Cultural continuity of decorative ornaments as a marker of dwelling of the ancient Sami population on the territory between Upper Sukhona and Upper Volga

Travin Il'ya Aleksandrovich Research Engineer, Center of Humanitarian Problems of the Barents Region – branch of the Kolsky Scientific Center of the Russian Academy of Sciences 184200, Russia, Murmanskaya oblast', g. Apatity, ul. Akademgorodok, 40a diletant101@list.ru Other publications by this author

Буйский район Костромской области, находясь на почти одинаковом удалении от Верхней Сухоны и от Волги, являет собой прекрасный образец демонстрации культурной преемственности декоративных узоров в локальном географическом районе, с фиксируемым периодом от позднего неолита до наших дней.

Народ, покинувший эту территорию несколько поколений назад, несёт в своей культуре следы изменённого исходного культурного кода декоративно-прикладного искусства, которое находится в настоящее время в прямом соответствии с доминантными узорами домовой резьбы в регионе. В данной работе параллели между современными саамскими антропоморфными узорами и антропоморфными узорами, распространёнными на территории региона (или географически чуть шире) рассматриваются бегло, но такое соответствие тоже имеется и в данное время проводится научное изучение вопроса.

Прежде чем подойти непосредственно к вопросу культурной преемственности в декоративно-прикладном искусстве, и к сравнению декоративных узоров современной домовой резьбы с саамскими узорами, стоит несколько шире и с применением различных наук рассмотреть сам вопрос нахождения древнесаамского населения на этой территории. Учитывая, что данный регион находится довольно удалённо от современного расселения саамского населения, данный вопрос непременно стоит подробного рассмотрения. В этой работе, при выделении места проживания древнесаамского населения, ставится акцент на довольно ограниченный географический ареал, который можно вписать в территорию Буйского района Костромской области. Район находится в полном соответствии с выводами И. С. Манюхина — между Верхней Сухоной и Верхним Поволжьем. И. С. Манюхин пишет, что не позднее VI–V вв. до н. э. проходит разделение южного финского потока в районе Верхней Сухоны, и «вместе с Верхним Поволжьем это именно та территория, где древнесаамское население могло проживать непосредственно перед проникновением далее на Север» ^{[1, с. 21]}. Существует несколько версий о местах формирования древнесаамского населения, но археологические данные И. С. Манюхина очень точны и подтверждают факт миграции древнесаамского населения до географического ареала Белого озера, и далее, на северо-запад. Учитывая, что общая территория проживания древнесаамского населения довольно обширна, рассматриваемый локальный регион был выбран к изучению потому что в нём можно обнаружить интересные данные по археологии, а также по этимологии гидронимов.

В 2019 г. были проведены полевые работы по сбору научной информации и работе с жителями населённых пунктов, расположенных по берегам среднего течения реки Кострома (Буйский район Костромской области). Можно выделить интересный факт, что на вопрос, как называют себя сами жители, следовал ответ, что они есть чудца [чудца́]. На просьбу дать расширенный ответ, что же обозначает слово «чудца», объяснение было затруднено, и часто следовал ответ в виде фразы «чудь белоглазая» и рассуждения о смысловой связи этой фразы со словом «чудца». Эти данные полностью подтверждают слова Т. Б. Щепанской, что «местные жители называют себя чудца белоглазая» ^[2]. Т. Б. Щепанская приводит два возможных объяснения самоназванию «чудца» в этом регионе. Это либо обрусевшая группа автохтонного населения, известного пришедшим сюда славянам под именем "чудь", либо нынешние жители — потомки славян, пришедших на смену автохтонному дорусскому населению и сохранивших имя "Чудца" только как название местности ^[2].

Объяснение слова «чудца» как сохранённое название местности, видится более верным. Стоит только расширить временные рамки до периода проживания в регионе древнесаамского населения. Вероятнее всего, более точный ответ соответствия слова «чудца» следует искать в современном саамском слове «чадзь», имеющем смысловое значение «вода». Проводя несложные логические изменения слова, можно выстроить цепь его последовательных вариаций вплоть до другого фонетического произношения: чудца — чудза — чадза — чадзь. Стоит заметить, что среднее течение реки Кострома спокойное и при этом сама река довольно широкая относительно примыкающих к ней малых рек. Вполне возможно, что древнесаамское население могло применять слово обозначающее воду, для этой реки как для источника воды, а так же, что логично, как для характеристики визуально широкого спокойного водного пространства как некоего антипода лесному суженному пространству. Как и в противовес к местным узким малым рекам и их берегам с лесным массивом. Следует отметить, что населённые пункты с жителями, имеющими желание и привычку применять слово «чудца» относительно себя самих, расположены недалеко друг от друга и непосредственно на берегах довольно ограниченного региона Буйского района Костромской области. Таким образом, вероятнее всего, в этом малом географическом ареале мы имеем дело с видоизменённым саамским словом «вода». Можно предположить, что древнесаамское население использовало слово «вода» в этом регионе вплоть до контактов с более поздними народами, например, меря. Благодаря культурной преемственности и заимствования слов из чужого языка в свой собственный, слово сохранилось в языковой культуре региона до периода заселения региона славянами, оно сохранилось в базовом фонетическом звучании, и в изменённой форме наблюдается сейчас.

Непосредственно в этом же географическом ареале в реку Кострома вливаются реки Печенга и Монза. Слово «печенга» относится к финской языковой группе, но стоит отметить наличие реки Печенга на севере Кольского полуострова — регионе, имеющем в современное время непосредственное отношение к месту проживания саамов. Проследить путь переноса гидронима с региона, расположенного между Верхней Сухоной и Волгой на Кольский полуостров довольно трудно, и сейчас точно дать утверждение какой народ сделал это — финский или саамский, затруднительно. Этот интересный факт, несомненно, требует дальнейшей исследовательской работы, которая проводится в данное время.

Название реки Монза можно непосредственно сравнить с названием реки Монча и горным массивом Монче-тундра, расположенными на Кольском полуострове. По-саамски монче (моччесь, моджесь) означает «красивый». На Кольском полуострове река Монча протекает через озера Мончеозеро и Лумболку, длина ее 86 километров. Длина реки Монза 96 километров, река протекает по территории Вологодской и Костромской областей.

Относительно фонетического произношения названия реки и изменения его в течение времени можно отметить следующее. Б. И. Кошечкин писал, что в писцовой книге Алая Михалкова (1608–1611) Мончеозеро, река Монча и Монче-губа названы : "...Мунзе озеро река Мунзя губа Мунзя" ^[3]. Про название реки Монзы, протекающей на территории современных Костромской и Вологодских областей, можно отметить слова А. В. Кузнецова, который упоминал, что в писцовой книге Вологодского уезда конца XVII в., в волости Лежский Волок, этот гидроним был указан как Монча ^[4].

Таким образом, можно наблюдать в XVII в. некоторое сближение произношения гидронимов вплоть до практически полного их совпадения, что несомненно указывает на общую основу и историю, и что немаловажно, на одну культуру народа, давшего наименование рекам. Можно высказать предположение, что ситуация с данными топонимами видится такой: в Буйском районе Костромской области есть река с изначально саамским названием «красивый», которая впадает в более широкую и спокойную реку, и этот локальный географический ареал (включающий в себя уже как саму реку, так и населённые пункты около неё) носит видоизменённое саамское название «вода». Определить центр распространения названия «чудцы» можно словами слова Т. Б. Щепанской: «в наши дни центром территории Чудцы стало с. Дьяконово, где живет большая часть трудоспособного населения» ^[2]. Переносилось ли название «чудца» на всю саму реку (современное название — река Кострома) или на её небольшой отрезок только в данном регионе — дать точное объяснение сейчас довольно затруднительно, исследовательская работа в этом направлении продолжается.

Во время этнографической работы с населением были замечены факты упоминания наличия в удалённой лесной зоне камней, которые, в соответствии с устоявшимся мнением, могут оказывать то или иное влияние на обращающегося к камням, либо «выполнять просьбы». По словам респондентов, способность к этому исходит либо от исторического контакта духовно богатого православного сподвижника с этими камнями и наделение камней вследствие этого способностями, либо камни в силу тех или иных обстоятельств помогают тем, что обращается к ним. Учитывая, что сама окружающая местность не изобилует камнями на поверхности земли, то те или иные отдельно стоящие камни могли быть замечены уже в древности и выделены в отдельную группу «особых мест». Здесь прослеживается прямая связь с культом поклонения камням народом меря, который сформировался как народ, по словам Б. А. Рыбакова, уже к 375 г.: «Готская гипотеза держится прежде всего на словах Иордана (придворного и весьма льстивого историка готских королей) о так называемой державе Германариха, вождя приазовских готов. В состав будто бы покоренных Германарихом (Эрманарихом) к 375 г. народов Восточной Европы входят такие отдаленные народы, как Меря, Чудь, Мордва» ^{[5, с. 29]}. Про поклонение меря камням можно прочитать у И. В. Дубова, который отмечал, что «В XV–XVI вв. в Ярославском Поволжье не только помнили о каком-то чудском населении (мере), жившем здесь еще до прихода славян, но и следовали различным финно-угорским обычаям: боготворили “хозяина” — медведя, в утке видели прародительницу мира, поклонялись камням… Эти “бесовские наущения” жестоко преследовались православной церковью, но далеко не всегда церковники были в силах преодолеть влияние старых языческих традиций» ^{[6, с. 16]}. Двигаясь исторически к сегодняшнему времени, культ камней меря мог в той или иной форме перейти к славянам, а далее, к потомкам славян, окончательно пришедшим на смену автохтонному дославянскому населению. Текущее состояние исторических верований к камням угасло почти полностью, но остатки культа подчёркивают его старинное происхождение. Возникновение у камней «способностей» связывают с воздействием на камни людей связанных с религией, либо присутствие просто самого факта взаимодействия человека и камня даёт основание предполагать, что в процессе христианизации региона для полного поражения остатков язычества на том или ином историческом промежутке пришлось провести подмену понятий. Судя по всему, был перенесён вектор культа языческого поклонения камням с самого язычества на некое историческое событие, связанное с христианством, и соответственно, произошла смена самого вектора.

Если допустить факты культурной преемственности между древнесаамским населением и меря, допускающие в той или иной мере адаптацию культа и выработки/изменения своего собственного культа под влиянием адаптированной информации, интересно будет вспомнить выраженный у народа саами в той или иной мере культ камней «сейдов», о котором писал Н. Н. Харузин: «идолов у лопарей вообще было немного, если не считать сейдов, которых к идолам, в тесном значении этого слова, причислять нельзя, так как сейды не были изображениями того или иного божества, а самими божествами» ^{[7, с. 165]}. О внешнем виде сейдов Н. Н. Харузин пишет: «Сейды были обыкновенно ничто иное, как простые камни, которым лопари поклонялись. Все писатели, сообщающие о них, сходятся в том, что они никакого определённого вида не имеют. Ещё Иоанн Торней говорит, что сейды не имеют никакого вида, ни фигуры. Гегстрем лишь подтверждает это: я, замечает он, не заметил в них никакого подобия изображения человека или животного; они таковы как их создала сама природа…» ^{[7, с. 182]}. Вероятно, культ поклонения камням меря был взят в самой основе или полностью, у древнесаамского населения, проживающего в этой местности. Что касается получения внешнего описания камней в окрестностях с. Дьяконово — с. Курилово, в течение 2019 г. было предпринято две попытки найти эти камни, но оба раза были неудачными, и данный вопрос включён в план работ на 2020 г.

Также можно отметить также факт совпадения названия женского головного убора у саамов и населения близлежащих к месту исследования Вологодской и Костромской областей. В данных областях головной убор носил название «самшура» либо «шамшура» (название встречается в документах XVII–XVIII вв. и позже), а у саамского населения — «шамшура». Внешний вид и декор различны. Учитывая довольно обширный ареал распространения названия вплоть до нижнего Поволжья и Сибири, в данной работе исследование этого вопроса не проводится, но сам факт совпадения названия, несомненно, стоит отметить.

Приведённые выше факты и культурные маркеры, показывают на несомненную связь региона с древнесаамским населением. Далее в статье будут рассмотрены вопросы культурной преемственности орнаментов.

Сам вопрос культурной преемственности узоров применительно к домовой резьбе данного региона интересен с точки зрения проведения культурных адаптаций самих узоров у различных народов. Как на историческую основу, стоит обратить внимание на присутствие в современной декоративной резьбе элементов, характерных для периода позднего неолита ^{[8, с. 6]}. Это указывает на то, что мы имеем дело с очень глубоким проявлением культурной преемственности в регионе, донесшей до нас очень древние узоры через разнообразные культуры различных народов и поколений. Узор, характерный для культуры ямочно-гребенчатой керамики неолита, дошёл до наших дней узнаваемым и повторяемым, присутствуя уже в декоре современных строений. Стоит отметить, что несомненно, самые ранние узоры являются наиболее привычными человеку, простыми к повторению, и при этом наиболее весомыми с точки зрения культурной преемственности. Другие элементы декоративной резьбы — вариации на геометрические фигуры, в первую очередь, треугольники и последовательные ряды треугольников, приводят исследователя к времени расселения народа меря и культурной адаптации в декоративно-прикладном искусстве последующими поколениями и народами (славянами) культуры меря. Рассматривая подробнее современный декоративный узор домовой резьбы, можно высказать предположение, что треугольные декоративные элементы пришли в декор местных славянских строений региона непосредственно после заимствования и окончательной локальной адаптации декоративно-прикладного искусства меря, а так же, включая и период проживания в регионе древнесаамского населения ^{[9, с. 5]}, как источника возникновения и использования на практике некоторых декоративных элементов. Отмечая треугольные элементы декора народа меря и учитывая время проживания древнесаамского населения на территории между Верхней Сухоной и Верхним Поволжьем и его последующую миграцию на северо-запад, можно высказать предположение, что народ меря мог привлечь в свою культуру элементы культуры (декоративно-прикладного искусства) древнесаамского населения ^{[9, с. 4]}.

Могло ли древнесаамское население адаптировать в свою культуру последовательные треугольные декоративные элементы у культуры более раннего народа данной местности или же это элементы самостоятельной декоративно-прикладной работы, этот вопрос нуждается в более серьёзной проработке. Стоит отметить т. н. «Галичский клад» (расстояние между городами Галич и Буй составляет около 60 км) эпохи бронзы и повторяющиеся на голове идола «Галичского клада» характерные прямоугольные или почти трапециевидные элементы-лунницы ^{[10, с. 264-272]}. Визуально, в декоре идола можно отметить ряд повторяющихся «одинаковых» элементов, что несомненно, является фактом. Можно предположить, что во время создания фигур самого «Галичского клада» они не были уникальными и единственными в своём форме. Возможно, подобные небольшие фигуры идолов (животных, людей) были распространены на этой местности, и их декор так или иначе влиял на предпочтения декоративно-прикладного искусства того периода. Учитывая скорость разрушения меди в природе, декор мог влиять и на более поздние культурные формации и адаптации декоративно-прикладного искусства у тех или иных народов местного проживания, даже с учётом миграционной смены народов, их культурных предпочтений и культов. В любом случае, факт наличия физически осязаемых медных фигур от предыдущих поколений и народов, с учётом культурной преемственности, влияет через поколения на формирование декоративных элементов культур уже более поздних народов. Последовательный ритмичный ряд геометрических элементов декора медных изделий под влиянием культурных транспереносов между поколениям и народами, имел возможность проявить себя в формировании декоративно-прикладного искусства более поздних групп населений этого региона, например, древнесаамского населения. Были ли использованы в то время те или иные элементы из дерева, украшенные декором, или же нет — это отдельный вопрос. В любом случае, в дальнейшем, процесс передачи элементов декора последующим народам уже будет исходить от самого древнесаамского населения, как от носителя сформированных узоров и мотивов декоративно-прикладного искусства.

Современный ареал расселения саамов это Кольский полуостров и северная Скандинавия. В декорировании одежды саамами большое значение имеет вышивка. В орнаментах саамской вышивки последовательные треугольные элементы занимают очень значимое место. Треугольные элементы визуально формируют последовательные ряды, при этом декор может усложняться вплоть до формирования антропоморфных элементов (например, на шамшурах — головных уборах). Заметив слова Н. Н. Волкова, что саамское искусство это искусство сугубо геометрического типа ^[11], следует отметить, что вероятнее всего, данное искусство возникло очень давно, в период большого влияния простых геометрических фигур на формирование декоративно-прикладного искусства. Если мы говорим об антропоморфных элементах, то они прослеживаются в близости к геометрическим орнаментам, образованными явными треугольниками и зигзагами.

В современной (и в сохранившейся) декоративной резьбе украшений домов Буйского района Костромской области замечены орнаменты треугольного мотива, и ромбы, как вариант «двойного треугольника». Большие участки причелин и фронтонов занимает прорезная резьба с множественными треугольными элементами. Вероятно, треугольные элементы декора имеют сакральный вес в украшении строений. Эти элементы исторически наиболее сильно закрепились в формировании первоначальной необходимости изображать их на жилых домах. И. М. Верещагина и М. Е. Савинцева пишут: «Первоначально резьба носила культовый характер, но с течением времени ее сакральный смысл утратился» ^{[12, с. 89]}. Первоначально украшение жилых домов должно было защищать строение и жителей дома от негативных воздействий. Но сейчас это только декоративное украшение.

При рассмотрении вопроса присутствия тех или иных декоративных украшений в резьбе региона, следует иметь ввиду, что сейчас мы имеем дело с визуальным отображением всей культурной преемственности в резьбе, от самых ранних народов до периода утраты внешней фиксации языческих верований в декоре строений. Можно согласиться с словами Д. А. Петровой: «В резьбе использовались орнаменты, основные элементы которых сложились в памяти народа с древнейших времен. В их рисунок так же постепенно включались мотивы, заимствованные у ассимилированных народов» ^{[13, с. 67]}.

Следует учитывать факты нахождения в регионе Поволжья декоративных и обрядовых предметов, созданных в несколько более позднее время, чем время расселения древнесаамского населения. Создателем этих декоративных предметов (шумящие подвески с множественными лапками, близкими по форме к треугольникам) можно считать население племени меря и данные предметы встречаются по временной шкале далее, вплоть до времени контакта меря со славянами. Учитывая несомненную культурную преемственность, и возможное влияние древнесаамского населения на формирование у народа меря треугольных элементов в декоративно-прикладном искусстве ^[9] и последующей адаптации их у славян, следует отметить, что треугольные элементы современной домовой резьбы региона могут явно указывать на их историческое происхождение именно от древнесаамского населения. Тут можно согласиться с мнением И. В. Дубова, что предков летописной мери следует искать в культурах предшествующего времени ^{[6, с. 17]}.

Проводя параллели в элементах наблюдаемого декора деревянных строений Буйского района и орнаментов саамской вышивки, можно заметить наличие орнаментов и линий, характерно имеющих общие черты — в домовой резьбе строений Буйского района, и в узорах саамского декоративно-прикладного искусства, в вышивке. Столь разнесённые сейчас географические точки не могут вносить сомнения в цепь логических выводов, т. к. на примере той же позднекаргопольской общности, можно прочитать у И. С. Манюхина: «На саамскую принадлежность позднекаргопольской общности, вместе с данными лингвистики и топонимики, указывает и явное сходство орнаментов эпохи железа с саамскими орнаментами 19–20 веков» ^{[1, с. 25-26]}. Также явные вариации элементов орнамента можно проследить от саамских декоративных предметов до вышивок полотенец южной Карелии ^{[14, с. 70]}.

Общими чертами являются последовательности треугольных элементов, выраженными наклонными линиями и с наличием или отсутствием основной базовой прямой линии в вышивке или линии причелины и фриза в строении. В домовой резьбе вариацией на треугольные элементы можно также считать ромбы — выполненные в стиле прорезной резьбы и розетки, выполненные в стиле выемчато-трехгранной резьбы. Вариацией на треугольные элементы в вышивке можно считать отдельную группу антропоморфных орнаментов. Антропоморфные орнаменты в домовой резьбе сейчас наблюдаются крайне редко вследствие утраты деревянных элементов строений. В любом случае, влияние древнесаамского населения региона на формирование современного декора деревянных строений вполне возможно, учитывая процессы переносов культур и заимствований сторонних культур в плане культурной преемственности в течение множества поколений. Культура древнесаамского населения не была забыта, это подчёркивают гидронимы региона, дошедшие до настоящего времени.

Выводы работы: с позиции культурной преемственности достаточно полными являются факты подтверждающие заимствования орнаментов декоративно-прикладного искусства от древнесаамского населения региона до наших дней. Эти данные являются ещё одним доказательством расселения древнесаамского населения на территории между Верхней Сухоной и Верхней Волгой.