вы поймете всё без слов, не так важно где ты и как строишь свою жизнь, важно, что ты видишь и чувствуешь Господа во всякий час, и даже неверующий нет нет да и обратиться к нему» ^[16].

В целом, русский православный приход оказался востребованным для достаточно большого количества мигрантов из России, выполняя, согласно терминологии Хиршмана, роль «убежища». Здесь они могут почувствовать себя в родной, психологически комфортной среде, где все говорят на понятном языке и разделяют одни ценности. Многие мигранты, покинувшие родину, оказываются настоящими патриотами. Аналогичный процесс, например, наблюдался у русских в США в первой половине XX в.: «У людей, вынужденных изо всех сил приспосабливаться к новым условиям, часто преобладало желание сохранить “свою Россию”» ^[10]. Отец Виталий предположил, что приход получил посвящение во имя преподобного Сергия Радонежского, потому что этот святой считается «игуменом земли русской» ^[17].

Шведы по сравнению с православными русскими мигрантами индифферентны к религии. Уже в середине XX в. регулярно посещали богослужения только 17% граждан Швеции, а в наши дни этот процент снизился до 8%. Причем «обычное воскресное богослужение собирает 1-2% населения <…>. К концу XX в. секуляризация в Швеции зашла так далеко, что исследователи говорят о современном шведском обществе как о постхристианском и постсекулярном» ^{[1, с. 525-527]}. Русские же, по выражению отца Виталия, «идейно подкованные»: имеют свою религию, знают свои корни, своих святых и свою историю ^[17]. Это подтверждается наблюдением за прихожанами, которые легко отвечали на вопросы про историю прихода и про иконы в помещении, где временно располагается храм. Обсуждая иконы, откуда какая появилась и какие у нее особенности, собеседники наперебой вспоминали события из жизни изображенных святых и из истории России. Отдельный разговор был про лик Богородицы Стокгольмской (разновидность иконографии Тихвинского образа), который, как оказалось, имеет интересное шведское происхождение, а сама икона, находящаяся в общине, была написана одним из бывших прихожан, который уехал из Швеции. Кроме того, прихожане (без подачи интервьюера) обсуждали, как правильно пишутся те или иные слова по-русски и различные ошибки в речи, а также отношения с Преображенским приходом, который воспринимается ими как утраченный русский храм (где сохранились русские дореволюционные облачения, церковная утварь, иконы и др.). Активисты прихода выдвинули идею, что с «преображенцами» надо встретиться за «хорошим вином» и вразумить их, поговорив любовно ^{[18, л. 2]}.

В богослужебной практике Сергиевский приход имеет очень интересную особенность: здесь отдается предпочтение древнерусскому знаменному пению, а не более позднему, заимствованному в XVII-XVIII вв. из Европы партесу (т. е. многоголосию, разложенному на самостоятельные певческие партии), который звучит сейчас в большинстве храмов в самой России. Оригинальный знаменный роспев изложен специальной крюковой нотацией, принципиально отличной от привычных большинству наших современников нот на пятилинейном стане, и исполняется одноголосо, в унисон. Знаменное пение было утрачено в официальной РПЦ МП и как живая, непрерывная традиция существует лишь в старообрядчестве. Тем не менее, в наши дни появляются церковные хоры РПЦ МП и светские певческие коллективы, исполняющие древние роспевы. Сергиевский приход в Стокгольме – один из них. Здесь знаменный роспев исполняется в изложении общемузыкальной пятилинейной нотацией (судя по всему, за основу взяты издания московского Андроникова монастыря). Часто к мелодии, по аналогии с византийской традицией, добавляется исон – непрерывно тянущийся опорный тон, на фоне которого развивается мелодия (такая практика для исполнения знаменного роспева в РПЦ МП не нова – см., например: ^[19]). Некоторые песнопения, особенно исполняемые на гласы (мелодические модели из стандартного набора чередующихся между собой строк для пропевания молитвословий того или иного литургического жанра) – тропари, кондаки, стихиры, ирмосы, – чаще поются более привычным партесом, однако литургия, в которой таких песнопений немного, получается более-менее целостной в певческом оформлении. Одна из прихожанок, Мария, которая периодически заменяет регента и вообще поет на клиросе, заметила, что не любит эклектичные службы, когда в знаменное пение внедряется партес или наоборот, поскольку это нарушает единство и целостность службы ^[20]. Тем не менее, эклектики полностью избежать не удается, видимо, потому, что нет систематических занятий по церковному пению, сами прихожане достаточно разные и для них, чтобы они могли подпевать, отдельные песнопения исполняются на более привычные партесные мелодии. Как отметил отец Виталий, исон добавляют тоже для украшения, т. к. многим одноголосие слишком непривычно ^[17].

Мария подчеркнула, что знаменное пение может не понравиться именно из-за его необычности (даже регент хора Сергиевского прихода Юлия, по замечаниям прихожан, не любитель знаменного роспева, но по послушанию поет именно его), но постепенно привыкая к нему, человек перестает видеть отдельные ноты и звуки, а начинает чувствовать музыкальные фразы целиком и проникается красотой роспева. Чтобы полностью постичь знаменное пение, изучить крюковую нотацию, по мнению Марии, «этому надо посвятить жизнь», даже для изучения его по нотам нужно время, усердие и желание ^[20]. Однако наблюдение за богослужениями в Сергиевском приходе (всенощное бдение и литургия на Преображение Господне 18-19 августа 2019 г.) показывает, что прихожане в целом довольно легко подхватывают и подпевают знаменный роспев. Кроме того, хор в Сергиевском приходе не является профессиональным коллективом с устойчивыми кадрами и регулярными спевками. Поют те, кто благословлен, официально работает певчей только регент – Юлия, имеющая профессиональное образование (окончила Российскую академию музыки имени Гнесиных в Москве). На каждой конкретной службе поет тот, кто на нее пришел, поэтому на некоторых богослужениях может петь только один человек, а на других – более 10. И все они разучили знаменные песнопения, которые положительно воспринимаются общиной. Любопытно, что исон может быть вовсе не прописан в нотах, тем не менее, он автоматически подстраивается поющими. Так, на службе в честь Преображения его подстраивала одна из певчих – Татьяна, которая сказала, что уже привыкла так петь, может не смотреть в ноты, поскольку общий ее стаж пения в церковном хоре около 15 лет ^{[19, л. 1 об.-2 об.]}.

Знаменное пение положительно восприняли и научились ему и в других шведских общинах, окормляемых о. Виталием, который, ссылаясь на свой опыт служения еще в Подмосковье, заметил, что прихожане «сразу на слух воспринимают» знаменное пение, «сразу втягиваются» ^[17]. По его словам, в отличие от Стокгольма в Карлстаде и Йенчепинге прихожане поют практически все знаменным роспевом, причем с местным колоритом (например, в Йенчепинге русские посещают богослужения сербской православной общины, откуда привнесли в знаменный роспев специфические интонации ^[21]). Так знаменное пение из реконструкции превратилось в ряде шведских приходов РПЦ МП в живую, развивающуюся традицию.

Знаменный роспев – достижение именно русской культуры, острую необходимость связи с которой ощущают прихожане Сергиевского прихода, поэтому неудивительно, что именно он был воспринят и звучит у них на богослужениях. Та же Мария, стараниями которой приходской хор стал петь на древнерусский манер, отметила, что в знаменном пении ощущается связь с древней Церковью, совсем иначе воспринимается молитва ^[21].

Вообще духовная музыка не только в Сергиевском приходе РПЦ МП в Стокгольме стала инструментом преодоления кризиса идентичности и сохранения самобытности. К примеру, обучение детей игре на органе рассматривается в контексте приобщения к вере в евангелическо-лютеранской общине Волгограда/Сарепты. Руководитель Школы юного органиста при ней Лариса Леденева привела в пример ученицу Галю Пискареву, которая вместе с мамой прошла конфирмацию и стала участвовать в богослужениях, начав с обучения игре на органе ^[22]. Знаменное же пение традиционно считалось важной частью обучения детей у старообрядцев. Например, именно в контексте «спасения своей самобытности» рассматривалось обучение крюковому пению староверами в Эстонии в 1930-е гг., когда в связи с историческими переменами ими остро ощущалось нарушение традиционного уклада жизни. Проблема привлечения молодежи к вере и воспитания ее в старообрядческом духе с помощью духовного пения обсуждалась на Всеэстонских старообрядческих съездах, о чем писали исследователи Т. Пономарева и Г. Шор: «Эту цель преследовал работавший с 1932 по 1940 год в Тарту староверческий кружок молодежи под руководством З. А. Кузнецова и Л. Г. Гришакова. В нем молодежь не только слушала доклады и изучала историю старообрядчества, но и под руководством И. С. Кулева обучалась крюковскому напеву» ^[23].

Справедливости ради стоит заметить, что не всегда в приходе РПЦ МП в Стокгольме звучал знаменный роспев, а те, кто внедрил его в приходскую практику, полюбили и освоили его еще до эмиграции. Инициатором перехода на знаменное пение был о. Виталий Бабушин, который, как и его единомышленница и помощница Мария, заинтересовался и изучил знаменное пение еще в России, пел в известном ансамбле «Сирин», исполняющем древнерусскую музыку ^[17]. Так или иначе, древнерусское пение было принято и усвоено в приходе, ему подпевают, обучают, хоть и не систематически, детей взрослых. Мария рассказала, что дети поют знаменный роспев на службах, когда выезжают в летний православный лагерь, в паломнические поездки, хотя священники не везде приветствуют древнерусское пение ^[21].

Впрочем, говоря о «курсах богослужебного пения и практических основ церковнославянского языка», анонсированных на сайте РПЦ МП в Швеции ^[14], о. Виталий заметил, что основной акцент в них сделан на обучение чтению по-церковнославянски ^[17]. Кроме того, в приходской библиотеке на втором этаже здания, арендуемого под храм, проводятся занятия воскресной школы для взрослых и для детей, на которых излагаются основы православия, читается и объясняется Библия. Проводится также дистанционное обучение с помощью Skype. Любопытно, что объявление об этих занятиях было опубликовано не только на сайте РПЦ МП в Швеции, но и на вполне светском портале русских мигрантов – Russians.Se ^[24], что может свидетельствовать о востребованности обучения основам православия в их среде. В Сергиевском приходе можно научиться даже иконописанию: организатором и преподавателем этих курсов является бывший настоятель, заштатный священник протоиерей Александр Пискунов ^[13].

Кроме богослужений и просветительских занятий прихожане устраивают чаепития, паломнические поездки и вообще совместные выезды, летний детский лагерь. О совместных приходских выездах рассказал о. Владимир: «Мы выезжаем за пределы Стокгольма, снимаем помещение и проводим недельный лагерь, в котором дети вместе с родителями и священником учатся совместно проживать эти дни, молиться, готовить еду, ходить в лес, совершать там Литургию, друг другу помогать, быть в дружине, в одной команде, разделять и дождь и зной, жить под одной крышей» ^[13]. Примечательно, что молодежно-семейный лагерь Сергиевского прихода в Стокгольме «Лето Господне» в Преображенском Пронском монастыре Рязанской митрополии в 2019 г. принял участие и победил в конкурсе малых грантов с характерным названием «Мы говорим по-русски!» в рамках программы «Православная инициатива». Комментируя это событие в обращении к руководителю Управления загранучреждений Московского патриархата архиепископу Венскому и Будапештскому Антонию, о. Виталий заметил: «В этой связи радостно осознавать, что инициативы православного духовенства и соотечественников за рубежом в созидании и развитии новых форм, практик и проектов в направлении сохранения и развития русского языка и русской духовной культуры находит отклик и содействие среди российских официальных и государственных структур» ^[25]. Очевидно, что настоятель и инициативная группа прихожан видят миссию своей общины в сохранении русского языка и культуры среди соотечественников в Швеции.

Такое стремление ко всему русскому неудивительно, поскольку современная шведская действительность, принятые здесь «европейские ценности» не во всем совпадают с представлениями русских о том, как должно быть. Оказываясь в чужеродном окружении, мигранты испытывают кризис идентичности, который усиливает в них тягу ко всему родному, и который церковь помогает преодолеть, избежав ассимиляции. Стоит подчеркнуть, что по сравнению с современной Шведской евангелическо-лютеранской церковью (не говоря уже о шведском обществе в целом) Русская православная церковь крайне ортодоксальна и основывается на традиционных ценностях, которые идут в разрез с шведской действительностью. Не случайно главной задачей воскресной школы для детей в Сергиевском приходе называется «укрепление духовно-нравственных ориентиров взросления ребенка и помощь правильно разбираться в огромном информационном потоке современного нам мира» ^[25]. Однополые браки, норм-критическая педагогика, женское священство, официальное требование подчеркивать присутствие и мужского, и женского начала в Боге Шведской евангелическо-лютеранской церкви и многое другое, что вошло в обиход современной Швеции, не принимается не только русскими мигрантами, но и частью самих шведов. Некоторые русские мигранты в Швеции приходят к выводу, что «именно Россия спасет Европу» (так выразилась, подразумевая гендерную политику и невозможность открыто выступать против нее и других, идущих в разрез с официальным политическим курсом, явлений в шведском обществе, главный редактор портала Russians.Se Вера Кулакова-Браннеруд: ^[6]. Возможно, часть из них обратилась к православию из-за несоответствия привычных им ценностей современным европейским. В связи с этим русские православные мигранты ощущают себя ближе к представителям других православных церквей, хотя отношения с ними могут быть не самыми простыми. Так, о. Виталий очень удивился на замечание, что православные составляют религиозное меньшинство в Швеции (подразумевалась РПЦ МП), имея в виду и сирийцев, и эфиопов, и другие православные церкви в Стокгольме. На замечание, что религиозное большинство в Швеции – лютеране – он осторожно заметил, что среди самих шведов не так-то много религиозных людей ^[17], предполагая, видимо, текущий кризис евангелическо-лютеранской церкви в Швеции, на фоне которого бурная религиозная жизнь иммигрантов кажется более масштабной.

В этих условиях приход РПЦ МП в Стокгольме действительно выполняет роль убежища для многих русских мигрантов. Прихожане активно общаются не только и не столько на богослужениях, сколько во время других мероприятий, устраиваемых общиной, как на месте, так и выездных. Кстати говоря, общение через Skype, а также реальные встречи, в том числе совместные богослужения, проводятся и с другими приходами РПЦ МП в Швеции, особенно с теми, где служит о. Виталий Бабушин – в Уппсале, Гетеборге, Карлстаде и Йенчепинге. Таким образом удовлетворяется коммуникативная потребность мигрантов, говорящих по-русски, и преодолевается чувство изоляции и кризиса идентичности, типичные для периода адаптации ^{[8, с. 13]}.

Помимо «убежища», приход в некоторой степени предоставляет членам общины и то, что Ч. Хиршман называет «респектабельностью». Общаясь с близкими по духу людьми, русские мигранты ощущают социальное признание, которое бывает так сложно заполучить в чуждом обществе. Возможность петь на богослужении, участвовать в работе воскресной школы, в организации чаепитий, выездных мероприятий, в работе с детьми и т. д. позволяет прихожанам реализовываться, в том числе проявляя свои таланты и лидерские качества. Это, в свою очередь, помогает снять фрустрацию – частого спутника иммигрантов в период адаптации в новом обществе ^{[8, с. 13]}. Правда, Сергиевский приход не предоставляет вакансий, кроме, собственно, мест священника и регента, поэтому функция «респектабельности» реализуется не в такой полной мере, как «убежище», если сравнивать с описанием роли религиозных общин в адаптации мигрантов в США у Хиршмана. Тем не менее, внутри приходской общины мигранты социализируются, происходит их социально-психологическая адаптация.

В то же время у социализации мигрантов в церковном приходе есть и другая сторона. Сплачиваясь вокруг него, идейно вдохновляя друг друга (а почва этого вдохновения лежит именно в русской культуре и русском православии), мигранты не стремятся полностью принять культуру и ценности шведского общества. Так церковная община препятствует не только ассимиляции, но и в определенной мере интеграции русских мигрантов в новом обществе. Впрочем, это закономерное явление. Так, А. Б. Ручкин, исследуя русских мигрантов в США в первой половине XX в., констатировал: «Привязанность и следование русским традициям и социальным нормам не способствовало быстрому вхождению в новую жизнь» ^[10]. Это особенно усиливается в ситуации отсутствия у общины собственного храма.

Последние 20 лет община арендует помещение площадью 30 м2 у лютеранского прихода во имя св. Марии Магдалины. Лютеране пошли православным на большие уступки: помещение сдается почти бесплатно – необходимо оплачивать только коммунальные расходы и услуги охранника ^[17]. Тем не менее, оно слишком мало для прихода – даже на рядовых службах верующие вынуждены стоять как внутри, так и за пределами храма, следя за службой в окно первого этажа. На главнейшие же праздники (прежде всего, на Пасху и Рождество Христово) приходится и вовсе искать более крупные площади и отдельно оплачивать аренду. Отец Виталий рассказал, что в его стокгольмской практике приходилось служить даже в прачечной среди стиральных машин ^[17].

Обычно же за арендой обращаются в храмы других конфессий, что на данный момент довольно обычная практика не только для РПЦ МП. Использование одного церковного здания разными общинами, когда один приход «одалживает» или снимает за плату помещение другого, – распространенное явление в Швеции на рубеже XX-XXI вв. Например, сирийско-православный приход и община польских цыган-пятидесятников в стокгольмском предместье Тенста проводят богослужения в церкви Шведского союза миссии. Такое сотрудничество не является экуменическим: «обращаться к соседям вынуждают обстоятельства, а не убеждения <…>. И, тем не менее, соприкосновение двух разных общин, пусть даже не ведущее к дальнейшему сближению, уже изменяет социальный микроклимат. “Хозяевам” прихода, к примеру, далеко не всегда нравится, что после чужого богослужения стоит непривычный запах ладана <…>. В повседневной практике прихода пастор свободной общины или священник Шведской церкви находит время и повод объяснить пастве исторические особенности, национальные традиции и религиозные обряды иных исповеданий» ^{[1, c. 467]}. Подобный казус произошел и с Сергиевским приходом. Изначально лютеране разрешили православным проводить службы непосредственно в храме во им. Марии Магдалины. Однако тем не понравился интерьер церкви с полуобнаженными статуями, и православные на первой же службе завесили скульптуры покрывалами, развернули их в другую сторону. Это не понравилось хозяевам помещения, которые запретили служить непосредственно в храме, одолжив уже подсобное помещение, где в итоге и был оборудован храм во им. Сергия Радонежского ^[17]. Лютеранская община также приставила наблюдателя за богослужениями – женщину-священника ^[26]. Однако со стороны не кажется, что она присутствует на всех службах и как-то особо влияет на деятельность прихода, и в целом Сергиевская община очень признательна лютеранскому приходу за помещение.

Так отсутствие собственного храма, с одной стороны, является негативным моментом, а с другой – стимулирует общение с окружением, способствуя интеграции русских мигрантов в более широкую социальную среду. Во время этого общения прихожане сталкиваются не только с непонятными для русских или даже негативными проявлениями, но зачастую с отзывчивостью и готовностью помочь. Отец Виталий рассказал, что порой найти общий язык с местными лютеранами и католиками проще, чем с другими православными общинами. Например, на одну из служб Сергиевский приход договорился об аренде кирхи, однако в последний момент те отказались сдать помещение. Православная сирийская община согласилась сдать храм на одну ночь за сумму, едва ли не равную квартальному бюджету прихода. Ситуацию спасли католики, разрешившие помолиться в своем храме ^[17]. Кстати говоря, община прихода в Йенчепинге регулярно проводит богослужения во францисканском костеле ^[27]. Впрочем, православные приходы других церквей в целом все-таки оказываются ближе, чем другие христианские конфессии. В том же Йенчепинге, к примеру, существует официальная договоренность между русским, сербским и румынским православными приходами о том, что прихожане РПЦ МП могут посещать их богослужения в отсутствие своего священника ^[28].

Тем не менее, отсутствие собственного храма заставляет православных русских мигрантов испытывать чувство депривации (подробнее об этом термине см.: ^{[8, с. 18]}). Они не могут удовлетворять свои религиозные нужды во всей полноте, не имея собственного храма, что особенно остро переживается, когда прихожане сравнивают свои возможности с возможностями лютеран и некоторых других православных общин – особенно той, которой принадлежит бывший русский храм. Надо сказать, что такое сравнение наводит некоторых на мысль, что шведы относятся к русским хуже, чем к другим мигрантам. Например, отец Виталий отметил: «У меня есть ощущение, что в глазах шведских священников, особенно женщин, мы, православные клирики, выглядим кем-то наподобие шаманов. Обрядовая сторона есть и у них, но они все равно смотрят на нас чуть ли не как на язычников. Я не знаю почему, ведь в Шведском христианском совете помимо нас есть еще другие православные – сербы, румыны, греки, но к ним почему-то шведы так не относятся, как мне кажется» ^[27]. Это ощущение свойственно не только православным клирикам, но и многим русским мигрантам вообще: на форумах и в интервью они отмечают, что в шведских СМИ популярно заявлять о «русской мафии» и вообще негативно отзываться о России. Эту проблему озвучили и создатели Союза русских обществ в Швеции: «Меняются времена, меняются и проблемы, с которыми приходится сталкиваться русским иммигрантам в Швеции. Если раньше шведских детей пугали русскими, как нас в детстве пугали “дядей милиционером” (Ryssen kommer! – “Русские придут!”, так звучит эта угроза), то теперь страх перед КГБ и советской военной агрессией сменился страхом перед “русской мафией”. Слова “русская женщина” стали, чуть ли не синонимом слова “проститутка”» ^[7].

По поводу отсутствия у общины своего храма о. Виталий выразился так: «С каждым годом мы все острее испытываем чувство некоей исторической несправедливости» ^[13]. Но и простые православные христиане ощущают это. Так, пользователь сайта «Русские в Швеции» Елена пожаловалась: «Я хочу написать здесь о том, что нас в Швеции около 50.000, надо иметь свой храм, нормальный, функционирующий для окормления истинно православных людей. Есть мечети, всякие секты, а вот нам помолиться то негде» ^[16]. Наличие собственного храма у прихода важно, т. к. он выполняет ряд функций в адаптации мигрантов: «На личностном уровне храм выступает как символ православной веры и выполняет несколько функций: 1) вселяет уверенность в возможности удовлетворять свои религиозные потребности, а значит, и жить в согласии со своими представлениями о бытии, мире в целом; 2) поддерживает чувство относительного психологического спокойствия по поводу своей духовной жизни, тем самым предотвращая появление состояний психологического дискомфорта; 3) способствует формированию уверенности в жизни на новом месте; 4) наполняет смыслом саму жизнь на новом месте, и как результат 5) способствует более быстрой адаптации и закреплению на новом месте. На уровне массового сознания храм выступает в качестве центра общины единоверцев. Он выполняет культуротранслирующую, коммуникативную, интегративную, идентификационную, психотерапевтическую функции одновременно» ^{[8, с. 22]}. «Важнейшим атрибутом, а часто и образующим началом русской колонии, становился православный храм» ^[10], – отмечает то же А. Б. Ручкин, исследовавший русских мигрантов в США.

Такая же ситуация наблюдается и у ряда других приходов РПЦ МП, а есть и такие случаи, когда православные русские мигранты вообще находятся так далеко от общины, что не знают о ее существовании и вообще лишены какого-либо церковного общения. Это отметил о. Виталий: «Есть места, где они [православные] неорганизованны и где священник бывает только в виду частных просьб, приезжая к больным, умирающим. К сожалению, наши соотечественники в Швеции часто вспоминают о своих православных корнях только тогда, когда случается что-то нехорошее: кто-то заболел, скончался. Начинают искать священника. В такой драматической ситуации выясняется, что они хотели бы быть православными с приходской точки зрения, но не знают вокруг никаких других православных, поскольку не общаются с другими выходцами из России» ^[13].

Справедливости ради стоит отметить, что причина отсутствия собственного храма не в государственной политике Швеции. Напротив, о. Виталий подчеркнул: «Швеция не чинит никаких особых препятствий для жизни нашего прихода, даже наоборот – выплачивает незначительное пособие и отчасти материально поощряет культурно-просветительские мероприятия. Однако в деле с будущим храмом ставит перед нами исключительно коммерческий вопрос, и цена этого вопроса для Русской Церкви всегда почему-то запредельно высока» ^[13]. Основная проблема – отсутствие денег и запредельные цены на недвижимость в Стокгольме, строить за пределами которого Сергиевский приход не хотел бы. Причину последнего пояснил о. Виталий: «Если мы приобретем участок километрах в 40 от центра Стокгольма, в отдаленной коммуне, располагающей земельными угодьями, то люди, которые посещают наш храм, находящийся в центре, один-два раза в неделю, боюсь, смогут приезжать лишь несколько раз в год. Из сотни прихожан, которые приходят на воскресные службы, я думаю, за город доберутся человек десять-пятнадцать, так что предвижу значительное снижение посещаемости. Потому приоритетом для нас остается поиск недвижимости в Стокгольме» ^[13]. При этом возможные спонсоры хотят заранее знать, где будет стоять храм, построенный на их деньги. Однако муниципалитет Стокгольма имеет право рассматривать заявку на строительство до 5 лет, а по истечении этого срока отказать в строительстве ^[17]. Причем «строительство в Стокгольме скорее всего будет весьма и весьма затруднительно ввиду не только отсутствия подходящей по размеру площади, но и пусть, может быть, не очень традиционной (из-за особых требований властей), но вполне узнаваемой характерной для русской церкви архитектуры. Негодование гуляющего по парку шведского пенсионера, увидевшего рядом с дорожкой, по которой он привык всю жизнь ходить, купол храма и православный русский крест, может стать решающим фактором для запрета строительства» ^[13]. Поэтому до сих пор русские православные христиане в Стокгольме испытывают относительную депривацию.

Помимо храмов русским православным в Швеции не хватает священников. Правда, эта проблема не касается собственно Стокгольма. Но фактически на 10 общин, разбросанных по всей стране, приходится только 4 священнослужителя, 1 из которых заштатный. Еще один приход в Хельсинборге на границе с Данией окормляет датский священник Сергий Бондарев. Поэтому в Стокгольме самая активная богослужебная жизнь, тогда как в некоторых местах службы совершаются всего несколько раз в год – например, в Арбуге. Духовенству в Швеции из-за малочисленности приходится несладко: «От Стокгольма до Лулео (самого отдаленного от Стокгольма прихода) – 900 километров, как от Казани до Москвы. У священника из Стокгольма такая поездка бывает примерно раз в месяц. Но всегда по субботам, то есть еженедельно, приходится выезжать в другие приходы, находящиеся на расстоянии 300, 500 километров» ^[13], – рассказал о. Виталий. Примечательно, что при этом 2 из 4 священников местного же происхождения, т. е. изначально они были прихожанами в Стокгольме (о. Павел Макаренко) и Умео (о. Иоанн Бурлак). В этой связи шведское духовенство с надеждой смотрит в будущее: «Подрастает наша молодежь, некоторые помогают в алтаре, можно реально рассматривать вариант их обучения в семинарии и возвращения сюда с перспективой стать священниками» ^[13].

Возвращаясь к категориям Ч. Хиршмана, можно заключить, что с третьим R – «ресурсами» у Сергиевского прихода плохо. Он небогат и нуждается в средствах, поэтому приход скорее сам требует материальных вложений от прихожан, чем финансово помогает им. Однако община обладает другим незаменимым богатством – людьми, которые приходят друг другу на помощь, и в этом плане здесь реализуется функция «ресурса». Попытки прибегнуть к ресурсам «метрополии» сложные. Многие соотечественники из России, по некоторым замечаниям о. Виталия, видимо, думают, что русские, уехавшие в Швецию, богаты, и помогать им не нужно. Это проявляется не только в отношении просьб о пожертвовании на строительство или приобретение храма, но, например, в общении с паломническими организациями: «Когда отмечалось 700-летие со дня рождения преподобного Сергия Радонежского, мы запланировали поездку в Троице-Сергиеву Лавру. Прихожане активно включились в подготовку поездки – так было до тех пор, пока я не объявил цену пребывания в России. Паломнические и туристические фирмы, с которыми мы связывались, воспринимают нас как иностранных туристов с толстым кошельком, но это не так» ^[13]. С другой стороны, нельзя сказать, что помощь совершенно отсутствует. Выше уже приводился пример, когда приходу удалось договориться с Преображенским Пронским монастырем Рязанской митрополии об организации летнего детского православного лагеря и получить на это грант программы «Православная инициатива». Однако приход очевидно нуждается в самом главном – помощи в строительстве храма со стороны Московской патриархии.

В целом русский православный приход во имя св. Сергия Радонежского в Стокгольме является важным институтом, способствующим адаптации части русских мигрантов в Швеции (большая часть прихожан – иммигранты первого-второго поколений). Хотя он не обладает значительными материальными ресурсами и почти не предоставляет для русских мигрантов вакансий, приход играет роль «убежища», обеспечивая психологически комфортную для переселенцев среду, где русские имеют возможность сохранять связь с родной культурой и говорить на родном языке, находить взаимопонимание у соотечественников. Здесь прихожане имеют возможность самореализации, получения социального признания, т. е. приход также обеспечивает «респектабельность». Вместе с тем, социализация в церковном приходе, препятствуя развитию кризиса идентичности у мигрантов, не позволяя им ассимилироваться, затрудняет их интеграцию в новое общество. Таким образом, роль Сергиевского прихода в процессах адаптации и интеграции русских мигрантов в Швеции довольно типична для подобных религиозных институтов. В то же время конкретная практика Сергиевской общины отражает своеобразие положения русских мигрантов в шведском обществе, которое проявляется в конкретных случаях взаимодействия с другими религиозными сообществами, властями, светским окружением и с собственной метрополией, в богослужебной практике. Основной проблемой Сергиевского прихода на данный момент, как и многих других общин РПЦ МП в Швеции, является отсутствие собственного храма, из-за чего русские православные мигранты вынуждены испытывать относительную депривацию. С другой стороны, эта проблема побуждает прихожан искать помощи у местного окружения, стимулируя диалог с ним и интеграцию в его среду. Хотелось бы также добавить, что данные исследований, согласно которым Швеция – лучшая страна Евросоюза по показателям адаптации мигрантов, смотрятся очень контрастно с высказываниями русских мигрантов на форумах и в интервью. Впрочем, иммиграция всегда является испытанием для переселенцев, а процесс адаптации не может проходить абсолютно безболезненно даже в наикомфортнейшей для мигрантов стране.