The Theological Polemics of Jonathan Edwards and George Whitefield: Differences in Their Understanding of the "Great Awakening" of the 1740s in New England

Khruleva Irina Yur'evna PhD in History Associate Professor, Section of Modern and Contemporary History, Lomonosov Moscow State University 119192, Russia, g. Moscow, ul. Lomonosovskii Prospekt, 27, korp. 4, aud. G 444 irinakhruleva@mail.ru

Начало Первого «Великого Пробуждения» – мощного религиозного движения, охватившего все Британские колонии в Северной Америке в 1740–1750-е гг., и оказавшего заметное влияние на духовное, социально-политическое, культурное развитие колониального общества – было вызвано как колониальными традициями религиозного обновления («ривайвлов»), так и новыми идеями, пришедшими из Европы, поэтому данное религиозное движение невозможно понять без его европейских корней и без учета его трансатлантического характера. Развитие пиетизма в Голландии, Германии, методизма на Британских островах в значительной степени повлияли на протестантскую теологию по обе стороны Атлантики.

Несмотря на то, что движение религиозного обновления зародилось в колониях Новой Англии в середине 1730-х гг., многие исследователи связывают начало «Великого Пробуждения» именно с приездом Дж. Уитфилда, одного из основателей английского методизма, в колонии в конце 1730-х гг., так как масштабы и география движения стали стремительно увеличиваться с началом первого проповеднического тура Уитфилда по Америке в 1738–1741 гг. и последовавшими массовыми религиозными обращениями верующих. Отмечая вклад Джонатана Эдвардса и Джона Уэсли в теоретическую разработку евангелизма, современные историки считают Уитфилда своеобразным «сердцем», «мотором» движения «Великого Пробуждения» ^{[1, p. 260]}. «Проповеднический тур Уитфилда в 1739–1741 гг. превратил Первое «Великое Пробуждение» в по-настоящему межколониальный трансконтинентальный англо-американский феномен» ^{[2, p. 102]}.

Новоанглийские поселения в первые десятилетия XVIII в. действительно переживают несколько локальных «ривайвлов» – то есть своеобразных периодов религиозного «оживления», следующих за временем относительно формального, лишенного сильных эмоций, отношения к вопросам веры. «Ривайвелизм» в наибольшей мере свойственен протестантизму, провозгласившему священство всех верующих, то есть право каждого из них обращаться к Всевышнему без посредничества церкви. Таким образом, в основе ривайвелистской теологии лежит утверждение, что каждый может сам найти путь к Богу и обрести спасение через покаяние и через опыт обращения (conversion), причем этот путь может быть преодолен в максимально короткие сроки благодаря опыту активного религиозного переживания во время массовых молитвенных собраний, слушания проповедей при огромном стечении народа. На пути к спасению человек должен сначала «испытать всю муку отчаяния и душевной агонии и только после этого мгновенно обрести чудесное спасение» ^{[3, с.36]}.

Самым известным примером «ривайвла», предшествовавшим собственно «Великому Пробуждению» середины XVIII в., стали события в массачусетском городке Нортгемптон в 1734–1735 гг. в приходе Джонатана Эдвардса. Его «Достоверный рассказ об удивительных божественных деяниях…», повествующий о серии обращений, стал своеобразным ориентиром для пуританских священников и для «странствующих проповедников», так как описывал некую новую модель религиозной жизни, в большей степени отвечающую духовным ожиданиям верующих, и, по сути, легитимировал в пуританской религиозной традиции практику крайне эмоциональных обращений. Написанный талантливым литератором, «Достоверный рассказ» был популярен среди жителей Британской Америки и во многом создал терминологический аппарат, с помощью которого деятели Первого «Великого Пробуждения» описывали религиозное «оживление» и пропагандировали свои достижения.

Серия загадочных смертей, произошедших в Нортгемптоне ^{[4, p. 5-6]}, встревожила прихожан Эдвардса – обратившись к нему за советом, они получили необходимое наставление и стали следовать его рекомендациям: сначала молодежь была разбита на группы для регулярных молитвенных собраний, слушания проповедей и обсуждения религиозных вопросов, затем их примеру последовали люди более старшего поколения. Началась серия «обращений», когда самые недостойные прежде люди приходили к пуританскому священнику, раскаивались в прошлых грехах, рассказывали о колоссальных изменениях, произошедших в их душах, и становились полноправными членами конгрегации.

Эдвардс прочел ряд проповедей, которые произвели сильное впечатление на паству: главным предметом этих проповедей была доктрина «оправдания верой» – «важнейшее условие спасения души» ^{[5, p. 396]}. Эдвардс трактует веру как возможность (и способность) человека осознать существование Абсолюта и увидеть его красоту и неизбежность. Вера сама по себе – тоже дар свыше, который многие не хотят принять, отталкивают и боятся ^{[6, p. 471]}.

С нескрываемым удовлетворением Эдвардс отмечал, что все большее число его прихожан «пробудились к религии» и стали рассуждать о путях к спасению: «Большое и искреннее беспокойство относительно самых важных вопросов религии и вечной жизни души можно наблюдать во всех концах города, среди людей всякого положения и возраста … все другие разговоры, кроме как о духовных делах, вскоре были оставлены, и при каждой встрече, в любой компании и при каждом случае беседа велась только об этом, если же речь не шла о делах… Разговора о другом в компании не терпели. Взгляды всех были направлены лишь на Царствие небесное, и каждый страждал попасть туда… Все, кто были склонны рассуждать о вере, были увлечены великим пробуждением (курсив мой – ИХ). Обращения происходили самым удивительным образом, их число возрастало и возрастало… души людей действительно устремились к Христу… Изо дня в день на протяжении многих месяцев можно было видеть явные примеры того, как грешные люди чудесным образом выходили из тьмы к божественному свету» ^{[4, p. 8]}. Таверна, как и другие увеселительные заведения, вскоре опустела, в прежде шумных компаниях стали обсуждать религиозные вопросы, жители Нортгемптона стали больше времени проводить в семейном кругу за чтением Священного Писания: «каждый день теперь был похож на святую субботу» ^{[4, p. 20]}.

Важность событий в Нортгемптоне заключается в том, что Дж. Эдвардс наблюдал и анализировал большое число практически одновременных обращений. Его цепкий аналитический ум позволил практически сразу же (в мае 1735 г., в самый разгар событий) сделать ряд фундаментальных обобщений ^{[7, p. 99-100]}, которыми он руководствовался и во время Первого «Великого Пробуждения» 1740-х гг. и которые легли в основу его двух крупнейших работ: «Трактат о природе первородного греха» и «Трактат о религиозных эмоциях». Взгляды Эдвардса отличает удивительная гибкость: он выделяет три основные фазы опыта обращения, но не устает повторять, что не следует отрицать тот или иной конкретный вариант лишь потому, что последовательность обычного опыта нарушена, или какая-то его часть и вовсе отсутствует ^{[8, p. 159]}. Первая фаза характеризуется ясным осознанием собственной греховности и душевной нищеты, а также бесконечной удаленности от Абсолюта; эти два чувства нередко сопровождаются нервными пароксизмами: от полного оцепенения до припадков и конвульсий; наконец, на верующего нисходят ощущения света, легкости и радости, а также воодушевления.

Волна «ривайвлов» в отдельных конгрегациях в 1735 г. стала распространяется с необыкновенной быстротой, охватывая все новые и новые новоанглийские поселения, прежде всего в долине реки Коннектикут ^{[4, p. 12-14]}. Своим авторитетом Дж. Эдвардс закрепил право на существование крайне эмоциональных обращений, полных «ужасных крика и шума», объясняя, что таким образом верующие «испытывают на себе особенное воздействие Святого Духа и проходят через духовные испытания» ^{[9, p. 487]}. Перед пуританским священником стояла крайне непростая задача: с одной стороны, действительно пробудить колонистов к новой духовной жизни, а с другой – не допустить опасного разгула эмоций и обвинений в сектантстве и квакерстве. Среди прихожан Эдвардса было две разновидности обращений. Первой было относительно спокойное осознание необходимости перемен в духовной жизни – такое обращение было свойственно в основном зрелым людям. Второй вариант предполагал энтузиастическое «пробуждение» и был больше распространен среди представителей молодого поколения. Именно этот вариант и стал отличительной чертой религиозной жизни эпохи Первого «Великого Пробуждения», охватившего колонии Новой Англии в 1740-е гг.

Однако в Нортгемптоне «ривайвл» пошел на убыль летом 1735 г., когда Дж. Хаули, один из самых влиятельных жителей города, родной дядя Дж. Эдвардса перерезал себе горло в приступе жесточайшей депрессии, в которую, по всеобщему мнению, его ввергли устрашающие проповеди о Страшном Суде. Наступило мгновенное отрезвление, которое, как отмечал сам пастор, совпало с важнейшими политическими событиями 1735 г.: переговорами губернатора Массачусетса Дж. Белчера с вождями четырех индейских племен. Будничная суета, к отчаянию Дж. Эдвардса, заглушила ростки новой духовной жизни.

«Проповеднический тур» Джорджа Уитфилда по Новой Англии и проповеди его сторонников (т.н. «странствующих проповедников») изменили религиозную ситуацию. Толпы съезжались послушать пламенные проповеди, в которых бичевались человеческие пороки и слабости; вновь начались массовые обращения. Масштаб «Пробуждения» увеличился многократно; он стал настолько велик, что появились толки о приближающемся Царстве Божьем на земле. Даже Эдвардс, обладатель трезвого ума, был увлечен этой волной: «Таково состояние человеческой души перед возрождением, что он не может не спуститься туда, где Ужас и Смерть затеняют весь свет, но вера вырвет его из тенет и представит перед Всевышним» ^{[10, p. 352]}. Эдвардс проводил массу аргументов в пользу идеи, что царство Божие начинается в Америке: открытие Нового Света прямо предшествовало Реформации, пророки предупреждали, что события начнутся в отдаленных, доступных лишь мореплавателям краях, Америка получила «чистую религию» Старого Света, наконец, сама Новая Англия была заселена как будущий «град на холме». «Я никогда не слышал и не читал ни о чем, сравнимом по масштабу с происходящим в последние годы в Америке» ^{[11, p. 353-358]}.

Первое «Великое Пробуждение» характеризовалось ярким эмоциональным стилем проповедования «странствующих проповедников» и выходило за рамки отдельных протестантских деноминаций. «Странствующие проповедники» подчеркивали особую роль религиозного обращения, личного опыта и призывали к кардинальным переменам в образе жизни «новообращённых». Существовали противоречащие друг другу оценки нового стиля проповедования: одни были уверены, что «присутствие Господа было очевидно на этих собраниях» ^[12] и Уитфилд был «самым великим человеком, светлее любого ангела на небесах, воистину божий посланник» ^{[13, p. 19]}, в то время как другие сомневались, «что Уитфилдом двигал Бог» ^[14]. Во время массовых религиозных собраний под открытым небом «странствующие проповедники» (так называемые «новые огни») обвиняли приходских священников («старых огней») в «духовной тьме» и отрицали формализм официальной церкви.

«Новые огни» подвергли яростной критике представителей «невозрожденного» духовенства. Так, например, в опубликованных в колониальных газетах дневниках Дж. Уитфилда содержалось немало критических суждений в адрес пуританских священников и положения дел в Бостонских церквях. По мнению Уитфилда, в Бостоне все больше и больше людей либо вообще теряют интерес к религии, либо заражены тлетворными идеями в духе деизма, и «все их представление о Христе идет из головы, а не из сердца» ^{[15, p.502-505]}. «Великое Пробуждение» приводило к невиданным ранее результатам: серьезно пошатнулось стабильное положение колониального духовенства; многие священники были вынуждены уступить место, по крайней мере, на время, пламенным проповедникам из числа «новых огней».

Оппоненты Уитфилда (прежде всего, авторитетный бостонский священник Чарльз Чонси) категорически отрицали возможность мгновенного обращения/пробуждения к вере, так как, по их мнению, обращение длилось всю сознательную жизнь христианина. В представлении «старых огней» земная жизнь постепенно подготавливала человека к полному перерождению – последовательно через призвание, веру, оправдание, принятие и посвящение. Детальной разработкой ступеней приготовления впервые занялся еще Томас Хукер в середине XVII в. ^{[16, p. 68]}; этот подход разделял и дед Дж. Эдвардса, знаменитый проповедник Соломон Стоддард. Сам Эдвардс во время «Великого Пробуждения», скорее, был сторонником этого подхода, рассуждая о «фазах» пробуждения и приравнивая их к приготовлению, только сжатому во времени ^{[17, p.802]}. Принципиальное теоретическое отличие Эдвардса от Стоддарда состояло в том, что именно «фазам» или «ступеням» нельзя было уделять принципиальное внимание, то есть сами по себе они являлись следствием перерождения, внешними его признаками. Характерно, что явное противоречие между практикой и теорией Эдвардс тщательное обходил во время «Великого Пробуждения», но, очевидно не переставал об этом думать.

«Старые огни» выступали против того «хаоса», который вносили в размеренную религиозную жизнь колоний «новые огни». В источниках встречаются многочисленные описания экстравагантного поведения во время религиозных собраний: «падения в обморок, страшные крики и вопли, дрожь и конвульсии, нездоровое возбуждение, судороги и кувыркание», «хлопанье в ладоши, прыжки, поцелуи, истерически громкий смех», «припадки», «видения и трансы», «жуткие конвульсии», собрания ночью, особое влияние на детей, молодых людей и женщин, «но чаще всего на грубых, неотесанных, безграмотных, слабых и самонадеянных молодых парней» ^[18]. По мнению Ч. Чонси, «едва ли возможно, чтобы приступа смеха или слез, припадки и конвульсии, крики и танцы были признаками нисхождения Святого Духа на жителей Новой Англии, а именно они сопровождают приезжих проповедников повсюду вот уже два года… Подобное бессмысленное и нарочитое поведение есть знак вмешательства Сатаны в жизнь наших общин» ^{[19, p. 13]}.

«Старые огни» критиковали «беспорядки, разногласия, раздоры, расколы, которые они [«новые огни»] вызвали в стране, семьях, церквях, городах», дух «зависти и раздоров» и «необдуманные, неодобрительные, безжалостные суждения» ^{[18, p. 140]}. Оппоненты «Великого Пробуждения» обращали внимание на негативное влияние церковного конфликта на социальный строй колоний: «со времен основания первых поселений в Новой Англии никогда еще не отмечалось такого количества опрометчивых и нелицеприятных оценок; родители порицают своих детей, дети осуждают своих родителей, мужья – своих жен, а жены – своих мужей; хозяева критикуют своих слуг, а слуги – своих хозяев, священники – своих прихожан, а прихожане – священников» ^{[18, p. 168-169]}. Результатом стали «неразбериха в городах, разногласия в церквях, отчуждение и конфликт людей друг с другом и со священниками, разгоряченное сознание, дикость фантазий и ошибочные суждения» ^{[23, p. 38]}.

Сепаратизм «новых огней» вызывает осуждение Дж. Эдвардса, он – категорический противник разделения церквей и твердо уверен в тщетности человеческих попыток судить о божественном. Он предупреждает об опасности таких суждений: «Если предположить, что людям дана способность отделять истинных “видимых святых” от лицемеров, … то это значит, что Господь разрешает создавать одну “видимую” церковь внутри другой» ^{[25, p. 286]}.

Критикуя действия Уитфилда и «новых огней», направленных на разрушение привычного устройства церкви, Эдвардс одновременно принимал энергичные меры в защиту «Великого Пробуждения», обвинив «старых огней» в формализме, «душившем всякое движение души» в Новой Англии ^{[25, p. 267]}. Он защищал эмоциональную реакцию на проповеди «новых огней», ссылаясь на текст Священного Писания (Быт.1:3): «прежде чем Бог создал свет, мир представлял собой хаос; также и верующему, для того чтобы вырваться из тенет смерти, приходится проходить сквозь тьму, смешанную со светом, и прочую путаницу и неразбериху». Эмоции не должны обязательно сопровождать духовное перерождение, оно может происходить в тишине и самосозерцании, однако для этого нужны необыкновенные душевные силы, которыми обладают немногие ^{[25, p. 264-269]}.

Не отказываясь от безусловной поддержки «Великого Пробуждения», начиная с конца 1743 г. Эдвардс стал внимательно изучать мотивы и поведение обращенных. В одном из писем к своему другу и стороннику Томасу Принсу он описал несколько лицемеров, обнаружившихся среди своих прихожан и с горечью заметил: «Несложно перепутать телесные проявления радости истинно переродившихся с теми, что воздействуют лишь на оболочку, но не на дух. Важен лишь произведенный результат – новые душевные силы, помогающие праведно жить спустя месяцы и годы» ^{[26, p. 556]}.

Эдвардса крайне настораживают такие новые проявления духовной жизни в колониях, как «садовые рукоположения», то есть появление новых служителей культа из числа недавних мирян, уверенных в своем обращении к новой вере и самочинно принимавших сан священника во время церемонии «в полях, садах и огородах» ^[27] (из-за отсутствия доступа к церковным помещениям «новые огни» действительно часто проводили церемонию посвящения в духовный сан в полях, садах и огородах). В отличие от Уитфилда, Эдвардс решительно отвергал доктрину всесвященства и оставлял допуск к церковной кафедре только для профессиональных теологов. Свою аргументацию он строил на предположении, что мирянина к кафедре может привести собственное красноречие, отзывы соседей или просто случай; по мнению Эдвардса, «даже если на небесах ангелы поддерживают порядок, то как же тщательно мы должны следить за ним здесь» ^{[11, p. 455-457]}. Очевидно, что подобные рассуждения были следствием беспокоившей Эдвардса тенденции к беспорядку и произволу в делах религии.

Таким образом, Эдвардс попытался найти для себя некую «золотую середину»: приветствовал «Великое Пробуждение», проповедническую деятельность Уитфилда и «новых огней», психологически оправдывал необычные эмоциональные всплески, и при этом призывал сохранить имеющийся церковный порядок как необходимое условие сосуществования «видимых святых». Однако грань между обеими крайностями – формализмом и анархией – была необыкновенно тонка: сектантство «новых огней» подрывало не только церковный порядок, но грозило разрушением гражданского мира и спокойствия; угроза лицемерия в неофитах несла новую угрозу формализации религиозной жизни.