Ideological Causes of Modern Terrorism Across the World and in Russia

Kutyrev Vladimir Aleksandrovich Doctor of Philosophy professor of the Department of History, Methodology and Philosophy of Science at N. I. Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod. 603137, Russia, g. Nizhnii Novgorod, ul. Golovanova, 59 kut.va@mail.ru Other publications by this author

Призрак бродит по миру, призрак терроризма – так сейчас могли бы перефразировать Коммунистический манифест те, кто еще помнит марксизм. Действительно, о терроре то вдруг все примутся говорить, особенно после его очередного акта, призывая объединиться против него «весь цивилизованный мир», то успокаиваются, как бы забывая в период затишья террористической активности, или же, предельно расширяя это понятие, относят к нему любые военные действия и боестолкновения. В отношении к терроризму много политиканства, бессознательного нежелания выявлять его глубинные основания, потому что это потребовало бы более ответственной политики от всего мирового сообщества, особенно от лидеров так называемых развитых стран. И понимания, не коренятся ли причины этого явления также в их собственном поведении?

Во времена холодной войны, до появления «международного терроризма», между западным и советским блоками, наряду с силовым, существовало духовное противостояние. Велась непрерывная идеологическая полемика. Стороны обстреливали друг друга аргументами, пропагандистскими лозунгами, теоретическими исследованиями. Ничего похожего нет сейчас, на фронтах антитеррористической борьбы. Базисный тезис в объяснении причин терроризма в том, что «цивилизации противостоят бандиты». Это, в самом деле, бандиты, без кавычек, безжалостно приносящие в жертву невинных людей. Однако не ради ограбления и собственного обогащения. Их бандитизм не экономический, а политический (в случае сепаратизма) или – шире – идеологический, культурно-мировоззренческий, когда даже не выдвигается каких-либо конкретных прагматических требований. По крайней мере, в своих корнях, которые его питают, взращивая, особенно в мусульманских странах и регионах тысячи молодых носителей ненависти к современной цивилизации как обществу неутом(л)имого стремления к прибыли, комфорта и потребления, к его жителям, фактически отказавшимся от веры, морали и других духовных ценностей.

Феномен терроризма нельзя понять без анализа духовного состояния порождающих его обществ. И отделять его от сопротивления традиционных культур и народов происходящему в настоящее время возникновению у них и одновременно тотальному наступлению на них извне нового, невиданного в истории образа жизни: «без святых и героев», без признания чего-либо высшего, кроме личного благосостояния здесь и сейчас. Иначе придется, да фактически и пытаются, списывать на терроризм все безумие международной гонки вооружений, всерьез уверяя, что армады авианосных флотов, подводных лодок, эскадрилий бомбардировщиков и противоракетные глобально-космические системы нужны для «борьбы с терроризмом». Этот циничный самообман до добра не доведет. Выступая «за мир», желая изгнать из жизни людей террористические формы взаимоотношений, надо попробовать понять, «разгадать» противника и, как это ни трудно, ни болезненно, решиться вступить с ним в теоретическое соприкосновение.

Что сейчас в арсенале борьбы с терроризмом?

Голая технология, вещная и социально-организационная. Еще бюрократия, «учет и контроль». А также ответные тайные террористические операции. Меры, удивляющие своей неадекватностью сложности проблемы любого думающего человека. Опасностью придания террору «законной формы» в межгосударственных отношениях. Ну, начинают всех сканировать, «считывать эмоции» и догола раздевать в аэропортах. А на железнодорожных вокзалах? У входа в метро и автобусах? Охранник с пистолетом в школе или других учреждениях: что он сделает c группой из 5-7 человек с автоматами и гранатометами? Такие меры принимают взрослые государственные мужи, законодатели. И ничего содержательного, смыслового. Такая наивность. (Воздержимся от употребления более точного слова). Щит и меч, броня и снаряд совершенствуются взаимно и кроме когда-то всех пугавшей, а теперь ползучим образом осуществляющейся антиутопии «Нового прекрасного мира» О. Хаксли, на пути тотального технического контроля, доносительства и «войны терроризмов» не просматривается. Это решения скорее психотерапевтические, для основной массы населения что-то дающие, успокаивающие – до очередного теракта в новом месте новыми способами. Вполне возможно, рано или поздно, с использованием средств массового поражения.

Стоящие у власти политики и серьезные люди такими перспективами удовлетворяться не должны. Однако антитеррористические государственные акты тоже вырабатываются в определенной атмосфере. Их поверхностность и организационно-бюрократическая ограниченность не случайны. Чтобы принять брошенный вызов, надо опираться на соответствующий мировоззренческий фундамент. Именно здесь специфически культурологический, мировоззренчески-гуманитарный, «непонятный» технократам и прагматикам, а следовательно и не учитываемый ими, питающий исток, подземные ключи мирового терроризма как «четвертой мировой войны». Иногда о них говорят те, кто ближе сталкивается с живыми представителями террористического подполья, подчеркивая, что для противостояния им нужна бы какая-то «идея», идеология, а не только отстрел и вылавливание. Но чтобы сформулировать такую идею, нужно не просто знание фактов, а их «понимание». Которого нет, его выработке не придается значения.

Сказать, что об основаниях терроризма совсем не думают и «не ищут» нельзя. Прежде всего, указывают на социально-экономические обстоятельства: бедный Юг/Восток против богатого Севера/Запада; надо преодолевать разрыв между слаборазвитыми и передовыми странами; когда все будут сытыми, все успокоится. Но, по крайней мере, на данном этапе, эмпирические факты, мотивация, состав участников и вождей радикального движения не позволяет признать экономическое объяснение достаточным. «Что же толкает саудовцев и выходцев из других не бедных исламских стран к экстремизму и терроризму?» – довольно давно уже ставил этот вопрос один из постоянных авторов газеты «Завтра». И утверждал, что «очевидно ответ следует искать во вполне определенной интерпретации ислама, навязываемой горсткой фанатиков, обладающих огромными финансовыми средствами, и умело использующих наивное мышление некоторых молодых людей. Именно в искаженном, однобоком восприятии ислама, как представляется, и заключается главная причина того явления, которое называют сегодня «исламским терроризмом»^[1].

Можно согласиться, что проблема в «интерпретации ислама», в салафизме и вахабизме, но почему возникает, начиная преобладать, такая интерпретация и почему множество верующих принимают её? Можно ли объяснить одним «фанатизмом», только психологией, пожалуй, невиданное в истории человечества по размаху, не сопоставимое ни с какими камикадзе, жертвование собственными жизнями во имя идей, как это происходит в феномене шахидизма? Ужасное явление, о котором кроме глупостей и бытовой пошлости ничего не сказано и не написано. К тому же экстремистские, фундаменталистские течения, хотя не доходящие до террора, есть почти во всех религиозных конфессиях. И не в собственно религиозных движениях, если вспомнить, например, выступления эмигрантской молодежи в Европе. По содержанию они все в основном «антизападные». Резко критическое отношение к американским, западным ценностям не чуждо и агностикам, атеистам, светским консерваторам, националистам, теоретикам «русской идеи», «континентализма», «евразийства», о чем свидетельствуют антиглобалистские манифестации то в одной, то другой части света. Ссылка на навязывание антиамериканизма фанатиками – образец мышления не менее наивного, чем у «наивных молодых людей».

* * *

Истиносообразное, наиболее основательное и прогнозирующее исследование культурно-цивилизационных причин радикализации антизападных настроений проведено С. Хантингтоном^[2]. В нем показано, что после окончания холодной войны и распада социализма глобальная политика все больше выстраивается вдоль культурных линий. Модели сплоченности и взаимопомощи или дезинтеграпции и конфликта определяются ценностной идентичностью сообществ, т.е. религиозными, моральными традициями, исторически сложившимся образом жизни и самосознанием народов. Это то, «что остается» для самоотождествления в условиях глобальной экономики и технологии. Отсюда возникает новый мировой порядок: полицивилизационные отношения. Насчитывая 8 ведущих цивилизаций –западная, африканская, синская, индусская, исламская, японская, латиноамериканская, православная и предрекая усиление борьбы между ними, он, будучи представителем Запада, дает рекомендации по его выживанию. Книга, много разъясняющая в современной ситуации, хотя написана «до 11 сентября» и есть некая загадка, что в дискуссиях по проблемам мирового терроризма, формально упоминая, на самом деле на неё не опираются. Не просто игнорируют, а считается хорошим тоном откреститься от взгляда, что терроризм есть следствие «столкновения цивилизаций», в частности и прежде всего западной с мусульманской. На разгадке такого отношения к книге мы остановимся позднее.

Не то, чтобы слабостью, а пожалуй, упрощением задачи можно признать, что С. Хантингтон отвлекается от противоречия в большей или меньшей мере пронизывающего все цивилизации. От того, что их состояние зависит от соотношения его сторон в каждой из них и того, на какой стадии, как оно разрешается. Это противоречие между культурой и технологией, сторонниками сохранения духовности и решения проблем путем апелляции к сфере ценностей – греху, воздаянию, добру, злу, чести, совести, справедливости, заботе и т.д. с одной стороны, и целерациональными, инструментальными социо-техно-экономическими способами решения проблем, больше не обращаясь к чувствам, душе и духу человека, с другой. Заменяя их знанием и информацией; рассматривая целостную личность как свободного от переживаний, полностью рационального «актора»; отбрасывая традиции и духовные авторитеты как препятствия для успешного функционирования ради бесконечного «наращивания ВВП» и его потребления.

С превращением техники из средства деятельности в нечто саморазвивающееся и самоценное, создается особый, идущий на смену обществу мир – Технос. Технос не просто сфера, наряду с другими (техносфера), а именно то, что как когда-то религия, культура, пронизывает все. Торжествует принцип пользы, расчета, автоматической обязательности. Если при приеме на работу практикуют предварительное тестирование и проверку на детекторе лжи, то совесть и профессиональная честь большой роли не играют. Если брак заключают как контракт, а ребенок рождается от совокупления шприца с пробиркой, то вопрос о любви и чувствах при создании семьи снимается. Если служба в армии профессия, то проблема патриотизма и священного долга перед Родиной не актуальна. Главное – сколько платят. Человеческое общение вытесняется юридическими отношениями, виртуальными коммуникациями, «гуманитарной техникой». Когда-то офицера сажали под домашний арест под честное слово. Теперь под «электронный браслет». Все решается «из вне», в том числе в сфере идеального. Вместо воспитания личности к ней начинают применять психопрограммирование вплоть до проверках (забыв про всякую презумпцию невиновности) на детекторе лжи и перекодирования. Таким образом, по мере роста возможностей технологического манипулирования людьми, духовность как механизм поддержания их социальности устаревает, становится ненужной. Отмирает и личность, даже «актор» (функциональный, но самостоятельный делец), на смену которому идет то, что от них остается: «человеческий фактор» (социотехнической системы) или агент (компьютерных сетей).

Если процесс исторического развития этого противоречия расположить по оси этносов, то его первая сторона – культурное, обычаем и моралью, регулирование будет превалировать в традиционных, демографически бурно развивающихся, но технически отсталых регионах, где целерациональные, инструментальные отношения между людьми только формируются. Вторая сторона – правовое, социотехническое регулирование даже личных, интимных форм жизни (браки по контракту, ювенальная юстиция) на Западе, в так называемых гражданских, открытых обществах. Фактически оно пронизывает все страны. Свои патриоты и космополиты есть в Китае, интегристы и эгоцентристы в России, славянофилы и западники в Америке, тоталитаристы и либералисты в Африке, Японии, Израиле. Вопрос в их влиянии внутри общества, соотношения их сил и влиянии того или иного общества на остальные, во взаимодействии между ними, мирном или агрессивном, экспансионистском.

Особенность нынешней ситуации в противостоянии в той или иной степени «семи цивилизаций» (лучше бы их продолжать называть культурами) – западной (цивилизации в точном смысле слова; не случайно Запад перестал позиционировать себя как культура даже терминологически). И не по линии взаимной борьбы культурных традиций и их ядра, религий, например, католического христианства и ислама, конфуцианства и православия, а противостояния всех культур господству социо-техно-экономизма, фактически выхолащивающего любую веру в любого бога. Главные ценности открытого общества – эгоцентризм, самореализация, утилитаризм, функциональность есть, в сущности, отказ от ценностного отношения к миру. Культура как мораль, религия обязательно предполагают «служение», «долженствование», подчинение части целому, индивидуального человека родовому и, выше – родового человека некоему Абсолюту, Богу, то есть иерархию, без которой ценности не имеют смысла. Члены открытого социо-техно-экономического общества – Техноса ориентированы горизонтально, на самих себя. Ничем «высшим» они не ограничены и к нему не стремятся. Общее благо, а в сущности просто богатство, образуется за их спиной. Стремительно прогрессирует, совершенствуясь, только технология. Конкретнее, «гуманитарные технологии». Отсюда «конец истории». Это конец культурной истории человечества, его духовно-личностного образа жизни и начало постчеловеческого функционирования «человеческого фактора». Превращение субъекта («смерть человека» в интерпретации постмодернизма) – в объект.

Так что «столкновение цивилизаций», если его конкретизировать, происходит в виде столкновения культурного и технологического миров как внутри каждого из них, так и между цивилизациями. Хотя с разной силой. Наибольшее сопротивление своему уничтожению в настоящее время оказывает исламская культура. Несмотря на противоречия внутри ее самой – «арабская весна», в её ядре исторически относительно молодая, ещё пассионарная религия, исламские общества обладают средним уровнем материального достатка и высоким демографическим динамизмом. Она почти открыто приняла вызов техноса, хотя тайно, обычно в русле антиамериканизма, ей сочувствуют все другие субъекты культуры, в том числе сохранившиеся в западной цивилизации. Современный терроризм – вершина айсберга сопротивления утилитарному социоэкономическому образу жизни, который ведет технологизированная часть человечества, другой его огромной части, продолжающей культивировать еще и духовные формы существования, ценностные способы регулирования социальных отношений. Это столкновение корабля прогрессистов как непрерывного инновационизма любой ценой с айсбергом консерватизма как стремления человечества к сохранению своей идентичности.

* * *

Чего, собственно говоря, добиваются эти консерваторы? Эти фундаменталисты, традиционалисты, интегристы и прочие «варвары» и «экстремисты». Так обычно их квалифицируют идеологи глобального, либерально-технократического, свободного, богатого, комфортного, атомизированного, так называемого «открытого общества»?

Прежде всего, они настаивают на праве верить в Бога, считая важнейшим правом человека не просто говорить, рассуждать о нем или 1-2 раза в год посещать церковь, а жить, будто Он существует на самом деле, ичто вера имеет содержание. Это значит соблюдать заповеди, исполнять обряды, носить соответствующую одежду, молиться. Вместо того чтобы 1,5 – 2 часа в день смотреть телевизор, узнавая разные новости, особенно где, когда и сколько убили, что продают, какие прокладки и зубные пасты эффективнее, они тратят столь драгоценное время на исповедь и сокрушение духа, обещания Богу стать лучше, любить ближнего и т.п. Вместо того, чтобы покупать и развлекаться, они, видите ли, «совершенствуются», совершенно не считаясь, что эксплуатация пороков и страстей людей является важнейшей статьей получения прибыли, а значит увеличения ВВП, ради чего потребительское общество перешло к потреблению самого человека. Они против уничтожения его эмбрионов, в то время как цивилизация считает неотъемлемым правом родителей самим решать вопросы жизни или смерти своего потомства. Осуждаются, словно мы не лжем, а и в самом деле христиане времен 10 заповедей, прелюбодеяния и «легкомысленные разводы», которыми в открытом обществе почти гордятся (эстрадный кумир свое интервью подписывает: «разведен после третьего брака»). К другим «ужасам традиционного общества» относится нетерпимое отношение к перверсивным формам сексуального поведения, гомосексуализму и трансвестизму, которые, если мыслить хоть сколько-нибудь последовательно, ведут человеческий род к гибели. Фундаменталисты, конечно же, против омоложения стариков клетками зачатых и убитых (душ) людей, клонирования, эвтаназии, замораживания трупов и многих других достижений современной науки, которая безоглядно и практически насильно внедряет их под маркой инноваций. Они считают их опасными, что вообще-то признано законодательствами многих стран. «На своем языке» они считают их дьявольскими.

Они, естественно, за сохранение семьи (вместо сожительства), её приоритетности для женщин (фамилизм вместо феминизма), почтительное отношение младших к старшим (вместо того, чтобы спровоцированный адвокатом ребенок, мог подать в суд на родителей за невыполнение обещания купить игрушку). Между тем, в демократических странах настаивание на подобной корано-библейской архаике расценивается как грубое нарушение прав человека. За это у родителей отнимают детей, флирт и любовные игры изгоняются из отношений под угрозой квалификации в качестве сексуальных домогательств и люди двигаются рядом как размагнитившиеся куски железа: «бесконтактная цивилизация». Индивид сам может распоряжаться своим телом и если хочет им торговать, то главное условие – делать это в рамках рыночного закона, соблюдая медицинскую безопасность. Основное предназначение женщины – выполнять в обществе ана/тавто/логичные функции, что и мужчина (театрально играть в футбол, красиво ходить в полицейской форме, демонстративно вести грузовик), быть все время «почти как». Говорить в таких условиях о ценности собственно женского начала и приоритете материнства, гордиться им неполиткорректно, это значит её унижать.

Вообще, сохранение семьи, по-видимому, главный раздражитель для современной цивилизации, от семьи как формы совместного существования в сущности уже отказавшейся. Прямо об этом не говорят, но на бессознательном уровне антифамилизм господствует. Чего стоит отказ от понятий отец и мать, объявление их нецензурными, от «Слов», на которых стоит человечество: Бог-отец и мать-Богородица (бедный Римский Папа), замена их терминами «родитель number one» и «родитель number two». Чего стоит отказ от понятия пола и замена его одинаковым для всех гендером, институциализация однополых (по подлинному смыслу – бесполых) «семей», на самом деле антисемей, ибо семья, (семя) по своей природе предназначена для рождения потомства. Куда бросается семя в однополом браке? Возведение подобного отклонения, всегда существовавшего, но индивидуально, как тайна личности, в социальную норму и его государственная регистрация – это вызов самой жизни на Земле. Узаконивание ее прямого биологического разложения.

Другой неискупимой виной большинства традиционных культур является также ограничительное, невосторженное отношение к накоплению богатств. Некоторые исламские сообщества, «уммы» доходят до осуждения «ссудного капитала», ростовщичества и пытаются открывать банки с минимальным процентом по кредитам, необходимым лишь на содержание персонала. Это похоже на «трудовые сберегательные кассы» при социализме. Здесь кончается терпение у самых терпимых и открытых западных демократий... «И тогда мы летим к вам». С лучшими намерениями и вполне толерантно. Но они почему-то огрызаются.

С философско-исторической точки зрения различие между закрытыми (культурой) и открытыми (посткультурными) цивилизациями в том, что первые следуют категорическому императиву И. Канта: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать правилом всеобщего законодательства», а вторые индивидуалистическому утилитаризму И. Бентама с его лозунгом: «наибольшее количество счастья для наибольшего числа людей». Первые действительно фундаменталисты, «принципиалисты», потому что оценивают поступки с точки зрения интересов человеческого рода, когда каждый индивид отвечает за его судьбу, вторые – либертаристы, эмпирики, обычно понимая, что «если все так будут поступать, человечество прекратится», они делают для себя исключение, полагая, что все так не поступят. Останутся люди, которые будут заключать браки, сохранять семьи, рожать детей, защищать Родину, помогать ближнему и т.п. Это если адепты прав человека «умеренные», а передовые считают своим долгом с этими пережитками бороться, в полном праве осмеивая каких-то «святых», бороться с верой, патриотизмом, коллективизмом, альтруизмом. И борются – (следите за их пропагандистскими кампаниями, самые известные и очевидно не последние из которых были «карикатурная война» против пророка Мухамеда в Европе и хулиганство в храме Христа Спасителя в Москве). Все под флагом свободы (самовыражения), прежде всего от социальных норм, прежде всего нравственных. И под флагом прав человека, понимая их сугубо избирательно, лицемерно, дерзко евроцентристски, антиисторически. При полной слепоте и глухоте к собственному, почти рабскому бесправию в отношении рекламно-политкорректной пропаганды и прочей потребительской зависимости от социотехники и гуманитарных технологий.

Фундаменталистская линия направлена на сохранение, «экономию» источников жизни и поддержание идентичности человека, либералистская на их трату в духе «после нас хоть потоп» или ведущая к превращению человека в нечто Иное (см.трансгуманистическое движение, открыто провозгласившее необходимость «преодоления» Homo sapiens-а, его «усовершенствования» без определенного, значит, непрерывно из-меняющегося образца и образа, киборгами). Поистине ужасные люди, эти фундаменталисты: хотят сохранения фундамента как основ дальнейшего существования человечества. В то время как в открытых обществах его размывают и разрушают, отбрасывая прочь последние устои. И какие дальновидные, прогрессивные эти либералы: хотят свободы от питающей их существование почвы, свободы к смерти. Объявивший «конец истории» Ф. Фукуяма совершенно логично доводит его до провозглашения «конца человека». «Биотехнология предоставит нам средства, позволяющие завершить то, чего не удалось специалистам по социальной инженерии. И тогда мы окончательно покончим с человеческой историей, поскольку мы отменим «человеческие существа» как таковые. И тогда начнется новая история, история по ту сторону человеческого^[3]. Это людоедское технократическое теоретизирование (сам Ф. Фукуяма, считающий себя биоконсерватором, так, по-видимому, не думает, он продолжает его до возможного конца) которому фашистские идеи 20 века годятся только в подметки, базируется на вполне реальных фактах и тенденциях развития современной цивилизации. Как с гордостью за успехи человеческого(?) прогресса сообщают газеты, Билл Гейтс, под лозунгом осуществления «капитализма без помех» недавно запатентовал «исключительные права на использование человеческого тела как локальной беспроводной сети» (патент № 6 754 472). В заявлении компании Microsoft говорится, что человеческое тело – это всего лишь «объект интеллектуальной собственности, который подлежит лицензированию» и, следовательно, продаже. Да мало ли чего следует – после человека. Казалось бы, защитники демократии и прав человека в свете таких тенденций должны рвать на себе волосы и биться головой об стены, но мы видим почти олимпийское спокойствие, они оживляются только против культурных ограничителей, особенно если те нужны ради продолжения человеческого рода. Потому что, сами того не замечая, современные либералы стали технократами, то есть сторонниками тоталитаризма, только не культурно-политического, а технического.

Впечатлительными людьми и теми, чьё сознание не похищено «миром иного», подобное поведение тоже воспринимаются как терроризм, хотя растянутый во времени, зато направленный не против отдельных индивидов или групп, этносов, а против всего человечества, его жизненных оснований. Как объявленная война они воспринимаются не только религиозными фундаменталистами и старомодными моралистами, но вполне актуальными интеллектуалами, которые сами день и ночь сидят за компьютерами, производя интеллектуальную собственность. Внезапно в них начинает бунтовать не до конца подавленная виртуализмом существования телесно-духовная природа и они выходят на улицы городов с лозунгами борьбы против глобализма. Их кумирами становятся те, кто осмелился бросить вооруженный вызов посткультурной потребительско-технологической цивилизации и обличает ее как силу, враждебную людскому роду. «В 4 мировой войне... противником является человечество. 4 мировая война уничтожает человечество по мере того как глобализация становится универсализацией рынка. Все человеческое, что возникает на пути рыночной логики, является враждебным и подлежит уничтожению. В этом смысле все мы являемся противником, который должен быть побежден: индейцы, не индейцы, наблюдатели за сохранением прав человека, учителя, интеллектуалы, артисты. Любой, считающий себя свободным, но таковым уже не являющийся... Речь идет о сведении всех к одному знаменателю, о превращении всех нас в существа совершенно одинаковые и утверждении в мире одного образа жизни. Главным развлечением при этом должна стать информатика»^[4].

Возникновение современного международного терроризма – это реакция на становление нового глобального мирового порядка. Мира без духовных ценностей, где все собственно человеческие отношения заменяются экономикой и технологией. Реакция на порядок, при котором одна цивилизация – западная, прежде всего Америка, претендует на распространение этого строя и образа жизни на всю планету. То есть на мировое господство. При том, рассматривая его не конкретно-исторически, соотнося с эпохой, природной средой и характером общественного производства, а как абсолютный, единственно возможный и правильный. Плюрализм! Пропагандисты толерантности! Преследуют всех, где ее нет, кто еще технически не зомбирован. Многие страны находятся в условиях, в которых Америка была лет 30-50-100 назад. Соответственно, они применяют те формы регулирования жизни, какие тогда применялись в ней самой (например, сохраняют смертную казнь). Далеко не толерантные или политкорректные. Но от них требуют жить по сегодняшним меркам и ценностям Запада, вырывая из времени, выравнивая историю «по календарю», насилуя и ломая внутреннее развитие, орудуя как дубинкой своей идеологией в собственных интересах. В этом политическая суть современного глобализма, непрерывно порождающего конфликты, ставящие мир на грань войны. А в условиях продолжения гонки вооружений, все более фантастической, техницистской и бессмыссленной, для ее оправдания (какой-то враг нужен, то и дело начавшие приближаться к Земле астероиды и инопланетяне, которых, ради выбивания денег на исследования, назначают на эту роль представители передовой технонауки, пока не убеждают), международный терроризм, даже если бы его не было, пришлось бы выдумывать, (с)провоцировать. И, хотя не всегда государства в целом, а определенные круги и службы в них, провоцируют, культивируют, с(т)имулируют.

* * *

В подтверждение данного, довольно очевидного положения, хотя из него не делается дальнейших столь же очевидных выводов, лучше сослаться не на революционеров и антиглобалистов, а на автора «с западной стороны», того же С. Хантингтона. Заодно будет понятно, почему его глубокая, построенная на обширном фактическом материале работа не пользуется спросом в идейной борьбе с терроризмом. «Запад с его давними миссионерскими традициями, и главным образом Америка, полагает, что не-западные народы должны перенять западные ценности демократии, свободного рынка, контролируемого правительства, прав человека, индивидуализма, господства права и затем должны воплотить все эти ценности в своих институтах. Меньшинства из других цивилизаций с радостью принимают и поддерживают эти ценности, но в не-западных культурах преобладает другое отношение к этим ценностям: от широко распространенного скептицизма до жесткого противодействия. То, что для Запада – универсализм, для остальных – империализм»^[5]. С.Хантингтон прямо обвиняет западные правительства и международные транснациональные институты в том, что проводимый ими глобалистский курс ведет к войне. «Важно осознать, что вмешательство Запада в дела других цивилизаций является, вероятно, единственным наиболее опасным источником нестабильности и потенциального глобального конфликта в полицивилизационном мире»^[6]. И самая главная забота дальновидного автора, что, в конце концов, эту войну Запад проиграет. Ради выживания, надо поддерживать уникальность собственной цивилизации и прекратить истощаться, контролируя чужие дела.

Однако С. Хантингтон недооценивает, что «проигрыш» скорее всего, придет изнутри. Внешне, с помощью военной мощи Запад, как видим, способен подавлять сопротивление культур. Но сам тоже становится их жертвой. Представители «разрушаемых культур» начинают заполнять исходное цивилизационное пространство, изменяя его этнический состав. Курс на деконструкцию ценностей родового человека с необходимостью ведет к падению его воспроизводства. Конец природно-культурной истории цивилизации означает «в конце концов» конец демографический. «Свободный», эгоистичный, гендерный, мультикультурный и политкорректный Запад, благодаря этому – заканчивается. (Для воспроизводства населения коэффициент рождаемости на семью должен быть 2,4, а он в среднем по Европе 1,5). В отличие от России, «минусующей» от высокой смертности и скандального эгоизма правящего класса, там это происходит не от нехватки средств. И вот, оказывается, есть еще общества, баланс духовных ценностей и материального богатства которых позволяют населению возрастать. Как же их (не) приобщить к «клубу вымирающих наций»!? Ведь умирание проходит с комфортом, в форме все более легкой жизни. Великий трагический парадокс современности в том, что «нормой», образцом для подражания всего человечества объявлены ценности и образ жизни, которые ведут к прекращению его существования. Приоритет прав человека – это приоритет индивида над родом, личности над обществом, клетки над организмом. В последнем случае, как известно, такой приоритет ведет к раковому заболеванию. Сходный процесс охватывает и либерально-технократическое общество. Однако его приветствуют. А вот поступать, строить друг с другом отношения согласно условиям сохранения живого – старомодно, «не политкорректно», консервативно. Жить – несовременно, заботиться об этом – реакционно. Дилемма: «консервативно жить или прогрессивно умереть» решается в пользу второго положения. И живые культуры приговариваются к вялотекущей смерти. К цивилизации. К обездушенному функционированию.

Потому что сами общества Запада твердо вступили на путь Mortido – самоотрицания. На бессознательном уровне они влюблены в смерть. Во все искусственное, симулятивное, извращенное. Корабль собственно человеческого прогресса взял курс к береговым рифам. Развивается техника, а человек деградирует, сначала духовно, а начинается и телесно. Людей, у которых еще блестят глаза, учат жить люди, которые чтобы что-то почувствовать, принимают антидепрессанты. Ожирение, которым страдает до 30% американцев, не просто откуда-то свалившаяся напасть, а следствие образа жизни, притом не столько физического, сколько духовного. Это символическая болезнь. Черная метка всем потребительским обществам, о которых можно спросить: как живут достигшие подобного состояния нации? И ответить: великолепно, гламурно, лучше не надо – они у/вы/мирают. Эвтаназия (легкая, счастливая смерть) – вот оче(уже)видная перспектива этносов, вступивших в стадию тоталитарного технико-экономического образа жизни. Уже сейчас их жизнь поддерживается за счет приезжих, их заселяют миллионы представителей других культур, второе, третье поколение которых обретет повышенную национально-религиозную чувствительность, и отбросив все разговоры о толерантности, подавит ценности индивидуалистической демократии, скорее всего вместе с ее близорукими носителями. (Спорт – наглядная модель ее ближайшего демографического будущего). В дальнейшем, возможно, технико-экономический прогресс опять разложит новоприбывшие культуры, но это будет происходить без «аборигенов». К концу ХХI века от ядра белой цивилизации останутся комфортные резервации (в которые никто не будет загонять, аборигены организуют их сами) и географическое название. Хотя до этого ей надо дожить.

Таким образом, если говорить о причинах современного напряжения в международных отношениях, грозящего перерасти в полномасштабное противостояние, то инициатор в нем – западная цивилизация, ее прогрессивно-агрессивный, самоубийственный экспансионизм. Мировой терроризм – это безумный ответ на её сумасшедшее поведение. Задача ответственных, ещё находящихся в здравом уме и памяти представителей каждого общества в том, чтобы культивировать борьбу с экстремизмом в собственных рядах. С одной стороны, против попыток остановить культурные изменения, застыть в традиции, с другой, против ее полного техно-либерального разложения и превращения человека в нечто постчеловеческое. Это есть задача на «устойчивое развитие». О нем много говорят, но потеряв его экологический смысл, в основном превратно. Что, мол, надо развиваться как можно быстрее. На самом деле все наоборот. Это вопрос об его ограничении. Система должна развиваться такими темпами, чтобы сохранять свою идентичность, т.е. существование. Канатоходец всегда в движении, но его цель – удержание равновесия. Индивид все время меняется – но он нормальный, если сознает себя тем же самым. Не человек для прогресса, а прогресс для человека. Ради своего и общего выживания каждая цивилизация, регион, страна должны вести себя наиболее адекватным поддержанию собственной устойчивости образом. И только после этого надеяться на адекватность «Другого».

* * *

Насколько адекватно ведет себя Россия в свете борьбы с терроризмом дома и в мире? Ее положение в некотором роде парадоксально и кажется, что опровергает развиваемую нами культурологическую теорию столкновения еще культурных и уже технологического миров. Не будучи лидером западной цивилизации, претендуя на сохранение традиций и культуры, как православной, так и мусульманской, она постоянно находится на острие внутреннего и международного терроризма. Объяснение угрозой сепаратизма само нуждается в объяснении – почему возникает сепаратизм, желание отделиться и практиковать другой образ жизни? Хотя, конечно, в Чечне, Ингушетии, Дагестане частично он обусловлен их давними историко-культурными противоречиями с центральной Россией, его всплеск связан также и с протестом против захлестнувшей страну вакханалии безнравственности и социальной деградации, против торжества ценностей, глубоко чуждых коренному укладу жизни мусульманских народов, особенно Кавказа. Это противоречие усиливается, приобретает глобальную форму по мере того как Россия пытается играть чуть ли не ведущую роль в поддержании либерально-эгоистического мирового порядка. В то время как она его «слабое звено». Растеряв немалый, нажитый Советским Союзом, несмотря на идейные расхождения, авторитет в мусульманском мире, да и у всех других культур, мы при такой политике объективно будем таскать каштаны из огня для чуждых нашему народу сил. В результате, если Америка выступает для радикальных мусульман Большим Шайтаном, то России могут отдать роль второго по значению упоминаемого в Коране дьявола – Иблиса. Но жертвой борьбы она может стать первой. С Иблисом справиться легче, что подтверждается сравнительной частотностью осуществления террористических актов.

Для предотвращения такого хода событий, надо принимать меры прежде всего в своей стране. Надо остановить, идущее под флагом свободы разложение культуры в обществе в целом, пресечь вакханалию наживы медиа-буржуазии на чем угодно и любой ценой, для чего нужен общественный контроль над средствами массовой информации. Необходимо восстанавливать, как ни странно теперь звучит, дружбу народов, пропагандировать ценность различий, неполноты любой формы мировоззрения, полезность взаимного духовного обогащения. Решительно, жестко подавляя любые сепаратистские тенденции, расширять национально-культурную автономию этносов, их представительство в федеральных органах власти и культуре. При этом политически целенаправленно, всегда показывая решающую для целостности страны роль русского народа. Опираясь на более твердое ядро морали в исламе, ссылаясь на суровую необходимость считаться с ним, можно увереннее бороться за восстановление влияния и союз вокруг православия как наиболее представительной конфессии, всех других – католических, протестантских, иудейских, буддистских религий и коллективистских ценностей, ибо современная цивилизация враждебна любой вере, кроме как в прогресс техники. Это хорошее объективное оправдание перед внутренним шайтаном экономического потребительского тоталитаризма и всеми идеологами «Нового прекрасного мира» в лице духовно погибших, но влияющих на судьбу страны людей. Важно видеть, различать внутренне чуж(д)ые, паразитические и государственно безответственные элементы социального организма и осознанно оттеснять их на периферию, лишая возможностей определения характера его развития. Потребность переживаемого нами исторического момента – срочно активизировать защитные силы российского социума.

Спасение там, где опасность, говорил немецкий поэт-философ Ф. Гёльдерлин. Из угрозы распространения практики террора в отношениях между народами, задач борьбы с ним надо извлечь пользу для оздоровления общества. Как минимум его сбережения, продолжения. Что толку во всех технико-экономических новациях, если их носители как нация и страна вымирают? Накоплять богатства, чтобы скорее исчезать, превращаться в «иное» – это поведение сумасшедших. Однако решение демографической проблемы не может быть обеспечено одними экономическими стимулами, оно органически связано с характером исповедуемых ценностей, состоянием духа людей. Рискуя навлечь крики возмущения прогрессивно без(д)умной части нашего общества, предлагаем обсудить мысль, к которой шла вся статья: ради выживания, чтобы, по крайней мере как можно дольше не разделить недалекую печальную участь Запада, страну надо идейно нормализовать и для этого ( на данном этапе) – «подморозить».

Такова, по нашему мнению, искомая консервативно-историческая перспектива для России. Надо сделать спасительный шаг «к устойчивости», т.е. прежде всего к сохранению самого общества в процессе его развития, навстречу культуре и жизни от прогрессистской постчеловеческой гонки к комфортно-техногенной смерти. Лозунг «сохранения культуры как регулятора социальных отношений» открывает возможность скорректировать направление развития, остановить фальсификацию истории, особенно советской, и разложение гуманистических ценностей родового человека. Периодами, необходимость этого обостряется в любом обществе. И защищать его от тотального либерально-индивидуалистического отравления и самоотравления, от объективно «снимающих» личность человека пропагандистских воплей заживо разлагающейся цивилизации: «любите себя», «ваше Я превыше всего», «идеал женщины – стерва» и т.п. В административно-управленческом плане это частично делается. Но важно консервативное мировоззренческое продолжение, соответствующая идеология. Основным содержанием «русской идеи» как национальной идеи для России должна быть политика экономического роста и технического прогресса как средство, а экологии культуры и гуманизм как цель. Тем более, что «Большой Шайтан» внутри себя консервативные меры время от времени предпринимает. Чтобы нам не остаться голыми среди глобальных волков.