Analysis of Translations of Mikhail Sholokhov's Novel 'The Silent Don' to the Persian Language (the Case Study of Behazin's and A. Shamlu's Texts)

Poulaki Parvane PhD in Philology post-graduate student of the Department of the History of Newest Russian Literature and Modern Literary Process, Philological Faculty at Lomonosov Moscow State University 1112134, Russia, Moskva oblast', g. Moscow, ul. Akademika Pilyugina, 14 parvanehpoulaki33@gmail.com Other publications by this author

«Тихий Дон» М. А. Шолохова — роман-эпопея мирового значения, отмеченный Нобелевской премией по литературе и переведенный более чем на 52 языка, в том числе на фарси.

На данный момент мы имеем четыре перевода романа на персидский язык. Первый из них был сделан с французского языка в 1965 г. крупнейшим иранским переводчиком М. Этемад-Заде (Бех-Азином) и с тех пор много раз переиздавался. Затем М. Бигдели-Хамсе в 1989 г. опубликовал свой перевод на фарси с английского экземпляра Ж. Катала. В 2003 г. известный иранский поэт А. Шамлу опубликовал новый перевод этого романа, которому посвятил семь лет своей жизни, причем для перевода первых его частей Шамлу воспользовался французским переводом А. Витеза, а остальной текст перевел путем сравнения с оригиналом с помощью И. Каболи, переводчика, владевшего русским языком. В 2012 г. Э. Гахрамани-Пур также занялся переводом этого произведения с английского языка на основании текста Гарри Стивенса (псевдоним— Стефан Гарри).

Среди выполненных переводов работы М. Бигдели-Хамсе и Э. Гахрамани-Пур наименее известны, они не стали объектом повышенного внимания критиков и, в сравнении с обсуждениями вокруг переводов Бех-Азина и А. Шамлу, не представляют особого интереса.

Первый перевод, сделанный Бех-Азином, по двум причинам был с интересом встречен иранскими читателями. Во-первых, социально-политическая обстановка тех лет и обширная реклама коммунистической партии «Туде» способствовали распространению этого романа

Второй фактор, значительно повлиявший на популярность этого перевода, — его принадлежность перу одного из авторитетов иранской литературы, переводчика Бальзака, Роллана и Шекспира знатока французского и английского языков.

Бех-Азин заботился о просвещении общества в трудное для своей страны время, стремясь к общественным переменам и надеясь на воспитание нового поколения с развитым критическим мышлением, он занялся переводом четырех больших романов – трудов Р. Роллана («Жан-Кристоф», «Очарованная душа») и М. Шолохова («Тихий Дон», «Поднятая целина»). Именно эти переводы поставили его в ряд самых влиятельных переводчиков современности, по мнению нескольких поколений поборников свободы, справедливости и просвещения. По словам Э. Дарвишиана, члена Секретариата Союза писателей Ирана: «… именно Бех-Азин был тем, кто вновь подарил надежду моему поколению (в 1940-е и 1950-е гг.). „Тихий Дон“ и „Поднятая целина“ разбудили в нас боевой дух и воинственность»[Асефи, 2006].

«Тихий Дон» был для Бех-Азина произведением, в котором правдоподобно изображается и глубоко осмысляется трагическая судьба северных соседей Ирана, переживших исторический переход от одного общественного этапа к другому. Переводчик был убежден, что «… этот роман принадлежит к тем произведениям, которые являются живым, красочным, мастерским изображением определенных периодов истории страны, и в нем впервые в мире жизнь строится на иной основе»[Этемад-Заде, 1965, с. 45].

Бех-Азин обладал особым политическим и общественным чутьем в выборе произведений для перевода: «Моим основным критерием выбора произведения для перевода, не говоря о его литературной ценности, было изображение красоты и безобразности мира произведения, а также позитивный взгляд на жизнь, что служил стимулом человеку в стремлении к тому, чтобы становиться лучше. Писатели, некоторые произведения которых мне посчастливилось переводить, несмотря на все отличия в стиле и тематике каждого, все сопереживали и до какой-то степени пытались найти выход из сложившейся ситуации; рассматривали судьбу человека и призывали как прямо, так и косвенно к общественной справедливости, свободе и равенству»[Этемад-Заде, 1965, с. 45]. Переводчик отдельно говорит о сопереживании Шолохова своим персонажам: «… необходимо учесть, что Шолохов, в широком изображении народа в его стараниях, великих страданиях, не выступает как спокойный и безмятежный наблюдатель, который смотрит на обстоятельства отстраненно. Он сам сочувственно, всем своим естеством участвует в происходящем и его искусство исходит из опыта, окропленного потом и кровью» [Этемад-Заде, 1965, с. 46].

Перевод Бех-Азина, несмотря на все свое литературное богатство, пришелся не по вкусу поэту А. Шамлу, который к концу жизни выпустил новый перевод романа. Все началось с того, что после публикации перевода Бех-Азина А. Шамлу был одним из первых, кто отреагировал на его перевод, хорошо принятый основной массой читателей. Его реакция была отражена в авторской статье в журнале "کیهان" (Кейхан) за 1972 г., а затем переписана под названием " مگر تعهد در قبال زبان, نيمي از تعهد اجتماعي نويسنده نيست؟" («Разве обязательство перед языком — не половина общественного долга писателя?») и опубликована в "کتاب جمعه" (Кетаб-е-Джомъэ).

В этой статье А. Шамлу обращается к автору перевода романа «Тихий Дон»: «Разве для писателя (или поэта, или переводчика) достаточно лишь самого „общественного долга“? Другими словами и более полно: разве обязательство перед литературой и особенно языком отдельно от социального и человеческого долга писателя? Или же с точки зрения значимости оно стоит ниже его? И опять же другими словами: разве писатель или переводчик на основании своего человеческого и общественного долга имеет право в своем произведении оригинальный, полностью сформировавшийся язык, живущий в десятках и сотнях научных, литературных, исторических и философских шедевров, в не очень-то удачной форме — из-за своей немощности и недостатка силы либо знания или же из-за небрежности в результате спешки или невнимательности? И разве пятно, поставленное таким путем на теле его родного языка и литературы, не станет пятном на его же собственном долге и личной ответственности?»[Шамлу, 1979, с. 64].

Шамлу в данной статье выступил в качестве критика, влюбленного в свой родной язык. Критикуя Бех-Азина за неточности в переводе, он приводит многочисленные примеры, в которых переводчик, игнорируя язык простонародья, допустил оплошности, приведшие к последующим неточностям. Шамлу выделяет следующие ошибки переводчика:

- Употребление отсутствующих в персидском языке словосочетаний, а также якобы дословная передача в переводящем тексте того, что отсутствует в тексте источника, в результате чего мы имеем в переводе странные словосочетания, такие как «имеющим серьезное обличье», чуждые персидской речи и потому не находящие отклик в душе читателя.

- Ошибки в сочетаемости слов, например «заставлять говорить» вместо «откликаться»;

- Ошибочное употребление причастий;

- Неуместное и неправильное употребление глагольного управления;

- Неуместное употребление определений («крупный, обильный смех»), а также их несогласованность с определяемыми словами;

- Явные ошибки в выборе подходящих эквивалентов словам, являющимся синонимами, к примеру, употребление слова «дорога» вместо «путь».

Однако ключевой для критического анализа Шамлу является проблема использования простонародного языка. Шамлу, ссылаясь на примеры, аналогичные приведенным выше, считает язык перевода произведения до определенной степени обособленным от простонародного персидского языка и даже именует его своего рода новым языком, в котором не разграничиваются официальная и просторечная лексика[Шамлу, 1979, с. 72].

Шамлу считает, что в переводе Бех-Азина никоим образом не берется во внимание оригинальность персидского языка. Он выражает свое негодование, говоря, что «уж больше нельзя молчать о неумелом употреблении простого разговорного языка и что надо что-то делать» [Шамлу, 1979, с. 72].

По-видимому, недовольство переводом Бех-Азина было так сильно, что заставило его сделать новый перевод романа «Тихий Дон». Эта фундаментальная «проблема» литературы, для разрешения которой Шамлу, по его собственным словам, «хватался за землю и небо», потребовала от него множества сил: перевод почти двух тысяч страниц текста романа занимал Шамлу все последние годы его жизни.

В иранских литературных кругах все еще идут споры о языке «Тихого Дона» в переводе Шамлу и проводятся встречи на эту тему. На его перевод были реакции как положительные, так и отрицательные: С. Садегиян, критикуя перевод, отмечает: «В переводах А. Шамлу мы сталкиваемся с разновидностью простонародной лексики или, по словам А. Бермана, вульгаризации (англ. vulgarisation). Это может привести к тому, что читатель не сумеет правильно воспринять язык оригинального произведения»[Садегиан, 2010, с. 81]

А. Хазаи-фар, указывая на «Тихий Дон» в переводе Шамлу, также отметил, что не было необходимости позволять разговорному языку настолько овладевать текстом: «Нет никаких сомнений в мастерстве Шамлу в сфере простонародного языка. Нет также сомнений в богатстве и красоте этого языка. В литературе разговорная сторона и письменная отличаются друг от друга и каждая из них имеет свой статус или, по словам лингвистов, свою особую роль или функцию. Но Шамлу не признает между ними различия. Применение разговорного стиля для диалогов полностью приемлемо, но слова автора имеют статус повествования, а не статус диалога, и достоинство языка требует, чтобы здесь язык соответствовал письменной литературной норме»[Хазаи-фар, 2005, с. 27].

С другой стороны, были и те, кто более чем положительно отзывался об этой работе, например М. Доулат-Абади, писавший: «Это произведение является утверждением разговорного языка… Шамлу смог в этом произведении одарить иранское и мировое литературное сообщество бесценным кладом народной культуры и языка. Перевод Шамлу действительно повлиял на язык литературы».

Некоторые литературные критики и убеждены, что целенаправленным проектом Шамлу было сделать перевод «Тихого Дона», была язык которого пронизан тысячами иранских сравнений и речевых оборотов, так что кажется, что читаешь произведение, исполненное иранским духом, как будто персонажи, носящие русские имена, живут где-то здесь, в Иране: «Шамлу, владеющий разговорным языком, смог перевести русское произведение с таким мастерством, что читатель ощущает, будто имеет дело с иранским произведением, а не переводом. Простонародные выражения, речевые обороты, метафоры, ругательства и проклятия, использованные в переводе, сделали его беспрецедентным произведением, готовым сравниться с оригинальным текстом»[Шарифи, 2016, с. 15]

Среди этих критиков следует отметить М. Бахарлу, высоко оценившего труд Шамлу. Бахарлу посвятил исследованию его работы три статьи, которые были напечатаны после выхода перевода в 2003 г.: «Реакция на сокращения в языке», «Обуздание «Тихого Дона» (опубликованы в газете شرق [Шарг Shargh; Восток]), «Последние 7 лет жизни ради 2 тысяч страниц» (опубликована в газете بانی فیلم [Бани фильм]).

В этих статьях Бахарлу признается, что отказ от использования привычных речевых структур, новизна и языковые открытия, а также употребление значительного количества изящных слов и выражений превратили перевод Шамлу в настоящий шедевр, к которому читатель неоднократно возвращается. По мнению Бахарлу, это первый случай, когда при переводе с иностранного языка было явлено все богатство и разнообразие живого национального языка: «14 лет как я работаю над составлением толкового словаря и впервые за тысячелетнюю историю нашей прозы вижу книгу, в которой на 2 тысячах страниц так богато и разнообразно представлены слова и выражения»[Шарифи, 2016, с. 46].

Критик ставит данный перевод «Тихого Дона» в один ряд: «Приключениями Хаджибабы исфаганского», некоторыми работами С. Хедаята и переводом романа «Дон Кихот», выполненным М. Гази.

После того как разгорелась дискуссия относительно «Тихого Дона» в переводе Шамлу , проходившая в зале «Бетховен» иранского Дома искусств, была проведена литературная встреча под названием « „Тихий Дон“ от Бех-Азина к Шамлу», на которой великий писатель М. Довлатабади и литературный критик Дж. Моджаби выступили вместе с М. Бахарлу

М. Бахарлу, ссылаясь на «ключевую роль поэзии» в нашей литературе на протяжении более тысячи лет, пояснил: «Наша проза на протяжении тысячи лет никогда не была на одном уровне с поэзией». По мнению этого критика, «Шамлу прекрасно ощутил этот литературный переход в Иране во второй половине XX века, переход от ведущей роли поэзии к ведущей роли прозы и осознал, что на литературной арене персидская поэзия утратила свое былое величие. Этот факт никоим образом не соотносится с отрицанием поэзии и великих поэтов, таких как Шамлу, но наиболее ярко демонстрирует дух нашего времени, и, с моей точки зрения, Шамлу, приступил к переводу романа „Тихий Дон“, находясь под непосредственным влиянием именно этого духа времени».

Особенности перевода Шамлу по сравнению с переводом Без-Азина состоят в следующем. Как уже было отмечено, Шамлу избрал язык донских казаков в качестве образца разговорного языка, который был собран им в "کتاب کوچه" («Книга просторечья»). Путем введения огромного числа персидских пословиц и крылатых выражений он приложил все силы для преобразования культурного контекста произведения. Иногда использование подобных метафор и речевых оборотов выходит за рамки диалогов и вторгается в язык повествования, и даже самые простые действия описываются в рамках крылатых выражений. Не случайно было высказано мнение, что «перевод романа „Тихий Дон“ можно считать единственным переводом, где персидский язык и говор возвысились над содержанием и глубинным смыслом романа»[Фарахани, 2005, с. 334].

Подобное нельзя сказать о политическом переводе романа, выполненном Бех-Азином, где чувствуется беспечность переводчика в выборе соответствий в персидском языке и в большинстве случаев перевод выполнен дословно.

Язык перевода Шамлу глубоко укоренен в иранской культуре и выражает специфический иранский дух, на что обращает внимание М. Шарифи, автор дипломной работы на тему: «Рассмотрения и анализа методов локализации народной культуры в переводе романа „Тихий Дон“ А. Шамлу». В этой дипломной работе в первую очередь рассматриваются и анализируются способы адаптации народной культуры в переводе романа «Тихий Дон».

А. Шамлу, владеющий народным языком, смог перевести русское произведение с таким мастерством, что читателю кажется, будто он имеет дело с иранским произведением, а не переводом. Простонародные выражения, речевые обороты, метафоры, ругательства и проклятия, использованные при переводе, сделали его исключительным произведением, готовым сравниться с оригинальным текстом. Э. Горбан-Пур, иллюстрируя вышесказанное, приводит такой пример: когда у Шолохова бьют человека, у Шамлу «трясет его спереди и сзади», а там, где у Шолохова говорится, что люди «напрасно тратят пули», у Шамлу «пугают пулями мух на своем говне».[Горбани-Пур, 2016]

Тот факт, что Шамлу был поэтом, послужил сохранению поэтичности в переведенных им стихотворениях двадцати зарубежных авторов – Шамлу известен как переводчик мировой поэзии. По мнению М. Хоррамшахи, «перевод стихотворений, выполненный Шамлу, легко читается, поскольку носитель персидского языка абсолютно не чувствует, что имеет дело с переводом. Даже иногда перевод стихотворений в исполнении Шамлу невольно звучит благозвучнее и ритмичнее оригинала»[Мозафари- Саводжи, 2007, с. 197-198]. По признанию самого переводчика, «стихотворение при переводе снова сочиняется переводчиком, поэтому перевод стихотворений, выполненный поэтами, несомненно, всегда и без исключения является более удачным»[Мохаммед-Али, 1993, с. 23].

Свое поэтическое мастерство, а также особое умение сочетать возвышенный эпический слог архаичного языка с просторечием Шамлу проявил при переводе песен «Тихого Дона». В предисловии книги, названном «Слово переводчика», он так пишет об этих песнях: «Любое занятие донских казаков и русских вообще не обходится без группового пения и голосовых перекличек, будь то веселое собрание или военное шествие, но следует подчеркнуть, что данные песни обычно поются коллективно, строем и имеют два вида: некоторые народные мелодии поются на просторечии, под бубен, а некоторые песни — литературным слогом. Я постарался в переводе песен и гимнов полностью передать их мотив»[Шамлу, 2003, с. 9].

В переводах Шамлу мы имеем дело с двумя видами стихотворений: одно — стихотворение от лица устами власть имущих, которое можно назвать официальным стихотворением; второе выражает чаяния малоимущих, солдат и необразованных людей и написано на просторечии, или, другими словами, на особом народном языке. Опасаясь, что читатель не поймет этот язык, переводчик сделал сноски к непонятным словам на литературном языке.

Шамлу, стараясь адаптировать эти песни, впопытался переложить их на персидскую стихотворную метрику. С другой стороны, большинство этих песен приведены в форме лесенкой которая, по мнению некоторых исследователей, была позаимствована Шамлу у французских и русских поэтов.

Таким образом, труд Шамлу больше напоминает авторскую интерпретацию произведения Шолохова, нежели его перевод. Не случайно сам Шамлу уточняет название произведения, делая существенное дополнение: «Тихий Дон по версии Шамлу»[Мохаммади, 2004, с.18]. И. Кабули, с самого начала находившийся рядом с Шамлу в процессе перевода и сотрудничавший с ним, считает перевод «Тихого Дона» новым прочтением основного текста произведения через призму другого языка: «Спустя год с лишним я пришел к выводу, что не стоило грандиозный талант, который продемонстрировал Шамлу в изложении новой иностранной версии романа, загонять в рамки перевода. Труд Шамлу был интерпретацией. Поэтому после окончания перевода первого тома произведения нами было приняло решение изменить рабочий подход, дабы Шамлу смог творить более свободно [Ронаг, 2009, с. 557]

«Тихий Дон» — это поистине эпическое произведение, Между тем эпос как таковой не чужд Шамлу, эпическая лексика преобладает даже в его поэзии. Ф. Соджуди в этой связи утверждает: «В большинстве стихотворений Шамлу изложен героический эпос. Представлены герои, наделенные всеми характеристиками эпических персонажей»[Шахрджерди, 2002, с. 214]. Вероятнее всего, именно это пристрастие Шамлу к эпосу и было одним из решающих факторов в выборе «Тихого Дона» для перевода. В «Тихом Доне» мы сталкиваемся со специфической военной лексикой, для перевода которой были использованы архаичные персидские выражения в качестве эквивалентов, чтобы лучше адаптировать произведение. были подобраны эквиваленты. Военным званиям времен казачьих офицеров были подобраны аналоги, принятые в иранской армии.

Отдельно стоит упомянуть, что Шамлу как переводчика и поэта интересовали вопросы языка и языковой формы, включая самые «низшие» уровни – графики и фонетики, орфографии и пунктуации. Так, заботясь об усовершенствовании персидской орфографии, при участии Х. Гольшири, И. Кабули и А. Хакшенаса Шамлу создал Орфографическую комиссию персидского языка, которая выступала с предложениями языковых реформ.

Шамлу начал переводить «Тихий Дон» в 1987 году, и именно настойчивость в применении постановлений упомянутой выше Орфографической комиссии послужила большим препятствием для публикации данного перевода, однако в конце концов Шамлу удалось воплотить в своем переводе некоторые языковые реформы.

Что касается пунктуации, то Шамлу был убежден, что в прозаических персидских текстах, в противовес поэтическим, в пунктуации нет никакой необходимости. Вместо того чтобы придавать чрезмерное значение пунктуации под влиянием переводов с европейских языков, по мнению Шамлу, стоит играть со структурными единицами предложения: «Например, предложение из пяти слов можно написать как минимум 25-ю способами, причем один из них несомненно является тем, который может без вмешательства и направления со стороны пунктуации быть легко прочитан, не создавая проблем читателю»[Шамлу, 2003, с. 12].

Что касается графики, Шамлу даже попытался применить в переводе исконно персидский алфавит, так как был убежден, что изменения, привнесенные в персидский алфавит арабской литературой, должны быть устранены. Например, он попытался в своем переводе, насколько это было возможно, за исключением случаев, когда изменения ведут к нарушению смысла, использовать только одну персидскую букву «т», что соответствовало доарабской персидской письменности.

Звуковая организация произведения была не менее важна для этого поэта и переводчика: в своих собственных стихотворениях Шамлу пытался передать на письме все те звуки, которые его окружали – шум, хохот, щебетание птиц и т.д. – и даже доходил до того, что сам придумывал и записывал необычные звуковые сочетания.

В переводах Шамлу также уделяет внимание звукам, создавая конкретные звуковые образы при помощи богатой лексики персидского языка. В противовес Бех-Азину, который везде, где в оригинальном тексте было упоминание какого-либо звука, использовал абстрактные, нейтральные слова «звук», «шум», «шорох» и т.д., Шамлу значительно конкретизировал образы, давая более точное описание звуков: «звон монет», «дребезжание колокольчика», «причмокивание рта», «раскатистый хохот», «стук обуви», и т.п.

Кроме того, важной миссией Шамлу-переводчика было использование синтаксических возможностей персидского языка в перестановке членов предложения, подобно тому, как было ранее принято в персидской поэзии. Можно смело заявить, что после классических произведений книг, наподобие «Истории Бейхаги», роман «Тихий Дон» является единственным современным образцом иранской прозы, в котором был правильно применен прием по перестановке членов предложения и успешно устранено ограничение, навязанное персидскому языку грамматикой европейских языков, с их фиксированной позицией подлежащего, сказуемого и прямого дополнения.

Еще одним переводческим талантом Шамлу было умение сохранить жанрово-стилевую организацию исходного текста, передать изображенное автором разноречие, многообразие дискурсов. Речь идет о грамотной передаче официально-делового, книжного и разговорного стилей, об умелом воспроизводстве религиозного, рабочего, военного и др. дискурсов «Тихого Дона» в рамках адаптации текста к новому культурному контексту. Так, например, священник из «Тихого Дона» в переводе Шамлу говорит с нами словами иранского духовного лица, используя язык Корана.

О радикальной трансформации лингвокультурного контекста произведения свидетельствуют также перевод дат с григорианского календаря в солнечную хиджру и использование иранских эквивалентов для русских военных чинов, а также замена русских фамилий на основании отсутствия в персидском языке разделения на мужской и женский род.

Таким образом, мы убедились в том, что Шамлу, по сравнению с Бех-Азином, придает большее значение не общественно-политическим, а собственно языковым вопросам. Поэт и переводчик обращается с текстом оригинала гораздо свободнее и сознательно, в рамках переводческой стратегии, которая сегодня называется доместикацией и противопоставляется форенизации, на разных уровнях адаптирует произведение чужой культуры, создавая на основе перевода собственное оригинальное произведение, которое отражает особенности родного языка и родной культуры и по праву становится достоянием персидской литературы.

Некоторые исследователи как, М. Малекиуверен, что писать о переводе произведения и сравнивать его с оригиналом допустимо по отношению к любому человеку и к любому произведению, но по отношению к переводам Шамлу это будет огромнейшей ошибкой и большим заблуждением. Поскольку, по его мнению, переводы сказок, романов, пьес, стихотворений, выполненные Шамлу, звучат так, как будто они были написаны на фарси[Малеки, 2004, с. 62].

Как мы видели, Шамлу в значительной степени вторгался в оригинальный текст. Если где-либо в тексте встречались противоречивость или неточность, Шамлу не «проходил мимо» и, насколько это было возможно, исправлял. В предисловии к своему переводу он отмечал: «Поскольку я не выбрал в своей работе, так сказать, дословный перевод, везде, где я столкнулся с небрежностью в тексте, я тем или иным способом ее устранил»[Шамлу, 2003, с. 9]. В качестве примера, можно обратиться к 4 разделу 4 тома «Тихого Дона», где говорится о том, что Григорий закрывает глаза и …долго, не моргая, наблюдает за звездами! В отличие от перевода Бех-Азина, в переводе Шамлу много подобных тонкостей, которые повышают литературную ценность его труда.