Advancement of the Indo-Pacific concept as a mechanism for changing the regional strategic balance: from Haushofer to Trump

Yanik Andrey Aleksandrovich PhD in Technical Science Leading Research Associate, Institute for Demographic Research of the Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences 119333, Russia, g. Moscow, ul. Fotievoi, 6, korp.1, of. 1 cpi_2002_1@yahoo.co.uk Other publications by this author

Введение

С осени 2017 года понятие «Индо-Тихоокеанский регион» (англ. Indo-Pacific) стало неотъемлемой составляющей американского внешнеполитического дискурса и предметом широких международных дискуссий.

Как известно сам термин, а также концепция этого стратегического мегарегиона далеко не новы. Понятие Indo-Pacific имеет различное содержательное наполнение в зависимости от контекста и целей использования.

Первоначально так называли самую обширную биогеографическую область Мирового океана - огромную часть водного пространства и суши между 40° с. ш. и 40° ю. ш., которая на западе ограничена восточным побережьем Африки и Красным морем, на востоке тянется от Гавайских островов до Французской Полинезии, на севере достигает острова Тайвань, а на юге включает в себя территорию Австралии. В центре этого пространства находится Малаккский пролив между Малайзией и Индонезией – главный морской путь из Индийского океана в Южно-Китайское море (см. рис. 1).

Рисунок 1. Индо-Тихоокеанский регион

Источник: The Muslim Times

Начиная с 1920-х годов, «Индо-Тихоокеанское пространство» (нем. Indopazifischen Raum) было предметом многочисленных штудий немецкого географа Карла Хаусхофера ^[1-2] и активно использовалось в геополитических построениях нацистскими стратегами.

После окончания Второй мировой войны для описания различных процессов на востоке и юго-востоке Азии широко использовался термин Индокитай (фр. Indochine). А после событий во Вьетнаме и на Корейском полуострове закрепилось более широкое геоэкономическое и геополитическое понятие Азиатско-Тихоокеанский регион (англ. Asia-Pacific), которым обозначалась совокупность стран, расположенных по периметру Тихого океана вместе с многочисленными островными государствами внутри него. С того времени и примерно до конца нулевых годов XXI века все американские президенты, включая Барака Обаму употребляли термин Asia-Pacific. В пространстве политических символов это означало неформальное признание геостратегического баланса, сложившегося на соответствующей части территории Земли, главным бенефициарием которого был Китай.

В научный оборот Indo-Pacific вернулся примерно в 1960-е годы. Так, например, австралийские исследователи широко использовали это понятие для анализа вопросов региональной безопасности ^[3]. Не менее привычно оперировали им и специалисты, исследующие процессы регионализации глобальной экономики ^[4].

В публичный политический дискурс термин вошел во второй половине 2000-х годов, благодаря лидеру Японии Синдзо Абэ, индийским и австралийским политическим экспертам, и правительственным деятелям. Однако в настоящее время пальму первенства во внедрении в мировое общественное сознание представлений об Indo-Pacific держит администрация Дональда Трампа. Настойчивая артикуляция в самых разных аудиториях и документах соответствующей терминологии, а теперь и стратегии «свободного и открытого Индо-Тихоокеанского региона» (англ. Free and Open Indo-Pacific, FOIP) отражает стремления действующей администрации президента США использовать семантическую политику (оперирование символами, управление смыслами) в целях изменения баланса сил на огромной территории, которая теперь официально именуется «самым важным регионом для будущего Америки» ^[5].

Ниже более подробно показаны хронологические и географические реперы, отмечающие траекторию вхождения концепта Indo-Pacific в международный дискурс, а также различия в представлениях разных стран о его сути и перспективах.

Японский Indo-Pacific

В экспертной среде считается [см., например, 6], что триггером для экспансии Indo-Pacific в международный политический дискурс на высшем уровне стал доклад 2007 года индийского военно-морского аналитика Гурприта Кхураны, посвященный перспективам военного сотрудничества между Индией и Японией в целях поддержания безопасного судоходства ^[7]. Однако на деле это понятие и концепт «свободного и открытого Индо-Тихоокеанского региона» вошли в политический оборот чуть раньше.

Впервые в современной истории идею FOIP выдвинул Синдзо Абэ в августе 2006 года, накануне своего первого срока в качестве лидера Японии. Абэ представлял Индийский и Тихоокеанский регионы как единое стратегическое образование, возглавляемое коалицией демократических государств, выступающих за свободную торговлю, ядром которой является так называемый «квадрант» (Quad) в составе Австралии, Индии, Японии и Соединенных Штатов. Упомянутые выше, а также другие демократические азиатские страны Абэ рассматривал как единомышленников, которые должны согласованно взаимодействовать, чтобы защитить международный порядок, универсальные политические ценности и свободный доступ к морскому пространству от амбиций растущего недемократического Китая ^[8].

Фактически, все эти принципы, спустя десять лет легли в основу концепции «свободного и открытого Индо-Тихоокеанского региона» администрации Трампа, хотя первоначально США не поддержали инициативу Японии.

Тем не менее, Япония уже с начала XXI века приступила к строительству азиатской «дуги свободы и благосостояния», взяв курс на сближение с Индией. В 2007 году, выступая в индийском парламенте, Синдзо Абэ настаивал на особой роли партнерства двух стран в создании «более широкой Азии» - свободной, открытой и демократической: «”Большая Азия”, вышедшая из своих географических границ, начинает приобретать ясные очертания. У наших двух стран есть возможность позаботиться о том, чтобы она расширилась ещё больше» ^[9]. По мнению Абэ, именно объединение усилий Индии и Японии приведет к тому, что «эта "более широкая Азия" превратится в огромную сеть, охватывающую весь Тихий океан, включая Соединенные Штаты Америки и Австралию. Открытая и прозрачная, эта сеть обеспечит свободное передвижение людей, товаров, капиталов и знаний» ^[9].

В этом знаковом выступлении Синдзо Абэ ни разу не упомянул Китай. Однако было очевидно, что японская концепция Indo-Pacific как сообщества азиатских демократий не только исключает эту страну из числа единомышленников – партнеров по «более широкой Азии», но и прямо направлена против КНР.

Будучи избранным на второй срок, Синдзо Абэ продолжил развивать концепцию Индо-Тихоокеанского региона и сделал этот сюжет основным для внешней политики Японии в области безопасности, экономической помощи, а также инвестиций ^[10]. В августе 2016 года японский премьер-министр в программной речи на шестой Токийской международной конференции по развитию Африки (TICAD VI) анонсировал свое усовершенствованное видение «свободного и открытого Индо-Тихоокеанского региона». Ключом для стабильности и процветания международного сообщества Абэ назвал динамичное развитие, которое возникает из комбинации «Двух Континентов» (быстро растущей Азии и Африки, обладающей огромным потенциалом роста) и «Двух Океанов» (свободных и открытых Тихого океана, и Индийского океана), что в сумме дает «свободный и открытый Индо-Тихоокеанский регион» как международное общее благо.

Помимо геополитических построений, идущих еще от Хаусхофера, набора либеральных фундаментальных ценностей (свобода, демократия, права человека, верховенство закона, стабильность и безопасность), а также принципов свободного рынка и свободы мореплавания, Абэ также взял на вооружение концепт глобального общественного блага, подчеркивая, что таковым являются воды Индийского и Тихого океана, поскольку в будущем они принесут «мир и процветание всем народам без исключения» ^[11]. В таком контексте усилия Японии по продвижению стратегии «cвободного и открытого Индо-Тихоокеанского региона» представляются мировому сообществу как бескорыстные инвестиции в создание глобального общественного блага.

По аналогии с методами, которыми пользовалась для продвижения своего могущества еще Британская корона, страна вкладывает средства в обучение и воспитание молодежи государств региона в духе японского понимания Indo-Pacific. В своем выступлении на 73 сессии Генеральной Ассамблеи ООН (сентябрь 2018 г.) Синдзо Абэ с удовлетворением подчеркнул, что иностранные студенты из Малайзии, Филиппин, Шри-Ланка гордятся уникальными научными дипломами, которые можно получить только в Японии. Речь идет о магистерских степенях в области морской охраны и политики безопасности. Кроме того, береговая охрана Японии реализует специальную программу как для студентов, так и для высокопоставленных коллег из всех азиатских стран. Главная цель – добиться, чтобы выпускники приняли как «руководящий принцип для своей жизни» истину о том, что «морской порядок - это не вопрос власти, а вопрос верховенства права, основанного на правилах». Абэ называет благородной миссией Японии «воспитание тех, кто будет охранять и защищать свободный и открытый Индо-Тихоокеанский регион» ^[12].

Индийский Indo-Pacific

Еще в 1990-е годы в Индии была сформулирована политика «взгляда на восток», целью которой является создание условий быстрого экономического роста в восточной Азии. В годы легислатуры премьер-министра Шри Нарендра Моди (с 2014) эта концепция была трансформирована в политику «Восточного действия» (англ. Act East Policy), которая стала инструментом для реализации решения индийской элиты войти в состав «золотого миллиарда». Продвижение идеи Indo-Pacific – еще один элемент этой стратегии.

Как было отмечено выше, в индийский экспертный и политический дискурс концепт Индо-Тихоокеанского региона вошел в начале 2007 года. В своей резонансной статье Гурприт Кхурана показал, что необходимость обеспечения безопасности морских путей – основных каналов внешней торговли – объективно ведет к сближению Индии и Японии. Как следствие, неизбежно создание «особого политического и экономического сообщества, объединяющего два океана» ^[6-7].

Новый термин и стоящие за ним представления о месте и роли страны в мире были приняты в Индии с воодушевлением, поскольку понятие «Азиатско-Тихоокеанский регион» никогда не было близко индийскому национальному сознанию. Бывший начальник штаба индийских ВМС Аруна Пракаша отмечал в 2009 году на форуме «Диалог Шангри-Ла»: «Каждый раз, когда я слышу об Азиатско-Тихоокеанском регионе, мне как индийцу, кажется, что мою страну оставляют за скобками» [цит. по: 6]..

Глобальное политическое влияние Индии, которая, по прогнозам станет к 2032 году третьей после США и Китая крупнейшей экономикой мира, постоянно растет. Начиная с рубежа XXI века, ведущие страны целенаправленно работают над развитием партнерских отношений с Индией. В условиях экспансии Китая на Евроазиатском континенте и акватории двух океанов растущая Индия де-факто может выбирать, с кем и на каких условиях вступать в стратегические союзы.

Именно китайский фактор способствовал резкому улучшению отношений Индии и США в XXI веке. Как отмечают эксперты, в период администрации Джорджа Буша-младшего (2001-2009) произошел подлинный прорыв, который был закреплен во время легислатуры Барака Обамы (2009-2016) ^[13-15]. В 2012 г. тогдашний министр обороны США Л. Панетта открыто говорил, что именно взаимодействие с Индией дает необходимую основу для расширения «присутствия США в геостратегической дуге от западной части Тихого океана и Восточной Азии до Индийского океана и Южной Азии» ^[16]. Администрация Дональда Трампа, взявшая на вооружение концепт единого геополитического и геоэкономического пространства Indo-Pacific, продолжает наращивать военно-стратегическое и экономическое сотрудничество с Индией. Как отмечают индийские эксперты, это сближение дает Индии уникальную возможность превратить традиционное двухстороннее сотрудничество с США в стратегический альянс [см., например, 17].

Несмотря на то, что США пытаются доминировать в конструировании нового мегарегиона, Индия намерена «сохранить дух “стратегической автономии”» ^[18] и имеет собственное видение концепции Индо-Тихоокеанского региона как многополярного образования.

В понимании индийского руководства этот стратегический блок не направлен против какой-либо конкретной страны, он нужен для обеспечения безопасности, стабильности и инклюзивности. Такой подход близок к позициям Индонезии и Малайзии, ставших инициаторами программного документа АСЕАН 2019 года в отношении перспектив Индо-Тихоокеанского региона. Как отмечал в своей речи премьер-министр Шри Нарендра Моди на форуме «Диалог Шангри-Ла» в июне 2018 года, «в основе нового Индо-Тихоокеанского региона лежат инклюзивности, открытость, центральная роль и единство АСЕАН. Индия не рассматривает Индо-Тихоокеанский регион ни как стратегию или клуб с ограниченным числом членов, ни как группировку, стремящуюся к доминированию. И мы ни в коем случае не считаем его направленным против какой-либо страны» ^[19].

Такая позиция позволяет Индии развивать сотрудничество с самыми разными странами, независимо от того, находятся ли те между собой в конфликте или нет. Например, Индия равным образом взаимодействует и с США, и с Россией, и с Китаем. Как отмечают индийские эксперты, «Индии удалось убедить Россию в том, что ее сотрудничество с США не направлено против российских интересов. […]. Дальний Восток может стать важным фактором в углублении сотрудничества между Индией и Россией, особенно с учетом того, что Нью-Дели расширил масштабы своей внешнеполитической стратегии «Act East» («Действуй на Востоке») и включил в нее Москву» ^[20].

Хотя Нью-Дели обеспокоен подъемом Китая, индийское руководство признает необходимость поддержания реального сотрудничества с КНР, в том числе в качестве рычага давления в решении проблем с Западом и продвижении планов собственного развития. В этой связи показательны результаты государственного визита президента Франции в Индию (1-12 марта 2018 года): было объявлено, что страны считают себя стратегическими партнерами в Европе и Азии (свободный доступ военно-морских флотов в базы друг друга в Мировом океане, контракт на реактивные двигатели Safran на 14 млрд. евро, соглашение о строительстве атомной электростанции). Индия и Франция также договорились предпринять совместные усилия по поддержке развития солнечной генерации в бедных экваториальных государствах (между тропиками Козерога и Рака, зона между 23,4° северной и южной широты), что особенно актуально после выхода США из Парижского соглашения по климату ^[21-22].

В целом, сложные балансы, выстраиваемые Индией, помогают снизить риски открытой конфронтации между США и Китаем, дают странам региона надежду на некую альтернативу перед лицом неизбежного выбора между антагонистическими концепциями «американского» и «китайского» будущего.

Австралийский Indo-Pacific

Следуя хронологической логике, анализ вхождения Indo-Pacific в австралийский дискурс следовало бы разместить первым, поскольку серьезные дискуссии ученых и политиков об Индо-Тихоокеанском регионе начались в Австралийском национальном университете (Канберра) еще в середине 1960-х годов. Как пишет дипломат и стратегический аналитик Рори Медкалф в своей статье «Вращая карту: Австралийская Индо-Тихоокеанская система», это были те времена, когда перспективы региональной безопасности еще связывались с Британским влиянием в Индийском океане и австралийской атомной бомбой ^[23]. А потому на встречах австралийских ученых и политиков в 1964 и 1965 годах обсуждались риски распространения ядерного оружия «в Азии и Индо-Тихоокеанском регионе», а также «ответственность Содружества наций (Commonwealth of Nations) за безопасность в Индо-Тихоокеанском регионе» ^[23].

Как уже было отмечено, это понятие впоследствии использовалось в академических работах исследователей в области экономической регионалистики и региональной безопасности. Но до начала XXI века Австралия традиционно видела себя в Восточноазиатской стратегической системе, оставляя конструкты, связанные с Западной частью Атлантики и Индийским океаном, за границами мейнстрима.

Масштабные перемены в «пространстве двух океанов», активная позиция Японии и Индии по продвижению идеи Индо-Тихоокеанского региона как цивилизационного проекта, попытки вовлечения Австралии в формат четырёхстороннего диалога по вопросам безопасности (Quad), а также рост рисков экономической зависимости от Китая сделали австралийские элиты горячими сторонниками нового стратегического концепта. Хотя скептически настроенные эксперты видели в понятии Indo-Pacific не более, чем динамично расширяющееся определение морского суперрегиона с центром в Юго-Восточной Азии, возникшего главным образом в результате появления Китая и Индии в качестве сильных внешнеторговых государств и стратегических субъектов ^[24].

В Белой книге по обороне 2009 года Австралия четко обозначила свой интерес к тому, что с подачи Синдзо Абэ стали называть «более широким Азиатско-Тихоокеанским регионом» ^[25]. Спустя четыре года австралийское оборонное ведомство в очередной Белой книге указало, что Индо-Тихоокеанский регион является логическим продолжением этой концепции. Принятие концепта Indo-Pacific помогает скорректировать стратегическую направленность Австралии, прежде всего на дугу, простирающуюся от Индии через Юго-Восточную Азию на северо-восток Азия, включая морские линии связи, от которых зависит регион ^[26].

В указанном документе Австралия впервые четко зафиксировала изменение своей стратегии в меняющемся мире и обозначила Indo-Pacific зоной стратегических интересов. По мнению австралийских стратегов, свидетельствами возникновения новой геополитической и геоэкономической реальности являются такие факторы, как продолжающийся стратегический и экономический сдвиг глобальных интересов в сторону Австралийского региона, Азиатско-Тихоокеанского региона и Индийского океана; восстановление баланса присутствия США в АТР и расширение австралийско-американского сотрудничества; постепенная переориентация Индии на Восток и более активное вовлечение этого сильного стратегического партнера в региональные структуры ^{[23, 24, 27]}.

Австралия считает, что Индо-Тихоокеанский регион как система пока находится в стадии формирования. В силу масштаба и разнообразия составляющих его элементов, архитектура безопасности Indo-Pacific на текущий момент представляет собой всего лишь отдельные субрегионы и механизмы, не связанные в единое целое. Но от того, как будет развиваться эта система, напрямую зависит состояние безопасности Австралии.

Австралийское видение Indo-Pacific, несмотря на отсутствие прямых отсылок, по сути своей нацелено на защиту от Китая. Современная китайская экономика глубоко переплетена с экономикой всего мира, а зависимость Австралии от внешней торговли с КНР стала уже рискованной. В недавнем докладе аналитического центра China Matters отмечается, что, если экономический рост Китая сократится всего на несколько процентов, Австралия потенциально потеряет 140 млрд. долл. дохода и более 500 тыс. рабочих мест ^[28].

Очевидно, что Австралия, несмотря на заявленный стратегической «поворот», вряд ли может значимо влиять на развитие Indo-Pacific, которое будет результирующей самых разнообразных концептуальных подходов заинтересованных стран – США, Индии, Японии, Индонезии, Китая, а также АСЕАН.

Американский Indo-Pacific

США включились в тематику Indo-Pacific последними, но быстро заимствовали самые привлекательные идеи и целенаправленно работают над тем, чтобы возглавить процесс структурирования новой геостратегической системы и управлять им в своих интересах.

Как известно, в 2006 году администрация вновь избранного президента США Джорджа Буша-младшего не поддержала идею Синдзо Абэ об использовании «свободного и открытого Indo-Pacific» как стратегии, обеспечивающей странам региона уверенность в возможности противостоять растущему влиянию КНР. Администрация президента США Барака Обамы, несмотря на заявленный в 2010-2011 годах «поворот к Азии» (англ. Rebalance to Asia ^[29]), также была против ^[8].

Тем не менее, американские политологи оценили потенциал идеи Indo-Pacific. Одной из знаковых работ стала вышедшая в 2010 году книга Роберта Каплана «Муссон: Индийский океан и будущее американской политики» ^[30] (в России издана в 2016 году ^[31]). Автор попытался убедить своих соотечественников, насколько существенно меняются представления о событиях в мире, если вместо привычных карт двух полушарий взять иную – ту, где в центре лежит «большой Индийский океан» (так Каплан назвал регион, который простирается на восток от Африканского Рога мимо Аравийского полуострова, Иранского плато и Индийского субконтинента, вплоть до Индонезийского архипелага и за его пределами). Попытки автора донести мысль, что современный регион Индийского океана – это особый, многослойный и многополюсный мир, где не работают привычные механизмы «глобализации», а военно-морской потенциал и доступ к морским коммуникациям играют исключительную роль, увенчались успехом. Во втором десятилетии XXI века американские политики не только признали ценность концепта Indo-Pacific, но и поставили его в центр своей глобальной стратегии.

На официальном уровне термин Indo-Pacific впервые прозвучал в выступлении государственного секретаря США Хиллари Клинтон на конференции в Гонолулу в 2011 году ^[32]. Примерно с этого времени этот сюжет прочно вошел в американские дискурсы, связанные с глобальными стратегиями и геополитикой. Но окончательно понятие Индо-Тихоокеанского региона стало неотъемлемой частью современного американского внешнеполитического лексикона с приходом на пост президента США Дональда Трампа.

Масштабную «семантическую экспансию» американская внешняя политика начала осенью 2017 г. Сначала государственный секретарь США Рекс Тиллерсон, обсуждая проблемы в Восточной Азии, подчеркнуто называл регион Индо-Тихоокеанским. Затем этой терминологией начал демонстративно пользоваться президент США Дональд Трамп, начиная со встречи с премьер-министром Японии Синдзо Абэ (7 ноября 2017 года) ^[33] и первого официального визита в страны Азии (ноябрь 2017 года) ^[34]. А, к примеру, в не слишком длинной речи госсекретаря США Майкла Помпео в июле 2018 года на Индо-Тихоокеанском бизнес-форуме в Вашингтоне, термин Indo-Pacific прозвучал уже 46 раз ^[35].

В отличие от «инклюзивного» подхода Индии, японской апелляции к «глобальным общественным ценностям» или австралийской заботе об экономических перспективах и общей безопасности, американская версия Indo-Pacific носит подчеркнуто конфронтационный характер. Вопреки концепции Trans-Pacific Partnership, которой придерживался президент Обама, Китай больше не рассматривается в качестве конкурента и потенциального партнера, которого следует выборочно сдерживать, но при этом помогать интегрироваться в развивающийся глобальный и региональный порядок. В каком-то смысле изменившийся подход является логическим продолжением того стиля политического поведения, который Трамп демонстрирует и в «торговой войне» США с КНР, и в отношениях с Россией, странами Латинской Америки и даже порой со своими союзниками.

Доказательством антикитайской нацеленности «семантической политики» администрации Трампа стала принятая в январе 2018 года новая Национальная оборонная стратегия США, которая с типичной для современного стиля американской внешней политики прямотой констатирует: «Китай использует военную модернизацию, операции влияния и хищническую экономику, чтобы заставить соседние страны изменить порядок в Индо-Тихоокеанском регионе в свою пользу» ^[36]. Американские стратеги считают, что КНР, реализуя долгосрочную общенациональную стратегию, стремится увеличить свое экономическое и военное могущество с целью достижения «Индо-Тихоокеанской региональной гегемонии» в самые короткие сроки и «вытеснения Соединенных Штатов для достижения глобального превосходства в будущем». Исходя из ситуации, американские вооруженные силы будут «склоняться к конкуренции» с Китаем и Россией в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях и в Европе ^[36].

Основные контуры стратегии Indo-Pacific Министр обороны США Джеймс Мэттис очертил на Азиатском саммите по безопасности «Диалог Шангри-Ла» в июле 2018 года. Названные им «четыре темы стратегии» фактически представляют собой сумму идей, ранее высказанных Японией, Индией и Австралией: (1) расширение внимания к морскому пространству, как всеобщему благу; (2) расширение военного взаимодействия с союзниками и партнерами (рост интегрированности вооруженных сил, в том числе на аппаратной и программной основе, предоставляемой США); (3) укрепление верховенства права, гражданского общества и открытости власти; (4) экономическое развитие на базе частного сектора ^[37].

В июне 2019 года Министерство обороны США выпустило Доклад об Индо-Тихоокеанской стратегии, которая является продолжением трамповской Стратегии национальной безопасности и Стратегии национальной обороны, которые поставили «угрозу со стороны ревизионистских великих держав — особенно Китая — в центр политики США» ^[38]. Американские военные теперь постоянно называют Индо-Тихоокеанский регион «приоритетным театром» для США. Это связано не только с впечатляющими перспективами Indo-Pacific, который, как ожидается, станет в XXI веке «двигателем экономического роста и эпицентром геополитического соперничества», но также с целями сдерживания растущего влияния Китая в этой зоне ^[39].

В целом, на сегодняшний момент американское видение развития ситуации, которое можно реконструировать на основе анализа многочисленных официальных и экспертных высказываний, выглядит следующим образом. Богатый, сильный, идеологически монолитный и непонятный для западного менталитета авторитарный Китай является для США угрозой по определению. Эта угроза будет нарастать (как представляется, американские эксперты преувеличивают риски конфликтов между США и КНР и недооценивают роль общих, прежде всего, экономических, интересов). Американцам придется заплатить огромную цену за привлечение стран Индо-Тихоокеанского региона на свою сторону, что ставит под удар стабильность режима Трампа внутри США, снижая вероятность его переизбрания. При этом есть опасность, что стремление США «разделять и властвовать» в новом мегарегионе не будет поддержано странами региона из-за роста сопротивления (пример КНДР).

Тем не менее, внутри США нет единодушия по поводу Индо-Тихоокеанской стратегии Трампа. В экспертном дискурсе все чаще звучат позиции, согласно которым изображение Китая как враждебной экзистенциальной угрозы региональному порядку, процветанию и западным интересам является контрпродуктивным и может привести к развертыванию полномасштабной «холодной войны»между двумя странами. Считается, что нынешняя администрация США игнорирует результаты научных исследований и примеры успешной экономической деятельности КНР, поскольку находятся в плену пропагандистской концепции о России как империи зла и некритично объединяют действия России и Китая на международной арене ^[8]. Логические ошибки, вытекающие из «пропагандистских подходов» к оценке ситуации и необоснованный отход от прошлой политики США, ведут к неточной оценке интересов и возможностей Индии, Японии и других ключевых азиатских союзников, что ставит под сомнение реализуемость концепции «восточного НАТО».

Китай и Indo-Pacific

Китай с самого начала воспринял идею Индо-Тихоокеанского региона крайне негативно. Китайское руководство «с холодностью и недоверием» ^[40] относится к любым высказываниям на тему Indo-Pacific и резко реагирует на конкретные шаги по внедрению нового формата региональных отношений.

Еще в мае 2007 года, накануне встречи представителей США, Японии, Индии и Австралии на полях юбилейного форума АСЕАН, состоявшегося в Маниле, Китай направил демарш каждой из этих стран ^[6]. А когда президент Дональд Трамп начал демонстративно включать Indo-Pacific в свои публичные дискурсы, это было расценено «новым старым» руководством КНР (после XIX съезда Коммунистической партии Китая) как демонстративный слом более чем полувекового геостратегического баланса. В ходе дискуссий в китайских экспертных и академических кругах любые инициативы, связанные с новой концепцией, подвергаются жесткой критике: разрабатываемая Индо-Тихоокеанская стратегия рассматривается в КНР как «идея Соединенных Штатов объединить Индийский океан и Тихоокеанский регион в целях сдерживания подъема Китая, исходя из геополитической перспективы, и защиты собственного лидерства и интересов в регионе» ^[41].

В конце января 2018 года различные официальные лица КНР очень жестко отреагировали на положения новой Национальной оборонной стратегии США, обвинив Вашингтон в приверженности «ментальности холодной войны», стремлении использовать «нереалистические предположения» и логику «игр с нулевой суммой» ^[42].

Китайская версия Индо-Тихоокеанского региона хорошо известна – это морской Шелковый путь XXI века, который идет через западную часть Тихого океана, Азию и Индийский океан. Первоначально идея заключалась в единоличном получении КНР выгод от свободного и безопасного судоходства в Индийском океане (проблема Малаккского пролива), но по ряду причин проект не удалось довести до конца. Например, США, Индия и Япония, пользуясь международными нормами открытого моря, организовали на постоянной основе масштабные военные учения вблизи Малабарского берега (это южная оконечность Индии) для отработки мер безопасного судоходства. Для расширения сотрудничества планируется направить также приглашение и КНР и Австралии. Формально, Китаю никто не препятствует, но запланированные им проекты установления полного контроля судоходства в Малаккском проливе и масштабных внешнеторговых операций через контролируемые морские порты Пакистана и Памирскую железную дорогу теперь могут быть размыты.

Действия США объективно замедляют скорость китайских проектов. А именно время, с учетом решений XIX съезда КПК, является ключевым фактором для китайского руководства, как с точки зрения реализации экономических реформ (по типу Горбачевской «перестройки»), так для ускорения политических перемен.

Несмотря на то, что, по мнению китайских экспертов, «основные партнёры США – такие как Индия, Япония, Австралия и страны АСЕАН – настроены против создания антикитайского блока или смотрят на это без особого энтузиазма» ^[40], продвижение этой стратегии осложняет возможности для маневра самого Китая. Платформа, предлагаемая КНР для регионального экономического сотрудничества и геополитической интеграции, попала в ситуацию жесткой конкуренции. Более того, США, официально объявив КНР стратегическим противником, повышают уровень конкуренции «цивилизационных подходов» до степени конфронтации.

Это создает для Китая почти экзистенциальные проблемы. Начиная с 1990-х, китайское руководство не устает повторять, что не стремится к мировой гегемонии. В определенном смысле, это так и есть: Пекин действительно не хочет заменять Вашингтон на вершине международной системы. Китай не заинтересован ни в создании сети глобальных альянсов, ни в поддержании глобального военного присутствия, ни в отправке войск за тысячи миль от своих границ, ни в том, чтобы возглавлять международные организации, ни в распространении китайской модели управления на другие страны. Но при этом Китай намерен быть полным и единственным гегемоном на региональном уровне - в Индо-Тихоокеанском регионе. Для КНР «быть великой державой» означает свободу рук в любых начинаниях и отсутствие какой-либо международной критики.

Поэтому приход США с собственной стратегией в «облюбованный» Китаем регион означает покушение на китайские представления о собственном величии. Поэтому, резко критикуя шаги Вашингтона за конфронтационность, КНР настойчиво пытается вытеснить США из региона и даже готова к конфликту.

Этот вывод подтверждают и результаты стратегического моделирования. Например, весной 2019 г. в Институте глобальных исследований Кэннона (Canon Institute for Global Studies (CIGS)) в Токио состоялась «военная игра» (24-часовая политическая симуляция), главным театром которой стал Индийский океан в районе Андаманских островов. Итоги показали, что конфликта не удастся избежать: эскалация напряженности приведет к тому, что военные корабли США и Китая вступят в сражение и нанесут друг другу серьезный ущерб; Совет Безопасности ООН окажется бесполезен, а потому США и КНР будут договариваться напрямую, чтобы избежать повторения событий. Также симуляция показала, что армия КНР на настоящий момент не готова к реальному доминированию в Индо-Тихоокеанском регионе; а страны Quad, несмотря на их приверженность концепту Indo-Pacific, пока не способны действовать согласованно ^[43].

АСЕАН и Indo-Pacific

Для Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), отметившей в 2017 году свое 50-летие, продвижение концепта Indo-Pacific в американском изложении означает не только слом прежней региональной системы, но и потерю влияния. На протяжении 2007-2017 годов (период, когда концепт развивался без участия США), АСЕАН в принципе отрицали целесообразность этой идеи. Однако после того, как Вашингтон перехватил инициативу, Ассоциация решила подключиться к процессу – но на собственных условиях. Существенный вклад в этот процесс вносит Индонезия.

Так, в августе 2018 г. министр иностранных дел Индонезии Ретно Марсуди объявил о том, что у Джакарты есть собственная концепция Индо-Тихоокеанского региона. Суть – соединение ценностей, продвигаемых Японией и Австралией (уважение норм международного права, порядок, основанных на правилах, стабильность и безопасность, связность и устойчивое развитие) с индийской идеей инклюзивности и главенствующей ролью АСЕАН.

Как отмечают эксперты, существенным отличием индонезийского видения Indo-Pacific является то, что восточная граница региона не доходит до западного побережья США и Латинской Америки, но при этом включает российское Приморье. В таком ракурсе концепт Индо-Тихоокеанского региона «не противостоит, а дополняет один из самых амбициозных российских внешнеполитических конструктов – проект Большой Евразии» ^[29].

После года дискуссий, АСЕАН в июне 2019 года официально сформулировала свою позицию в документе «Точка зрения АСЕАН на перспективы Индо-Тихоокеанского региона» (ASEAN Outlook for Indo-Pacific) ^[44]. АСЕАН рассматривает Индийский океан и Тихий океан как интегрированный и взаимосвязанный регион, где она должна играть центральную и стратегическую роль в развитии и формировании региональных архитектур. Принятие нового стратегического концепта должно способствовать диалогу, развитию, процветанию и пониманию важной роли морского пространства. АСЕАН намерена играть ключевую роль в сохранении стабильности в Индо-Тихоокеанском регионе, определяя цели сотрудничества, создавая благоприятные условия для мира и свободы, создавая различные механизмы сотрудничества и региональные сообщества ^[45]. Как отмечают российские эксперты, «государства АСЕАН намеренно избежали использования чувствительных формулировок, присущих официальному дискурсу США и партнёров по Quad. Так, к примеру, в силу специфики политических режимов в Юго-Восточной Азии “десятка” АСЕАН не стремится увязать ИТР с вопросами защиты прав человека и демократическим устройством в странах-участниках инициативы» ^[46].

Этот подход нашел поддержку России, которая выступает за сохранение прежнего миропорядка в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Россия и Indo-Pacific

В российском политическом и академическом дискурсе используются различные наименования нового стратегического конструкта, что отражает принадлежность к тому или иному экспертному кругу. В официальных высказываниях высокого уровня употребляются термины «Индо-Тихоокеанский регион», «Индо-Тихоокеанская стратегия» ^[47]. Эксперты отечественных think tanks (Валдайский клуб, Российский совет по международным делам, Совет по внешней и оборонной политике и др.) предпочитают обозначать весь комплекс событий, связанных с продвижением в глобальную повестку дня представлений о новом мегарегионе, термином «Индо-Пацифика» ^{[6, 13, 29, 48, 49]}. В работах англоязычных авторов Валдайского клуба, в комментариях и текстах, возникших «за периметром» близкого к официальным структурам аналитического сообщества, равным образом встречаются варианты «Индо-Пасифик», «Indo-Pacific» ^{[10, 50-53]}.

Как известно, Россия негативно относится к процессам легализации на международном уровне конструкта Indo-Pacific в его американском варианте, рассматривая происходящее как попытки слома прежнего баланса сил в регионе, подрыва центральной роли АСЕАН, установления военного доминирования США и угрозу региональной безопасности вследствие конфронтационного характера проекта ^[54-56]. Однако политологи высказывают обеспокоенность реактивной позицией России, которая, по их мнению, может упустить шанс в формировании и продвижении собственной стратегии в новом мегарегионе и будет вынуждена «приспосабливаться к чужим концептам, с трудом выискивая для себя место в уже структурированной картине» ^[29].

Несмотря на текущее отсутствие содержательной стратегии для Индо-Тихоокеанского региона, Россия реализует на этом направлении сложную многоуровневую политику балансов, расширяя сотрудничество с Индией, Китаем, другими азиатскими странами и поддерживая стремление АСЕАН сохранить центральную роль в трансформирующемся пространстве. Как отметил 3 ноября 2019 года в своем интервью газете «Бангкок пост» Председатель Правительства РФ Дмитрий Медведев, США, продвигая концепцию «свободного и открытого Индо-Тихоокеанского региона» пытаются заменить «привычный» формат Азиатско-Тихоокеанского сотрудничества, тогда как Россия выступает «за сохранение эффективной системы межгосударственных отношений, которая сформировалась на базе АСЕАН и за многие годы хорошо себя зарекомендовала» ^[57].

Особую роль в этом процессе играют давние, исторически сложившиеся связи России и Индии, которые приобретают сегодня новое измерение. В совместном заявлении «Через доверие и партнерство - к новым вершинам сотрудничества», принятом на полях Восточного экономического форума в сентябре 2019 г., лидеры России и Индии подтвердили «приверженность формированию в Азиатско-Тихоокеанском регионе архитектуры равной и неделимой безопасности» и отметили, что «инициативы, направленные на укрепление регионального порядка, должны основываться на принципах многосторонности, открытости, инклюзивности, взаимного уважения и не должны быть направленными против какой-либо страны» ^[58].

Подходы Индии и АСЕАН в отношении Indo-Pacific находят поддержку у России не только в качестве альтернативы американскому стратегическому давлению в регионе, но и как потенциал для развития проекта Большой Евразии. Уникальное геополитическое положение Дальневосточного региона (восточные ворота России в Евразии и северные ворота Indo-Pacific ^[29]) дает основания для разработки и продвижения российской концепции нового геоэкономического и геостратегического мегрегиона.

Семантическая политика США – инструмент прошлого

Анализ семантической политики США по продвижению концепта Индо-Тихоокеанского региона фиксирует ренессанс геополитического мышления прошлого века. Этот возврат в прошлое отмечают и сами американские эксперты. Как пишет политолог Фрэнсис Семпа, задолго до того, как Роберт Каплан указал американцам на Индийский океан и прилегающий к нему регион как на новый геополитический центр мировой политики, Карл Хаусхофер уже предвидел энергетический потенциал того, что он назвал «Индо-Тихоокеанскими» или «азиатскими муссонными странами» ^[59].

Похоже, что Япония не просто сохранила, но вернула к жизни идеи германской геополитики об Индо-Тихоокеанском пространстве, попытавшись наполнить их новым содержанием в духе фундаментальных ценностей западной демократии. А современная американская элита с не меньшим энтузиазмом, чем в начале 1940-х годов, увлеклась геостратегическими конструктами, возникшими еще во времена Третьего рейха, в надежде поставить это «секретное оружие» себе на службу для переустройства мира.

Политика президента Дональда Трампа и его администрации по внедрению в сознание мировой общественности концепта Индо-Тихоокеанского региона почти буквально следует приемам, которые использовала нацистская пропаганда и сам Карл Хаусхофер для продвижения своих геополитических построений в 1930-1940-х годах.

В 1942 году американский политолог немецкого происхождения Ханс Вейгерт писал: «Одним из методов, которые использует Карл Хаусхофер, чтобы вбить свои идеи в умы читателей, является постоянное повторение простых истин» ^[60]. Речь в частности, идет об известном высказывании английского географа и государственного деятеля сэра Томаса Холдича (Sir Thomas Holdich) о «совершенно неизмеримой цене географического невежества». Вейгерт констатирует, что именно благодаря такой, говоря современным языком, семантической экспансии, возник «внезапный и удивительный интерес американской общественности к немецкой геополитике». В результате «немецкая геополитика вторглась в Соединенные Штаты как своего рода сверхнаука. Нам дали увлекательный урок о "тысяче ученых, стоящих за Гитлером", […] нам сказали […] что именно Хаусхофер руководил планами германского Генерального штаба по мировому господству» ^[60].

И если Хаусхофер призвал немецких политиков содействовать геополитическому единству Индо-Тихоокеанского региона, чтобы создать противовес британской и американской морской мощи ^[59], то сегодня Трамп твердит о едином и открытом Indo-Pacific с целью противостояния растущему влиянию Китая и получения главенствующих позиций в самом перспективном геоэкономическом пространстве.

Благодаря целенаправленным усилиям многих политических акторов, Indo-Pacific из маргинального термина постепенно превращается в «прецедентный феномен» – языковую единицу, которая не только хорошо известна большинству представителей определенного национально-лингвокультурного сообщества (а в данном случае – международно-политического сообщества), но и схожим образом воспринимается как в познавательном, так и в эмоциональном плане ^[61]. Задача семантической политики США и их партнеров заключается в придании американскому варианту Индо-Тихоокеанского региона исключительно позитивных коннотаций (стабильность, безопасность, демократия, экономическая свобода, защита прав человека и пр.). Для этого США прагматично используют любые перспективные наработки своих предшественников, включая японскую инициативу, нацеленную на создание в символическом пространстве глобальной политики устойчивого паттерна между понятием Indo-Pacific и категорией «глобальное общественное благо». Одновременно прилагаются усилия для представления позиций Китая и России как безусловного «зла».

Представляется, что настойчивое стремление нынешнего руководства США и Японии продвинуть свою концепцию мегарегиона и объединить страны на принципе «против Китая», является способом искусственно ускорить процессы региональной интеграции, которые происходят намного медленнее, чем заканчивается легислатура конкретных лидеров (Трампа, Абэ), а значит, выгоды от проекта Indo-Pacific получат другие группы элит.

Выводы

Хотя концепт Индо-Тихоокеанского региона вот уже несколько лет является едва ли не ключевым в глобальном стратегическом дискурсе, его содержание остается расплывчатым и противоречивым. Тем не менее, очевидно, что эта зона является стратегической системой, поскольку здесь пересекаются интересы ключевых держав, таких как Китай, Индия и США, хотя Индо-Тихоокеанские субрегионы также сохраняют свою собственную динамику. Австралия является одним из важных элементов системы – с географической, военно-стратегической, внешнеполитической, экономической точек зрения ^[42].

В целом, Indo-Pacific - это идея не столько нового геополитического, а нового геоэкономического порядка. Несмотря на кризисы и тактические преимущества, которые получают сегодня программы опережающего регионального и национального экономического развития, США не отказываются от сохранения и развития глобального рынка, пусть и немного в обновленном виде. Фактически, происходящее – это американский ответ обещание лидера КНР Си Цзиньпина (Давос, январь 2017 года) стать гарантом нового глобального экономического порядка в случае потери Соединенными Штатами статуса мирового лидера.

Индо-Тихоокеанский регион как единое, целостное образование постепенно становится объективной реальностью не столько в силу объединения «против общего врага», а прежде всего, потому что этот конструкт экономически интересен США и другим государствам. Главная идея – трансфер промышленных производств из Восточной Азии в зону Индийского океана, что дает возможность таким странам как Япония, Республика Корея, Сингапур и тому же Китаю получить новые возможности для долгосрочных инвестиций, подтолкнуть экономический рост в своих странах и, в итоге, способствовать созданию новой свободной быстроразвивающейся и обширной региональной экономики, превышающей по объемам рынок Европейского союза. В таком ракурсе Япония и Австралия являются главными бенефициарами проекта и естественными партнерами США. Япония после десятилетий почти нулевых темпов экономического роста потеряла многие преимущества в регионе Восточной Азии, а потому ее настойчивость в продвижении Индо-Тихоокеанского проекта исходит не столько из конфронтации с Китаем, сколько с поиском новых шансов для своего развития в регионе Индийского океана. Австралия традиционно принадлежит бассейнам и Индийского и Тихого океанов, но больше развиты территории на юго-востоке страны. Участие Австралии в проекте Indo-Pacific позволит быстро развивать обширные (и пустынные) западные регионы страны и усиливает ее влияние в региональном политическом и экономическом балансе.

Несмотря на различия в подходах к видению устройства Indo-Pacific как стратегической системы, у США и Индии много общего. США стремится использовать растущую мощь Индии для сдерживания глобальных амбиций КНР. Но политическую, а прежде всего, экономическую элиту Индии эта ситуация тактически устраивает. Политическая и финансовая поддержка США дает возможность Индии не только решать свои задачи в регионе, но и приступить к финансово-экономической «колонизации» бывшей Британской империи (сегодняшний Лондон уже переполнен не арабскими, русскими, или китайскими, а именно индийскими деньгами - металлы, автомобилестроение, фармацевтика, IT-технологии, финансовый сектор).

Исход разрешения ситуации в Индо-Тихоокеанском регионе на настоящий момент неочевиден. Возможны три равновероятных сценария: «нормализация» (сотрудничество в борьбе с общими угрозами, конкуренция в экономике), «стагнация» (напряженность, ограниченное сотрудничество), «эскалация» (рост напряженности).

В экономических координатах также существуют несколько вариантов. Первый путь - переориентация саммита стран Восточной Азии (США и Россия являются участниками) в саммит Индо-Тихоокеанского региона. Второй путь – создание на базе АТЕС более крупного Индо-Тихоокеанского блока с привлечением стран восточной части Индийского океана. Как заявил Дональд Трамп на саммите АТЕС (ноябрь 2017 года): «я буду заключать двухсторонние торговые соглашения с любой страной Индо-Тихоокеанского региона, которая хочет быть нашим партнером, и которая будет соблюдать принципы справедливой и взаимной торговли» ^[62]. Третий путь – развитие открытого для всех заинтересованных сторон Indo-Pacific с активным участием российского Дальнего Востока, как связующего звена с проектом Большой Евразии.

Как подчеркивается в Концепции внешней политики Российской Федерации, глобальная конкуренция впервые в новейшей истории приобретает цивилизационное измерение, что предполагает конкуренцию между различными ценностными ориентирами и моделями развития. Агрессивные глобальные стратегии США и КНР, как и противостояние между этими странами и предлагаемыми ими моделями развития, ведут к росту числа «недовольных» среди государств мира.

Несмотря на сложившееся мнение о преодолении биполярной конфронтации и «блоковых подходов», приходится констатировать, что на практике действия США и КНР ведут к откату в прошлое и деградации мирового порядка. Сложившаяся ситуация дает России шанс предложить миру иную, отличную от американской и китайской, модель развития, основанную не на финансовом или силовом преимуществе, а на нравственных основаниях, разделяемых обществами с различным цивилизационным контекстом.