Ethnospecifics of the songs on seasonal work migration of the urban locality of Kubachi

Alieva Fatima Abdulovna PhD in Philology Leading Scientific Associate, the department of Folklore, Institute of Language, Literature and Art of G. Tsadasa Dagestan Federal Research Center of the Russian Academy of Sciences 367000, Russia, respublika Dagestan, g. Makhachkala, ul. M. Gadzhieva, 45, kab. 211 folkloriyali@mail.ru Other publications by this author

Mukhamedova Fatyma Khamzaevna Doctor of Philology Chief Scientific Associate, Institute of Language, Literature and Art of G. Tsaadasa Dagestan Federal Research Center of the Russian Academy of Sciences 367000, Russia, respublika Dagestan, g. Makhachkala, ul. M. Gadzhieva, 45, kab. 113 fmuhamedova@mail.ru

Устно-поэтическое творчество народов Дагестана при всей историко-экономической, генетической и культурной общности путей развития, наличием этнокультурных, типологических связей, характеризуется вместе с тем национально-специфическими особенностями и своеобразием фольклора отдельно взятых народов. Н. В. Капиева справедливо подчеркивает, что «фольклор каждого народа — явление оригинальное, имеет свои особенности, и жанровые, и в области тематики и формы» ^{[9, с. 9]}.

Изучение этноспецифических особенностей национального фольклора является одной из важнейших задач дагестанской и северокавказской фольклористики на современном этапе.

Необходимость углубленного исследования устно-поэтического творчества малочисленных народов, выявление этнолокальной специфики в фольклоре того или иного народа обусловлено возросшим интересом к духовному наследию и культурным ценностям прошлого. Оно становится особенно значимым и актуальным в настоящее время в связи с обращением к исследованию межэтнических фольклорных традиций, их взаимосвязей и взаимовлияний практически во всех жанрах фольклора конкретного народа.

«Фольклористика Дагестана сейчас подошла к такому этапу, – пишет известный исследователь дагестанского фольклора А. М. Аджиев, – когда необходимо углубленно изучать устно-поэтическое наследие малочисленных народностей, этнических групп, а также микрорегиональных, локально-специфических, «одноаульных» черт в фольклоре того или иного народа… Вместе с тем мы пока имеем довольно поверхностные представления об особенностях фольклора этнических групп, мы до сих пор не можем достаточно аргументировано ответить на вопрос, почему, скажем, в одном ауле хорошо развиты одни жанры, а в другом ауле, нередко находящемся рядом, более развиты иные жанры, несколько иные традиции» ^{[3, с. 4]}.

В этой связи особый интерес представляет фольклор кубачинцев, одной из этнических групп даргинского народа, проживающих в селении Кубачи, расположенном в 180 километрах от Махачкалы и 70 километрах к западу от Дербента в Дахадаевском районе Республики Дагестан на высоте 1600 метров над уровнем моря.

Селение Кубачи по праву считается одним из интереснейших уголков Дагестана. Издревле Кубачи славилось не только развитыми традициями ювелирного ремесла, но и богатством материальной и духовной культуры, своеобразием быта, обычаев, традиций и особенностями языка. Знаменитое на весь мир своими высокохудожественными изделиями ювелирного искусства, селение Кубачи с дореволюционных времен привлекало внимание этнографов, антропологов, историков, языковедов, любознательных путешественников из разных уголков мира.

Сведения о Кубачи и кубачинцах публиковались в различных трудах дореволюционных ученых, обратившихся к изучению материальных и словесных памятников культуры села: Д. Н. Анучина ^[5], Н. Неверовского ^[12], А. Дирра ^[7], П. Ф. Сандерского ^[13], Г. Э. Алкадари ^[4], Л. И. Жиркова ^[8], Е. М. Шиллинга ^[14], а также и современных исследователей А. А. Магометова ^[10], М. П. Маммаева ^[11] и др.

Среди названных исследователей, внесших неоценимый вклад в изучение проблем, связанных с вопросами происхождения Кубачи и кубачинцев, их истории и самобытной культуры, особенно выделяется выдающийся кавказовед XX в., специалист-этнограф Е. М. Шиллинг, в течение нескольких лет проводивший экспедиционные исследования, совершивший более 20 выездов в республики Чечни, Ингушетии, Кабарды, Карачаево-Черкессии, Абхазии и Дагестана. Собранный и систематизированный им значительный этнографический материал впоследствии лег в основу его уникального труда «Кубачинцы и их культура. Историко-этнографические этюды» ^[14], посвященного материальной и духовной культуре села Кубачи, её истории, ремеслу, народному быту, обычаям и традициям.

Данная книга ценна в том числе и тем, что в ней в приложении впервые были опубликованы лирические песни, зафиксированные Л. И. Жирковым в сел. Кубачи в 1924 г. ^{[8, с. 206–208]}

Высокоразвитое искусство ювелирного мастерства наложило своеобразный отпечаток практически на все сферы жизненного уклада – на быт, обычаи, традиции, язык, и в особенности на устно-поэтическое творчество кубачинцев. Мастерами-ювелирами, которые в поисках заработка устремлялись в дальние края — в крупные промышленные центры и большие города, слагались так называемые песни об отходничестве, в которых были выражены их горестные думы, чувства, волнения, переживания и желание скорейшего возвращения домой.

Песни об отходничестве представляют яркую страницу в лирической поэзии в фольклоре кубачинцев. Их поэтические, художественные и стилистические особенности, насыщенные этнолокальной спецификой, обусловлены характером их трудовой деятельности кубачинцев-мастеров. Впервые к исследованию этнолокальной специфики фольклора кубачинцев обратилась исследователь даргинского фольклора Ф. О. Абакарова. Будучи носительницей собственно кубачинского языка, ей удалось собрать материал практически по всем жанрам фольклора кубачинцев и рассмотреть их под углом зрения этноспецифических особенностей в монографии «Кубачинский фольклор: этнолокальные особенности» ^[1].

Вместе с тем в вышеназванной книге Ф. О. Абакаровой нет специального раздела, посвященного песням об отходничестве, но ею приводятся отдельные очень важные наблюдения. Так, Ф. О. Абакарова отмечает, что «песни отходников — исторически закономерное явление, соответствующее запросам времени. Отходничество здесь имело глубокие корни. Особые географические условия, определенная историческая замкнутость толкали кубачинцев к занятию ремеслом, значительно раньше и в больших масштабах, чем жителей соседних аулов. В поисках рынка сбыта для своих изделий они направлялись в промышленные центры, появившиеся как следствие развития капитализма» ^{[1, с. 20]}.

Песни об отходничестве богаты и многообразны по тематике и идейно-художественным особенностям. По сути это лирические песни, представляющие собой своеобразный поэтический памятник, воплотивший представления народа о добре и зле, о его духовных ценностях, его этических, моральных и нравственных убеждениях. Определяющим моментом в них служат не какие-либо действия героя, его поступки или события, идейно-эстетическая сущность их раскрывается через выражение чувств, мыслей и переживаний лирического героя.

Главный акцент в песнях об отходничестве делается на описании душевного состояния героя, его волнений, страданий и личных индивидуальных ощущений. Восприятие мира через призму чувств, эмоций, страданий, выражение своего «Я» — вот что составляет суть идейно-эстетического содержания песен об отходничестве.

Типична для данного цикла песня, в которой некий кубачинец с первых же строк призывает своих друзей, отправляясь в долгий путь, как всегда не забыть взять с собой молоточки и резцы и пустить их в ход [в работу], герой поет о том, как они «персиянкам наделают золотых колец» и «в стамбульских мастерских не один скуют браслет». Молодые мастера-труженики планируют, добравшись до Парижа, смастерить не одно ожерелье. Песня завершается оптимистичным настроем: «…Молоды у нас сердца, / И на весь прославлен свет / Почерк тонкого резца / Кубачинских мастеров» ^{[6, с. 169]}.

Как уже отмечалось, тематика песен об отходничестве необычайно многообразна. В них нашли отражение и тема разлуки с любимым, и материнские волнения о том, как сын устроился на чужбине, и переживания жены о здоровье мужа, который, оставив семью и маленьких детишек, уехал на заработки в чужие неведомые края, и грустные песни самих отходников. Особенно впечатляют строки, в которых мужчины, находясь вдали от семьи, уехавшие на заработки, испытывают тоску по дому; в них поётся о том, что они ждут не дождутся, когда же они вернутся в родные края с заработанными деньгами для семьи, когда же, наконец, обнимут своих жен, детей и матерей.

Следующие строки песни мастера-ювелира, находящегося вдали от родины, навеяны грустными и печальными мотивами: «…Армавирра туканнив / Виссул кижий даммий саб, / Беетукъалла мудинже / Шатте даший ищий саб. / Дибсилла дуугьа мятяхI / ЛябцIяр диикьий даммий саб, / Къирим – мажарра яракь, / Мутил дичин ищий саб…». «…В лавочке города Армавира / Мне сидеть и плакать, / А вам на горе Бетука, / Гулять, время проводить / На медные дешевые изделия мне фальшивый блеск наводить (в смысле: наносить позолоту на дешевые изделия), / А вам дорогое оружие золотить» ^{[1, с. 72]}. Мастер-ювелир тоскует и горюет по своим родным местам, по горе Бетука (местность села Кубачи).

В песне также называется вид ювелирной работы, которым занят мастер. (Дибсилла дуугьа мятяхI, / ЛябцIяр диикьий даммий саб, / Къирим – мажарра яракь, / Мутил дичин ищий саб…». На медные дешевые изделия мне фальшивый блеск наводить, / А вам дорогое оружие золотить». Для данной песни характерно использование приема художественного параллелизма, посредством которого состояние тоски героя и его конкретный труд противопоставлены той реальной действительности, которая связана с селением Кубачи.

Нередко кубачинские мастера посвящают песни и своим любимым инструментам, одним из которых был резец («бенгулгла). Ни одно изделие, ни один вид работы не обходились без него, и не случайно в песне он так и называется: «Друг ты мой с давнишних лет, / Крепкий, как алмаз, резец, / Тонкий наносил узор / Я тобой на серебро. / Сам резцом хотел бы стать! / Что резьба по серебру? Мне бы счастьем украшать / Человеческую жизнь. / Друг ты мой с давнишних пор, / Крепкий, как алмаз, резец, / Ты уже не так остер, / Да и я уже не тот…» ^{[6, с. 68]}. В песне звучат горестные мотивы о том, что ничто не вечно на земле, как износился резец, так же «и он сам вышел из строя», т.е. постарел и его хозяин.

Среди песен об отходничестве тематически выделяются песни о разлуке влюбленных молодых, мужа и жены, отца и детей, и др. Они насыщены эмоциональным настроем, душевными переживаниями. Таковы строки из следующей песни, исполненной женой мастера-отходника, в которой выражены страдания молодой жены по мужу. «…Мутчъу гьададухху уIрус ас, / ДицIиллясад лидиль ваях, / У акквал ду муржле югъулдан, / У хIиррянне юки-юсси йихулада, / Чарсавхекква, дила виккан!» – «…Никогда не закончатся русские деньги, / Всего богатства не приобретешь, / Я сохну без тебя, / Не могу ни спать, ни есть, / Вернись же поскорей, мой дорогой…» (Записала Ф. А. Алиева в 1975 г. от Изабакарова Гаджиомара в сел. Кубачи. Хранится в Рукописном фонде ИЯЛИ ДФИЦ РАН. Фонд 9. Опись 1. Дело 301).

Подобные песни нередко перекликаются с чисто любовными, в них звучат признание в любви, верности, ожидание долгожданной встречи. В основном, это песни — монологи, ярко и эмоционально выражающие состояние души героини.

Так, например, в одной из таких песен взволнованно передаются чувства девушки, её обращение к возлюбленному. Проводив своего суженого в далекие края, на чужбину, она не находит себе покоя, страдает вдали от него и тоскует по нем: «…Был бы рядом ты, потушить бы смог, / Души моей очаг любви, / Если б ты оценил мои чувства к тебе, / Я б голубкой сейчас прилетела к тебе…» (Записала Ф. А. Алиева в 1975 г. от Изабакарова Гаджиомара в сел. Кубачи. Хранится в Рукописном фонде ИЯЛИ ДФИЦ РАН. Фонд 9. Опись 1. Дело 301).

Частые разлуки рождали сомнения, недоверие. В одной из таких песен поется: «…Ид гIурусла Тулалид / КапустIалла итIин негъ / Идти дитIибле адий? / Издаг абала хъилиб / Таркаман минжла тIулутI / ДамкIуну дитIиблида. / Гьададуху гIурус аас! / Дигъегъу харже мятяхI! / Вивашкква кьабул шала, / Дикулну абла шала!» — «…В русском городе Туле / Неужели не надоел тебе / Красный капустный суп? / Мне же в доме родителей / Из таркаманского риса / Даже хлеб надоел. / Не кончатся никогда русские деньги! / Не переведется никогда золото! / Лучше вернись, мой свет, / Ведь скоро весна!» ^{[1, с. 72]}.

В поисках заработка кубачинцы-мастера отправлялись далеко за пределы своей страны, они были вынуждены скитаться не только по российским городам — Краснодаре, Армавире, Туле, Оренбурге, Баку, Кутаиси, но и по зарубежью — уезжали в Турцию, Иран, Египет.

Скитаясь на чужбине, мастера-ювелиры не гнушались никакой работой, они нанимались в подмастерья, нередко устраивались на работу и к своим собственным уже обустроившимся там односельчанам, которые их нередко всячески эксплуатировали. Такой подневольный труд не приносил никаких доходов, оставляя только горечь, обиду и досаду за пустые надежды и потерянное время.

Семья пребывала в ожидании кормильца, но он и сам не возвращался, и ничего не мог отправить домой. В одной из песен жена одного из мастеров горько оплакивает свою судьбу: «…Я так долго тебя ждала, / Но когда ты с чужбины вернулся домой, / Не подарки привез, как другие везут мастера / — женам — золото, детям — серебро, чтоб учились работать на нем, / Два рваных хурджина всего лишь привез, / Один — полный страданий твоих, / Другой же был полон болезней / И пролитых тобою слез…» (Записала Ф. А. Алиева в 1970 г. от И. Бахмулаевой в сел. Кубачи Дахадаевского района. Личный архив Ф. А. Алиевой).

Песня построена на контрасте. Здесь противопоставлены картины благополучия тех, кто смог устроить свою жизнь, и тех, кому это не удалось. Метафорические описания рваных хурджинов, полных страданий, болезней и слез, подчеркивают бедственное состояние нуждающихся мастеров, не сумевших благоустроиться на чужбине, и эта реалистичность песни трогает до глубины души.

Примечательно, что тематика песен об отходничестве была подхвачена и молодыми даргинскими поэтами, в частности, Мунги Ахмедом (1843–1916), который был известным мастером-оружейником.

В возрасте 10 лет Мунги Ахмед вместе со своим дядей уехал в Персию в город Тебриз, со временем стал хорошим мастером филигранных изделий.

Мунги Ахмед как творческая личность любил петь песни, слагать их и играть на чунгуре, а позже, вернувшись в Кубачи, стал известным певцом, без участия которого не обходилось ни одно сельское торжество.

В народе рассказывают, что Мунги Ахмед, как и его дядя, часто ездил в Париж для сбыта антиквариата. Бывали поездки удачные, когда он возвращался с деньгами и красивыми подарками для семьи. Но в одну из поездок ему не повезло. Познакомившись с одной парижанкой, он промотал все деньги и вернулся домой ни с чем.

Приключения Мунги Ахмеда описаны им в его песне «Мадам». Эта песня в записи не сохранилась, но передавалась из уст в уста, из поколения в поколение. Приведем из неё отдельные отрывки, в которых рассказана история приключений горе-отходника:

«Был в Париже я и там / Жил в отеле небольшом. / Как-то раз ко мне мадам / Подошла на каблучках… / Подмигнула и сама / Руку протянула вдруг. / Долго было ли с ума / Мне от этого сойти?.. / Есть на все своя цена. / Тут же заказал обед / И потребовал вина. / Ох, и крепок был ликер! / И у пира есть конец: / Все изделия свои, / От браслета и колец / До булавки пропил я. / Не беда, что должником / Стал я друга своего, / А беда, что с кошельком / Инструменты загубил… / И дорога далека / Из Парижа в Кубачи. / И сверлить взялась тоска / Душу грешную мою…».

Эта песня целиком насыщена разочарованием мастера, прокутившего свои инструменты и оставшегося ни с чем. Но из всего надо извлекать урок: «Белотелую мадам / Я оставил для мусье, / Посоветовал друзьям / Ум в Париже не терять. / Есть у нас свои мадам / В Дагестане среди гор. / И любовь не носят там / Для продажи на базар» [15. С. 123].

Итак, песни об отходничестве представляют собой своеобразную жанровую разновидность песенной лирики в фольклоре кубачинцев, которая характеризуется особенностями тематики, сюжетики, своеобразием стилистических и художественных приемов. Этнолокальные и национально-специфические особенности песен об отходничестве налицо; они проявляются в конкретных бытовых деталях, лексических оборотах, фразеологизме, использовании характерных типических выражений, связанных со спецификой кубачинского ремесленного труда.