Minister of National Education S. S. Uvarov and Closed Women's Institutions of the Russian Empire

Ponomareva Varvara Vital'evna PhD in History Senior Research Associate, Laboratory of History of Russian Culture, History Department, Lomonosov Moscow State University 119992, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Lomonosovskii Pr., 27, of. 4 v1789@mail.ru Other publications by this author

Исторический опыт государственного управления народным образованием приобретает особую актуальность в условиях реформирования современной школы. С XVIII в. в России образовательная сфера являлась одним из важных направлений политики государства в связи с ее ролью в экономической и социально-политической модернизации. В эпоху Николая I контроль над образованием, как общественным, так и домашним, усиливался. Школа воспринималась как инструмент будущего развития страны и, в то же время, как средство воспитания подрастающего поколения в необходимом для стабильности власти идеологическом русле. Историография правительственной политики второй четверти XIX в. обширна, причем исследователи характеризуют деятельность правительства с различных позиций. Оценка николаевского правления как «эпохи реакции» и торжества «охранительного просвещения», характерная для дореволюционной либеральной историографии (А.Н. Пыпин, М.К. Лемке, Г.А. Джаншиев) и развернутая в советской традиции (С.Б. Окунь, Г.Е. Павлова, Н.Я. Эйдельман, Я.А. Гордин), на долгое время оставалась господствующей. На настоящем этапе, по всей видимости, настало время более взвешенных оценок. Об этом свидетельствует появление работ, рассматривающих различные аспекты политики правительства Николая I в широком историческом контексте ^{[4, 33, 48]}. Немалое внимание в работах современных исследователей николаевской эпохи уделяется развитию разных ступеней русской школы, от низших учебных заведений до университетов ^{[13, 23, 41]}.

Одной из ключевых фигур николаевского царствования в течение нескольких десятилетий являлся министр народного просвещения С.С. Уваров (1786–1855), деятельность которого предстает в новом свете благодаря работам целого ряда историков ^{[3, 9, 21, 38, 24, 17]}. При этом современные исследователи подчеркивают исключительную рольУварова в процессе становления системы российского образования ^{[24, с. 196; 46, с. 27]}.

Неотъемлемой частью отечественного образования являлась женская школа, первые образцы которой появились еще в 1764–1765 гг. с основанием Воспитательного общества благородных девиц и Мещанского училища (общее название — Смольный институт). Тем не менее, из сферы внимания исследователей николаевской эпохи при характеристике российской школы женское образование практически ускользает. С другой стороны, несмотря на популярность «женской темы», и современная историография женского образования, обращающаяся к первой половине XIX в., в целом и доныне остается вне общего русла развития отечественной исторической мысли. Преобладающими остаются оценки, наиболее развернуто представленные в работе Э. Д. Днепрова и Р. Ф. Усачевой и характеризующие николаевскую эпоху в истории женской школы как «период котрреформ» и рассматривающие деятельность Уварова в этом контексте ^{[8, с. 54]}.

Целью данной статьи является изучение перемен, происходивших в сфере женского образования в 1830–1840-х гг. на примере закрытых женских институтов через призму деятельности С. С. Уварова, оставшейся незамеченной его биографами. В основе источниковой базы статьи лежат документы, составителем которых явился сам С. С. Уваров — «Положение об учебной части в Воспитательном обществе благородных девиц и училище ордена св. Екатерины» (1839) и записка «Десятилетие министерства народного просвещения» (1843), законодательные акты, а также материалы центральных органов Ведомства учреждений императрицы Марии и местного институтского делопроизводства (нормативные документы, данные ревизий, инструкции, личные дела), отложившиеся в фондах Российского государственного исторического архива и Центрального государственного исторического архива г. Петербурга. Немалая часть документов дошла до наших дней лишь благодаря фундаментальному труду Е. И. Лихачевой ^[16] и историческим очеркам женских институтов, составленным на основе собственных архивов ^{[1, 2, 43–45, 46]}. Существенным дополнением являются документы личного происхождения ^{[5, 20, 37]} и публикации в периодической печати того времени ^{[11, 12, 36]}.

Деятельность Уварова по развитию женского образования велась по двум основным направлениям: 1) открытие новых институтов в западных губерниях страны, где русская женская школа практически отсутствовала, и 2) реорганизация учебной части двух столичных женских институтов, служивших образцом для остальных, путем кадровых перемен и совершенствования хода учебного процесса.

В западных губерниях Российской империи вплоть до 1830-х гг. преобладало католическое влияние. Как замечал сам Уваров, «язык русский едва был слышен на этом огромном пространстве», а «образование юношества было устроено не в видах общей государственной пользы, но под влиянием местных страстей и предрассудков» ^{[39, с. 329]}. Главным языком преподавания в учебных заведениях, кроме Киева, являлся польский. Так, в учебных заведениях Виленского учебного округа все преподавание велось на польском языке, а русская история из программы вовсе исключалась. Подобная тенденция была небезобидна: как замечает историк М. М. Шевченко, Виленский учебный округ являлся некогда «звеном в цепи» планов А. Чарторыйского по реставрации Речи Посполитой. Император Николай I прямо указывал министру просвещения на необходимость усиления в западных губерниях «способов русского женского воспитания» ^{[46, c. 33]}. Эта миссия стала последовательно выполняться вслед за развитием русской мужской школы, став звеном в решении задачи «умственного слияния» польского и русского «начал с надлежащим перевесом русского» ^{[39, с. 329]}.

В 1834 г., вслед за открытием в Киеве университета св. Владимира, было принято решение об учреждении там женского учебного заведения по примеру уже существовавших закрытых женских институтов Ведомства учреждений императрицы Марии. Как гласил Устав киевского института, его цель состояла в том, чтобы «доставить безденежное воспитание детям дворян бедного состояния губерний Киевской, Волынской и Подольской», и за умеренную плату — образование благородным девицам «достаточных родителей» тех же губерний ^{[26, № 7532, с. 135, § 1]}. Управление Киевским институтом было предоставлено Совету, в который вошли губернский предводитель дворянства и дворянские депутаты, а учебной частью руководил попечитель Киевского учебного округа. Половина из 120 мест предоставлялась «казеннокоштным» воспитанницам.

Вслед за постепенно открывавшимися средними и низшими мужскими учебными заведениями в Виленской, Гродненской, Минской, Витебской, Могилевской губерниях и Белостокской областях планировалось учреждать и женские институты. Однако эти обширные планы полностью осуществить не удалось, поскольку содержание подобных учебных заведений требовало значительных материальных затрат, а также наличия подготовленных кадров преподавателей и воспитательниц. Были открыты еще два женских института — в Царстве Польском и в Виленской губернии.

В 1840 г. небольшое варшавское училище для подготовки гувернанток, существовавшее с 1826 г., было преобразовано в Александринский женский институт на 200 воспитанниц, из которых половина отводилась под казеннокоштные вакансии для дочерей чиновников, служивших в Царстве Польском. До преобразования училища в институт в нем преподавались польский, французский и немецкий языки и словесность, а также польская и всеобщая история. Русский язык и русская история в программу казенного учебного заведения, находившегося на территории Российской империи, не входили ^{[34, с. 364]}. Совет института возглавил наместник Царства Польского, а учебную часть — попечитель Варшавского учебного округа.

Годом позже Александринского Варшавского института был открыт Белостокский, предназначенный для девиц дворянского сословия Виленской, Гродненской, Минской губерний и Белостокской области. Комплект воспитанниц Белостокского института был определен в 100 человек, но первоначальный набор составил 24 воспитанницы. В состав Совета, управлявшего институтом, как это было принято для Киевского и Варшавского институтов, входил попечитель Белорусского учебного округа ^{[27, № 10671, с. 856, § 1, 7]}. Таким образом, постановка учебного дела во всех трех новых женских институтах через попечителей учебных округов контролировалась министерством народного просвещения.

Уваров, составляя институтский проект, предполагал назначить на пост начальницы русскую, а ее помощницей — уроженку Западного края, при этом одна из двух классных дам, опекавших каждый из классов, должна быть выпускницей столичного института, а другая — непременно римско-католического исповедания, «дабы и в религиозном отношении отклонить всякий повод к недоверчивости» ^{[16, c. 23]}. Этот план противоречил мнению императора, полагавшего, что и начальница института, и классные дамы «должны быть непременно русскими, иначе цель не достигнется». Однако это условие выполнено не было, и верх одержал более прагматичный план Уварова: в списках классных дам, принимавшихся на службу по мере наполнения института и увеличения числа классов, наряду с русскими и немецкими, присутствуют польские имена ^{[1, с. 56]}. Такая же коллизия отмечается исследователем и в подходе к ограничению на службу преподавателей польского происхождения, которых предполагалось постепенно заменять в учебных заведениях Западного края на русских, когда в конце концов «возобладала более умеренная позиция С. С. Уварова» ^{[14, с. 43–46]}.

Во всех трех институтах, помимо немецкого и французского, изучался польский язык, уроки которого были обязательными для всех учащихся ^{[26, № 7532, с. 139, § 26; 27, № 10670, с. 857, § 18; 11, с. 175]}. Кроме того, одной из непременных учебных дисциплин Варшавского института являлась история Польши. Подобная гибкость учебной программы, составлявшая контраст по сравнению с политикой в отношении мужской школы в Белорусском, Одесском и Киевском учебных округах, где преподавание польского языка с 1836 г. было запрещено ^{[35, стб. 786, № 372; 3, с. 222]}, должна была увеличивать привлекательность женского институтского воспитания для местного населения.

Закон Божий, как и во всех женских институтах Российской империи, преподавался воспитанницам в соответствии с их конфессиональной принадлежностью, а прозелитизм был строго запрещен. Вплоть до 1866 г. в женских институтах дозволялось преподавание Закона Божия католического исповедания на польском языке.

В отчете за 1853 г., подводившем итоги 25-летия перехода учреждений императрицы Марии под опеку Николая I, отмечалось, что полный курс учения Киевского института окончили 168, Белостокского — 84 и Александринского — 265 воспитанниц ^{[22, с. 129]}. Часть выпускниц поступала на службу в соответствии с правилом, установленным для институток, воспитывавшихся за казенный счет: они обязывались прослужить в качестве воспитательниц, учительниц или гувернанток два года в женском учебном заведении или частном доме за вознаграждение (от этой обязанности они освобождались по состоянию здоровья или в случае выхода замуж). Таким образом удавалось пополнять учебно-воспитательные кадры женских учебных заведений, а также постепенно заменять иностранных гувернанток, часто вовсе не подготовленных к этой роли, более квалифицированными выпускницами институтов ^{[19, с. 32]}.

Помимо институтов, тогда же были открыты и другие женские учебные заведения, в частности, пансионы в Киеве, Житомире, Каменец-Подольске и Виннице. В своей записке «Десятилетие министерства народного просвещения», адресованной императору, Уваров отмечал, насколько «нелегко было преодолеть вместе и народные предубеждения, и чувство религиозное» в деле утверждения государственной женской школы, поскольку «с давних пор жители того края привыкли видеть образование своих дочерей в руках некоторых женских монашеских орденов», и потому «надеяться на успех можно было не прежде, как когда жители края удостоверятся собственным наблюдением в превосходстве заведений, учрежденных правителством, и в строгости нравственного в них надзора за воспитанием девиц» ^{[39, c. 333–334]}.

В новооткрытых институтах проводились частые проверки и ревизии. Статс-секретарь Мариинского ведомства, инспектировавший Киевский институт в 1841 г., в отчете для внутреннего пользования писал, что воспитанницы учатся «очень прилежно» и приводил в пример польку, которая не умела прежде даже читать по-польски, а теперь хорошо владеет и русским языком ^{[30, л. 10–10 об.]}. Посетивший в 1842 г. Белостокский институт генерал-губернатор писал в Петербург, что «нашел это заведение в образцовом порядке», и отмечал «успех воспитанниц в науках и особенно в русском языке» ^{[1, с. 13]}. «Журнал министерства внутренних дел» константировал, что, хотя из 72 уже набранных девиц лишь 20 были православными, «русский язык изучается во всей полноте, все девицы говорят чисто и правильно по-русски; дружба и любовь, несмотря на разность вероисповеданий, тесно соединяет их» ^{[12, с. 407]}. Трудно сказать, насколько нарисованная правительственным печатным органом благостная картина соответствовала действительности, однако бесспорным показателем востребованности институтского образования являлось постепенное увеличение числа воспитанниц — в Киевском до 175, в Белостокском до 90 к 1853 г.; в Александринском институте комплект в 200 воспитанниц был неизменно полон. Спустя три года, к концу николаевского царствования, во всех трех институтах число вакансий было увеличено — в Белостокском до 110, в Киевском до 200, в Александринском — до 240.

Помимо организации в Западном крае новых женских учебных заведений разного уровня, С. С. Уваров принял участие в преобразовании учебной части уже существовавших женских институтов. Еще в свою бытность попечителем Петербургского учебного округа (1810–1821 гг.), он рекомендовал преподавателей в Смольный институт, снабжал его коллекцией минералов ^{[43, с. 449, 459]}, посещал уроки и экзамены в институтах ^{[20, c. 167–168]}. В 1832 г. Уваров был назначен товарищем министра народного просвещения, а спустя шесть лет, вступив в должность министра народного просвещения, стал полноправным членом Советов Воспитательного общества благородных девиц и Екатерининского института по учебной части.

Воспитательное общество («благородная» половина Смольного института) являлось наиболее привилегированным женским учебным заведением и служило образцом для остальных институтов, большая часть которых была основана именно в николаевское царствование. На протяжении первой половины XIX в. новые учебные программы и современные методики первоначально опробывались в Смольном, а затем постепенно внедрялись в остальных женских институтах. В 1828 г. после смерти императрицы Марии Федоровны институты перешли под покровительство Николая I, и с тех пор их учебная часть не подвергалась сколько-нибудь серьезным преобразованиям вплоть до 1839 г., когда С. С. Уваровым было составлено «Положение об учебной части в Воспитательном обществе благородных девиц и училище ордена св. Екатерины» ^{[44, с. 42; 16, с. 100]}. Этим документом прежде всего регулировались полномочия и ответственность институтской администрации (вплоть до принятия в 1855 г. Устава женских учебных заведений), причем действие «Положения» постепенно распространилось и на остальные институты Мариинского ведомства.

Согласно «Положению», учение в институтах должно находиться в ведении назначаемого императором члена Совета по учебной части, который согласовывал с начальницей института вынесение дел на обсуждение в Совете. Непосредственное же руководство учебным процессом осуществлял инспектор классов — «распорядитель и наблюдатель во всем, что касается до учебной части» ^{[31, Л. 225 об., § 3]}, который докладывал обо всех делах члену Совета и начальнице. Должностные обязанности инспектора описывались в документе наиболее подробно, поскольку он становился «двигателем всей учебной деятельности в заведении» ^{[44, c. 225–230, 232]}.

Учителя отныне всецело находились в ведении инспектора. Он отвечал за подбор новых кандидатур: должен был собирать «подробнейшие» сведения о кандидатах на место, узнавать «об отличных преподавателях» и стараться залучить их в свой институт. Согласно новым нормам, соискатели принимались «на опыт» на четыре месяца, и инспектору вменялось в обязанность помогать новичкам преодолевать недостатки своими советами. Еще в 1836 г. по предложению Уварова были приняты общие правила для испытания учителей российских учебных заведений: так, в присутствии ректора университета и собрания факультета соискатель должен был дать пять устных и два письменных ответа на предложенные ему вопросы, а также прочесть пробную лекцию, в которой обращалось внимание на «простоту, ясность, связь и легкость» преподавания. Для женских учебных заведений эти требования были снижены: экзамен должен был проводиться для инспекторов классов и старших преподавателей, а остальные учителя могли доказывать свою квалификацию устно, и лишь по своему предмету. Претендент на должность инспектора или старшего учителя Личное дело воспитанницы. +должен был представить диплом на ученую степень университета, аттестат на звание действительного студента или свидетельство об окончании полного курса в Главном Педагогическом институте ^{[16, c. 98]}.

Инспектор обязан был следить за ходом занятий, за «ясностью» преподавания, понятным изложением предмета, а также следованием предписанной программе. Он же должен ходатайствовать о наградах и пенсиях, заслуженных учителями ^{[31, л. 229 об., § 27]}. Важным нововведением стал созыв инспектором регулярных «учительских конференций» (совещаний), с участием всех преподавателей института. На конференции следовало обсуждать учебные программы, успехи воспитанниц, способы улучшения преподавания и пр. ^{[31, л. 230, § 30–34]}. Во время учебных конференций учителя могли «свободно сообщать свои мнения», однако в протокол следовало вносить лишь те замечания и предложения, с которыми был согласен инспектор. Инспектору надлежало знать способности воспитанниц, следить за их успехами, и стараться «поощрением побудить к большей деятельности, с возбуждением любознательности поселить охоту к учению» ^{[31, л. 229 об., § 28]}. Каждую треть учебного года инспектор должен был подавать в Совет отчет, содержащий таблицу об успехах учащихся.

Комплектование институтских библиотек, круг чтения воспитанниц и выбор учебных руководств также передавались в ведение инспектора. При составлении списка необходимых книжных закупок инспектору надлежало «преимущественно соображаться с книгами, принятыми в училищах Министерства народного просвещения» ^{[31, л. 226–226 об., § 6–9]}.

Таким образом, в соответствии с уваровским «Положением», инспектор классов в институтах становился более самостоятельной фигурой, чем прежде, в его руках сосредотачивалось непосредственное руководство учебной частью института. Очевидно, что от удачного подбора кандидатуры на эту должность зависело очень многое. На инспекторе классов Смольного института, как старшем в этой должности, лежала обязанность рассматривать учебные и методические материалы, которые подготавливали инспектора и преподаватели других женских учебных заведений, заключение о которых он должен был представлять в Главный совет Мариинского ведомства ^{[29, л. 1–25 об.]}.

В губернских институтах обязанности инспекторов классов обычно выполняли директора местной гимназии или губернских училищ, на которых при этом неизбежно ложилась двойная нагрузка. В Петербурге и Москве, как правило, один инспектор отвечал за учебную часть нескольких институтов. В конце 1830-х гг. начинается административная перестройка учебной части институтов, в ходе которой в части столичных институтов учреждались должности собственных инспекторов классов, и повсеместно происходило замещение этих постов представителями нового поколения педагогов, получивших современную подготовку.

Взращивание кадров профессиональных педагогов являлось для Уварова, еще в бытность его попечителем Петербургского учебного округа, одним из важнейших дел. Сам он так формулировал задачу, решению которой было отдано немало сил: «приготовлять наставников чрез практическое упражнение в преподавании, создать и укоренить в Отечестве нашем самостоятельное ученое сословие, независимое в развитии умственной деятельности от влияния чуждых систем и примеров» ^{[39, с. 325]}. В 1816 г. Уваровым был преобразован Главный Педагогический институт, после чего его программа обучения приблизилась к университетской. Во многом благодаря заботам Уварова Педагогический институт можно было назвать «кузнецой кадров не только для училищ С.-Петербургского учебного округа, но и всей страны» ^{[40, с. 15]}.

Особенно тщательную подготовку получали стипендиаты — наиболее способные студенты Педагогического института, которых отправляли за границу для завершения образования. В 1819 г. Уваров сам отобрал для зарубежной стажировки студентов Педагогического института М. М. Тимаева, А. Г. Ободовского, Ф. И. Буссе и К. Ф. Свенске, о чем рассказывается в исследовании Т. Н. Жуковской ^{[10, с. 82]}. Уваров составил для своих подопечных инструкцию, в соответствии с которой стипендиаты должны были постигать европейский педагогический опыт. Они изучали педагогические методики Ланкастера и Белля в Англии, посетили учебные заведения Германии и Франции, познакомились с системой И.-Г. Песталоцци и Ф. Э. Фелленберга в Швейцарии. Как указывает Жуковская, по возвращении молодые люди заняли вакансии в Учительском институте, затем преподавали в разных учебных заведениях ^{[10, с. 83, 90]}. Помимо прочего, все четверо стали авторами учебников, учебных пособий, научных трудов, а Ободовский, кроме того, не только издавал первый в России журнал по вопросам педагогики («Педагогический журнал», 1833–1834 гг.), но и составил первый полный курс педагогики на русском языке («Руководство к дидактике, или науке преподавания», СПб., 1837). На некоторое время судьба развела товарищей, однако спустя годы троих из них мы обнаруживаем на одном поприще — на службе в женских институтах Мариинского ведомства.

По замечанию исследовательницы Т. В. Костиной, стипендиаты образовывали для Уварова «своеобразный кадровый резерв, которым министр на протяжении долгого времени мог распоряжаться по своему усмотрению» ^{[15, с. 35]}. И действительно, спустя почти два десятилетия Уваров, заняв пост в Мариинском ведомстве, воспользовался своим кадровым резервом — в 1839 г. инспектором классов обеих частей Смольного и Павловского институтов в был назначен М. М. Тимаев, петербургского Сиротского института — А. Г. Ободовский ^[42], а брат последнего, также окончивший Педагогический институт, получил назначение на только что учрежденную должность инспектора классов в петербургском Екатерининском институте. Третий из уваровских стипендиатов Ф. Ф. Буссе преподавал в Смольном и Екатерининском институтах арифметику ^{[12, 37, с. 107, 109]}. Тогда же появились новые инспектора классов в остальных петербургских институтах: в Патриотическом и Елизаветинском началась служба П. П. Максимовича, выпускника Педагогического института, впоследствии ставшего инспектором казенных училищ Петербургского учебного округа и членом Учебного комитета Министерства народного просвещения; учебную часть Мариинского института возглавил Ф. Ф. Брандт, основатель Зоологического музея, позднее избранный действительным членом Академии наук, президентом Русского этимологического общества.

В 1838 г. инспектором классов московских Екатерининского и Александровского институтов был поставлен профессор университета Н. Д. Брашман, учебную часть Сиротского института возглавил профессор А. О. Армфельдт, с 1837 г. обустройством учебной части московского Александринского Сиротского института, в котором воспитывались и мальчики, и девочки, занимался инспектор классов профессор И. И. Давыдов, который пользовался личным покровительством Уварова. В том же году появились новые инспектора классов в губернских институтах: в Харьковском им стал И. А. Сливицкий, в Полтавском — С. В. Капнист.

Таким образом, в конце 1830-х гг. в 12-ти старейших женских институтах были сменены инспектора классов. С тех пор эту должность в петербургских институтах занимали в основном выпускники Главного Педагогического института (впоследствии — университета), московских — выпускники и профессора Московского университета, в провинциальных университетских городах эти места также обычно занимали профессора местных университетов, а в прочих губернских институтах — директора губернских мужских гимназий.

Подобные кадровые преобразования в женских институтах шли в русле общей образовательной политики: специалисты по истории образования также отмечают качественные перемены в кадровом составе мужских учебных заведений разного типа и разной подведомственности, происходившие в 1830-х — начала 1840-х гг. ^{[23, c. 19; 5, c. 45]}.

Помимо административных преобразований, Уваров принимал непосредственное участие в учебных делах столичных институтов. Он часто посещал институтские уроки, особенно по русской, французской и немецкой словесности. В ходе урока он задавал воспитанницам вопросы, предлагал темы сочинений и сам просматривал написанное, учил правильно декламировать стихотворения на разных языках. По предложению Уварова число уроков русского языка в Смольном институте было увеличено ^{[44, с. 56]}. Об особом внимании к этому предмету свидетельствует также прием на службу в обе части Смольного института в конце 1830-х — самом начале 1840-х гг. новых учителей русской словесности, получивших подготовку в Главном педагогическом институте и в преобразованном из него петербургском или московском университетах: А. В. Никитенко (профессор университета, впоследствии академик), М. Б. Чистякова (известный писатель-педагог, позднее инспектор классов петербургского Сиротского института), П. А. Качемазова, М. П. Сорокина, А. В. Иванова, И. Х. Шаунбурга ^{[45, с. 424–425]}.

Уваров придавал важное значение проверке знаний учащихся и организации их более точной аттестации. Порядок проведения экзаменов в институтах был закреплен уваровским «Положением» ^{[31, л. 231]}. Они подразделялись на частные или «инспекторские», и публичные ^{[44, с. 56–57]}. Министр часто приезжал в институты перед экзаменами, чтобы подготовить воспитанниц отвечать на вопросы спокойно, без волнения, а затем присутствовал и на самих экзаменах, принимал участие в экзаменовке ^{[25, с. 21]}. В дневнике А. В. Никитенко содержится запись об одном таком публичном экзамене, который «был блистателен. Девицы прекрасно отвечали на все вопросы, которые им предлагал министр народного просвещения Уваров», и говорили «не по заученному наизусть, а легко, чисто, свободно», «все сочинения были очень хороши, а некоторые даже так хороши, что государыня приказала их списать для себя и взяла с собою». Присутствующие отмечали «чистый русский язык» институток ^{[20, c. 167–168]}. В 1839 г. Уваров ввел еще одно новшество на институтских экзаменах: прежде преподаватели сами задавали вопросы экзаменующимся, теперь же во избежание злоупотреблений институткам предлагалось выбирать наудачу «закрытый» билет.

Другим нововведением, которым институты также были обязаны Уварову, явилось изменение системы аттестации выпускниц. Согласно правилам, институтки, успешно завершившие курс наук, получали особое свидетельство —документ, из которого невозможно было узнать, по каким именно предметам воспитанница показывала наибольшие успехи. В то же время в соответствии с инициированным Уваровым особым Положением 1834 г. к учебным занятиям в частных домах допускались лишь те лица, которые обладали необходимой подготовкой и располагали свидетельствами на звание домашнего наставника или учителя (учительницы). Для выпускниц институтов, избравших профессию гувернантки или учительницы, решение правительства о том, что «окончившие воспитание в учебных заведениях, содержимых от правительства и состоящих под высоким покровительством ея имп. величества государыни императрицы», и получившие при выпуске аттестаты, приобретают тем самым свидетельство на звание домашней учительницы, не подвергаясь особым испытаниям ^{[26, № 7395]}, имело важное значение. В связи с этим была утверждена расширенная форма аттестатов, поскольку новые правила предписывали присуждать звание домашней наставницы и учительницы «лишь при определенном достоинстве аттестатов», и потому было принято предложение министра С. С. Уварова в аттестатах «показывать подробно как языки и науки, коим они обучались, так и успехи, в оных ими оказанные» тем воспитанницам Воспитательного общества и Екатерининского института, «которые желают поступить в домашние учительницы» ^{[18, c. LXVII]}. Так постепенно вырабатывались квалификационные требования к профессиональной подготовке учительниц, что стало шагом в выработке стандартов, которым должны были соответствовать женщины-педагоги.

В 1844 г. при участии Уварова в Мариинском ведомстве был учрежден Главный совет — «своего рода министерство просвещения для женского пола», членом которого Уваров оставался до 1855 г. Главный совет занялся подготовкой общего Устава женских учебных заведений и разработкой унифицированных учебных программ для всех институтов, для чего создавался особый Учебный комитет. Постановка учебного дела Воспитательного общества и училища ордена св. Екатерины в Петербурге оставалась под ведением С. С. Уварова вплоть до февраля 1852 г. ^{[36, c. 1]}, когда он подал в отставку с поста члена Совета по учебной части.

*****

Подведем итоги. Рассмотренные данные позволяют дополнить биографию выдающегося деятеля николаевской эпохи и, в то же время, свидетельствуют о том внимании, которое уделялось властью женскому образованию. В качестве министра народного просвещения, следуя указаниям императора, С. С. Уваров принял непосредственное участие в учреждении в западных губерниях Российской империи новых женских институтов и пансионов, отвечавших задаче образования юношества «в видах государственной пользы». Осознавая необходимость реформирования постановки учебного дела в женских учебных заведениях, С. С. Уваров начал с главного — с подбора лиц, которые взяли бы на себя конкретную программу по переустройству институтского женского образования на современной основе. Уваров привлек в институты на должность инспекторов классов новое поколение педагогов, обладавших профессиональной подготовкой, многие из которых прошли стажировку за рубежом. В то же время принимались новые правила проведения экзаменационных испытаний, аттестации выпускниц, немалое внимание уделялось правильной постановке преподавания русского языка и словесности. В течение без малого полутора десятка лет в чрезвычайно широкий круг обязанностей С. С. Уварова входило попечение над развитием женского образования, и ему удалось немалого добиться в этой области.