Certain characteristics of Spanish colloquial speech in the context of national linguistic worldview

Еще в XIX веке Вильгельмом фон Гумбольдтом была высказана мысль о том, что «различия между языками суть нечто большее, чем просто знаковые различия», и что «различные языки по своей сути…являются в действительности различными мировидениями»^[3;371]. В XX веке эти идеи получили развитие в работах Э. Сепира и Дж. Уорфа, в которых авторы пишут о том, что разные языки по-разному членят действительность, все знания и представления носителей определенной культуры о мире содержатся в их языковой картине мира, а язык следует «считать символическим руководством к пониманию культуры»^[6;262]. Другим последователем идеи Гумбольдта, что «в языке мы всегда находим сплав исконно языкового характера с тем, что воспринято языком от характера нации»^[3;373], станет известнейший немецкий исследователь-романист XX века Карл Фосслер, создавший свою концепцию языка, в основе которой лежит утверждение, что язык-это душа народа.

Известнейший отечественный филолог М.М. Бахтин опубликует перевод фрагментов работы австрийского филолога-романиста Лео Шпитцера, автора исследования итальянской разговорной речи «Italienische Umgangsprache» (1922), разделявшего идеи школы «эстетического идеализма» Карла Фосслера, среди которых будут следующие слова: «Подлинную, лабиринтообразную душевную жизнь говорящего человека до сих пор умели уловить только работающие со словом художники, а не работающие со словом грамматики: пестрая бабочка души ускользала из-под этикеток логической грамматики. Исследователь языка должен держаться подальше от обездушивающей «грамматикализации» языка: он, как представляется, должен не только всячески подчеркивать жизнь языка, но и видеть в нем, в первую очередь, животворящую полноту человеческих переживания! Ибо исследование языка должно быть, прежде всего, прочего исследованием языка души, историей языка. Ибо человеческая душа – это «большая страна»…»^[1;182]

Автор этих строк, отмечая неразрывную связь внутреннего мира человека и языка, подчеркивает, что язык не может быть сведен исключительно к системе лингвистических категорий. Наглядным свидетельством этому являются процессы, реализуемые в речи. Именно речь является частью высшей сферы психической деятельности человека, куда входит способность человека к невербальному мышлению, а речь является средством его выражения. Исследователь В.В. Красных описывает следующим образом теорию известного отечественного ученого А.Р. Лурии, основоположника Московской психолингвистической школы: в начале процесса порождения речевого высказывания находится мотив, затем возникает мысль или замысел, вербализовать который невозможно без внутренней речи, которой принадлежит ведущая роль в порождении развернутого речевого высказывания. Интересен тот факт, что на ранних этапах становления речи ребенок не разделяет внутренную речь и устную речь, и лишь с развитием психики, появляется это разделение, в результате которого речь становится «не столько комплексом лексических единиц (слов), сколько системой синтагм (целых высказываний)»^[5;74]. Очевидно, что в начале развития речи для реализации ребенком его речевой деятельности кодифицированные нормы языка не являются определяющими. Более того, общеизвестен тот факт, что зачастую ребенку трудно осваивать грамматику родного языка, даже при активной, хорошо развитой речи.

Отечественная психологическая школа, которая основывается на трудах Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурии, считает, что «структуры языка не являются врожденными, они есть результат отражения основных отношений объективной действительности; основания для овладения языком лежат вне индивида, в санкционированных обществом нормах и способах общения; носителем этих норм и способов для ребенка является взрослый»^[5;145]. Формирование речи происходит не только в рамках фиксированных норм языка, которыми все говорящие владеют в разной степени, но и в определенных социо-культурных условиях. Отсюда столь важное место занимает в отечественной педагогике и психологии идея «социализации» и ее необходимости для развития ребенка. «Социализация — это специфический процесс, в ходе которого ребенок усваивает (или присваивает) достижения развития предшествующих поколений. Эти достижения в отличие от достижений филогенетического развития животных не фиксируются морфологически и не передаются путем наследственности»^[5;147]. Широко известен народный способ преодоления детских речевых нарушений: как можно скорее отвести ребенка в детский сад. Очевидно, что «овладение языком начинается на досознательном уровне, осуществляется путем постепенного включения ребенка во взаимодействие с окружающими людьми и в результате обеспечивает полноправное участие в межличностном общении»^[5;146]. Однако, несомненно и то, что без норм языка невозможна речевая реализация человеческого мышления. Э. Сепиром была сформулирована идея о том, что «язык — мощный фактор социализации, может быть, самый мощный из существующих»^[6;265]. Автор пишет о том, что «в различных мировых культурах социализация личностных черт постепенно формирует предрасположенность к специфическим психологическим свойствам в культурах мира» ^[6;261]. В процессе социализации осуществляется трансляция культуры, и именно трансляция культуры представляет собой содержание процесса социализации. Для того, чтобы стать членом того или иного «национально-лингво-культурного сообщества»^[5;146] необходимо «присвоить» сознание этого сообщества.

Как пишет исследователь Ю.Л. Оболенская, «особенности национального языкового сознания, проявляющиеся в отдельных языковых феноменах, следует оценивать как результат сосуществования и взаимодействия двух различных картин мира – концептуальной и языковой­ – и учитывать то, что концептуальная картина мира, в образовании которой участвуют различные типы мышления, богаче языковой, в то время как языковая картина мира создается на основе одного типа мышления, обусловленного национальной психологией»^[7;109]. Интересен тот факт, что испанская лингвистическая школа осуществила большое количество исследований явлений разговорной речи. Однако, несмотря на существующие работы, исследованию лексических единиц разговорного уровня не уделялось достаточно внимания. Именно семантические особенности рекуррентных лексем разговорного регистра позволяют рассматривать их сквозь призму национальной концептуальной картины мира.

Бесспорно, что основу лексического состава испанской речи составляет нейтральная в эмотивном плане лексика, однако характерные черты испанской концептуальной картины мира реализуются с помощью лексики стилистически окрашенной. Основным способом появления в речи стилистически маркированных лексем является метафоризация уже существующих лексических значений базовых языковых лексических единиц. Способность к метафоризации – это уникальное свойство человеческого мышления, которое проявляется на самых ранних этапах развития и становления человеческой речи. В языке процесс метафоризации является основным способом образования полисемантической лексической единицы, а впоследствии, средством формирования языковой картины мира и концептуализации действительности.

Очевидна высокая частотность метафоры в оценочной лексике испанского языка, для которой характерно преобладание зооморфных, гастрономических, идиоэтнических образов, иронии, каламбуров, языковой игры. Интересным представляется проследить, как происходит метафоризация значения. Например, во фразе: «¿Quedan papas? –No, la morralla», существительное la morralla, имеющее исходное значение «небольшая рыболовная сеть, мелкая рыбешка, выловленная этой сетью», приобретает значение «остатки», или словечко guiri, которым в бытовом обиходе именуют иностранцев, вошло в узус, по одной из версий, в эпоху регенства королевы Марии-Кристины, от баскского guiristino (cristino), т. е. сторонник королевы, либерал. За счет метафоризации исходного значения расширяется, например, синонимический ряд чрезвычайно частотных прилагательных и причастий. Во фразе: «Me quedé chafádo», причастие от звукоподражательного глагол chafar «мять, приминать» получает значение «удивленный, ошарашенный».

Большое число лексем с метафорическим значением среди эвфемизмов и дисфемизмов. Эвфемия - прием, позволяющий избегать в речи прямых наименований некоторых объектов и явлений человеческой жизни, - социально обусловленное явление, использование эвфемизмов в каждом лингвокультурном сообществе диктуется принятой системой нравственных и культурных ценностей. Возникновение дисфемизмов, инвективной лексики как речевого явления представляет собой отрицательную речевую реакцию со стороны говорящего на те или иные явления или объекты окружающего мира. Как правило, эта реакция противоположна общепринятой, является не только желанием оскорбить, но и формой протеста, несогласия, неприятия. Испанские исследователи Хуан де Диос Луке Дурáн и Антонио Памис пишут, что сама речевая готовность к употреблению бранной лексики заложена в способности человеческого сознания выразить вербально свое раздражение собеседником: «La clave de insulto parece residir en un impulso mental y primario de seres humanos...independemente de las posibilidades que nos brinde cada lengua, lo principal es jorobar al interpelado, у este fin determina todos los mecanismos semánticos y gramaticales»^[12;103]. Мы видим, что порождение инвективной лексики – это неотъемлемый процесс речевой деятельности человека, в результате которого возникают новые лексемы или происходят семантические изменения значений уже имеющихся лексических единиц. Как наибольшее число эвфемизмов насчитывается среди лексем, описывающих сферу жизнедеятельности человека, так и процесс дисфемии характерен, например, для описания человека, его внешности и физических недостатков: выражение ser más feo que Picio, которое берет начало, согласно легенде, из истории сапожника из Гранады, невинно осужденного на смертную казнь, однако отмененную в последний момент. Результатом столь сильного эмоционального потрясения стали изменения во внешности. Или эвфемистическое выражение, употребляемое для описания худой, бесформенной женщины: ser Castellón de la Plana, где использование топонима для оценки внешности строится на игре слов Plana- «mujer plana». С этой же целью оценки внешности упоминаются персонажи литературы и комиксов: Sancho Panza и Gordito Relleno, с которыми сравнивают людей, страдающих избыточной полнотой. Умственные способности человека могут сравниваться с неким мифическим персонажем, жившим в средневековой Кордобе: ser más tonto que Abundio, или с предметом: ser una maleta. Это сравнение идет из профессионального жаргона тореро («una maleta» - неумелый тореро). Из спортивного жаргона в речи появляется эвфемизм «estar tocado» для обозначения человека с ментальными расстройствами, еще одной табуированной темы для испанского общества. Выражение, описывающее ленивую молодежь, живущую за счет родителей, «vivir de la sopa bobа», происходит из старинного обычая монашек кормить неимущих.

Однако, в разговорной речи, по причине обязательной триады условий ее реализации, а именно: спонтанности, ограниченности временного отрезка протекания и необходимости общей апперцепционной базы собеседников, наряду с вышеупомянутой экспрессивно-окрашенной лексикой, ядро значения которой формируется путем образного переосмысления, присутствует лексика семантически «опустошенная». В отечественной испанистике известно такое понятие, как широкозначность или эврисемия. В.С.Виноградов дает следующее определение эврисемии: «наличие у слов, прежде всего существительных, таких значений, которые выражают по­нятия, отличающиеся особой широтой семантической референ­ции, иными словами, способностью соотноситься с самыми различными объектами мысли. Широкие значения характеризуют­ся емкостью понятийного объема и узостью, ограниченностью конкретного содержания»^[2;22]. Исследователь русской разговорной речи Е.А.Земская пишет, что «в разговорной речи существует значительный пласт семантически опустошенных или полуопустошенных слов, выступающих на месте почти любого слова»^[4;37]. Она называет слова подобного рода словами-заместителями. Известный филолог-испанист О. М Мунгалова отдельно выделяет семантически опустошенные слова (саcharrо), явления прономинализации (соsа, cаsо), провербы (hacer, poner), экспрессивно-окрашенные слова-заместители (porquería). Испанский филолог Элеазар Уэрта пишет следующее о лексеме cosa: «En nuestro país tenemos varias palabras de éstas, pero hay dos claramente caracterizadas: cuestión y cosa. Es increíble como abusamos con ellas, dejando establecida nuestra pereza mental, que nos impide utilizar el término que corresponde. Veamos que sucede con "cosa". Vivimos en pleno cosismo. Cosa, debe ser la palabra de sentido más vago, impreciso y trivial de nuestra lengua»^[12;135]. Мы видим, что испанский исследователь видит проявления особенностей национальной ментальности в злоупотреблении лексемами «семантически опустошенными», которые легко заменяются другими единицами, имеющими более узкое значение: «la educación de los niños es una cosa difícil» (cosa = tarea); «una sola cosa ocupa su mente» (cosa = idea); «expone las cosas como han pasado» (cosas =hechos).

В испанской разговорной речи к числу лексем подобной семантики, помимо вышеупомянутых, можно отнести следующие единицы: asunto, negocio, gestión, которые образуют огромное количество выражений: «¿Adónde vas?- Voy a hacer una gestión». Зачастую употребляются, когда говорящий не хочет объясняться подробно или даже общаться с собеседником. Существительное rollo, употребляемое по отношению к предмету, человеку или ситуации, которые представляются скучными, невыносимыми: «esta clase, libro, profesor es un rollo», или, например, в значении «тема, история»: «ya empezamos con el rollo de los examenes». Еще одно существительное trasto, используемое по отношению к предмету, который мешает, беспокоит, может относиться и к человеку: «este niño es un trasto».

Как и существительные широкой семантики, провербы характеризуются диффузной семантикой, что позволяет, с одной стороны, расширять понятийное ядро значения, а с другой, реализовать в речи узкое, контекстуально-обусловленное значение. Немецкий исследователь испанской разговорной речи В. Бейнхауэр дает следующий список подобных глаголов: hacer, querer, poner, ir, traer, dar, tener, quedar, dejar, estar и другие. Например, словарь испанского языка Испанской Королевской Академии фиксирует 58 значений глагола hacer и около 35 устойчивых сочетаний с ним. Тот же словарь испанского языка Испанской Королевской Академии фиксирует 24 значения глагола tener и около 27 образованных при его участии устойчивых выражений, а существительное cosa, по данным того же словаря, помимо основных 7 значений, входит в состав примерно 48 устойчивых выражений. Данный список семантически «опустошенных» единиц не является окончательным, поскольку не вызывает сомнения тот факт, что не все окказиональные значения вышеназванных единиц зафиксированы в словаре. В каждой конкретной речевой ситуации может возникнуть новое словоупотребление. Относительная лексическая бедность разговорной речи способствует расширению количества контекстов употреблений подобных лексем. Очевидно, что данные лексические единицы способны расширять свое семантическое поле для реализации большого количества контекстуальных значений, которые, с одной стороны, выполняют прагматическую функцию передачи информации, а с другой стороны, наравне с эвфемизмами, дисфемизмами, метафорой и гиперболой, составляют лексико-семантическое своеобразие устной речи. Очевидно, что корректное употребление семантически опустошенной лексики невозможно без наличия общих фоновых знаний собеседников, владеющих единым языковым кодом.

Отдельного внимания заслуживает большой лексический пласт жаргонизмов испанского языка. Безусловно, основной способ пополнения лексического состава жаргона - метафоризация и метонимия значений лексем основного лексического состава. Однако, заметную часть жаргонной испанской лексики составляют заимствования из английского языка. Этому способствуют такие социо-культурные факторы, как распространение английского языка в качестве языка международного общения после Второй Мировой войны, чрезвычайная популяризация англо-американских традиций, возникновение понятий и предметов, связанных с достижениями научно - технического процесса. Огромное значение имеет мода среди испанской молодежи на употребление английских заимствований, что позволяет дистанцироваться от остальных возрастных категорий и приблизиться к культуре, по субъективным представлениям, более высокоразвитой. Одним из наиболее частотных примеров подобных заимствований является глагол flipar(se) от английского flip –«ударить, повернуть, подбросить, встряхнуть», однако в английском молодежном жаргоне flip означает «потерять контроль вследствие приема наркотиков». В испанском молодежном жаргоне появился целый ряд производных от этого слова: прилагательное flipante со значением «удивительный, забавный, странный»; существительное flipe; причастие flipado. К англицизмам-заимствованиям также можно отнести глагол «espandar» от английского spand– «открыть, обнаружить», фразеологизм «coger onda» от англиского «to get the wave» – «понимать, вникать в суть» и другие.

Ю.Л.Оболенская в книге «Мир испанского языка и культуры» пишет о том, что «в характере языка отражаются национальный характер и менталитет, этнические стереотипы, ообенности психики и национального самосознания…В целом, этнокультура нации складывается из множества составляющих и контекстов: таких, как социально-исторический, геополитический, религиозный и др.; они-то и создают уникальную этнопсихологическую основу, обусловливающую как характер национального языка (и его вариантов), так и национальную ментальность. Важно и то, что одной из составляющих эту основу является и подсознательное…»^[7;109]. По справедливому замечанию исследователя, именно на невербальном уровне мышления поколениями носителей одного языка происходит накопление культурно-маркированной пресуппозиции, впоследствии реализуемой в речи. В лексическом пласте испанской разговорной речи мы видим яркие проявления этого заключения. Испанец мыслит, когда говорит, напишет испанский философ Сальвадор де Мадариага, характеризуя специфику взаимосвязи испанского мышления и речи: «El pensamiento español nace en el momento en que se manifiesta…el español piensa mientras habla»^[11;87]. Мысль испанца исключительно личностна, отсюда такая большая склонность к индивидуальному речетворчеству, с одной стороны, а с другой, через нарушения общепризнанной системы выстраивается своя собственная система, являющаяся одним из способов проявления национального мировоззрения и характера.