State sovereignty: problem of its interpretation and historical evolution of the principle

Katkov Alexey Dmitrievich PhD Candidate, Section of Modern and Contemporary History of Countries of Europe and America, History Department, Lomonosov Moscow State University 119192, Russia, Moskva oblast', g. Moscow, ul. Lomonosovskii Prospekt, 27, korp. 4, aud. G449 ADKatkov@mail.ru Other publications by this author

Суверенитет государства: проблема его понимания и историческое развитие принципа

Согласно действующему международному праву все государства равноправны в осуществлении своего суверенитета. Равноправие и суверенное равенство закрепляется в основополагающем документе современного международного права, в главе 1 статье 2 пункте 1 Устава ООН ^[4]. Также равенство закрепляется в Заключительном акте СБСЕ (Раздел I, глава A, статья 1), где говорится, что все государства имеют равные права и обязанности и уважают суверенитет и своеобразие друг друга ^[6] и подтверждается в Докладе экспертов СБСЕ по мирному урегулированию споров от 1991 г. ^[3]. Нужно отметить, что суверенное равенство государств закрепляется в преамбулах или статьях очень многих деклараций и международных договоров («Декларация о предоставлении независимости колониальным странам и народам» ^[2]; «Хартия добрососедских отношений, стабильности, безопасности и сотрудничества в Юго-Восточной Европе» ^[5]; «Декларация о недопустимости интервенции и вмешательства во внутренние дела государств» ^[1] и многие другие). Но что такое суверенитет? Как он понимается большинством историков и политологов в прошлом и настоящем? Как менялось понимание принципа суверенитета с течением времени? Какие вызовы бросает этому принципу современный миропорядок и что его ждет в будущем? В науке не существует однозначного ответа на многие их этих вопросов, но в данной статье автором будет сделана попытка кратко проанализировать основные подходы к пониманию суверенитета и его места в современном мире; изучить разницу в понимании искомого принципа в зарубежной и отечественной науке.

Прежде всего нужно понять что же такое суверенитет, дать его определение. Необходимо сразу отметить, что ученые всегда определяли термин суверенитет по–разному. В настоящее время также отсутствует такое понимание суверенитета, которое являлось бы универсальным и было бы принято всеми специалистами в этой области. Такая ситуация во многом сложилась из–за того, что из всех юридических принципов, суверенитет является наиболее политизированным. Характерными в этой связи являются слова В. М. Гессена, написанные им еще в начале XX в., о том, что учение о суверенитете «до тех пор будет представлять из себя непроходимый лабиринт бесчисленных контроверз и недоразумений, пока терминология в этой области не будет установлена на прочных и непоколебимых основах» ^{[11, c. 55]}. Однако парадоксально то, что несмотря на невозможность вывести единое общепринятое определение суверенитета, его понимание в своей сути может быть очень похоже у некоторых ученых, а иногда может и фактически дублировать друг друга.

Следует также сразу отдельно остановиться на типах суверенитета. Так, отечественный исследователь М. Марченко, подразумевая существование полного суверенитета, пишет о существовании еще двух видов суверенитета: формальном и ограниченном. Формальный суверенитет являет собой юридическое и политическое провозглашение суверенности, в то время как фактический, «в силу распространения на государство влияния других стран», суверенитет не осуществляется. Ограничение же суверенитета может быть как добровольным (в ходе подписания договора или объединения в федерацию), так и принудительным ^{[17, c. 168-169]}. Выделяются также суверенитет нации (обозначающий полновластие нации, ее возможность и способность определять характер своей жизни, осуществлять свое право на самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства) и суверенитет народа (означающий его верховенство в решении коренных вопросов организации своей жизни) ^{[17, c. 169]}. Но останавливать более подробно на этом не имеет смысла, поскольку предметом нашего изучения является именно государственный суверенитет.

***

Как уже отмечалось, суверенитет определяется учеными по разному. Советский правовед и дипломат С. В. Черниченко пишет о суверенитете как о «верховенстве государства в пределах его границ и независимости на международной арене», и, отдавая дань значению суверенитета, он говорит о том, что суверенитет государства – это символ его личности, и сравнивает его с государственным флагом ^{[29, c. 26-27]}. Дипломат, ученый Н. А. Ушаков определяет суверенитет как «присущее государству верховенство на своей территории и независимость в международных отношениях» ^{[28, c. 6]}, в то время как известный отечественный автор Д. Б. Левин – «суверенитет есть состояние полновластия государства на своей территории и его независимости от других государств» ^{[16, c. 71]}. Профессор из Гарварда Дэниэл Филпотт определяет суверенитет как наивысшую власть в пределах конкретной территории ^{[41, p. 570]}. Отечественные исследователи Е. Г. Пономарева и Г. А. Рудов пишут, что суверенитет «означает систему внутриполитических и внешнеполитических возможностей и способностей государства, направленных как на обеспечение собственного развития, так и противостояние любому давлению извне» ^{[23, c. 60]}. Профессор А. С. Строева определяет суверенитет как способность государства контролировать свою территорию, осуществлять в отношении нее и проживающего на ней населения верховенство власти и его независимость в международных отношениях ^{[27, c. 85]}. Российский ученый А. А. Чобан видит суверенитет как «двуединое понятие, означающее, с одной стороны – верховенство, проявляющееся преимущественно во внутренних отношениях, а с другой – независимость, направленную вовне, на взаимоотношения с другими государствами» ^{[30, c. 60-61]}. В том же духе, правда не давая точного определения, высказывается государственный деятель и ученый А. А. Кокошин, который вводит понятие «реального суверенитета», и говорит о нем как «о способности государства на деле (а не декларативно) самостоятельно проводить свою внутреннюю, внешнюю и оборонную политику, заключать и расторгать договоры, вступать или не вступать в отношения стратегического партнерства» ^{[14, c. 63]}. Схожая мысль наблюдается у Левина, который, на примере правительств в изгнании, пишет о потере ими суверенитета, несмотря на то что декларативно они продолжали утверждать о своей полноте власти и суверенности ^{[16, c. 79]}. Отечественный политолог Мария Ноженко определяет суверенитет как «верховенство государства в пределах собственных границ (внутренний суверенитет) и самостоятельность в международных делах (внешний суверенитет)» ^{[21, c. 16]}. Известный американский автор Стивен Краснер считает, что суверенитет главным образом означает автономность и независимость от других государств, а не верховную власть, поскольку власть внутри государства может быть организована по–разному ^{[38, p. 21]} (например, федерация или конфедерация). Выделяется также определение, данное в работе «Суверенитет в науке конституционного права», где суверенитет анализируется в том числе с юридической точки зрения и определяется как «конституционный принцип организации государственной власти» ^{[9, c. 98]}. Исследователь Ф. Хинсли рассуждая в своих работах больше о внутреннем аспекте искомого принципа ^[35], считает суверенитет идеей окончательной и абсолютной власти в политическом сообществе, оговариваясь, что при этом такой власти не существует больше нигде.

Британский ученый Р. Джексон приходит к аналогичным выводам относительно внутреннего и внешнего суверенитета и определяет его как юридическую идею и институт права, который характерен для политического порядка, опирающегося на независимые государства и обеспеченного верховенством власти как внутри страны, так и во внешней политике. Джексон также пишет, что именно на основе суверенитета в обозримом будущем будет продолжать функционировать вся система международных отношений ^[36] и из чего мы можем сделать вывод о том, что автор не разделяет концепцию «отмирания» суверенитета в ближайшем будущем. Роберт Джексон совершенно справедливо полагает, что суверенитет периодически претерпевает обновления, идя в русле новых исторических обстоятельств, но центральное понятие суверенитета – политическая независимость – осталось неизменным ^[36]. Ученые Баркин и Кронин также отмечают неизбежную трансформацию суверенитета во времени, особенно отмечая, что эти изменения происходят во время значительных системных кризисов ^[31]. Г. Соренсен, в свою очередь, утверждает, что неизменность или изменчивость суверенитета зависят от того, к каким аспектам суверенитета обращаться. Суверенитет изменяется если говорить об изменении и развитии государственности и остается неизменным если рассуждать о независимости государства. Таким образом, по мнению автора, суверенитет – это очень сложный феномен и правильно говорить об одновременных процессах его изменения и стабильного существования ^[43]. По нашему мнению, суверенитет, ровно как и различные международные нормы и институты, действительно был подвержен изменениям с течением времени, но суверенитет всегда с момента своего зарождения оставался краеугольным камнем международного права, свидетельством чему является фактическое закрепление его в этом статусе в Уставе ООН и суверенитет до сих пор все же выполняет функцию укрепления международного порядка. Американский политолог Майкл Уолцер считает, что суверенитет проистекает из права народов на самоопределение и потому воплощает в себе историю народа, а вмешательство во внутренние дела возможно, но только в виде ограниченной по времени и целям «справедливой войны» ^[15]. Таким образом, М. Уолцер подтверждает важность права народов на самоопределение, как неотъемлемой части суверенитета, поскольку все государства так или иначе складывались благодаря этому принципу. Следовательно, признанию государства должен способствовать уже тот факт, обладает оно или нет суверенитетом как таковым.

Суверенитет также изучался как социальная конструкция. Так, некоторые исследователи считают, что социальное строительство территориального суверенного государства подчинено многочисленным действиям, включая стабилизацию государственных границ, признание территориальных государств как суверенных и предоставление прав на суверенность. Суть данной концепции сводится к тому, что суверенитет не наделен какими–то ни было конкретными характеристиками, а его суть наполняют действия государств и международной системы в целом. Подчеркивается также, что и то и другое изменчиво, а значит меняется и суверенитет ^{[32, p. 278]}. Такую позицию занимает и Г. Шермерс, который пишет, что суверенитет имеет множество свойств, но ни одно из них не является стабильным и смысл понятия суверенитет находится постоянно в трансформации, особенно в последнее время. Будущее суверенитета он видит в том, что последний фактически перейдет из ведения государств к мировому сообществу в том или ином виде и мировое сообщество сможет помочь государству там, где оно действует неудачно ^{[42, p. 192]}.

Как мы видим, в основном все сходятся на том, что суверенитет означает, прежде всего, независимость. Независимость полную, т.е. как внутреннюю так и внешнюю, и без нее суверенитета быть не может. Хотя американский юрист К. Иглтон пишет о частичной независимости, говоря о суверенитете как о «сфере относительной внешней независимости и исключительной юрисдикции, зарезервированной за государством с согласия сообщества и ограниченной этим сообществом» ^{[34, p. 25-26]}. Но все же, по нашему мнению, только независимое государство способно отстаивать интересы населения, проживающего на его территории, а значит независимость является одним из ключевых факторов необходимых для обладания суверенитетом. С этим согласен Левин, который утверждает, что государство обладающее лишь внутренним или внешним суверенитетом не может именоваться суверенным государством, а «лишь протекторатом или конфедерацией» ^{[16, c. 112]}. Исключительную важность независимости для государственного суверенитета отстаивает и Р. А. Сетов. В своей работе автор говорит о «полном суверенитете», который означает, что суверенное государство «формально и фактически независимо от воли других государств в осуществлении своих как внешних, так и внутренних функций» ^{[26, c. 76-77]}. Исследователи Б. Кронин и С. Баркин выделяют две разновидности суверенитета – государственный, чье воплощение заключается в нерушимости границ, и национальный, который указывает на связь между властью и населением. Авторы также считают, что именно суверенитет призван обеспечить стабильность международной системы ^{[31, p. 108-110]}.

Можно сделать краткий вывод о том, что большинство авторов сходится на том, что суверенитет означает исключительную юрисдикцию государственной власти внутри страны и независимость государства на международной арене. В свою очередь, многие зарубежные авторы часто говорят об относительности независимости государства или называют термин суверенитета устаревшим, что, по нашему мнению, достаточно спорно, т.к. суверенитет – это главное качество, которое позволяет государству именоваться таковым. Во все времена любое государство, на том или ином этапе своего развития, прилагает все усилия для обеспечения своего суверенитета, поскольку именно так можно отстаивать свои национальные интересы и интерес к такому понятию, как суверенитет, растет с каждым новым кризисом в системе международных отношений.

Проблема многих определений суверенитета заключается в том, что они достаточно однотипны, и не отвечают на вопросы о том, в какой момент он проявляется, когда он может исчезнуть, какие государства могут его иметь и что конкретно он обеспечивает. Проблема, конечно, кроется в излишней политической окраске термина, в связи с чем просто не может существовать единого, полного и многогранного определения, которое было бы принято абсолютно всеми. Следовательно существующие на настоящий момент определения являются своего рода компромиссом в научном мире, т.к. они очерчивают общие характеристики суверенитета, не вдаваясь в подробности, которые неизбежно вызовут острую дискуссию среди ученых, занимающихся данной проблематикой.

***

На протяжении исторического развития множество мыслителей из разных стран вносили свой посильный вклад в формирование концепции суверенитета, чтобы оно приобрело такой смысл и вид, каким оно известно в настоящее время. Следует кратко проследить историю «становления» принципа суверенитета, поскольку, как еще в начале XX в., сказал немецкий юрист Г. Еллинек «для выяснения содержания суверенитета более чем для других понятий права необходимо исследовать его историческое развитие» ^{[12, c. 317]}. Следует отметить, что сам Г. Еллинек видел государственный суверенитет, как способность государства к исключительному правовому самоопределению. Автор добавлял, что суверенная власть, таким образом, это власть, не знающая над собой никакой другой высшей власти, являясь тем самым независимой и верховной властью ^{[12, c. 346-363]}.

Начинается история развития суверенитета со времен Аристотеля, хотя, конечно, говорить о существовании такого юридического понятия в то время будет неверно. Однако это вовсе не означает, что государства той эпохи не обладали суверенитетом, который только зарождался и проявлялся в качестве верховенства власти на определенной территории ^{[19, c. 14]}. Отношение к государству менялось на протяжении истории и изменение суверенитета происходили в результате таких событий как, например, революция во Франции и в Северной Америке. Древние греки отождествляли государство с гражданами, проживающими на его территории, называя себя «афинянами», «македонянами». В то время как древние римляне приравнивали понятие государства к понятию народа, утверждая, что «государство – это сами граждане» ^{[22, c. 11-12]}. Активное развитие понятия суверенитета шло параллельно с возникновением государства современного типа (1250-1350), и одновременно с концентрацией власти в руках суверена ^{[7, c. 862]}. В связи с этим понятие суверенитет было достаточно долгое время связано с именем суверена-короля, над которым не было никакой другой власти, которая могла бы препятствовать осуществлению его воли. В Средние века, где господствовало теологическое мышление, суверенитет расценивался как делегированная от Бога власть человека над определенной территорией, где существовало много центров принятия решения, от вассалов короля до церкви ^{[8, c. 138]}, а в период абсолютизма суть представлений о суверенитете очень точно определяет фраза, которую приписывают Людовику XIV «государство – это я». Таким образом, различие в понимании суверенной власти в Средневековье и в Новом времени в том, что правитель средневековья фактически свободен лишь в принятии судебных решений, так как во внутренних делах он связан обязательствами перед вассалами, а во внешнеполитических – могуществом Церкви. В то время как в Новом времени, король был не только судьей, но и законодателем и создателем политических и юридических норм. Следовательно, можно говорить о том, что с развитием времени поменялась сама суть власти, а с ней видоизменяется и суверенитет. Позднее суверенитет во многом обозначал контроль государя над территорией страны и подобную привязку принципа к территории закрепил во многом Вестфальский договор 1648 г., завершивший собой Тридцатилетнюю войну.

Развитие суверенитета в современном плане берет свое начало с Аугсбурского соглашения, подписанного между императором Священной Римской Империи Карлом V и лютеранскими князьями, где было прописано право невмешательства в духовные дела сюзеренов. Наконец, Вестфальский мирный договор 1648 г., стал важнейшим рубежом, положившим начало изменениям в международных отношениях. По Вестфальском миру германские князья получили полные и неотчуждаемые права над контролируемыми ими территориями, независимость и от светской и от церковной власти. В результате, возникло порядка 300 новых субъектов международных отношений. Американский юрист К. Иглтон писал о том, что после Вестфальского мирного договора ни одно государство более не было полностью независимым ^{[34, p. 25]}. Государства становятся относительно независимыми, теряя часть суверенитета, поскольку их национальное право становится в подчиненное положение по отношению к международному. С эти согласен и другой американский ученый Ч. Тилли, который писал, что «Вестфальский мир в конце Тридцатилетней войны впервые ясно показал, что всей Европе предстоит разделение на четко выделенные и суверенные государства, чьи границы определены международными соглашениями» ^{[18, c. 12]}.

Стоит сказать, что в основе термина суверенитет лежит латинское «super», «superus», от которого образовалось старофранцузское «soverin», использовавшееся для обозначения превосходной степени ^{[44, p. 425]}. Первое же употребление термина суверенитет в западно–европейских языках относятся к XII веку. В старофранцузском слово суверенитет с XII в., стало обозначать позицию господства и так, в 1280-1283 гг., Ф. де Бомануар назвал короля сувереном, поскольку его главенствующее положение в королевстве суверенно ^{[19, c. 43]}. Но в это время понятие суверенитета еще не было уникальным и сувереном назывался любой человек, стоявший во главе любой цепочки государства (например, архиепископ) и королевский суверенитет означал границы королевской компетенции, а не абстрактную всеохватывающую королевскую власть. Сформулировал же принцип суверенитета именно как политический принцип известный французский мыслитель Жан Боден, живший в XVI веке. В своей работе «О Республике» («De La Republique»), появившейся в период ожесточенных религиозных войн во Франции, Боден преследовал цель представить суверенную власть государя неограниченной и свободной от права и государственного воздействия ^{[33, p. 124-125]}. Важно, что Боден уже тогда выделял независимость государства вовне как одну из главнейших функций суверенитета. Суверенитет для него воплощался в единстве всех властей и означал способность принимать законы, обязательные для всех. Боден утверждал, что суверенитет неделим как функционально, так и территориально. Следовательно можно говорить о том, что для Бодена возможно существование только унитарных государств, а все его учение направлено, в том числе, против феодальной раздробленности. Но нужно заметить, что суверен для Бодена это не тот кто действует ради собственного блага, но для блага государства. Шаг, сделанный Боденом и его учеником Шарлем Луазо, сложно переоценить, так как он означал переход теории государства на принципиально новый уровень, он фактически заложил основы для теории современного государства. Необходимо заметить, что учение Ж. Бодена о суверенитете было результатом развития французской политической мысли и практики и значительный вклад в разработку концепции, получившей в конечном счете название суверенитет государства, внесли также Клод де Сейсель («Великая французская монархия», 1519 г.), Франциск Готоман («Франко-Галлия», 1573 г.), Дю-Плесси-Морнэ («Защита против тиранов», 1579 г.) ^{[9, c. 8]}. Но Ж. Боден, в отличие от своих предшественников, разрабатывал необходимые признаки суверенной власти. Такими признаками были: неограниченность власти (власть должна охватывать всю страну и всех подданных государства), неделимость, монополия на господство (обладание всей полнотой властных полномочий), постоянство и беспрерывность, независимость (отсутствие какой бы то ни было более высшей власти) ^{[9, c. 8]}. Жан Боден дал классическое понимание суверенитета и заложил по сути фундамент под понимание суверенитета на все последующие века. Ученый также подчеркивал, что необходимо постоянство и стабильность власти для того, чтобы считаться истинно суверенной. Еще одним видным теоретиком, развившим понятие суверенитета был немецкий теоретик права Иоганн Альтузий. Он, в отличие от Бодена, наделял суверенитетом не монарха, а народ, и заложил основы федерализма как формы политической организации.

Со временем постепенно происходит эволюция понятия суверенитет: Томас Гоббс, который освобождает понятие суверенитета от теологического аспекта, считает носителем суверенитета всех индивидов, которые отказываются от него в пользу суверена. Т. Гоббс также считал, что власть суверена не может быть абсолютной, поскольку она не распространяется за пределы того государства где он правит (а значит его суверенитет уже ограничен наличием иных суверенитетов) а также потому, что внутри своего государства суверен несколько ограничен в свободе действия конституцией и другими законами (в частности, он обязан уважать право частной собственности, поощрять торговлю и ремесла, защищать свободу религиозных убеждений, семейной жизни т.п.). Критики концепции Т. Гоббса утверждают, что поскольку только государство может гарантировать исполнение договора между народом и сувереном, гарантом справедливого выполнения подобного договора сам суверен и является. Это значит то, что суверен стоит над обществом, выступая в качестве арбитра, не являясь таким образом одной из сторон договора. Однако, подобная критика оказывается неверна для развитых демократических государств, поскольку они обладают необходимыми элементами для обеспечения народного представительства и сводят, таким образом, к минимуму факт отчуждения государства от общества ^[25]. Джон Локк ставит закон выше всех, включая монарха, отдавая верховную власть народу и подчеркивает несовместимость абсолютизма монарха с государственным порядком. Жан Жак Руссо развивает идею народного суверенитета, утверждая, что суверенитетом может обладать лишь «коллективное существо» и что он не только неотчуждаем, но и неделим. Руссо, пытаясь объединить принцип суверенитета и демократию, пишет, что «все то, чем гражданин может служить Государству, он должен сделать тотчас же, как только суверен этого потребует, но суверен со своей стороны не может налагать на подданных узы, бесполезные для общины» ^{[14, c. 50]}. Важным является также то, что по его мнению, государство может обладать внутренним суверенитетом, не обладая при этом внешним, утверждая, также, что внешний суверенитет всегда ограничен ^{[19, c. 16-17]}. Для Ж. Ж. Руссо власть суверена безгранична и основана на общей воле, которая выступает движущей силой развития общества. Концепция народного суверенитета Руссо была направлена на указание нелегитимности режима абсолютизма во Франции того времени. Надо признать, что концепция Руссо во многом неизбежно приводит к тоталитаризму, поскольку ученый писал, что задача суверена определить общую цель и объяснить ее людям и если индивид не понимает или не желает понимать своего счастья, то задача суверена «силой принудить его быть свободным» ^{[24, c. 220]}. Одним из самых ярких критиков концепции Руссо был Гегель, который, будучи сторонником конституционный монархии, считал неверным противопоставление суверенитета народа и правителя и считал, что народ без монарха является бесформенной массой, которая не является государством и не обладает суверенитетом ^{[10, c. 320]}. Аббат Сийес продолжал в каком-то смысле развивать концепцию Руссо, но он утверждал, что носителем суверенитета является не народ, а нация, которая представляет собой и источник закона. Таким образом вставал вопрос о представительстве нации, о переходе от монархии к республике. Но здесь нужно заметить, что Людовик XV взял идею суверенитета нации на вооружение монархии, пытаясь ее легитимизировать. Он утверждал, что в личности монарха отражено тело нации и тело монарха одновременно, и разделить их невозможно. Именно поэтому казнь короля во время Великой французской революции воспринималась как некое символическое действо, разделяющее, до того казавшиеся неразделимые, тела. Разграничил же понятие суверенитет и конкретного его носителя голландский юрист и социолог Г. Гроций. Ученый ввел понятие субъекта суверенитета и государство рассматривалось им как «общий субъект» суверенитета, а конкретный носитель суверенитета как «собственный субъект» ^{[16, c. 216]}. Гуго Гроций писал, что суверенитет это сила, действия которой не подпадают под контроль других. Известный швейцарский юрист XVIII века Эмер де Ваттель также изучал искомый принцип. Он различал внутренний и внешний суверенитет и считал, что государства равны между собой и каждое государство должно осуществлять свою власть самостоятельно, независимо от внешних сил ^{[44, p. 429-430]}. Таким образом, теоретики суверенитета эпохи абсолютизма не допускают реального ограничения власти чем–либо, в том числе и представительным органом, которому, в частности, Боден отводил лишь подчиненную роль. Следовательно, в эпоху абсолютной монархии и сам суверенитет был абсолютный, это было «золотое время» этого принципа, и с исчезновением абсолютизма постепенно видоизменяется суверенитет, переставая быть практически ничем не ограниченным принципом (он все же был ограничен как минимум фактом наличия других суверенитетов), но оставаясь главенствующим во всей системе международного права.

В XIX в., идея народного суверенитета становится главенствующей, хоть некоторые авторы и отрицали возможность непосредственного народного суверенитета. В попытке совместить понятие народного суверенитета с различными формами государства и с идеей разделения властей, отмечалось, что народ является источником всякой власти, но он не может быть источником государственного управления. Похожая трактовка существует и по настоящее время и так, например, С. В. Черниченко пишет, что «носителем суверенитета является государство, а народ – его источником» и, встречающаяся во многих конституциях фраза о том, что народ – носитель суверенитета, имеет скорее характер политического лозунга ^{[13, c. 42-43]}. Понятие суверенитета развивал также и Карл Маркс. Он отстаивал идею о том, что единственным суверенном может быть только народ, а не монарх или государство. Государство – это лишь представитель суверенности народа, ее символ. Еще одним важным этапом в развитии понятия суверенитета стало учение Г. Гегеля, теория государственного суверенитета которого появилась как реакция на революционные события во Франции и как отрицание народного суверенитета. Гегель видел сущность суверенитета в господстве целого, в зависимости и подчиненности различных властей государственному единству. Видя в монархии высший итог мирового развития, известный ученый писал, что «суверенитет имеется как личность целого, а последняя имеется в соответствующей ее понятию реальности, имеется как личность монарха». Народ же суверенен по Гегелю только в том смысле, что по отношению к внешнему миру он является самостоятельным и составляет собственное государство. Гегель также выделял внешний и внутренний суверенитет, утверждая, что внешний аспект суверенитета это единство и независимость воли государства во внешних отношениях, в то время как внутренний – единство всей деятельности и всех властей государства. Успешное же отстаивание внешнего суверенитета, по мнению Гегеля, укрепляет суверенитет внутренний, а слабость последнего, в свою очередь, уменьшает успех борьбы за независимость государства ^{[9, c. 26-29]}. Идеи Гегеля были полностью восприняты германской юридической школой, которая стоит на позиции государственного суверенитета.

На рубеже XIX и XX вв., суверенитет трактовался как «абсолютное право государства решать все внутренние вопросы, независимо от воли других, и вступать с другими государствами во всевозможные соглашения» и говорилось о том, что «международное общение возможно только при взаимном признании государственного суверенитета ^{[14, c. 54]}. В этот же период возникает и понятие несуверенных или полусуверенных государств, монархии которых обладают властью внутри государства, но являются вассалами другого государства и могут получить свои полномочия только после утверждения их кандидатуры в государстве–патроне. Суверенитет все чаще понимался как высшая, но не исключительная государственная сила, принимающая решения. Так, К. Шмитт, уже в начале XX в., писал, что суверен это тот, кто принимает решение о введении чрезвычайного положения ^{[20, c. 46-47]}. На рубеже XIX и XX вв., учение о суверенитете связано в первую очередь с широким распространением теории правового государства, утверждавшей, что современное государство, в отличие от государств предшествующих эпох, основано не на силе, а на праве, все изменения в обществе должны происходить на основе права и объективные нормы права стоят над государственной властью. Суверенитет стал пониматься как некое свойство или способность государственной власти. Так, Г. Еллинек писал, что «суверенитет есть не безграничность, а способность юридически не связанной внешними силами государственной власти к исключительному самоопределению», а суверенное государство есть «государство, могущее путем установления собственного закона ограничить государственно–правовую компетенцию другого государства» ^{[12, c. 328, 352]}. Другой видный исследователь того времени, М. Уиллоуби видел суверенитет, как верховную юридически легитимирующую волю государства. Считалось, что суверенитет предполагает абсолютную компетенцию государства и таким образом само государство устанавливает границы правового регулирования ^{[16, c. 30]}. М. Краббе и Г. Кельзен считали носителем суверенитета само право. Они не отвергали принципиально идею суверенитета монарха, народа или государства, но считали, что в современном им государстве господствует сила права и осуществляется таким образом суверенитет права. Г. Кельзен развивает также теорию «суверенитет правопорядка», говоря о том, что конституция или «основная норма» как высшая и невыносимая норма и придает покоящейся в ней системе права свойства суверенитета. С теорией суверенитета права спорит известный отечественный ученый И. Д. Левин, который справедливо полагает, что допущение суверенитета как бы ведет к стоящей над ним норме права, а, следовательно, к отрицанию суверенитета, но норма права предполагает издающую ее суверенную власть, и, следовательно, вновь возвращает к суверенитету ^{[16, c. 44-45]}. Но нельзя полностью отвергать теорию суверенитета права, поскольку необходимо заметить, что верховная власть становится суверенной только после закрепления ее нормами права, как это было и с властью монарха. С этим согласен и известный отечественный ученый В. Дорогин, который пишет, что осуществление суверенитета невозможно без его правового регулирования ^{[9, c. 97]}.

В начале XX в., появляется также теория М. Вебера о легитимном насилии, которое монополизировало государство как единственный суверен на определенной территории. Вслед за теорией Вебера, в 1920-е гг., появляется концепция Карла Шмитта о децизионистской доктрине суверенитета, согласно которой государство, будучи источником права, не должно быть связано им. Государство вправе, установив нормы, не только нарушить их, но и изменить, поскольку только так может быть достигнуто верховенство, независимость и самостоятельность – суверенитет. Речь в данном случае идет не о систематическом применении насилия, а о том, что в государстве всегда существует способность и возможность применить насилие в случае крайней необходимости. Неточность же подобной теории заключается в том, что согласно ей суверенитет во многом сводится к способности власти применять насилие, игнорируя экономическую, административную, идеологическую и прочие составляющие. Более того, справедлив также тезис о том, что история знает немало случаев, когда власть подходит к концу именно в результате введения чрезвычайных мер, которые порой лишают в глазах общества данное правительство легитимности ^[25]. Марксистская традиция, более широко понимая суверенитет, нежели концепция Вебера и Шмитта, в свою очередь, представляла государство во многом как «машину угнетения» одного социального класса другим и выделяла несколько общих функций, присущих государству – проведение общественных работ, защита общества от криминальных элементов, обеспечение защиты от внешних врагов и поддержание внешних сношений. Марксизм–ленинизм также выработал концепцию национального суверенитета, используя активно риторику о праве наций на самоопределение вскоре после прихода к власти ^[25].

В современном мире суверенитету бросают вызов множество факторов: глобализация, международные организации, транснациональные компании, гуманитарные право. Однако несмотря на правовые исследования об ограничении суверенитета, которое, по объективным причинам, почти всегда на протяжении истории имело место, на практике, в начале XXI в., во многих передовых странах мира наблюдается активная защита своих суверенных прав, что в свою очередь говорит об отсутствии ближайших перспектив «десуверенизации». Стоит также сказать, что различные мнения и споры по поводу ограничения суверенитета существовали еще в начале XX в. Так, например, Г. Кельзен считал, что суверенитет может быть ограничен только международным правом. Позже, в 1950-е гг., Кельзен выступал за создание такой системы безопасности в мире, которая предполагала бы отмирание суверенитета ^{[37, p. 45-46]}. В то же время, американский юрист В. Уиллоуби считал, что суверенные государства могут вступать в соглашения, создающие моральные или политические, но не юридические обязательства. Схожую позицию занимал и Г. Геллер, утверждавший, что суверенная власть выше всякого права, как национального, так и международного, в том числе благодаря тому, что за государством остается право отказаться от заключенного им договора ^{[28, c. 71-72]}. Эти позиции во многом абсолютизируют суверенитет и перекликаются с теорией неограниченного суверенитета, существовавшей во времена Гоббса. Но в современном мире, в эпоху глобализации и развитых межгосударственных организаций и обязательств, не существует таких условий, которые позволяли бы обосновывать абсолютную неограниченность суверенитета. Современное международное право и абсолютный суверенитет – во многом несовместимые категории. Но важно помнить, что суверенитет сам по себе не только совместим с международным правом, но одно предполагает другое, в том числе и потому, что международное право само по себе предполагает регулирование отношений между суверенными государствами и выступает гарантом внутренних и внешних функций присущих государству. Важно также помнить о двух значимых фактах в вопросе об ограничении суверенитета, о добровольности и взаимности международных обязательств. И во многом именно на этом и держится принцип суверенного равенства в современном международном праве.

***

Выяснив сущность самого понятия суверенитета и проанализировав его историческое развитие мы можем утверждать, что суверенитет – это все же то качество, которое не исчезнет в обозримом будущем, поскольку любая страна, в определенные моменты своей истории, готова пойти на многое отстаивая свою суверенность, а значит и право на независимую внешнюю политику в своих интересах. В подтверждение этому можно привести слова английского исследователя Б. Мендельсона, который определяет суверенитет как основополагающий принцип международного общества, источник порядка и отрицание принципа государственного суверенитета равнозначно отрицанию международного общества как такового ^{[40, p. 61-67]}.

Безусловно, существует определенная разница в подходах у отечественных и зарубежных авторов, особенно когда речь заходит о международном праве и постулатах в нем обозначенных, в частности о суверенитете государства. Несмотря на казалось бы одни и те же закрепленные в международных договорах правовые нормы, многие исследователи изучают их под разным углом, приходя к совершенно различным выводам. Основные расхождения возникают в том, какую роль будет в перспективе играть международное право и суверенитет в будущем миропорядке. В то время как зарубежные авторы склоняются к постепенному «отмиранию» или ограничению суверенитета за ненадобностью из–за различных кризисов, говоря таким образом о «десуверенизации», как это, например, делает в своей работе Р. Купер, С. Краснер или К. Иглтон, и принижают роль международного права (и ООН как его гаранта) в современном мире, большинство отечественных исследователей, в свою очередь, приходит к выводу о необходимости отстаивания как права, так и суверенитета, как гаранта независимости и всего международного права в целом. Хотя, безусловно, и у отечественных историков трактовка некоторых постулатов права бывает различна. Несмотря на то, что критика современного положения всемирной организации существует и у российских ученых, зарубежные авторы все же чаще высказываются в пользу реформирования ООН и усиления роли, отводимой силе в отношениях между государствами. В общем и целом, в то время как почти все признают значение суверенитета в прошлом, многие эксперты расходятся в понимании того, какое место он займет в будущем, в эпоху взаимозависимости государств. В настоящее же время важно то, что суверенитет продолжает оставаться неотъемлемым атрибутом государственной власти и не зря известный американский ученый Стивен Д. Краснер пишет, что суверенитет является прямым и наиболее весомым билетом на международную арену ^{[39, p. 16]}.