Peculiarities of the Chinese Perception of the Soft Power Phenomenon

Danilov Vlastislav Dmitrievich post-graduate student of the Department of International Humanitarian Relations at St. Petersburg State University 191124, Russia, Leningradskaya oblast', g. Saint Petersburg, ul. Smol'nogo, 1/3 holville@mail.ru

Очевидно, что одним из важных условий выработки подхода к построению внешнего имиджа государства является формирование определенной точки зрения относительно существующего миропорядка. Если в 1950-е годы XX века Китай руководствовался представлениями о том, что основу международных отношений составляет противостояние капиталистической и социалистической систем, то в 1960-е и 1970-е годы китайская дипломатия опиралась на изложенную Мао Цзэдуном концепцию «трех миров». Эта концепция основывалась на том, что Китаю следует содействовать освобождению развивающихся стран от колониализма и империализма, чтобы в дальнейшем совместно противостоять как США, так и СССР ^{[13, c. 40-41]}.

Начало «реформ и открытости» и последовавшие за этим экономические преобразования привели к постепенному изменению подходов КНР к внешнеполитической деятельности. Здесь важно заметить, что, помимо выдвинутых еще в 1950-е годы XX века «пяти принципов мирного сосуществования», в качестве одной из основ внешней политики действовала предложенная Дэн Сяопином стратагема о необходимости «держаться в тени и делать малое». Она подразумевала, что Китай должен «открываться миру» постепенно, в то же время решение актуальных социально-экономических задач становилось условием дальнейшего включения Китая в международные дела.

Изменения начались с приходом нового тысячелетия: в рамках XVI съезда КПК (2002г.) была сформулирована идея о необходимости формирования благоприятного внешнего окружения,и позднее, в 2005 г., эта идея была дополнена теорией «мирного развития» Китая. Теория «мирного развития» (или «мирного подъема») подчеркивала взаимосвязь внешней и внутренней политики: дальнейшее развитие страны не представлялось возможным без благоприятной внешней обстановки. С другой стороны, формирование благоприятного внешнего окружения представлялось возможным только при обеспечении внутренней стабильности, последовательном построении «общества среднего достатка», гармонизации внутренних социальных отношений. Кроме того, необходимость формирования положительного внешнего имиджа была продиктована также нараставшими с середины 90-х годов XX века алармистскими настроениями зарубежной общественности относительно «китайской угрозы».

В целях преодоления негативных стереотипов, китайское руководство сформулировало концепцию «гармоничного мира». Нужно сказать, что первоначально она была ориентирована на внутриполитическую плоскость и подразумевала «гармонизацию» социальных связей, сглаживание классовых противоречий по мере построения «общества среднего достатка». Дело в том, что политика «реформ и открытости», помимо очевидных экономических успехов, привела также к росту социального неравенства как между городом и деревней, так и по стране в целом. Это подтверждается и статистическими данными: коэффициент Джинни как один из параметров оценки расслоения доходов, начав свой постепенный рост в 1990 году, достиг пиковых значений в 2007-2008 гг. (от 0,33 в 1990г. до 0,491 в 2008 г.) ^[8]. Потенциальное внешнеполитическое измерение идеи о гармонизации окружающего мира стало одним из ключевых в выступлении Председателя КНР Ху Цзиньтао на XVII съезде КПК в 2007 году. Именно тогда она была предложена в качестве одной из основ китайской внешней политики. Планировалось, что для гармонизации внешней среды КНР должна содействовать демократизации международных процессов, противостоять политике гегемонизма и силовых методов, уважать культурное многообразие стран, содействовать экономической глобализации ^[2]. Примечательно, что в рамках данного съезда была также подчеркнута важность культурной составляющей «мягкой силы» государства. Планировалось, что именно культура как совокупность «социалистических ценностей» и богатого исторического наследия станет в будущем основой китайской «мягкой силы», будет идти вровень с экономическим развитием и политическими достижениями.

«Гармонизация» окружающего мира, таким образом, означала сглаживание «острых углов» в мировой политике, поиск взаимовыгодного компромисса. Здесь особо следует упомянуть, что проблематика выбора верной позиции в рамках мировой политики достаточно широко обсуждалась и в китайской научной публицистике. Стремясь сформулировать национальную картину видения мира, многие китайские исследователи обращались к историческому опыту страны, этико-философским концепциям прошлого. Так в свое время Янь Сюэтун сформулировал принцип «морального реализма» (иначе называемого «конфуцианским реализмом»), в основе которого лежало представление о том, что конечной целью китайского участия в мировой политике должно быть формирование т.н. «гуманной власти», основанной на признании равенства вопреки противоречиям ^{[15, с. 80-92]}. В работах Чжао Тинъяна и Цинь Яцина прослеживаются тезисы о необходимости применения к международным отношениям реляционного подхода, который подразумевает проявление постоянной гибкости в поисках компромисса и всеобщее участие в международных процессах ^{[12, c. 5-16; 15, c. 5-17]}. Заслуживает внимания и работа эксперта Шанхайской академии общественных наук Ху Цзяня, который сформулировал принцип «ответственности Китая». Его ключевая идея заключалась в том, что экономические успехи и стабильное продвижение к фактическому построению «общества среднего достатка» делают Китай все более значимым актором на международной арене. Экономическая и культурная мощь страны делают ее неотъемлемой частью всех международных процессов вне зависимости от внешнеполитических приоритетов, и в связи с этим важно осознавать степень «ответственности», поддерживая имидж конструктивного и респектабельного партнера ^{[16, c. 43-47]}.

Китайский подход к мировой политике, таким образом, подразумевает, что, не стремясь деконструировать действующий миропорядок, Китай намерен «менять» его изнутри, включаясь в международные дела и помогая участвовать в них другим. Разумно предположить, что в том числе и с этой целью КНР выступила в качестве соорганизатора Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), БРИКС, вступила в АТЭС и другие интеграционные структуры. В провозглашенной в 2013 году инициативе «Нового Шелкового Пути» упоминается, что Китай ассоциирует себя исключительно как часть общечеловеческой цивилизации. Об этом свидетельствуют многократные упоминания понятий «общей выгоды» «единой судьбы» и «мирного развития» в программном документе, предложенном Национальным Комитетом Развития и Реформ (ГКРР) ^[11]. Достаточно много внимания в документе уделяется и многостороннему сотрудничеству как диалогу цивилизаций.

Вопрос культурного диалога в рамках инициативы «Шелкового Пути» действительно актуален. Отсутствие строгой нормативной базы, четких географических и временных рамок дает китайской инициативе определенные преимущества: поскольку китайская сторона не выдвигает к странам-участницам явных политических условий, это существенно расширяет потенциальный географический охват, открывая для КНР перспективы работы с самыми разными региональными рынками. Хотя экономическая мотивация выдвижения данной концепции бесспорна ^[11], можно отметить, что Китай рассматривает «Новый Шелковый Путь» как один из инструментов продвижения своей «мягкой силы», культурного влияния. Так, заместитель министра культуры КНР Дин Вей в одном из своих интервью подтверждал, что многостороннее сотрудничество в рамках «Шелкового Пути» выходит глубоко за пределы экономической плоскости. Напротив, укрепление взаимного доверия стран-участниц инициативы возможно только за счет продвижения идей культурного и межцивилизационного многообразия. Для этого, отмечал Дин Вей, Китай планирует активизировать деятельность культурных институтов и оказать поддержку международным образовательным программам, связанным с изучением иностранных языков, всемирного культурного наследия, уделить особое внимание совместным культурным проектам и выставкам с участием стран, расположенных на «Новом Шелковом Пути» ^[9].

Следует признать, что уже сейчас заметны положительные результаты в этом направлении: КНР постепенно переходит к более активному развитию образовательных единиц Институтов Конфуция в странах, расположенных вдоль «Нового Шелкового Пути» (264 образовательные единицы в 51 стране по состоянию на 2017 г.) ^[1]. Продолжает развиваться и система обменов в сфере высшего образования: еще с 2014 года КНР уделяет особое внимание пограничным образовательным обменам, благодаря чему выходцы из среднеазиатских государств составляют сейчас большинство среди иностранных студентов в университетах Синьцзян-Уйгурского АО и провинции Ганьсу ^[6]. Также, по данным Министерства Образования КНР, в 2017 г. из приблизительно 12000 вновь прибывших иностранных студентов, поступивших в ВУЗы провинции Шэньси (Центральный Китай), более половины – это выходцы из стран, расположенных вдоль «Одного Пояса, Одного Пути» ^[17].

Кроме того, за минувшие 4 года были сформированы некоммерческие объединения «Альянс университетов Китая и стран Центральной Азии», «Университетский Альянс Шелкового Пути», Альянс международных научных организаций стран Шелкового Пути. Данные организации призваны содействовать постепенному образовательному сближению стран-участниц инициативы, активизировать многосторонний культурный обмен и в дальнейшей перспективе - координировать обмен научными достижениями. По информации Министерства Образования КНР, развитие этих организаций за период 2014-2018 гг. позволило привлечь к сотрудничеству не менее 3000 китайских и зарубежных специалистов, организовать около 40 культурных и научных мероприятий ^[17].

Идея единства мировых цивилизаций – это часть продвигаемой Китаем на данный момент альтернативной картины мироустройства, в основе которой лежит равноправие государств, непрерывный культурный взаимообмен, совместное экономическое развитие. В своей речи, посвященной юбилейной 70-й сессии Генассамблеи ООН, Си Цзиньпин отмечал: «В современном мире все страны взаимозависимы, у них общее будущее. Мы должны… создать международные отношения нового типа, ядром которых будет сотрудничество и взаимный выигрыш, построить сообщество единой судьбы, и нам еще предстоит немало потрудиться» ^[7].

Продвигая идею «общего будущего», Китай, безусловно, стремится зарекомендовать себя как крупный, но в то же время уважающий суверенитет и культурную специфику партнера актор. В конечном счете, достижение любых целей государства невоенными методами и составляется ключевую цель «мягкой силы». В данном случае примечательно, что сам концепт «мягкой силы» как основного инструмента достижения заявленных политических целей через культурное, экономическое и политическое влияние, изначально встретил понимание в Китае, так как это в определенной степени перекликается с традиционной китайской философской мыслью ^{[4, c. 301]}. Так, даосском трактате Дао дэ Цзин содержится немало упоминаний о соотношении «мягкого» (означающего не только податливость, но и гибкость, эластичность) и «твердого», к примеру: «В Поднебесной предельно мягкое обгоняет предельно твердое» ^{[5, c. 38]}. В то же время и особенности китайской военной стратегии заключались в том, что «лучшее из лучшего – покорить чужую армию, не сражаясь». ^{[3, 37]}.В самом деле, как отмечали в своей работе Н.В. Кухаренко и С.В. Кухаренко, попытки использования Китаем «жесткой силы» зачастую давали обратные результаты: запуск ракет в Тайваньском проливе и военно-морские маневры в рамках японо-китайского конфликта по островам Сенкаку/Даоюйдао, лишь отдаляли от Китая страны АСЕАН и давали повод зарубежной общественности лишний раз упоминать идею о «китайской угрозе»^{[4, c. 301]}.

Как известно, автор термина «мягкая сила» Дж. Най, мягкая сила государства исходит из трех ключевых составляющих: культуры, политики и «внутренних ценностей» и дипломатии ^{[10, c. 44-68]}. Что касается культурной составляющей «мягкой силы», то, в противовес современной «массовой» культуре Китай особое внимание уделяет репрезентации своего традиционного достояния: исторического прошлого, языка, традиционной китайской медицины, литературных и архитектурных памятников. По мнению отечественных исследователей С.В. Кухаренко и Н.В. Кухаренко это является важной отличительной особенностью китайского восприятия «мягкой силы». Очевидно, что акцент на традиционной культуре и этико-философских учениях прошлого не может привлечь столько же внимания мировой общественности, сколько привлекают, к примеру, массовые культуры других стран Юго-Восточной Азии (Японии и Республики Корея). Однако подобный подход к внешней культурной политике важен тем, что он подчеркивает уважение к прошлому и служит необходимым индикатором социальной гармонии, объединяя в себе внешнее и внутреннее измерения политики. Это особенно важно еще и потому, что, как отмечал сам Дж. Най, массовая культура и общественные ценности, даже будучи привлекательными за рубежом, могут воздействовать на социальные группы внутри страны совсем не так, как это нужно государству ^{[10, c. 52-53]}.

Кроме того, еще одним важным инструментом публичной дипломатии КНР является акцент на преимуществах экономической модели страны. Это достаточно эффективно при выстраивании контактов с развивающимися странами, поскольку формирует представления о Китае как о стране, успешно совершившей экономические преобразования, которые, в свою очередь, стали залогом социальной стабильности и достаточно устойчивого развития ^{[4, c. 300]}.

Таким образом, можно выделить следующие особенности китайского восприятия «мягкой силы», спроецированные, в свою очередь, на национальную стратегию публичной дипломатии:

1) Возврат к «традиционным ценностям»: в рамках внешней культурной политики особое внимание уделяется архитектурному, литературному и философскому наследию;

2) В целях нивелирования представлений о «китайской угрозе» один из акцентов смещен с политической идеологии на преимущества экономического развития;

3) Активно продвигается тезис о единстве государств мира, социокультурных и цивилизационных общностей;

4) Публичная дипломатия страны и ее мягкая сила ориентированы на формирование положительного имиджа не только за рубежом, но и внутри страны (служат инструментом поддержания легитимности власти).

В целом в течение последних десятилетий «реформ и открытости» китайская внешнеполитическая стратегия, прежде основанная лишь на ограниченной вовлеченности в международные дела, превратилась в доктрину, которую Китай продвигает теперь как основу для выстраивания диалога в общемировом масштабе. Особое внимание при этом уделяется экономическому сотрудничеству, развитию образовательных и культурных связей. Если поначалу ключевым актором в развитии таковых был Институт Конфуция, то к сегодняшнему моменту проект «Нового Шелкового Пути» и сопутствующие ему организации и международные площадки (Международный Форум в Боао, Форум Нового Шелкового Пути, БРИКС и ШОС) тоже стали важными платформами для продвижения китайского влияния.

Китай, таким образом, сейчас позиционирует себя как миролюбивую, открытую к сотрудничеству, но противостоящую «гегемонистским тенденциям» силу. Если такой подход в целом встречает понимание в развивающих странах, то развитые страны, в особенности США, сохраняют настороженность. Ван связывал это с особенностями восприятия: поскольку человеку, по его мнению, свойственно воспринимать информацию по-разному, в зависимости от устоявшихся принципов и представлений о мире, в ситуации, когда оппонент демонстрирует поведение, противоположное или идущее вразрез с устоявшимся образом, субъект воспринимает это настороженно. Проецируя эту мысль на плоскость международных отношений, автор делал вывод о том, что, новый имидж Китая не воспринимается развитыми странами, а в особенности США, в связи с укоренившимися представлениями о нем как об агрессивном и мало уступчивом акторе, каковым тот был в период Культурной Революции ^{[13, c. 46-51]}. Это подкрепляется и тем, что, будучи подконтрольным государству, Институт Конфуция как главный проводник внешней культурной политики КНР, в США и ряде других стран нередко обвиняется в «академической предвзятости» и рассматривается как инструмент пропаганды ^{[4, c. 328-333]}.

Невзирая на ряд трудностей в выстраивании диалога с развитыми странами западного мира, Китай, тем не менее, достаточно успешно проецирует свой образ миролюбивого и ответственного участника мировой политики на развивающиеся страны. В этом ему помогают экономическая мощь, привлекающая к себе всеобщее внимание, богатое культурное наследие и особое восприятие концепта «мягкой силы».